Текст книги "«Чёрный эшелон» (Повесть)"

Автор книги: Леонид Лысенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

ТАКТИЧЕСКИЙ ХОД

Треск мотора ворвался в проулок.

– Немцы! – воскликнул Алехин.

Курбанов увидел развернувшийся на мостовой грузовик, выскочившего из кабины офицера в черном мундире. Из кузова выпрыгнули полицай и два немецких солдата.

Алехин пошарил в сенях и быстро вернулся в комнату с топором.

– Ни один гад не уйдет отсюда живым.

Курбанов бросил взгляд на полку, где хранился слесарный инструмент, выбрал тяжеленный разводной ключ.

– Бросай топор, а ты ключ! – приказал Печкур.

Курбанов с Алехиным недоуменно переглянулись: струсил старик?

Печкур грозно задвигал усами.

– Ну, живо! Что за анархия! – Он хитро прищурился. – Прошу, господа, садиться.

Пока удивленные «господа» рассаживались, он небрежно бросил на стол толстую пачку денег, взял с этажерки колоду карт, стал тасовать и разбрасывать карты «партнерам». В дверь забарабанили.

– Открыто! – крикнул Печкур – Не запираемся!

Вольф, два автоматчика и полицай Крынкин изумленно оглядели «игроков». Гестаповец ждал любого подвоха, любого сюрприза, ждал, что те, кого они выехали арестовать, встретят их огнем… Но усатый старик, рябой парень и смуглый не русского вида брюнет, азартно игравшие в карты, обескуражили его. Предположение начальника полиции Гоштова о том, что у мастера Печкура конспиративная квартира, настолько не вязалось с представшей перед ним картиной, что он сразу решил обойтись без обыска, а ограничиться лишь поверхностным осмотром. Тем не менее Вольф процедил сквозь зубы:

– Бросай карт! – Указал на распахнутую дверь. – Геен мит унс. Пойдет с нами.

Печкур встал, пряча ухмылку. Алехин с деланным сожалением поглядел на партнеров, на банк, притворно вздохнул.

Когда все вышли, Крынкин обеими руками смел со стола деньги и рассовал по карманам. Потом взял карты, щелкнул по колоде пальцем и сунул в карман.

В кабинете у Клецке был полумрак. Сквозь опущенные шторы едва пробивался утренний луч солнца. Клецке развалился в кресле, на коленях у него лежала синяя папка, которую он любовно поглаживал. Почти всю ночь он трудился над обстоятельным докладом о том, как перехватил русский эшелон с ценным оборудованием. А завершив работу, тщательно побрился, надушился французским одеколоном и теперь с удовольствием раскуривал дорогую гаванскую сигару.

Было отчего ликовать. Во-первых, теперь он не только избавится от упреков начальства, но и заслужит его признательность, обеспечив бесперебойное снабжение военных составов. Во-вторых, поставив себе задачу выловить ушедших в лес русских железнодорожников, которые, конечно, присоединялись к партизанам, разгромив весь отряд, он может рассчитывать на благоволение гестапо. А в райхе недаром говорят: «Кого любит гестапо, того любит бог…» Кроме того, они, кажется, напали на след русских подпольщиков.

В кабинет вошли Вольф и Гоштов, за ними конвой ввел старика и двух парней.

– Гутен морген! – Печкур с елейной вежливостью поздоровался.

Клецке подозрительно покосился на него.

Печкур разгладил усы.

– Собрался, вот, на смену, ребят с собой прихватил, чтоб хлеб даром не ели, а тут господин офицер появился – и нас за шиворот…

Печкур развел руками.

Вольф нагнулся к майору, что-то сказал ему. Клецке постучал по папке пальцем.

– Вы играли в карты?

– Был грех… – Печкур ухмыльнулся и почесал затылок.

– Это симуляция?

– Ну зачем же, пан начальник. Просто игра, от нечего делать…

– Как от нечего делать? – нахмурился немец.

Печкур дурашливо хихикнул.

– Да так, ваше благородие. Кино, извиняюсь, только для немцев. В вокзальный ресторан нас, русских, на пушечный выстрел не пускают. Рулетка на базаре – только днем. А нам чем заняться, когда не в ночную пашем, позвольте вас спросить? Стало быть, и режемся в «очко» до свету…

Печкур хлопнул себя по карману.

– Вот на ком отзывается проигрыш, когда не фартит карта…

Печкур поднял на гитлеровца лукавые глаза.

– А господам германскому командованию тут убытка вроде нема.

Клецке саркастически усмехнулся.

– Аргумент веский. Ну, а кто ваши партнеры?

Печкур не моргнул глазом.

– Один машинист, другой помощник.

– Откуда они? В депо я их не видел.

– С последнего нашего эшелона, извиняюсь. Эвакуированные.

– Ах, зо-о! – Клецке даже подскочил от удивления, Не замечая, что невольно перешел на немецкий язык. – Ах, так! Откуда же они здесь, и у вас на квартире?

– Да дело проще пареной репы. Взяли и по дороге смылись, под покровом ночи, так сказать. Человек ищет, где лучше, пан офицер.

Гоштов, оставшийся стоять в почтительной позе у входа, внутренне похолодел. Он ведь рассчитывал на полный успех: захватили не только хозяина конспиративной квартиры, но и неведомо откуда взявшихся в городе двух подозрительных типов. А тут на тебе…

Клецке помассировал пальцами бритую, чуть обвислую щеку. Что ж, старик, как будто, говорит правду: после захвата эшелона половина русской паровозной бригады не оказалось ни среди пленных, ни среди убитых. С Дубовым они также не могли уйти: при допросах выяснилось, что несколько человек исчезли раньше. Ну, двое из этих нескольких – Гоштов и его приятель, а остальные, значит…

Мысли Клецке приняли другое направление. Он почувствовал приятное томление в груди; кажется, господин-случай специально работает на его, Клецке, удачу.

Этих двоих можно будет использовать в операции «Черный эшелон», автором которой является именно он, Клецке. Однако не следует торопиться, нужно еще раз прощупать хитрого старика и его квартирантов.

Клецке вперил коварный взгляд в Печкура.

– Вот вы играете в азартные игры? Как же так, ведь вы коммунист, а?

– Добро… – Печкур крякнул. – Это на меня, видать, господин Гоштов накапал? Просчитался ты, бывшее ваше благородие.

Он полез во внутренний карман пиджака, вытащил вчетверо сложенный лист папиросной бумаги и протянул его Клепке. Прошу познакомиться…

Клецке пробежал глазами машинописный текст, обратил внимание на гербовую печать, подписи, дату.

– Что за документ?

Печкур сделал многозначительный жест.

– Это меня с мастеров в канаву «сбуксовали». Из конторки и – бух, значит, в канаву под паровозиками копаться, подсобником. Копию приказа на руки.

Клецке, покусывая губы, долго ощупывал суженными зрачками усатого старика, точно покупатель, которому вместо облюбованного товара подсунули вдруг совершенно другую вещь. Поморщился.

– За что сбуксовали?

– За брак.

– Вы плохо работали?

– Был грех…

– Почему?

Печкур щелкнул себя по горлу.

– «Закладывать» любил… Особенно с горя, когда супругу похоронил. Кроме того, плохо платили. Кто-то из активистов на меня накапал, взяли и премии лишили. Ну и пил… – Печкур смял в руке фуражку. – С тех пор все прахом пошло. Из партии меня с треском выгнали…

Вот и вкалывай, пока не посинеешь, на канаве. Вы кого угодно спросите. Надо мной уже смеяться стали…

Клецке сухо усмехнулся.

– Получается, германская власть вас из канавы вытащила?

– Оно так и выходит…

– Сейчас вы должны хорошо работать.

– А как же, стараемся, пан офицер.

Клецке передал документ Гоштову.

– Папир правильный?

Гоштов прочитал и, не поднимая глаз, процедил:

– Документ подлинный…

– Подтверждаете? – Клецке впился в него.

Гоштов утвердительно кивнул.

– Подпись Дубова я как свои пять пальцев знаю. – Он же меня под суд отдавал… – Гоштов, согнав с лица улыбку, обернулся к Печкуру. – «Сбуксовали» тебя в канаву – это подтверждаю. А вот из партии тебя никто не выгонял. Нагло врешь. Печкур пощипал усы.

– Мне врать никакого расчета. Из партии меня исключили: кто же бракодела и пьяницу будет в партии держать? Это факт… (утверждая это, он ничем не рисковал: партийные документы были вывезены, члены партбюро – кто в лесу, кто на подпольной работе). А вот ты, гнида… При царской власти с немцами воевал, при Советской – воровал, а теперь чего? – Печкур махнул рукой. – Ты и пана офицера продашь при случае.

Гоштов схватился за кобуру.

– Убью, старый хрыч! Кленке погрозил ему пальцем.

– Тихо, тихо, пан начальник полиции.

Он задумчиво смотрел на чернильный прибор и барабанил по столу пальцами. Этот старик, во всяком случае, не прост. Даже если он действительно резидент большевистского подполья, то это пока ничем не подтверждается.

Вольф и этот Гоштов поспешили и испортили все дело. За стариком, конечно, нужно приглядывать, пусть Вольф этим и займется, но пока придется арестованных освободить.

Клецке оборвал стук.

– Господин шарфюрер, – обратился он к Вольфу, – я думаю, мы можем отпустить арестованных. – Прекратим гадание на кофейной гуще, – заговорил он по-немецки, когда Печкур, Курбанов и Алехин исчезли за дверью. – Вы, господин Гоштов, оставили меня в дураках. – Клецке так поглядел на него, что у Гоштова все оборвалось внутри. Он понял, что нужно немедленно укрепить свой угрожающе закачавшийся «авторитет», и поспешил выложить припрятанный козырь. Гоштов заискивающе поглядел на офицеров.

– Есть у меня на примете один человек… – Он сделал многозначительную паузу. – Человек этот поможет вам найти банду Дубова.

Вольф скривил рот.

– Опять пустой номер…

– Нет, нет, – засуетился Гоштов. – Не пустой! У Клецке заблестели глаза.

– Кто он?

– Мой подчиненный. Полицейский.

– Фамилии?

– Крынкин.

– Вы хорошо его знаете?

– Господи! – Гоштов деланно засмеялся, ударил себя по коленке кулаком. – Да – мы с ним, ваша милость, при Советской власти пять лет со строгой изоляцией отбухали. Я Крынкина знаю как облупленного. Мы и к вам вместе с ним пришли…

– Почему же вы до сих пор молчали?

– Господа, я вижу вы мне не доверяете. Это совершенно напрасно. Я сам только недавно узнал. Клянусь…

– Где сейчас Крынкин? – оборвал Клецке.

– На посту, ваша милость, – торопливо ответил Гоштов.

Клецке снял трубку и стал набирать номер.

Возле одноэтажного здания полиции прохаживался с карабином на изготовку сутулый полицай. Время от времени он как-то по-птичьи вскидывал голову и глядел сощуренными глазами на открытые окна.

Освещенное заходящим солнцем одно окно ярко сверкало. Второе находилось в тени, сквозь него виднелась склоненная фигура женщины в темной косынке. Оттуда доносился стук пишущей машинки.

Сутулый часовой остановил молодого стройного полицая и попросил у него закурить. Сутулый пыхнул сигаретой и снова зашагал, стуча подкованными подметками сапог по брусчатке тротуара.

Полищук миновал коридор и вошел в небольшую приемную. Снял фуражку, помахал перед лицом, влажным от пота. Дверь в следующую комнату была приоткрыта. Там натужно сипел старший полицейский, говоря с кем-то по телефону.

Вера Ивановна встала из-за машинки и закрыла дверь.

Полищук понял и подошел к ней.

Глядя потемневшими от волнения глазами на прядь золотистых волос, прилипшую к виску Павла, тихо сказала:

– Крынкина неожиданно сняли с поста.

– Зачем?

– Не знаю. Потом увезли на машине.

– Немцы?

– Да.

– Давно?

– С полчаса, – Вера Ивановна приникла к двери, прислушалась и повернулась к нему. – Узнаешь, кто вызвал Крынкина и зачем.

– Вопрос ясен. – Полищук надел фуражку.

– Как у тебя с деньгами?

Павел молча развел руками.

Вера Ивановна дала ему десять оккупационных марок.

– Хватит?

– Пожалуй…

– Будь осторожен.

– Ясно, – Полищук остановился на пороге. – Куда прийти?

– Как всегда. Придешь попозже. Для тебя ведь комендантского часа не существует.

– Где Гоштов?

– Еще утром вызвали к Клецке…

– Вот оно что… – Павел потеребил медную пряжку пояса.

– Утром в доме Ивана Ивановича гитлеровцы все вверх дном перевернули, а старика с Курбановым и Алехиным забрали…

Вера Ивановна побелела.

– Посадили?

– Не тронули.

– Как же?..

– Иван Иванович обвел их вокруг пальца.

Вера Ивановна глубоко вздохнула, ощущая, как от сердца отходит внезапная боль.

– Ну, слава богу.

– Батя у нас туго дело знает.

Вера Ивановна хотела еще что-то сказать, но во второй комнате послышались шаги. Она, мгновенно поправив косынку, села за машинку и махнула рукой. Полищук скрылся за дверью. Инженер Мейер, стараясь поудобнее устроиться на жестком стуле, не отводил глаз от Клецке, сидевшего напротив в своем глубоком кресле.

Чем продиктован этот неожиданный вызов? Может, дали где-то осечку?..

Вечерело. На письменном столе поблескивала никелированная крышка чернильного прибора, в ней отражалось розовое небо. Порывистый прохладный ветерок то и дело дергал раздвинутые шторы.

Клецке наконец прервал затянувшуюся паузу.

– Вы хорошо знаете Печкура?

– Как вам сказать… – Мейер медленно провел пальцем по своему аккуратному пробору. – Во всяком случае, старик не пользовался у большевиков авторитетом…

– Вы с ним работали?

– Незначительное время.

– Причина?

– Буквально перед войной приехал. Я уже имел честь докладывать «Гештатсполицай» и лично господину Вольфу… – Мейер спокойно, даже равнодушно, как нечто привычное, пересказал заранее разработанную «легенду». – Жил в Ужгороде, трудился инженером в депо Чоп. Когда пришли большевики, хотел эмигрировать в Венгрию, не удалось… Русские мне явно не доверяли, перевели сюда – подальше от западной границы.

Клецке буравил его глазами.

– Почему собрались эмигрировать?

– Странный вопрос, герр майор! Мог ли я примириться… И потом мой отец в Венгрии… Фабрикант…

– Вот как?

– Совладелец пивных заводов.

Клецке иронически покривил губы.

– Вы жили при большевистском режиме, следовательно – вы советский человек.

– Зачем же кощунствовать! – Мейер укоризненно покачал головой. – Я прежде всего немец, и где бы я ни был, останусь немцем, верным фатерлянду…

Клецке удовлетворенно хмыкнул.

– Не надо обижаться, коллега, я пошутил… – Отец жив?

– Писем давно не было.

– Мать?

– Скончалась несколько лет назад…

Они долго молчали.

Клецке прикинул в уме возможность использовать Мейера в своих целях. С его досье он, конечно, раньше ознакомился. Чистокровный ариец. Квалифицированный инженер. Холост. Возраст сорок пять лет. Работал здесь, в депо, энтузиазма не проявлял. Имел даже выговоры. Начальство на него смотрело косо, зная, что отец его заводчик…

Клецке повертел в руке чернильную крышку. Заслать Мейера в партизанский отряд Дубова? Вряд ли там ему поверят… Вот разве использовать Мейера как наушника… Пусть глаз не спускает с Печкура и с других русских. Как-никак все они у него на виду.

Мейер затаил дыхание. «Сейчас эта фашистская скотина предложит мне на них работать. Только бы не сорваться, какую бы пакость ни услышал…» Мейер расстегнул синюю рабочую блузу, помял в пальцах галстук. Для этого Клецке – он сын капиталиста, истинный германец, преданный их бесноватому фюреру. Мейер вспомнил родные, печальные лица жены и белокурой дочки Зиночки за окнами вагона. Они теперь далеко отсюда, среди своих. И если даже он погибнет в борьбе с этими выродками, пришедшими незвано на землю, ставшую ему Родиной, Родина позаботится о его семье…

Клецке наконец нарушил молчание, взяв быка за рога.

– От имени фатерлянда поручаю вам следить за Печкуром.

Мейер поморщился.

– Стоит ли так опасаться этих «неполноценных»?

– Ведь мы, в сущности, уже победили.

Клецке достал из шкафчика коньяк, разлил по рюмкам и поднял свою.

– Рад, что не ошибся в вас. За победу!

«Что ж, за победу, так за победу, – внутренне улыбнулся Мейер. – Только не за вашу, а за нашу».

Выпили. Мейер отправил в рот кусочек сыра. Клецке разбил о стол вареное яйцо. Очищая кожуру, пододвинул солонку и как бы между прочим спросил: – А как вы охарактеризуете секретаря-машинистку Печкур?

Мейер быстро глянул на него.

– Шапочно знаком…

– Она коммунистка?

– К сожалению, не знаю.

– А что скажете о Гоштове?

– Вы имеете в виду начальника полиции?

Клецке кивнул.

Мейер стряхнул с блузы крошки.

– Можно говорить открыто?

– Что за вопрос, мы же немцы.

– Сомневаюсь в его искренней преданности новому порядку. Малодушен, тщеславен, не чист на руку и самое главное – отъявленный трус. Сейчас он мечется, как таракан, попавший внезапно в полосу света. Не дай бог, я говорю, не дай бог, но в случае временных перемен в ходе войны он может в любой момент переметнуться к партизанам… Не успеет, как говорится в священном писании, пропеть третий петух, и он вас… то есть нас, герр майор, продаст с потрохами. – Мейер многозначительно поднял указательный палец. – Это, если хотите знать, Иуда Искариот…

– Возможно, вы и правы. Во всяком случае, как говорится у игроков, блефовать он умеет. Я это уже заметил. Ну, и последний вопрос…

– Пожалуйста. – Мейер встал и взял шляпу. Клецке вышел из-за стола, прошелся по кабинету, поскрипывая хромовыми сапогами, приблизился вплотную к Мейеру:

– Если я пошлю вас в лес с заданием помочь мне взять банду Дубова, что вы на это скажете?

Мейер вздернул подбородок.

– Посылайте, герр майор!

– Я знал, что вы так скажете. – Клецке доверительно положил на его плечо свою длинную ладонь, покрытую веснушками и рыжим пухом. – Но вы здесь мне нужнее, коллега, с Дубовым я сам рассчитаюсь. – Клецке потер лоб, что-то припоминая. – Надеюсь, разговор останется между нами.

– О, на этот счет можете быть спокойны.

– Не обижайтесь, вы же понимаете, какая у нас с вами тяжелая служба. Зато в случае удачи, герр Мейер…

Клецке взял бутылку. – Вам налить?

– Благодарю. Мне на смену.

Клецке опрокинул свою рюмку.

– Так присматривайте за Печкуром… И вообще, за всеми ними.

– Понял вас, – Мейер раскланялся и вышел.

Звезды озаряли макушки тополей около мастерских, пути, в разных направлениях рассекающие двор. В воротах маячил гитлеровец с автоматом на груди. Во дворе под колонкой пузатый немецкий паровоз 52-й серии набирал воду. Вода с шумом падала из жерла водокачки в тендер, разлетающиеся по сторонам брызги сверкали, как алмазы. На крыльцо конторы вышли Гоштов и Крынкин. Они посовещались. Гоштов ушел на станцию. Крынкин подошел к паровозу, открыв на тендере краник, напился, и, утирая рукавом мокрые губы, направился к воротам.

Немец проверил пропуск, ощупал Крынкина и бесцеремонно вытолкнул за ворота. Подобную же процедуру гитлеровец проделал и с Полищуком, тут же появившимся из-за водокачки. Под темным сводом деревьев Крынкин явно чувствовал себя неуютно. Он вздрогнул и чуть не завопил, когда Полищук обхватил его за талию.

– Ты куда ж запропал? Я думал пригласить тебя в забегаловку после смены караула.

– Вызвали вот…

– Кто вызвал?

– Клецке.

– Зачем?

– Военная тайна.

– Не скажешь?

– Голову пригрозил снять, если разболтаю.

– Он и так тебе голову снимет.

– За что?! – Крынкин остановился.

– Это ты у него спроси, – хмыкнул Полищук. – Ну пойдем, пойдем.

Зашли в забегаловку. На столе появилась мутная бутыль самогона, сало, хлеб, лук и стаканы.

Крынкин пожевал мясистыми губами.

– Зря раскошелился. Капли в рот не возьму. – Завязал? – Полищук наполнил стаканы. Крынкин злобно уставился на него. Купить вздумал?

– Как – купить?.

– Я разболтаюсь, а ты меня продашь…

– Дурак ты, и уши у тебя холодные. – Полищук рассмеялся ему в лицо. – Ты пей, пей, а то простынет. – И когда Крынкин опорожнил свой стакан, продолжал: – Думаешь, для меня большая тайна – твой разговор с Клецке? Ведь я же тебя, субчик, насквозь вижу. Ты не успел подумать – а мне твоя думка уже знакома. – Ты не успел отправиться к Клецке – а мне уже известен весь твой разговор.

У Крынкина расширились зрачки.

– На бога берешь?

– Нужен ты мне, как архиерею гармонь…

– Так, а зачем ко мне липнешь?

– Тебя, дурака, жалею. – Полищук помял хлебную корочку.

– Если хочешь знать, то Клецке мне первому предложил за солидную сумму повести его к отряду. Ну, а я порекомендовал тебя. Ты же лес лучше меня знаешь, сам говорил. Крынкин растерянно пробормотал:

– Врешь! Гоштов порекомендовал…

– Как же, порекомендует он, держи карман! Сам хочет выслужиться, весь пирог сожрать. Когда я про тебя господину майору намекнул, Гоштов при сем присутствовал. Так он еще воду мутить начал: дескать, ты пьяница горький, да тебе верить нельзя… А когда господин майор на него цыкнул, так он сразу притих, а теперь себя, значит, за благодетеля выдает…

– Чего ж ты от меня хочешь?

– Вот это мужской разговор! – Полищук покосился в сторону пьяной компании полицаев, пировавших за соседним столом, и впился в Крынкина сверкающими глазами. – Меня в долю бери. Не прогадаешь. Когда назначена операция?

Крынкин нагнулся к его уху.

– Послезавтра. В двадцать два ноль-ноль… На 72-м километре.

НОЧНЫЕ ГОСТИ. ПРОВАЛ?

Офицер включил карманный фонарь, и луч, скользнув по забору, осветил над ним ветки яблонь. Освещая дорогу фонариком, офицер двинулся дальше, за ним последовали автоматчики.

Когда патруль скрылся, из-за угла вынырнул Полищук. Но не успел он открыть калитку, как кто-то схватил его за локоть. Павел мгновенно выхватил парабеллум. Но огонь открывать не пришлось: перед ним в свете вышедший из-за туч луны стоял плечистый рябой парень с боксерским чубиком.

– На рожон прешь? – прошипел Алехин.

– Напугал я тебя? – Полищук сунул пистолет за пазуху.

– В чем дело?

– Как бы я тебя не напугал! Только что патруль прошел…

– Ну?

– Засек бы тебя, вот и было бы «ну»…

– Не кипятись, браток, я ж за патрулем шагал… С ума сошел!..

– А ты как думал? – усмехнулся Полищук. – Присоединился, вроде как подкрепление.

Полищук исчез за калиткой. Алехин занял позицию в саду.

С озера тянуло холодом. Слышался слабый плеск волны, выбегающей на отмель. Луна снова скрылась, и тьма поглотила силуэт дома и очертания фигуры Алехина. Где-то в глубине сада послышался шорох и громоздкое тело Алехина бесшумно скользнуло туда, прячась за деревьями.

Жестяная лампа мерцала в комнате. Печкур, Мейер и Курбанов, склонившись над столом, изучали карту.

Печкур делал на карте крестики, а его товарищи, следя, согласно кивали головой.

Вера Ивановна занималась приготовлением скудного ужина. Она опускала одну за другой очищенные картофелины в чугунок и то и дело посматривала на часы, постукивающие на стене около буфета. В комнату вошел Полищук. Вера Ивановна повернулась к нему.

– Все в порядке, – ответил Павел на ее немой вопрос.

– Иди, докладывай начальству, а мне надо накормить вас ужином. – Вера Ивановна легонько подтолкнула его и опять принялась чистить картошку, исподволь наблюдая за мужчинами.

Полищук обвел взглядом подпольщиков.

– Операция назначена на послезавтра. Ночью в двадцать два часа ноль-ноль…

– Крынкин сказал? – спросил Печкур.

– Он…

– А не врет?

Павел присвистнул.

– Мы же вместе… – Добро, сынок, Печкур ласково посмотрел на него, усадил рядом.

Мейер поднял на Полищука озабоченные глаза.

– Крынкин тебя не продаст?

– Каким образом?

– Возьмет и перескажет весь ваш разговор Гоштову. Тогда у них определенно возникнет подозрение, что ты ведешь двойную игру. Ты подумал об этом?

– Подумал, решительно ответил Полищук. – Он сжал кулак. – Крынкин у меня вот где сидит… Как он признается, что все разболтал, ему же первому – крышка.

Мейер на секунду задумался.

– Что ж, риск – благородное дело. В нашем деле, видно, только рискуя можно чего-то добиться. Теперь необходимо послать связного к Дубову… Ждать больше нельзя, времени у нас в обрез.

– Пока нужно ждать связного, – сказал Печкур. – Мы же не знаем точно, где партизаны.

– А если не будет связного?

– Раз Дубов сказал, значит будет.

Мейер опять склонился над картой, а Курбанов поднялся из-за стола и пошел сменить Алехина. Вскоре тот появился, потирая широкие ладони, за холодевшие от ночного осеннего ветра.

Вера Ивановна подняла с чугунка крышку.

– Прошу к столу!

Аппетитный парок защекотал ноздри.

В это время дверь распахнулась и через порог шагнул сияющий Курбанов. За ним – белокурая молодая женщина и высокий парень в ватнике нараспашку. Это пришли ночные гости – Таня Печкур и лейтенант Косицкий.

Зазеленел рассвет. Над садом, над озером, точно лодки в тревожную даль, распустив все паруса, плыли тучи. Таня смотрела, как синеватые волны выплескивались на берег, как покачивались плакучие ивы. А тучи все плыли, плыли, кладя на воду дымчатые тени.

Курбанов провожал взглядом косяк уток, низко летевший над голубеющей водой озера.

Таня прильнула к нему.

– Что с тобой, Пулат?

– Душа болит, Танюша. – Он нежно поцеловал ее волосы, бережно взял за руку. На лице Пулата отразилась острая тревога за любимую. Он вздохнул. – Оставаться тебе здесь больше нельзя. Надо немедленно возвращаться к Дубову. Таня помолчала.

– Вам здесь тяжелее. Мы-то как-никак среди своих, с оружием в руках. На легальном положении.

– Все-таки боюсь за тебя, моя ласточка. Пока захватчики на нашей земле – не будет у нас счастья. Ну, ступай…