Текст книги "Воспоминания Главного конструктора танков"

Автор книги: Леонид Карцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Наследство и соратники

Хорошо помню, что представляло собой КБ Уралвагонзавода в те далекие годы.

Когда я впервые познакомился со списочным составом КБ, в нем со всеми вспомогательными службами оказалось 120 фамилий, из которых пять были мне совершенно незнакомы. Оказалось, что состоя в штатах КБ, эти люди занимались другими делами: некто Дрожжин играл в заводской футбольной команде, Гагина работала в бухгалтерии завода, Ложкина была председателем заводского товарищеского суда и т.д. Несмотря на столь малую численность КБ, в его помещениях было очень тесно. Да и сам главный конструктор сидел вместе со своим заместителем друг против друга в комнате площадью 10 квадратных метров. Конструкторы тоже сидели очень скученно, рабочие места их были оборудованы допотопным образом. Например, в группе трансмиссии было всего два «кульмана». Не лучше было и в других группах. У трансмиссионной и моторной групп было одно преимущество перед другими – они размещались в отдельных комнатах, а не в общем зале, где работать было крайне неудобно.

Опытный цех, если его можно так назвать, занимал часть пролета длиной около 20 м между корпусным и сборочным цехами. Во всю длину цеха к наружной стене примыкали маленькие бытовые помещения для исследователей и другого цехового персонала. У дощатой перегородки стоял верстак. Свободной площади хватало только для размещения двух танков. Для проведения исследований на свободном месте около цеха был огорожен дощатым забором небольшой, открытый сверху участок, куда были подведены электричество, сжатый воздух и вода. Там проводились стендовые испытания воздухоочистителя и подогревателя. Остальные опытные узлы и механизмы без лабораторной проверки устанавливались прямо в танки и испытывались в пробеге, на что уходило много времени и средств. Такое положение с опытной базой и явилось одной из причин некачественной отработки танка Т-54.

Столь мрачную картину состояния КБ и опытного цеха скрашивали люди. Конструкторы брали не числом, а умением, хотя большинство из них, начиная с главного конструктора А.А. Морозова, не имели высшего образования. Все они трудились и творили по призванию. К тому времени еще работали такие активные участники создания танка Т-34, руководители групп, как А.А. Малоштанов, В.Г. Матюхин, А.Я. Митник, А.И. Шпайхлер, Б.А. Черняк, В.К. Байдаков, В.Я. Курасов.

Хочу рассказать и о некоторых рядовых конструкторах, о которых до этого никто не писал.

Один из них, Кизин Михаил Георгиевич – первый на заводе кандидат технических наук, защитивший кандидатскую диссертацию по теплообменным аппаратам (танковым радиаторам), а позднее внедривший в серийное производство совместно с группой конструкторов-мотористов высокоэффективные радиаторы. В обиходе его так и звали – «катээн». Меня привлекала его живость. Помню, как-то однажды он с грустью говорит мне: «Я никогда не стану директором завода...» На мой вопрос «Почему?» ответил: «Ростом мал...»

В конце 1950-х гг. он оставил преподавательскую работу и уехал из Нижнего Тагила. Я всегда сожалел об этом...[1]1
   По воспоминаниям бывшего начальника отдела силовых установок УКБТМ Э.Б. Вавилонского, М.Г. Кизин был выдающимся инженером и ученым, доцентом в УПИ, читал лекции по важнейшим техническим дисциплинам. Он был универсально и глубоко образован, его осевой вентилятор получил высокую оценку в ЦАГИ, а его статьи в специализированных журналах по воздухоочистке были глубоко научны. Он ежедневно оказывал добровольную помощь конструкторам и студентам-вечерникам по многочисленным проектам. Статья Э.Б. Вавилонского с воспоминаниями о своих учителях, одним из которых он считает М.Г Кизина, была опубликована в журнале «Техника и вооружение» № 11/2007 г.


[Закрыть] Василий Остапович Дроботенко. Этот человек разработал укладки боеприпасов на все танки, созданные нашим КБ, начиная с Т-34 и заканчивая Т-72. Трудность и специфичность этой работы заключается не только в том, что надо уложить внутри боевого отделения танка максимально возможное количество выстрелов, не допустив их соприкосновения друг с другом и с остальными агрегатами боевого отделения, но и обеспечить быструю их подачу к орудию для заряжания. Ему же это удавалось еще за «кульманом» и при переходе «в металл» почти ничего не приходилось менять. Я не помню конструкторов, которые могли бы спроектировать укладку лучше, чем это удавалось Василию Остаповичу.

Аналогичную работу по укладке на танк и в танк шанцевого инструмента, приспособлений, возимого комплекта запчастей, противогазов, танкошлемов и другого оборудования проводил Николай Николаевич Попов.

Места для укладок приходится искать после того, как уже разработаны и установлены основные узлы и агрегаты танка. Трудность этой работы состоит еще и в том, что башня танка должна вращаться вкруговую, поэтому ни одна укладка в корпусе не должна задевать за все, что установлено в башне при любом положении башни и пушки. Снаружи укладки на корпусе не должны задевать за пушку даже при предельном угле снижения ствола.

Владимир Антонович Семененко проектировал топливные баки для всех танков, от Т-34 и до Т-72. На первый взгляд, это сделать просто. На самом же деле баки должны быть технологичными в изготовлении, надежными в эксплуатации и бою. У Владимира Антоновича было необъяснимое чутье на способ крепления баков к броне: они не отлетали и не разрушались даже при обстреле корпуса танка.

Иван Захарович Ставцев – специалист по редукторам. «Гитары» всех танков и спецмашин, создаваемых на базе этих танков, – его детища.

И вот такие конструкторы имели оклады по 1100 рублей, а руководители групп – по 1400 рублей. Как-то мы с Семененко шли после работы домой. Он мне показал свое ветхое пальто и сказал: «Ношу девятнадцатый год, новое купить не на что». У него было двое детей...

Много влюбленных в свое дело было и в опытном цехе: участники Великой Отечественной войны инженеры-испытатели П.Я. Дюков, И.Я. Морозов, водители.

Особо хочу рассказать о начальнике участка сборки Исааке Григорьевиче Битенском. Имея только начальное образование, он хорошо разбирался в чертежно-технической документации и очень рационально, без шума и ругани распределял работу. До войны он был механиком-водителем в опытном цехе Харьковского завода и вел в 1939 г. один из двух танков Т-34 из Харькова в Москву для показа в Кремле. Однажды он рассказал мне об этом: как их обыскивали перед заездом в Кремль, как главный конструктор М.И. Кошкин, простудившись в пробеге, во время доклада чихал и кашлял, чем вызвал неудовольствие Сталина, как представители Наркомата обороны были против этого танка и как Сталин сказал: «Я верю конструктору, танк надо запустить в производство в кратчайшие сроки».

А.А. Морозовым был установлен строгий и рациональный порядок оформления и прохождения техдокументации. Сначала обсуждались конструкторские проработки узлов и механизмов, иногда в нескольких вариантах. После обязательного их рассмотрения и утверждения главным конструктором или одним из его заместителей делались увязки по размерам, и только после этого выпускались рабочие чертежи. По готовности рабочих чертежей делалась контрольная увязка размеров, и выпускались сборочные чертежи, а также спецификация. Качеству выполнения чертежных работ уделялось очень большое внимание.

Система обозначений на чертежах была простой, поэтому в них легко разбирались на основном производстве, на ремонтных заводах и в войсках. До принятия на вооружение танки не имели окончательного названия. Опытным образцам присваивался номер объекта, который и фигурировал в начале обозначения чертежа. Например, все номера танка Т-34 начинаются с цифры 135, танка Т-54 – с цифры 137 и т.д. Чертежи для опытных образцов копировались на бумажную кальку, а для серийных – на матерчатую. На серийные машины заводились эталоны и оригиналы чертежей. Четко, по установленному порядку вносились и изменения в чертежи.

Высокое качество выпускаемой нашим КБ конструкторской документации подтвердилось и при ее передаче в Польшу и Чехословакию. Из этих стран не поступило ни одного замечания по документации на танк Т-54. По ней эти страны в короткие сроки организовали у себя производство этого танка.

Четко была организована работа и так называемых вспомогательных групп: группы изменений, производственной группы, архива, переплетной и т.д. В них работали добросовестные, знающие свое дело люди. Например, переплетом и изготовлением картонных макетов узлов танка занимался семидесятилетний Василий Григорьевич Лебедихин, который еще до революции из ученика переплетчика стал хозяином типографии. Сразу после революции Лебедихин сдал типографию государству и вновь стал работать переплетчиком. Несмотря на преклонный возраст, он бегом поднимался на третий этаж. Геометрию он не изучал, о числе «пи» не имел никакого представления, но макеты деталей и узлов цилиндрической формы у него выходили точно по чертежу. Он делал заготовку цилиндра равной по длине трем диаметрам, а когда он ее сворачивал и склеивал, то непостижимым образом получалось именно то, что надо было иметь по чертежу.

Быстро и качественно проводились копировальные работы под руководством Марии Федоровны Толстиковой.

Вот с такими людьми выпало мне счастье начать работу в должности главного конструктора танкового КБ Уралвагонзавода. Наследство, оставленное мне А.А. Морозовым, было воистину бесценным. Я был полон творческих сил и замыслов. Окрыляло и то, что в 1952 г. на заводе началось строительство нового здания танкового КБ и опытного цеха с механическим и экспериментальным участками.

Лиха беда начало

Приняв должность главного конструктора, я передал работу по стабилизатору пушки моему бывшему однокурснику по академии Ю.А. Ковалеву.

Исполнение своих новых обязанностей я начал с того, что позвонил начальникам пяти упомянутых выше «подснежников» и сказал, что в ведомости КБ на получение зарплаты фамилий последних не будет. С этого момента началась борьба, которая, в конце концов, завершилась в нашу пользу. Больше всего усилий пришлось приложить для увольнения председателя товарищеского суда Ложкиной, так как она была членом КПСС с 1925 г., опекалась парткомом и завкомом профсоюза, а муж ее слыл на заводе известным критиканом.

На второй день к вечеру ко мне в кабинет зашел неизвестный мне человек и представился: «Уполномоченный НКВД по Дзержинскому району капитан Нехаев». Я спросил, что его интересует. Произошел следующий неприятный разговор.

– Вы знаете, что у вас в конструкторском бюро много евреев?

– Конечно, знаю. Я здесь работаю уже четвертый год.

– Надо их уволить.

– Увольнять я их не буду и более того, если кто-то попытается уволить, я буду категорически возражать. Они активно участвовали в создании танков Т-34 и Т-54, имеют допуск к секретной работе, для их увольнения нет никаких оснований.

– Тогда нам придется поговорить по-иному и в другом месте.

Беседа эта, к счастью, была первой и последней, так как вскоре был арестован Л.П. Берия, а затем из органов госбезопасности был уволен и Нехаев. После увольнения он «руководил» в районе какой-то артелью местной промышленности, за свои деяния был осужден и отбывал наказание в местах лишения свободы.

На третий день я поручил начальнику отдела кадров узнать, какие по Министерству существуют штатные сетки для КБ, где конструкторы имеют более высокие оклады, чем у нас. Наше КБ считалось отделом завода, и оклады конструкторов были по общесоюзной сетке для машиностроительных заводов. Он мне принес штатную сетку для СКБ (Специальное конструкторское бюро), в которой вместо групп – секторы и в связи с этим почти все оклады выше на 200 рублей. Мы быстро составили новое штатное расписание, подписали у директора, а затем я утвердил его в Министерстве. Более того, через несколько лет мы утвердили новую сетку, в которой вместо начальников секторов вводились должности начальников бюро с окладом 1800 рублей (здесь имеются в виду рубли дохрущевской реформы).

В отделе снабжения Министерства я познакомился с человеком, ведавшим распределением чертежных машин. Я попросил эту добрую женщину помочь нам в их приобретении. Для начала она выделила 20 машин, а потом периодически продолжала выделять их небольшими партиями, пока мы не укомплектовались полностью. Почему-то часто бывало так, что мои просьбы об улучшении труда конструкторов встречали в Министерстве внимательное, я бы сказал по-отечески доброе отношение, и почти всегда завершались реальной помощью. Видимо, это объясняется тем, что люди, к которым я обращался, были значительно старше меня по возрасту. Очень хорошие отношения у меня сложились с отделом кадров Министерства. Возглавлял его бывший помощник директора нашего завода по кадрам К.И. Королев.

Однажды, когда казалось, что жизнь КБ шла установленным порядком, неожиданно застопорилась работа по танковому тягачу БТС-4: рвался трос лебедки. По расчету же он имел десятикратный запас прочности. Предположили сначала, что причина в нестабильности момента фрикциона привода лебедки. Чтобы опровергнуть эту версию, как наиболее тяжелую, конструкторы предложили страховочную схему, при которой фрикцион привода лебедки автоматически отключался, если величина момента превышала расчетную. Но и после этого трос продолжал рваться через 25-30 часов работы. Тогда подозрение пало на барабаны лебедки. Испробовали барабаны с различными углами сбега ручьев, делали их из стали различной твердости, в том числе из броневой, – ничего не помогло. На участке сборки образовалась уже приличной высоты куча испытанных барабанов. Дело зашло в тупик. Новых предложений у занятых на этой работе людей не было.

Тогда я понял, что нужно привлечь к этой работе новые силы и вспомнил о молодом специалисте, выпускнике МВТУ им. Баумана С. Петракове. Позвав его, я сказал: «Сережа, ты, наверное, уже знаешь историю с обрывом троса лебедки тягача, сейчас никаких мыслей у «стариков» нет. Видимо, внутри лебедки циркулирует какая-то дополнительная мощность. Прошу тебя, не слушая «академиков», найти причину. От остальных работ я тебя освобождаю, о чем сам извещу начальника сектора».

Эта идея о дополнительной мощности пришла мне в голову не случайно. Темой моего дипломного проекта был стенд для испытания трансмиссии. Стенд этот не был стандартным. Я задался целью имитировать на стенде процессы, происходящие в трансмиссии танка при его поворотах во время движения. Только на поиск схемы стенда я затратил тогда целый месяц, глубоко уяснив сущность процесса циркуляции мощности от одного борта танка к другому.

Через две недели Петраков пришел ко мне и сказал: «Леонид Николаевич, у обоих барабанов первые ручьи надо сделать не клиновидными, а полукруглыми по диаметру троса. Трос рваться не будет. Ваши предположения были верными. Внутри лебедки циркулирует большая мощность из-за неравномерного износа ручьев барабанов». Как потом выяснилось, он этот вывод мог сделать и раньше, поскольку затратил много времени на снятие слепков с изношенных ручьев барабанов, хотя все эти слепки имелись в исследовательском бюро. После этого обрывы троса прекратились, сколько бы его ни испытывали, а тягачи БТС-4 с этой лебедкой успешно эксплуатировались в Советской Армии.

В один из первых дней работы в новой должности я решил послать конструктора П.Т. Вернигора в командировку на Чистопольский часовой завод для решения вопроса о возможности разработки счетчика часов работы двигателя танка. Без такого счетчика количество часов, отработанных двигателем танка, записывалось в формуляр водителем «на глазок» после окончания пробега или учений. Иногда эти данные водители записывать вообще забывали, порой не учитывалось время работы двигателя на стоянках и т.п. В результате невозможно было точно определить момент отправки двигателя танка в ремонт. К нашему удивлению, Чистопольский завод согласился в том же году изготовить опытные образцы счетчиков. Их испытания дали положительные результаты, и счетчики моточасов с 1954 г. стали устанавливаться на все серийные танки.

Так в повседневной работе незаметно пролетели пять месяцев. В конце июля 1953 г., когда мне только-только исполнился 31 год, коллегией Министерства я был утвержден главным конструктором славного Уралвагонзавода. Так я вошел в номенклатуру ЦК КПСС.

Дела текущие

Крупносерийное производство танков ежедневно чревато все новыми проблемами, связанными с заменой материалов, изменением технологии изготовления деталей и сборки. Часто внезапно возникают дефекты, на выявление причин которых даются считанные часы, так как длительная остановка сборочного конвейера танков ведет к большим неприятностям, вплоть до отсутствия денег для выплаты зарплаты работникам завода.

Вот несколько примеров такого рода ситуаций. Как-то в 1950 г. из корпуса «100» (цеха УВЗ имели условные номера) с тревогой сообщили о течи масла через сапун гитары во время стендовых испытаний. Поскольку я в это время занимался разработкой нового сапуна, меня и направили в цех. Проверили на стенде две гитары: у обеих из сапунов шла пена. Заменили сапуны на новые – то же самое. Решил ознакомиться с инструкцией по заправке гитары маслом. Там записано, что перед заливкой масло должно быть выпарено на специальной установке. Прошу показать эту установку и убеждаюсь, что она совершенно холодная. Быстро восстановили установку для выпаривания, слили из всех находящихся на участке сборки гитар масло, выпарили его согласно инструкции и залили вновь. Течь масла через сапуны прекратилась. Вспенивание не пропаренного масла вызывала присутствующая в нем вода.

После этого случая отпала необходимость разработки нового сапуна, которой я должен был заниматься.

Гитара танка – это редуктор, передающий силовой момент от двигателя к коробке передач. В ней установлены три цилиндрические шестерни: ведущая, промежуточная и ведомая. Работала гитара надежно: даже после 10000 км пробега танка на зубьях ее шестерен сохранялись следы их обработки при изготовлении. И вот однажды летом 1963 г. зубья гитары стали интенсивно изнашиваться еще за время заводских пробегов на 100 км. Сразу не могли понять, в чем дело. Конструкция и технология не менялись, масло одно и то же, марки МТ-16П. Загадку умудрился разгадать заместитель начальника ОТК завода Д.Ф. Сакович. Оказалось, что эти гитары заправлены маслом Новоуфимского нефтеперерабатывающего завода, а до этого многие годы использовалось только масло Ярославского нефтеперерабатывающего завода. Перезаправили гитары ярославским маслом, и повышенный износ был устранен.

Каждое утро до начала работы я проходил через корпусной и сборочный цехи, благо они были по пути в КБ. Проходя очередной раз через сборочный цех мимо наклонных башенных стендов, я увидел небывалое: стволы всех танковых пушек вместо того, чтобы быть направленными вверх или в сторону, были опущены. Стенды эти у нас назывались «горками» – на них башни стояли с уклоном от горизонта на угол в 15°. На стендах проверялась эффективность работы фрикциона и червячной пары поворотного механизма башни. При повороте влево и вправо на 90° пушка должна была стоять на месте и ни в коем случае не сползать вниз. Проверили фрикцион – в порядке. При осмотре червячной пары обнаружилось, что она свободно вращается, хотя должна самотормозиться. Выяснили, что это происходит из-за неуравновешенности самой башни. Дальше – больше. Оказалось, что детали червячной пары изготовлены новыми фрезами и выполнены точно по чертежу. В чем же дело? Воистину лучшее бывает врагом хорошего: до этого червяк и червячное колесо изготавливались с худшей чистотой, чем по чертежу, и червячная пара работала правильно, как самотормозящаяся. Если же изготавливать эти детали с требуемой по чертежу чистотой обработки поверхностей, червячная пара становится несамотормозящейся и ствол на «горке» неизбежно сползает вниз. В чертежах изменили угол наклона зубьев червячной пары, сделав ее самотормозящейся, но до изготовления нового инструмента нарезали зубья старыми фрезами.

В сильные морозы после пробеговых испытаний танков Т-55 во время отогревания их в цехе вдруг стали появляться случаи произвольного срабатывания системы противоатомной защиты (ПАЗ). В таких случаях для выяснения причин я, как правило, привлекал молодых конструкторов и исследователей. На этот раз выбор пал на выпускника Ленинградского электромеханического института Виктора Быстрицкого. Он просидел, не выходя из сборочного цеха, ровно сутки и выяснил, что в электрической системе управления исполнительными элементами имеется... лишний диод! После удаления этого паразитного диода упомянутые явления не повторялись.

Много хлопот доставляла нам сдача военной приемке погонов башни, в которых часто наблюдался увеличенный момент сопротивления повороту. Устраняли этот дефект обычно переработкой погонов. И вот молодой конструктор Юрий Кондратьев предложил делать сепаратор погона не сплошным, а состоящим из отдельных секторов. После этого смелого решения вопрос о повышенном моменте сопротивления повороту был снят полностью.

Ситуации, подобные изложенным выше, возникали почти ежедневно. Рискуя надоесть примерами, не могу все же не рассказать еще об одном случае.

В металлической гусенице танков Т-54, Т-55 и Т-62 траки соединяются стальными пальцами. Гусеница устанавливается на танк головками к борту. При движении танка палец прижимается к тракам, трется о них и его движение в продольном направлении оказывается ограниченным. Теоретически осевая сила, действующая на палец трака, должна быть равна нулю. Если все же палец трака «пожелает» переместиться в продольном направлении, его вернут назад приваренные к бортам корпуса танка отбойные кулаки, которые, ударяя по головке пальца, заколотят его в трак. Обычно все так и происходит. Но вот обнаруживаем, что каждую весну в течение двух-трех дней происходит следующее явление: пальцы начинают усиленно смещаться в сторону борта и после того, как отбойные кулаки полностью стешут головки пальцев, последние начинают смещаться в обратную сторону, стремясь вылезти «наружу», что грозит разрывом гусеницы. Правда, у нас до этого дело не доходило.

Решили искусственно вызвать это явление, чтобы выяснить причину его возникновения. Работа была поручена С.П. Петракову. Что только он ни делал: отбирал траки с несоосными проушинами (при сборке с такими траками гусеница становилась «веером»), устанавливал ленивцы с конусной поверхностью вместо цилиндрической, смещал зубья венцов ведущих колес относительно друг друга – все было напрасно: во время испытаний этих вариантов пальцы стояли как вкопанные! Окончательно избавиться от этого дефекта удалось только тогда, когда на производство был поставлен танк Т-72 с резинометаллической гусеницей. С тех пор я скептически отношусь к результативности работы и правильности выводов некоторых комиссий по расследованию различных аварий и катастроф.