Текст книги "Туполевская шарага"

Автор книги: Леонид Кербер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Исправлен псевдоним «Г. Озеров» на имя истинного aвтора – Л.Л. Кербер (Леонид Львович Кербер). Доказательства того, что автором «шараги» является Леонид Львович Кербер, можно найти в книге Л.Л. Кербера «Туполев» (СПб.: Политехника, 1999. – 339 с.: ил., см. стр. 112—186).

Настало время вернуть книге «Туполевская шарага» имя настоящего автора, открыть его миллионам читателей во всём мире. Кроме того, чрезвычайно интересно и поучительно прочитать написанные очевидцем событий образным живым языком несколько десятков страниц правды о прошлом России: об её яркой, духовно свободной, высокообразованной и талантливой интеллигенции – учёных, конструкторах, техниках. О людях, получивших прекрасное образование у досоветских московских, питерских, казанских (а также немецких, английских, французских) профессоров. О гражданах, свободно ездивших до 1913 года учиться в лучшие университеты Европы и работать в ведущих западных фирмах и беспрепятственно, а главное, с огромным желанием возвращавшихся жить и работать домой в Россию… (Потом была война, революция, НЭП, железный занавес и кровавые тиски сталинского тоталитарного режима). Ещё для многих будет открытием узнать о незаурядных западных чудаках-идеалистах, соблазнённых советской пропагандой, приехавших помогать строить «новую счастливую свободную Россию» и попавших в те же тиски.

Знать это особенно необходимо сейчас, когда многое уже забыто, а юные школьники и студенты всё чаще и чаще читают и слышат по радио и ТВ «как прекрасно чекистами Л.П. Берия был организован научный труд перед войной, во время войны и в послевоенное время», мол, есть что перенять…

От автора

А. И. Солженицын в романе «В круге первом» описал одно из закрытых конструкторских бюро НКВД, именовавшихся среди заключённых «шарагой».

Главный герой романа Глеб Нержин вместе с другими специалистами работает над задачей идентификации личности по подслушанным и записанным телефонным разговорам. Читая книгу, видишь, что автор хорошо знает среду и людей, о которых идёт повествование. И всё же это литературное произведение с фабулой, характерами героев, конфликтами между ними, а частично и ситуациями, порождёнными творческой мыслью талантливого автора. Пусть не подумают, что этим я утверждаю, что в книге сгущены краски или допущены преувеличения. Отнюдь нет, скорее наоборот, некоторые стороны «шараги» в ней сглажены.

Мне пришлось прожить в «шараге», созданной Берия вокруг крупнейших русских авиационных специалистов, четыре года.

Согнанных из всех лагерей СССР, их в 1938 году привезли в Болшево, в бывшую трудкоммуну ОГПУ затем перебазировали в Москву в здание КОСОС ЦАГИ на ул. Радио, а после начала войны отвезли в Омск на завод No 166 НКАП.

В изложенных ниже записях вымысла нет. Выражаясь английской формулой, в них «правда, только правда и одна правда».

Но прежде следует попытаться ответить на один вопрос – какова первопричина, вызвавшая появление шараг? Думается, она вот в чём.

Государственное устройство России во все времена покоилось на чиновном бюрократизме. Обе революции 1917 года его не устранили. Более того, распочкование государственного аппарата на два параллельных, дублирующих друг друга снизу доверху, его приумножило: 16 Советов министров и ЦК по числу союзных республик, да 20 в автономных вовлекли в него ещё тысяч десять чинуш и клерков. Случилось то, чего больше всего боялся Ленин – коммунистический бюрократизм в десятки, сотни раз обогнал царский.

Хлынувшее в аппарат власти пополнение, в большинстве своём состоявшее из людей, не имевших должного образования, и вовсе похоронило инициативу низов. Демократический централизм требовал у нисходящей иерархии не критического осмысливания спускаемых директив, а беспрекословного их выполнения.

Короче говоря, государственный бюрократизм – эта раковая опухоль, проникшая к тридцатым годам во все звенья партийного и советского аппарата, – сделала его к этому времени в сфере научного и технического прогресса недееспособным.

В сфере применения массового человеческого труда иллюзия прогресса ещё сохранилась. Сталинские каналы, первые гидростанции, железнодорожные пути, комсомольские города, воздвигаемые горбом и лопатой рабского труда с его чудовищно низкой производительностью, хотя медленно, но входили в строй.

Хуже было с автомобильными и тракторными заводами. Корпуса их возводили быстро, а наладить ритмичную работу годами не могли.

И уж совсем скверно было в области разработки и создания образцов новой прогрессивной техники. Тут дело шло к явному провалу.

Даже государственные оборонные конструкторские бюро, ставя перед наркоматами проблемные вопросы, натыкались на молчание косного неповоротливого аппарата. Становилось ясным, что если все подобные КБ не подчинить такой организации, которую боятся все, дело может кончиться печально.

Известно, что такая организация всегда была одна – ЧК, ОГПУ, НКВД, МГБ, КГБ.

Когда конструктор обращался за помощью в верха, его запрос тонул. Когда же под таким запросом стояла подпись Ягоды, Ежова или Берии, Сезам открывался мгновенно, и задача выполнялась с необыкновенной быстротой.

Испытав подобную схему на работниках пресловутой Промпартии и убедившись, что она обладает высоким КПД, шараги возвели в ранг панацеи – «пока мы (НКВД) не взялись за классовых врагов, они вредили и тормозили движение страны вперёд». Ведь нельзя же было признаться, что вредила и тормозила та самая идея, которая априори была возведена в степень беспорочной. Итак, – «стоило нам разоблачить врагов, как они тут же раскаивались и брались за дело».

Создавалась идеальная модель, доступная пониманию многомиллионного тёмного народа: безупречный государственный аппарат, классовые враги, гуманный меч пролетарского правосудия, он занесён, но раскаивающихся не карает. Они (враги) изолируются, постигают новую идеологию, а перевоспитанные приносят на алтарь свободного отечества свои знания и способности. Этакая Аркадия, пасёт которую верный соратник, автор «Истории большевистского движения в Закавказье» (Л. П. Берия. – Ред.), а возглавляет «отец, учитель и корифей всех наук».

И ведь именно по этой схеме были спроектированы и созданы прямоточные котлы Рамзина; истребитель И-5 Григоровича и Поликарпова; паровозы ФД и ИС…; средства связи Куксена и Берга; артиллерийские системы Благонравова и Победоносцева; танки Котина и Косоциора; самолёты Пе-2 и Ту-2 Петлякова и Туполева; межпланетные ракеты Королёва и даже атомные успехи Ландау, Франка, Румера, Круткова и др.

Счастливым исключением из этого знаменательного списка оказались биология и сельское хозяйство. С ними Сталин и Лысенко справились без шараг, попросту поубивав всех сколько-нибудь способных биологов, агрономов и др. специалистов.

Мы часто на страницах прессы негодуем, когда где-нибудь обнаруживается спрятавшийся от расплаты какой-нибудь фюрер СС, – и это справедливо. Допустим, что процессов над отечественными эсэсовцами из ГУЛАГа и МВД из-за того, что может вскрыться, проводить не хотят. Но расстрелять Лысенко и Презента следовало бы. Потеряв в застенках 10 000 000 жизней своих соотечественников, страна могла бы позволить себе добавить к ним ещё двух негодяев, не нашедших в себе мужества покончить с собой.

Л.Л. Кербер

I

Число дураков неисчислимо

Галилей

Если какая-нибудь неприятность может случиться – она случится

Закон Мёрфи

Всё, что может испортиться – портится

Френсис Чизлхом

Несмотря на все драконовские меры, принятые администрацией для изоляции заключённых, и в 1937 году и в 1938 по коридорам и камерам Таганской областной, Бутырской центральной, Лефортовской военной, Московской городской на ул. Матросская Тишина, Новинской женской, Краснопресненской пересыльной, Внутренней областной на Лубянке 2, Внутренней областной на Лубянке 14, районной в Филях, Московского областного НКВД в Суханове, бывшей колонии НКВД в Болшево и многих других, менее известных тюрем Москвы, минуя охрану, замки, намордники[1]1
  Намордники – листы кровельного железа, наглухо закрывающие окна камер с наружной стороны


[Закрыть] и двери, упорно ползли слухи о закрытых конструкторских бюро, в которых заключённые работали над военными и промышленными проблемами.

Слухи ползли, клубились, обрастали вымышленными подробностями, но никогда реально попавшими в эти шараги[2]2
  Шарага – закрытое конструкторское бюро, в котором весь технический персонал – заключенные


[Закрыть] людьми не подтверждались, ибо обратно в тюрьму они оттуда не возвращались.

Каждую ночь лязгали замки камер, открывались двери, шёпотом вызывались арестованные с вещами, во дворах урчали моторы «чёрных воронов»[3]3
  Черные вороны – автомобили для перевозки заключенных; в периоды самых интенсивных арестов 1937—1938 гг., чтобы скрыть их количество, на боках писали «хлеб», «мясо», «мебель» и т. д.


[Закрыть], от десятков московских вокзалов, постукивая на рельсовых стыках, отходили поезда со «столыпинскими»[4]4
  Столыпинские вагоны – названы так по имени премьер-министра П. А. Столыпина. При нем в них возили по 4 человека в купе, при Ягоде-Берия – по 16


[Закрыть] вагонами или эшелоны товарных, увозившие заключённых неизвестно куда, и занавес непроницаемой тайны вновь опускался над страной.

Как-то зимой, вечером, из ворот одной из московских тюрем выехала машина. Это был не «чёрный ворон», а обычный пикап. Пятеро заключённых с вещами сидели, опустив головы. Куда, зачем?

Поколесив по Москве, машина остановилась у глухих железных ворот на ул. Салтыкова и просигналила. Вышел охранник в форме НКВД, переговорил с офицером, сидевшим рядом с шофёром, и пикап въехал на территорию завода No 156 НКАП.

Проехав мимо традиционных монументов Ленина и Сталина, машина остановилась у двери здания КОCОС[5]5
  КОСОС – Конструкторский отдел сектора опытного самолетостроения ЦАГИ


[Закрыть]. Нас провели в лифт и подняли на 8-й этаж, в канцелярию. Обхождение вежливое: «Садитесь. Вы прибыли в специальную тюрьму НКВД, ЦКБ-29[6]6
  ЦКБ-29 НКВД – Центральное конструкторское бюро no 29 НКВД


[Закрыть]. Прочтите правила внутреннего распорядка и распишитесь».

Читаем – «воспрещается», «не допускается», «возбраняется» и т. д., страниц 5-6 на машинке. Всё, как и обычно, но есть кое-что и специфически новое. «За употребление спиртных напитков (Боже мой, откуда они могут взяться в тюрьме?) и за попытку связаться с внешним миром через вольнонаёмных, арестованный отстраняется от работы и направляется в лагеря строгого режима». Второе: в разделе кар, помимо обычных лишений прогулок, лавочки[7]7
  Лавочка – метод снабжения заключенных за деньги, переводимые их родственниками


[Закрыть] и наказаний карцером, есть пункт: «лишаются свиданий», из этого вытекает, что здесь их дают.

Прочитываем и расписываемся. Сколько таких обязательств быть «пай-мальчиками» мы надавали за эти годы!

Охранник разводит нас по «месту жительства», как он это называет, по камерам, как думаем мы, Идём коридорами по мягким ковровым дорожкам, направо, налево, вниз – везде пусто. Наконец попка[8]8
  Попка – производное от попугая, символ такой же глупости и механического исполнения распоряжений офицеров, кличка, присвоенная заключенными солдатам охраны


[Закрыть] открывает дверь и вежливо просит пройти. Прислушиваемся, дверь за нами замком не лязгает. Осматриваемся, мы в одном из залов ЦАГИ. По стенам 30 солдатских коек, покрытых байковыми одеялами, у каждой тумбочка, на ней пачка папирос «Дукат», окно в решётке, несколько стульев. Сдвигаем их и садимся.

Несколько минут сидим молча, слишком велика трансформация, происшедшая с нами, затем жизнь берёт своё, хочется курить, сворачиваем «козьи ножки» и шёпотом обсуждаем, что дальше? Открывается дверь. Уже другой охранник произносит что-то вроде «пожалуйте ужинать». По въевшейся привычке развязываю сидор[9]9
  Сидор – мешок на языке уголовников


[Закрыть], достаю котелок и становлюсь у двери. Попка улыбается: «этого не нужно, там дадут», и ведёт в столовую.

Открывается дверь, человек полтораста, сидящих за столами, покрытыми белоснежными скатертями, одновременно поворачивают головы, кто-то вскрикивает, кто-то бежит навстречу, много знакомых, дружеских лиц, к нам тянутся руки… Трудно описать эту встречу и чувства, нахлынувшие на нас. Охрана – их человек пять – вежливо, но настойчиво просит успокоиться и занять свои места. Постепенно буря стихает, и мы можем оглядеться. За разными столиками находим: А. Н. Туполева, В. М. Петлякова, В. М. Мясищева, И. Г. Немана, С. П. Королёва, А. И. Путилова, В. А. Чижевского, А. М. Черемухина, Д. С. Макарова, Н. И. Вазенкова – одним словом, весь цвет русской национальной авиационной мысли.

Сотни дружеских глаз смотрят в нашу сторону, как бы успокаивая, теперь всё будет хорошо. А меня берёт оторопь – значит, это правда, значит, все они – арестованы, но ведь это – катастрофа!

Нас рассаживают на свободные места… Действительно, котелок и ложка, которые в лагере можно было оставить, только отправляясь на кладбище, здесь выглядели бы смешно. Ножи, вилки, тарелки, от которых мы порядком отвыкли, подчёркивают нелепость моих котелка и ложки. Девушка в переднике приносит мясо с макаронами и спрашивает: «Вам (это мне-то, месяц назад именовавшемуся „падло“[10]10
  Падло – производное от падали, т е. мертвого скота, – кличка, которой охрана наделила заключенных


[Закрыть] чай или какао?»

Большинство уже заканчивает ужин и расходится, когда сидящий недалеко пожилой человек (в дальнейшем выяснилось, что это крупный химик, член партии с 1915 года, А. С. Фанштейн, встречавшийся когда-то с Лениным), раздражённо бросил: «Опять какао холодное, просто безобразие». Новенький больно-пребольно ущипнул себя за ногу: Господи, Боже мой, это реальность или фантастика?

Постепенно столовая пустеет, окружённые друзьями двигаемся и мы. Быстро оглянувшись кругом, я хватаю несколько кусков хлеба и сую в карман – закосил[11]11
  Закосил – спрятал, украл


[Закрыть] пайку[12]12
  Пайка – кусок хлеба, суточная норма для заключенных, колеблющаяся от 800 граммов (при выполнении нормы) до 400, когда её не выполняют


[Закрыть], удача! Вероятно, это видят и друзья, и охрана, но мне безразлично, лагерный принцип гласит: закосил – твоё, прохлопал – пеняй на себя: станешь доходягой[13]13
  Доходяга – человек, неспособный из-за физического состояния выполнять норму работы, постепенно доходящий до уровня инвалида, а затем и до смерти


[Закрыть], дальше путь один – в «М»[14]14
  «М» – термин из суточной лагерной рапортички – «М» – мертвецы, «Р» – работающие, «Б» – больные


[Закрыть].

В спальне (дубовом зале) уже собрались и ждут друзья – А. В. Надашкевич и Ю. В. Калганов, Н. А. Соколов и А. Ю. Рогов, И. М. Косткин и Г. С. Френкель, Ю. А. Крутков и И. М. Лопатин, М. П. Номерницкий и В. С. Денисов. Но прежде всего к «патриарху» – Туполеву. На кроватях, стульях, тумбочках, стоя в проходе – аудитория. Андрей Николаевич задаёт вопросы. Новички отвечают, они ещё скованы, говорят вполголоса, изредка бросают взгляд на дверь – не идёт ли охрана. Им объясняют – спальня это нечто вроде сетльмента, когда заключённые в спальне, вход охране туда воспрещён.

За окном темно, скоро уже ночь, а вопросам нет конца. Всё же постепенно народ расходится, остаётся небольшая группа, видимо, ближайших сотрудников Туполева, многих из которых мы не знаем. Вероятно, они вошли в его окружение уже в ЦКБ-29.

А. Н. Туполев рассказывает – уже много времени как мы вас включаем в списки нужных для работы специалистов, но всё безрезультатно, ГУЛАГ[15]15
  ГУЛАГ – главное управление лагерями, своеобразное государство в государстве, имевшее в 1937—1938 гг. около 15 000 000 жителей


[Закрыть] тщетно разыскивал в своих кладовых, от Минска и до Колымы, от Джезказгана и до Норильска. «Слава Аллаху, что нашли живыми, могло бы быть и иначе, – с грустью говорит старик[16]16
  Старик, папа, Андрюполев, дед – многочисленные прозвища Андрея Николаевича Туполева


[Закрыть], – ведь многих, ох, очень многих так и не нашли».

Задаём вопросы и мы. Выясняется, что в ЦКБ-29 три самостоятельных бюро – В. М. Петлякова, которое проектирует высотный истребитель – проект 100, В. М. Мясищева, конструирующего дальний высотный бомбардировщик – проект 102, и Туполева, разрабатывающего пикирующий бомбардировщик – 103. Кроме того, в стадии формирования четвёртое бюро – Д. Л. Томашевича, которое будет работать над фронтовым истребителем 101.

Командует этим предприятием – нельзя же говорить в самом деле «руководит» – полковник НКВД Григорий Кутепов, бывший слесарь-электрик завода No 39. В 1932 году, когда на этом заводе было создано ЦКБ-39 НКВД, куда свезли арестованных Н. Н. Поликарпова, Д. П. Григоровича, Б. Н. Тарасовича, А. В. Надашкевича, И. М. Косткина, В. Л. Коровина, В. С. Денисова и других, Кутепов стал одним из мелких охранников. Видимо, он «работал над собой» и стал крупным специалистом, если с 1932 по 1937 год вырос настолько, что смог стать «руководителем» ЦКБ-29.

У Кутепова три зама – «руководители» КБ. Балашов «руководит» Туполевым, Устинов – Мясищевым, а Ямалутдинов – Петляковым. Кроме этих трёх в штате ЦКБ ещё с десяток офицеров НКВД, выполняющих роль второстепенных начальников.

Около 12 – около, ибо арестованным часов иметь не полагается, а по тюремным правилам у нас в спальнях сняли и настенные, – угомонившиеся зэки[17]17
  З/к, зэк – официальный термин, обозначавший заключенного


[Закрыть] стали расходиться по спальням. Погашен свет, что тоже приятно – в камерах, бараках, столыпинских вагонах в потолке день и ночь сияют «тысячевольтные осрамы»[18]18
  Из стихотворения, написанного Маяковским, на назначение Фрунзе наркомвоенмором взамен Троцкого:
Заменить ли горелкою БунзенаТысячевольтный Осрам?Что после Троцкого Фрунзе нам,после Троцкого Фрунзе – срам!

[Закрыть]. Впервые за три года ложимся спать в нормальную человеческую кровать с простынями, подушками, одеялом. Спальня затихает, только из-за окна изредка раздаётся скрип трамваев, сворачивающих с Дворцового моста на Волочаевскую ул. Они торопятся на ночь в парк им. Апакова, бывший им. Бухарина.

Не спят одни новички, слишком это сильное потрясение после тюрем, этапов, пересылок, лагерей – лежать в чистой кровати, предвкушая любимую работу, иностранные технические журналы, логарифмическую линейку, остро отточенные карандаши и чистую, тугую поверхность ватмана, натянутого на доске. Из грязи, бесправия, окриков охраны, матерщины, гнуса и холода в тундре, жары и тарантулов в пустыне, драки за порцию баланды[19]19
  Баланда – жидкий лагерный суп


[Закрыть] или стоптанные опорки, – сесть за «Изис», провести осевую линию и начать думать – это, знаете, грандиозно!

Ещё неделю назад, в предутренней темноте на разводе[20]20
  Развод – ежедневная процедура приема заключенных конвоирами из зоны лагеря


[Закрыть], принимая зэков, очередной попка с тупым лицом дегенерата кричал: «присесть, руки за голову, упреждаю – шаг влево, шаг вправо считаю за побег, открываю огонь без предупреждения»[21]21
  Фраза, которую произносил конвоир, принявший бригаду заключенных, перед началом движения к месту работы. Формула позволяла ему спокойно пристрелить строптивого заключенного. Для оправдания требовалось немного: оттащить труп на шаг в сторону от дороги


[Закрыть], а сегодня – «пройдите в столовую». Нет, боюсь, что тот, кто там не был, понять метаморфозу, происшедшую с нами, не сможет!

Три дня вновь прибывшие в карантине, – на работу не ходят, читают, питаются, спят, гуляют в «обезьяннике», т. е. в железной клетке, построенной на крыше КОСОС, в которой заключённые дышат воздухом. Такой перерыв задуман правильно, нужно же сублимироваться от бесправной скотины к высотам инженерной деятельности.

Вечерами, когда друзья возвращались после работы в спальни, вопросы сыпались на новеньких, как из рога изобилия. Многие зэки попали в ЦКБ-29 прямо из тюрем и жизни в лагерях не знали. Большинство считало своё пребывание в ЦКБ временным, полагая, что, когда чертежи закончатся, всех отправят обратно. Никто не был застрахован и от всяких кви про кво Фемиды. Как, смеясь, заметил С. П. Королёв: «Глаза-то у неё завязаны, возьмёт и ошибётся, сегодня решаешь дифференциальные уравнения, а завтра – Колыма!»

Так оно и было. Совершенно неожиданно мы обнаруживали, что кто-то исчез. Делалось это по стандарту: на рабочее место приходил «попка» и просил пройти в канцелярию. Покуда мы трудились над (пропуск. – Ред.) и т. д., охранники собирали в спальне вещи, и занавес опускался. «Финита ля комедия».

Куда, зачем, за что – на эти вопросы ответов не давали. Возможно, что Туполеву или Мясищеву «руководство» ЦКБ и сообщало что-либо, но с нами оно не делилось.

Так или иначе, но з/к не давали нам покоя, и мы охотно делились своим опытом. Для них это было своеобразной политграмотой. Жизнь в бараках с уголовниками, этапы с собаками, подкусывающими отставших, полный произвол администрации и конвоя, ужасное питание, невыполнимые нормы выработки, отсутствие переписки и свиданий с близкими произвели на них столь сильное впечатление, что некоторые пришли к выводу: существовать там невозможно и выход один – уйти из жизни.

По здравому смыслу с этим нельзя было не согласиться. Но вера в то, что всё раскроется и правда восторжествует, настолько сильна, что с такими случаями я за годы скитаний по лагерям встретился всего два-три раза.

Нас же, новичков, интересовала история ЦКБ, и мы тоже задавали вопросы. Несколько позднее, А. Н. Туполев, зайдя вечером к одному из засидевшихся на рабочем месте зэку, рассказал:

«В эмбриональной фазе нас отвезли в Болшево, помнишь ту коммуну из фильма „Путёвка в жизнь“? Кого там только не было: корабелы, танкисты, артиллеристы, химики… Так вот, через пару дней меня вызвали к начальству и получил я первое задание – составить список известных мне арестованных специалистов. Откровенно говоря, я был крайне озадачен. Всех арестованных до меня я знал, а после? Не выйдет ли так, что по моему списку посадят ещё Бог знает сколько народу? Поразмыслив, я решил переписать всех, кого я знаю, а знал-то я всех. Не может же быть, чтобы пересажали всю авиапромышленность? Такая позиция показалась мне разумной, и я написал список человек на 200. И что же ты думаешь, оказалось, что за редким исключением все они уже за решёткой. Да, знаешь, размах!»

Списки эти перманентно расширялись. Каждый вновь прибывший добавлял к ним своих друзей по работе. В конце концов, ГУЛАГ извлёк из своих кладовых около 200 самолетчиков (похожие цифры были и по другим областям техники), и встал вопрос: куда их девать? В условиях 38-39 годов никаких счётных машин не существовало, чертежи размножались копировкой, следовательно, на каждого инженера приходилось до 10 подсобных – техников, деталировщиков, копировщиков и т. д. Другими словами, нужно было помещение, в котором можно разместить 1500—2000 человек.

Единственным конструкторским бюро подобного масштаба в Москве было бюро завода 156 на ул. Радио. Лишённое своих арестованных руководителей, оно влачило жалкое существование. Чтобы создать хотя бы иллюзию опытного самолётостроения, бывший в то время наркомом Каганович №3 (вскоре настал и его черёд, и после неприятного разговора с Молотовым, который не оставлял сомнений в том, что Каганович №1 принёс его в жертву, он попросился в уборную и там застрелился) перевёл туда группу второстепенных главных конструкторов – Беляева, Шевченко, Гудкова, Горбунова и др. Возможно, они и были способными людьми, но, к сожалению, ничего путного не создали. Оно и естественно, – в тех условиях помимо способностей нужно было иметь дьявольскую пробивную силу, чтобы проникнуть в верха и завоевать там авторитет. Государственная система предпочитала стабильные авторитеты, их было немного, а члены Политбюро и даже сам вождь были неспособны их всех запомнить.

Для того, чтобы они, как это искони свойственно русским удельным князьям и главным конструкторам, не перегрызлись между собой, Каганович №3 назначил над ними директора, эдакого «унтера Пришибеева» – Лейкина. Грызню он, конечно, задушил, но хороших самолётов не получалось. Такая ситуация стала набрасывать тень на «лучшего друга», автора «Развития марксистского движения в Закавказье» и, более того, на самого кормчего и корифея всех наук.

И вот после ряда совещаний между Лубянкой и Уланским пер.[22]22
  Уланский переулок – место пребывания наркомата авиапромышленности


[Закрыть] и с благословения самого вождя было принято решение, достойное эпохи «всё для человека, всё во имя человека»: буквально в два дня на многочисленных московских авиазаводах были изготовлены тысячи решёток, и всё восьмиэтажное здание КОСОС превратилось в тюрьму.

Второстепенных «главных конструкторов» кого выгнали, кого потеснили, 200 врагов народа перевезли на ул. Радио, подчинили им 1000 вольнонаёмных конструкторов, разыскали Кутепова, и ЦКБ-29 НКВД приступило к творческой деятельности.

Как известно, в то мудрое, великое и незабываемое время для творчества требовалось крепкое здание, надёжная охрана, прочные решётки и приличные «харчи»!

Ко времени приезда новеньких все эти мелкие вопросы были решены и гомерическое предприятие последовательно социалистического типа работало на полный ход.

Прошли три дня сублимирования и нас, новичков, по-одному вызвали к Кутепову, который занял кабинет А. Н. Туполева. Впервые со дня приезда спускаемся мы по парадной мраморной лестнице с шестого этажа, где наши спальни, на третий, где кабинеты руководства. Ох уж эти парадные лестницы! Как вы были недальновидны, гражданин Кутепов, читали одни циркуляры НКВД и думали, что они и есть «Книга Бытия». А прочти вы «Закон Паркинсона», и вам стало бы ясно, что скоро вышибут вас вон и придётся вам коротать свои дни в роли коменданта или завхоза в Химках у Гришина, главного конструктора ракет ПВО, не особенно разборчивого в выборе своих помощников!

«Всё течёт, всё изменяется» – сказал философ. «Только парадные лестницы неизменны», – забыл добавить он.

Вы ушли, а по той же лестнице к маститому А. Н. Туполеву, окружённые третируемыми вами когда-то заключёнными, поднимаются иностранные делегации, чтобы посмотреть творения его свободного ума. Правда, их сопровождают молодые люди с оттопыренными задними карманами и холодными глазами, вежливые и даже подобострастные. Неужели же кто-нибудь из них через некоторое время займёт ваше место? Неужели?

Шеф беседовал с нами, давая понять разделявшую обе стороны бездну. Было приказано: «Переодеть во что-нибудь приличное, – он даже поморщился от внешнего вида специалистов, – постричь, побрить, определить на работу в такое-то КБ, выдать „факсимиле“, – с ударением на „е“ сказал он. „Подробные инструкции получите у начальника КБ Балашова“, – было сказано одному из новичков.

Мы ещё не знали, что в подобных тюрьмах фамилий нет и их заменяет пресловутое факсимиле, попросту штампик с тремя цифрами, который вы прикладываете вместо подписи к чертежам, расчётам и т. д. Сумма цифр факсимиле определяла, у кого вы работаете. А. Н. Туполев, например, был 011, его заместитель Н. И. Вазенков 065, начальники бригад имели номера 056, 076, 092 и т. д.

Наутро в кабинете шефа КБ-103, майора Балашова, нам выдали по готовальне, логарифмической линейке, талону в техбиблиотеку и факсимиле. Затем проводили на рабочие места и представили «вольнягам»[23]23
  Вольняги – термин, определявший вторую, ещё не арестованную часть страны


[Закрыть] в качестве ведущих конструкторов и руководителей.

Итак, через четыре дня после того, как в тюрьме любой невежественный и тупой «вертухай»[24]24
  Вертухай – обозначение конвоира. Очень многие из них были украинцами и вместо команды «не вертись», подавали по-украински «не вертухайся», откуда зэки и прозвали их


[Закрыть] мог третировать его, как заблагорассудится, он стал руководителем нескольких инженеров, техников и конструкторов! Отныне его слово стало для них законом, он мог предложить им, «свободным гражданам», работать по праздникам и вечерами, отпустить или не отпустить в отпуск, решить, достойны ли они премии. Поначалу это серьёзно обеспокоило нас, не заболеем ли мы «головокружением от успехов», излишним самомнением, а главное, как будут относиться к нам вольные, свободные подчинённые?

Всё оказалось гораздо проще. Приняли нас не как «врагов народа», а как обиженных жизнью людей. По утрам в ящике стола мы находили знаки их трогательного внимания – цветок, конфеты, пачку папирос и даже газету. Пообвыкнув, они даже откровенно сообщали: А с Н. будьте осторожны, он – «стукач»[25]25
  Стукач – провокатор, стучавший, т. е. передававший начальству информацию


[Закрыть]. Так уживались в этих людях бесправие, хамство, доносы с нежностью, всепрощающей любовью и готовностью к жертвам. А ведь с ними вели «работу», рассказывали о наших кознях, как Туполев продал Мессершмиту чертежи МЕ-110, как Королёв задумал побег за границу, как Бартини, личный агент Муссолини, пробрался в главные конструкторы, наконец, им просто угрожали, что за либеральное отношение к нам или, не дай Бог, за передачу на волю семьям каких-либо записок их быстро переквалифицируют из «вольняг» в зэков. Как же не вспомнить добрым словом их, наших «вольных» друзей, как не поклониться им за их трогательные знаки внимания, наконец, как не гордиться своими соотечественниками, оставшимися, несмотря на растлевающую пропаганду, людьми.

Но вернёмся на землю. Структура КБ-103 выглядела следующим образом: «руководитель» В. Балашов, майор госбезопасности, его зам. Крючков, тоже майор, оба достаточно серые личности. Маленький штрих рисует их техническую эрудицию. К Устинову, «руководившему» КБ-102 В. М. Мясищева, обратились два зэка с предложением создать двухтактный бензиновый двигатель для бортового агрегата. «А какие употребляются сейчас?» – поинтересовался тот. «Четырёхтактные» – ответили ему. «Переходить сразу на двухтактные рискованно, – заметил Устинов, – не лучше ли вам заняться трёхтактными?» Иначе, как «трёхтактный» его с тех пор не называли.

Главным конструктором был А. Н. Туполев, его заместителем – Н. И. Базенков. Начальниками конструкторских бригад – проф. А. М. Черемухин, аэродинамики – А. Э. Стерлин, статиспытаний – проф. Г. А. Озеров, аэроупругости – Н. А. Соколов, теоретических расчётов – академик А. И. Некрасов (в прошлом все работники ЦАГИ), фюзеляжа – проф. И. Г. Неман (бывший главный конструктор самолётов ХАИ), центроплана – проф. В. А. Чижевский (бывший главный конструктор самолётов БОК и гондол стратостатов), оперения и управления – Д. С. Макаров (бывший главный конструктор завода No 1 НКАП), крыла – С. П. Королёв (бывший главный конструктор самолётов с прямоточными двигателями и будущий конструктор космических ракет). Когда Королёв через некоторое время от нас исчез, – как выяснилось уже позднее, после окончания войны, его перевели в ракетную шарагу, – его место занял Б. А. Саукке (бывший начальник конструкторского бюро по постройке самолётов М. Горький), гермокабин и кондиционирования – проф. М. Н. Петров, гидрооборудования – проф. А. Р. Бонин (бывший главный конструктор Остехбюро в Ленинграде), приборного оборудования – проф. Г. С. Френкель, электро и радио – Л. Л. Кербер, вооружения – проф. А. В. Надашкевич, шасси – Т. П. Сапрыкин, компоновки – С. М. Егер, технологии – С. А. Вигдорчик. Бригадами моторного оборудования руководили вольнонаёмные А. П. Балуев и Б. С. Иванов.

Как это видно, руководящий состав КБ-103 был весьма квалифицированным. Примерно такого же уровня были руководители и других КБ.

Общий и, к сожалению, неполный список заключённых ЦКБ-29 НКВД (неполный потому, что составлен он по памяти и через много лет) я позволю себе разбить по иерархическому принципу.

I. Академики и члены-корреспонденты

1 . Сергей Павлович Королёв

2 . Юрий Алексеевич Крутков

3 . Александр Иванович Некрасов

4 . Борис Сергеевич Стечкин

5 . Юрий Борисович Румер

6 . Андрей Николаевич Туполев

II. Главные конструкторы самолётов и агрегатов

7 . Владимир Леонтьевич Александров

8 . Роберт Людвигович Бартини

9 . Борис Сергеевич Вахмистров (вооружение)

10 . Амик Аветович Енгибарьян (электрооборудование)

11 . Александр Маркович Изаксон (вертолёты)

12 . Михаил Минаевич Качкачян (приборы)

13 . Дмитрий Сергеевич Марков

14 . Владимир Михайлович Мясищев

15 . Соломон Моисеевич Меерсон (вооружение)

16 . Александр Васильевич Надашкевич (вооружение)

17 . Иосиф Григорьевич Неман

18 . Владимир Михайлович Петляков

19 . Александр Иванович Путилов

20 . Дмитрий Людвигович Томашевич

21 . Лев С. Термен (радио)

22 . Владимир Антонович Чижевский

23 . Алексей Михайлович Черёмухин (вертолёты)

III. Начальники КБ на серийных заводах

24 . Николай Ильич Базенков (завод No 22)

25 . Борис Андреевич Саукке (завод No 126)

26 . Невдачин (завод No…)

27 . Николай Георгиевич Нуров (завод No 115)

IV. Профессора, доктора технических наук

28 . Александр Романович Бонин

29 . Вальтер

30 . Юрий Васильевич Корнев

31 . Георгий Александрович Озеров

32 . Михаил Николаевич Петров

33 . Николай Иванович Петров

34 . Курт Владимирович Минкнер

35 . Николай Андреевич Соколов

36 . Александр Эмануилович Стерлин

37 . Евгений Карлович Стоман

38 . Абрам Самойлович Файнштейн

39 . Георгий Семёнович Френкель

V. Директора, гл. инженеры, гл. технологи авиазаводов

40 . Сергей Михайлович Лещенко (дир. завода No 22)

41 . Юрий Васильевич Калганов (дир. завода No 29)

42 . Иван Михайлович Косткин (дир. завода No 1)

43 . В. И. Абрамов (дир. завода)