Текст книги "Только демон ночью (Часть 3)"

Автор книги: Леонид Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Начальство выслушало, подцепило рукой телефонную трубку, набрало номер.

– Тихонович? Это Васильев беспокоит... Да, родной, именно тот. Нет, нет, по пустякам не звоню... Хорошо, что сразу не узнал ... Богатым буду.. Заговорщицки помигнул дурачку.

– Тут такое дело... Сейчас у нас твой работник находится... Знаешь такого? Что? Работал? Увольнять собрался? Прохиндей ... лодырь ... пьяница... из партии гнать? Гора компромата... Почему звоню? – Игриво помахивая трубкой, начальство между делом ставило в известность о содержании разговора несчастного стукача. Барину смешно до слез, а тому всё становилось более и более неуютно, холодно, мокро, липко по телу ... под бельишком, ... в паху, ... под мышками... Вдруг дико захотелось вернуться во вчера, забыть всё ненароком услышанное, нырнуть в теплую постельку и рвануть с утречка на опостылевшую работу. Впрочем, разговор наконец принял совершенно иную, благоприятную тональность.

– Увольнять! – Заорал, от шеи к лысине заливаясь жарким багрянцем, чекист. Я тебе уволю! Не позволю обижать хорошего, настоящего советского человека и патриота. Не дам! Для того и стоят органы!

Трубка вновь отчаянно забубнила, заскулила, неразбочиво затявкала.

– Что? Что? Ах спутал, маленько! Фамилия распростараненная... О, передовик... Идейно выдержанный... Ударник... Повысить собрался... Это дело другое. Вот и выставь ему сегодня восьмерочку, да тихо, без шума. Твой человек сегодня у меня поработает... Понятно? Прекрасно... Физкультпривет жене.

– Вот как все хорошо уладилось. – Сообщил потирая сухонькие ладошки начальник мокрому словно мышь новобранцу тихушного фронта. – Вот тебе друг-ситный телефончик, запиши, а еще лучше – запомни. Бегать сюда больше не следует. Чуть, что не нашенское увидишь, услышишь, прочитаешь – немедленно звони. Ну, а мы всегда поддержим, поможем, для того и поставлены товарищем Феликсом Эдмундовичем Дзержинским. Так с тех пор и стоим на страже страны.

Радостный и счастливый засланный казачок убыл домой и заснул, дурашка, с полной подушкой радостных и наивных идеологически выдержанных мыслишек и снов. Как праведник...

Не успела за добровольным внештатным помощником закрыться дубовая дверь учереждения как началась оперативная разработка полученного материала. С другой стороны Теоретик вовремя подбросил информацию разным болтливым персонам, и основной донос получил весомое подтверждение из других источников. Наживка была умело заброшена и оказалась заглотана с радостью и чувством полного удовлетворения.

В день отьезда деловой кооператор широким жестом оставил вдруг все кроме одного, набитые импортными шмотками, чемоданы ошалевшим от удивления и радости родственникам и друзьям. Закинул на плечо кожанную дорожную сумку, взял в одну руку единственный чемодан, в другую атташе кейс и в нарушение всех эмигрантских традиций убыл вместе с сопровождающими в Москву на самолете. Сдавать багаж ему не было нужды, а посему и появился сей счастливчик на досмотре прямо перед рейсом, бодро насвистывая популярный советский шлягер Не кочегары мы не плотники...

Томожня оказалась стопроцентно готова к досмотру клиента. У стойки выстроилася бдительная троица – старший смены, женщина, прикомандированная из органов и молодой стажер, совершенно случайно прискакавшый в тот день из молодежной газеты для написания статьи о геройских буднях таможни.

– Контрабанда? Наркотики? Недозволенные вложения? Валюта.... Драгоценности не указанные в декларации? Что незаконного везем, молодой человек? – Отодвигая бедром в сторну ошарашенного старшего выпалила скороговоркой униформенная мадам, навалясь широкой грудью на коричневый кожаный чемодан.

– Ну, что вы, уважаемая! Ничего такого... Разве же я могу себе позволить! – И посмотрел подлец нагло, до ужаса лживыми зелеными глазками в лицо законспирированному товарищу чекистке.

– Откройте нам ваш чемоданчик, пожалуйста. – Ласково проворковала дама.

– О, пожалуйста, пожалуйста... – Досматриваемый начал шустро отщелкивать замочки атташе.

– Нет! Этот! – Хором поправили его все трое, указав перстами на чемодан.

Сработало!, мысленно завопил прорыватель границы, но внешне не подал виду.

– Конечно, конечно! Только вот найду ключик... где же он задевался?

– Ищите хорошо молодой человек, а то вскрывать прийдется, попортим импортное добро. – Напутствовал старшой.

Несчастный беглец опустил глаза долу, изображая полную расстерянность, неуверенно, словно слепой огладил кожаный бок, вздохнул, залез в портмоне, выудил маленький несерьезный ключик и вставил в никелированный замочек. Взглянул на провожающих, на таможенников заранее прося прощение за возможный конфуз. Среди провожающих пронесся шепоток, кто-то заранее соболезнуя охнул, кто-то любопытствуя из задних рядов вытянул шею, кто не сдержал радостного злорадства Ага! Попался голубчик! Ну так тебе и надо. Не будь умнее всех!

Кожаная пупырчатая крышка медленно откинулась бесстыдно обнажая содержимое для всеобщего обозрения. Таможенная братия сгрудилась вокруг вскрытого чемоданного нутра будто бригада хирургов над операционным столом с очередной безгласной жертвой. Старшой жестом профессионального фокусника извлекающего жирного кролика из совершенно пустого цилиндра выудил тощую стопку маек, трусишек, прочего мужского интима и брезгливо отложил в сторону. Бельишко явно не представляло для искателей сокровищ профессионального интереса. Верхний слой содержимого был вскрыт и оказалось, что всё остальное пространство внутри кожаного красавца плотно заполнено разномастной обувью. Туфлями, ботинками, сапожками, тапочками и кроссовками.

– Зачем Вам, гражданин, столько обуви? – Искренне удивился старшой.

– Понимаете, уважаемый, там, ну куда еду ... воссоединяться... хорошая обувь очень дорога, а я прораб-строитель, человек бедный, размер ноги у меня уникальный... Продал всё нажитое честным трудом советского человека и закупил на последние кровные денежки немного обувки на разные случаи жизни. Ведь можно? Вся обувка моя, без ярлычков, немного даже ношенная...

– Можно, можно. Почему же нельзя? Если на последние кровные, то очень даже можно. Размерчик у Вас, того, действительно редкий. Везите на здоровьеце... Только сначала мы её немножко проверим на наличие... или же обратно, отсутствие контрабандочки. Вы, надеюсь, не возражаете?

– Возражаю, не возражаю, но с вами же не поспоришь... Раз надо так надо. Проверяйте. Только пожалуйста, поаккуратнее. Мне эта обувь тяжело досталась. Ударным, можно сказать, аккордным трудом на стройках областного и районного значения.

Два таможенных пальца, словно белые голые ноги бесстыжей девки проскакали, прощупали содержимое и ткнули в изящные осенние итальянского происхождения сапожки. – Здесь! Наверняка здесь!

Сапоги безжалостно выдернули из общей массы вещей и водворили на свободное пространство холодной металлической поверхности. Старшой лично заботливо прощупал каждый шовчик добротно сработанной пары, пощелкал ногтем по вишневой только слегка поцарапанной подошве, вздохнул непроизвольно с сожалением, покачал головой. – Эх, хорошая обувка, превосходная можно сказать.

– Значит, Вы гражданин, утверждаете, что ничего противозаконного не провозите? Может передумаете, сознаетесь по-хорошему, честно и чистосердечно. Вам и на душе сразу полегче станет... и положение облегчит. – Запела привычно, словно уже на допросе тетка.

– Действительно, – Поддержал тощий, поджарый газетчик, уже набросавший мысленно макет статейки и торопившийся побыстрее воплотить мыслишки в чеканные строки забойного яркого репортажика. – Вы сознайтесь! Это будет так по-граждански, по-н-а-ш-е-н-с-к-и!

– Экий гавнюк! – Возопил в мыслях досматриваемый. – Ну ладно, профессионалы, им положено, а ты, дешевка, чего влазишь? – Но ответил, естественно немного другое.

– Было бы, что – сказал! Видит Бог, сказал! Но, чего нет – того нет! Я человек честный. ... Бедный. ... Пусть бедный, но – честный!

Знакомые лица за барьером окаменели в предвкушении жутко интересного представления, заранее непредвиденного, такого, что можно потом долго вспоминать и рассказывать в хорошей компании под дефицитнейшие коньячок и икорочку.

– Да знаем, всё знаем какие вы все наподбор бедные и честные! – Не удержалась, сорвалась бабенка, ханжески поджав аляповато помазанные тонкие губки.

– Гражданин! Эта пара обуви вызывает у наряда серъёзные подозрения. – Прервал прения старшой. – Её надлежит вскрыть и проверить на предмет контрабанды.

– Как вскрыть? Порезать? А носить потом Карла Марла будет? – Завопил дурным голосом гражданин.

– Полегче, полегче... Не надо о святом в таком тоне и контексте... Вы еще на нашей стороне границы. – Назидательно напомнил комсо-мальчик, нахмурив лобешник и тряхнув взвихренной прядкой непокорных волосенок.

Таможенник усмехнулся. Уж он то наверняка знал, что если и прийдётся эту обувку кому-то носить, то точно не шумящему и негодующему владельцу, коему долго ещё ничего подобного на белы ножки одевать не прийдётся. Но как истинный профессионал подавил улыбочку.

– Не стоит беспокоиться. Если ничего не найдем – зашьем обратно. Вы и шовчика не отышете. Сапожник у нас экстра класса. Такие чудеса выделывает, залюбуетесь. Времени до посадки достаточно, остальных пассажиров другие посты проверят. Приступай, Петрович!

Толстомясый, краснорожий Петрович появился на сцене словно материализовавшийся из воздуха дух, незаметно и вовремя, помял обувку короткими крепкими пальцами заросшими жесткой черной щетинкой, хмыкнул нечто под набрякший синими прожилками нос и сильным, точным ударом скальпеля вспорол жалобно хрустнувший сапожок. Запустил в распор палец, пошевелил удивленно, но ничего не выудил. Следом настал черед второго сапога... Снова ничего. Вроде как сорвалась так хорошо прикормленная, почти ручная золотая рыбка. Пару секунд люди у стойки изображали персонажей знаменитой историко-революционной картины Не ждали! Но быстренько очухались и вскоре бедному импортному чуду пробил последний час.

Петрович, не сдерживая здорового рабоче-крестьянского инкстинкта распарывал все бесповоротно вдоль и поперек.

– Ничего! – Провозгласила женщина, подводя итоги работы и широким жестом сдвинув остатки сапог на край стойки, выложила на прокрустово ложе роскошные адидасовские кросовки.

За час ударной работы бравый мужик превратил в бефстроганов всё содержимое чемодана. После всего ещё минут пятнадцать потратили на перещупывание и перетряхивание остатков и вспарывания чемоданних боков. Время шло, а они всё не верили, не желали верить глазам своим. Ведь всё казалось так хорошо оговорено заранее – где искать – как найти. Уже и камеры телевизионщиков ждали сигнала в соседней душной комнатенке. Как же так? Оперативная наводка оборачивалась стопроцентной туфтой.

Будущий эмигрант сидел на приступке досмотровой стойки обхватив голову руками и тихонько поскуливал. Со стороны сии звуки могли сойти за сдерживаемые безудержные рыдания, уж очень похоже выходило. На самом деле его так и подмывало заржать словно дикий мустанг во всё горло и пуститься отплясывать безумный канкан прямо на рабочем месте трудолюбивой бригады.

Столь интересное действо не осталось незамеченным. Прошедшие весьма поверхностный по такому случаю досмотр остальные пассажиры венского рейса наблюдая работу Петровича вполголоса упоминали какие-то нелепые словосочетания вроде Права человека... Хельсинское соглашение... Перестройка..., ну и прочую интеллегентно-демократическую ерунду. Таможенники наплевать хотели, естественно, на эту кухонную бредятину, но в общем контексте да с учетом подпирающего времени отправления международного рейса выслушивать подобное было малоприятно.

Старшой задумчиво пошкрябал пальцем подбородок и неожиданно его взгляд сфокусировался на ногах досматриваемого обутых в не по сезону тяжелые, добротные туфли на толстой подошве прошитой белым суровым кантиком.

– Здесь! Наверняка здесь! Перепрятал, зараза! Обдурить захотел! Ану, сымай!

– Нет! Мамой клянусь! Ничего у меня здесь нет и никогда не было! – Завопил отчаянно гражданин поджимая под себя ноги. Но увидев сходящиеся с трех сторон парные наряды милиции безропотно позволил Петровичу стащить с ног последнюю пару обуви и оказался стоящим на полу в полосатых веселеньких носочках.

– Ну даёт таможня! – Вырвалось у молодого лейтенанта-погранца. Он вытер платком изнутри донышко фуражки с зеленым околышем и отвернулся. Немудреное словосочетание, сорвавшееся у своего подстегнуло инквизиторов. Отступать им было некуда и некогда. Это последний шанс. Дабы усилить эмоциональный фон, босой эмигрант неожиданно изобразил отчаянную попытку вырвать своё добро из лап палача Петровича. Рванулся к стойке, но был на полпути перехвачен милицией, профессионально схвачен за плечи и руки, развернут на стовосемьдесят градусов и по-базарному отпихнут назад. В приоткрывшуюся щель двери высунолось любопытное рыльце телекамеры, из-за барьера свесились головы провожающих. Страсти накалялись.

– Жаловаться будем! ... Управу найдем! ... В ЦК напишем! ... В Литературку! ... Лесото! ... Горбачеву! – Неслось с отечественной стороны барьера.

Вдруг раздался скрежет скальпеля, звон лопающегося металла и вопль порезавшегося Петровича.

– Кажись есть! – Заорал вурдалак махая в воздухе красным пальцем.

– Есть! Есть! – Радостно поддержала воспрянувшая духом таможня.

– Нашли, ... нашли... – Запричитали, закурлыкали провожающие.

– Всё же, есть! – Цыкнул на пол сквозь зубы лейтенант-болельщик и надел фуражку.

– Что? Что там? – Норовил пролезть под мышку Петровича юнный представитель свободной прессы.

.... Болт .... Стальной ... и ни хрена больше там нет ... – Сумрачно констатировал старшой. Петрович обиженно постанывал и усиленно отсасывая кровь из пораненного в последнем раунде пальца.

– Может он золотой? – Безнадежно вопросил представитель свободной прессы..

– Пилите Шура, пилите! – тут же отозвалась из-за барьера благодарная публика.

Под шумок кагебешница, газетчик и Петрович шустро покинули сцену, юркнув в комнату к невостребованным телевизионщикам. Кошмар! Такой сюжет сорвался. На сцене после бегства прикомандированной, случайной публики остались только таможенник, полупустой чемодан, гора ошметков и босоногий потерпевший. До окончания регистрации билетов и отправления рейса оставались считанные минуты.

– Верни обувь, зараза! – Грузно пошел на стойку клиент.

– Счас, счас, сейминут... – Затрепыхал, заоглядывлся в поисках сапожника старшой. Попытался было сложить из остатков нечто похожее на лапоть, но взглянул, усомнился и бросил безнадежное дело ... – Сейчас, минуточку, подберем подходящее из запасника...

В таможенном запаснике не оказалось ничего близкого к нужному размеру...

– Мне, что, с вашей легкой руки в носках в Вену лететь? Там уж наверняка, журналисты встретят. – Ревел пострадавший.

– Не волнуйтесь! Все восстановим, компенсируем, вышлем... – Лепетал старшой. Нахрен ему нужна такая концовка, да тут ещё в дополнение к кагэбэшному фиаско назревал международный скандал, а там глядишь и поиски крайнего... Нет в носках выпускать за границу человека явно невозможно. Время подпирало...

– Может у провожающих, родственников что-то найдется! – В отчаянии обратился к публике таможенник, прочно насадившись по самые жабры на добротно сработанный мозгами Теоретика крючок.

Провожающие уставились задумчиво на свои туфли. Подходящая обувь нашлась только у одного человека, естественно родного брата отъезжающего. Тот покряхтел, поохал, но согласился во избежание международного инциндента уступить свои пусть не новые, но вполне приличные туфли босоногому брату.

Человек обулся, притопнул ногой, покачал сокрушенно головой. Оставил полупустой, порепанный чемодан на стойке, подхватил кейс и прошел на регистрацию. Пограничник не глядя проштампелевал визу. Самолет взревел моторами и ушел в небо. ***

Камешки свои эмигрант вывез... А счастье? ... Удачу? Рассказчик не знал окончания истории. Все ещё немного повозились в сумеречном свете ночного зала ожидания и заснули приткнувшись в жестких креслах.

Тогда, в ночном Шереметьево все были на стороне удальца, прорвавшего осточертевший барьер границы. Теперь, достаточно понаблюдав подобную публику живьем, в условиях новой жизни, я уже не столь категоричен в своих симпатиях и антипатиях, сейчас уже не так органически противны, по определению, старательные советские таможенники. Что с них взять? Чиновники просто как могли добросовестно делали порученное дело. Правда, зачастую не в тех чемоданах и не у тех пассажиров рылись. Самое крупное ворье гордо шествовало мимо обитых жестью стоек через депутатские залы. Мы тоже махлювали и химичили, но так, по-мелочам, спасая свои жалкие, честно заработанные крохи. Глава 34. Ми пьяче Италия!

Вернулись мы с дедом из тренировочного вояжа полные впечатлений и обобщенного коллективного эммигрантского опыта. Всё завертелось, закрутилось. Время понеслось вскачь, и вот на руках семейства взамен отданных безвозвратно паспортов оказались долгожданные зелененькие визы.

По хорошей семейной традиции об отправке богажа вспомнили в самый последний момент. Может и вообще бы забыли, но дед попытался пристроить в ручную кладь пару электродрелей, почти новый пылесос Уралец и автотрансформатор дабы всё это добро крутилось от половинного по сравнению с советским американского сетевого напряжения, ну и конечно же, свою обожаемую коллекцию логарифмических линеек. Кроме того в чемодан засовывались сверла, нажовочные полотна и другой дефицитный за океаном инструмент. Отказаться от этого добра сердце не позволяло. Вот ещё, отправляться в вояж на необитаемую землю голым и босым. ... Чемодан не выдержал и лопнул. Разразился скандальчик.

– Ты знаешь сколько там стоит обычный напильник? А пылесос? ... В долларах!... Сколько лет нам всем дружно прийдется горбиться на малейшую покупку? Не знаете! А я знаю, мне сведущие люди говорили, да и в газетах читал... Горька чужбина!

В промежутках между сборами в дорогу дед ходил прощаться с березками, пешком вымахивая многие километры по городским улицам, возвращался к вечеру вымотанный, но умиротворенный. В один летний день, он вернулся домой неожиданно быстро, запыхавшийся, довольный. В блужданиях по городу дедушка набрел случайно на знакомца, поведавшего под страшным секретом, что в недалеких Сумах открыли таможню. Очередей нет, никто из отъезжающих о сем событии пока не знает, сплошная благодать. Ящиков – навалом, выбирай – не хочу.

Обзвонив старинных приятелей, дед раздобыл на следующее утро в мелком автохозяйстве автобус за вполне доступную цену. Всю ночь мы с привиредливостью Робинзона Крузо отбирали необходимые для новой жизни вещи и расстаскивали по кучкам. В самой большой оказалось несколько десятков логарифмических линеек разнообразнейших размеров и модификаций, собранных дедом за время долгой преподавательской работы, старенькая пишущая машинка с западающими буковками, пара автотрансформаторов, пылесос, небольшие тисочки, дрели, молотки, натфиля, напильники, ножовочные полотна, сверла... Венчал всё магнитофон Десна с набором кассет с песнями времен Великой Отечественной для деда, моих записей Высоцкого, Дольского и других бардов, маминой обожаемой душки-Пугачевой и лысого Розенбаума.

К счастью для всех, дед согласился с доводами, что в Америке всё еще дюймовая система и наши болты с гайками окажутся лишними. С тяжким вздохом сожаления коробки с отобранным, хорошо промасленным от ржавения крепежом были торжественно отправлены на вечное хранение в стенной шкаф. В собранной женщинами кучке высилась стопочка простыней, наволочек, бельишка.

Утром, до того как любознательные подъездные бабки заняли наблюдательные посты на скамеечках вокруг дома, мы вытащили отобранное барахлишко к дороге и стали ждать автобуса. Старая, наверняка не один раз списанная машина появилась на удивление точно. Веселый парень помог нам втащить добро в салон и, дернув за рычаг, захлопнул дверку. В автобусе всё оказалось нормально, недавно перебранный газовский движок тянул в полную силу, кресла перетянуты новым дермантином, новая резина на колесах. Беда заключалась в полном отстуствии рессор. На городской дороге это еще не ощущалось, но выехав на скромное, раздолбанное грузовиками, латанное перелатанное шоссе областного значения мы обреченно переглянулись. Корпус авто-ветерана немилосердно подбрасывало отбивая зады пасажиров на каждом маленьком бугорке и выбоинке. Говорить, не рискуя потерять зубы, оказалось просто невозможно. Мы включили магнитофон и всю дорогу слушали, вцепившись в сидения, отобранные в загранвояж песни.

В Суммах таможня действительно существовала, но нас там совсем не ждали. Посетители, стопроцентно офицеры убывающие в Южную Группу войск, были настолько редким, заранее предворяемым телефонным звонком из воинских частей явлением, что к моменту нашего прибытия единственный таможенный инспектор еще не появлялся на службе. В переделанном из багажного пакгауза здании находился только начальникиз проштрафившихся партийных работников. Принять наши вещи он однако не мог, по той причине, что просто не представлял как это всё в натуре происходит. Кроме того он сомневался имеет ли вообще Сумская таможня право на отправку вещей эмигрантов.

Дед вытащил старенькую записную книжку, полистал разлетающиеся странички.

– Извините, а кем работает товарищ ....? – Назвал ничего не говорящую мне фамилию.

– О, Иван Иванович! – Сразу оживился начальник. – Вы его знаете?

– Вместе учились в Сумском артучилище, воевали... Он сможет решить вопрос, как вы считаете?

– Он всё сможет.

– Вы уж, пожалуйста, загляните в справочник, найдите номер служебного телефона, а еще лучше просто соедините меня с ним.

– Нет, уважаемый гражданин, этого сделать не могу. Вдруг, ... Сам ..., будет недоволен. Вы уж лично с ним разбирайтесь, а я буду ждать звонка. Позволит начальство принять Ваши вещички, оформим всё по высшему разряду, с милой душей. Не позвонит – не взыщите, но на себя брать отвественность не могу. Дед с блокнотиком отправился к телефону, начал яростно крутить диск наборника, созваниваться с некими Петюней, Васенькой и Николаем, судя по разговорам последними могиканами призыва сорок первого года.

Таможенный начальник только покрякивал да поглядывал на часы, но переговорам не мешал. Возможно ему самому показалось занятным пронаблюдать столь редкую процедуру, да и скучно ведь сидеть целыми днями одному в душном пакгаузе.

Дед неожиданно дозвонился, коротко и четко, словно ставил боевую задачу, объяснил суть дела и получил добро, при условии, что немедленно сержант прибудет к ресторану и выпьет со старым однокашником по рюмочке, пока рабочие займуться укладкой вещичек в ящики. Трубку передали таможеннику, тот выслушал короткое приказание и бросился названивать нерадивому подчиненному, заставив его бросить домашние дела и появиться на службе. Деда на автобусе отправили к ресторану, а рабочих послали выбирать из огромной кучи, наваленных возле железнодорожных путей тарных ящиков, те которые почище и пригодны для упаковки багажа.

Через полтора часика все компаненты таможенного досмотра оказались в сборе. Разрешение получено, дед, немного подшафе, но весьма довольный встречей с бывшим батарейцем доставлен обратно, прибыл инспектор, надевший по такому случаю выглаженную парадную форму и белую рубашку, складские работники притащили три здоровенных ящика. В пакгаузе собрались привлеченные необычным зрелищем работяги, в застекленной конторке уселась багажная кассирша, за столом восседали начальник и инспектор. Ещё бы, ведь Добро на досмотр дал Сам Иван Иванович.

Радостный от возможности услужить начальник вообще решил ничего не досматривать, но с дедом такие шутки не проходили и стол оказался завален далеко не новыми напильниками, трансформаторами и дрелями. Таможенники недоуменно переглянулись. Начальник пожал плечами и прошептал что-то на ухо подчиненному. Тот кашлянул в кулак и произнес. – Пропустить мы это всё конечно пропустим, ничего недозволенного здесь нет. Но позвольте задать Вам один вопрос? На кой черт вы весь этот хлам тащите в Америку? Мне пришлось до Сумм поработать в Бресте, Чопе, но такого нигде не встречал. По-моему зря только деньги тратите. Но дело, в конечном счете Ваше.

Дед пустился в пространные объяснения, но таможенник не проявив интереса к дискуссии, собрал декларации, извинился и ушел а кабинет начальника. Рабочие поплевав на ладони взялись за молотки и принялись шустро заколачивать крышки, а затем обшивать ящики металлической лентой. Осталось последнее, на наш взгляд чисто формальное дело, выписать багажные документы до Вены. Сжимая в руках декларации мы прошли в каморку багажного кассира. Женщина лет так сорокапяти пятидесяти водрузила на нос очки и принялась изучать толстенные железнодорожные справочники. Спокойные, вальяжные в начале поиска движения постепенно стали суматошными, дерганными, неуверенными. Раз за разом кассирша изучала свои бумаги, невнятно шептала под нос, сверялась с написанной в декларациях на двух языках станцией назначения и страной. Вена... Австрия...

– Нет у меня Вены! и Австрии вашей тоже нэма! – Наконец решительно захлопнув книгу объявила касссирша. – Ну совсем нэма! Нэ можу ваш багаж принять и отправить! Всё в моих справочниках кончается Венгрией. Будапешт есть, а Вены нэма!

– Но, милая, Вы же наверняка знаете, что есть такая страна Австрия со столицей в Вене. – Попытался надавить логикой дед.

– Страна такая есть, кто же спорит, а вот железнодорожной станции, согласно моему справочнику – нет! И тарифов, и реквизитов тамошних нет. А раз нет, то и отправить ничего не могу. Я такую ответственность на себя взять не посмею. Вдруг ваши вещи начнут по стране туда-сюда мотаться? Тогда и концов их не найдете.

– Да бог с ними, с концами. Вы не волнуйтесь, просто так и напишите, мол страна – Австрия, город – Вена. Досмотр ящички прошли, таможней опечатаны. Куда они денутся? Конечно дойдут.

– Не могу! – Стояла на своем зловредная тетка. Ее пытались урезонить поочередно начальник таможни, инспектор, даже кстати позвонивший по телефону фронтовой товарищ деда, но всё было напрасно. Честная женщина была непоколебимо словно скала. Таможенники пожали плечами и развели руками, Мол мы свое дело сделали, а это уже не наше ведомство. Пришлось нам втягивать ящики в автобус и несолоно хлебавши везти обратно в Харьков, затирая по дороге шикарно изображенные фламастером адреса места назначения.

Пенсионерки сидевшие на своем излюбленном месте возле подъезда мгновенно учуяли нечто необычное в нашем поведении и подозрительно провожали косыми взглядами каждый переносимый ящик с испятнанными разноцветными подтеками боками.

– И што ш это вы привешли? – Наконец не выдержала и прошамкала самая древняя соседка.

– Да, это так, железяки разные, ... с дачи. – Бодренько попытался отбрехаться дед.

– Какой же такой дачи? Еще вчера и дачи у вас никакой не было? – Вступила соседка помоложе.

– Так не нашей дачи, друзей одних. Им без надобности, вот они нам и отдали...

– Как же, как же... отдали да еще и ящики запаковали, полосочками железными обшили... Да тут одни ящики каких денег стоят.

– А я говорю – железяки разные! – Возопил вконец расстроенный и рассерженный дед, отпустив неожиданно край ящика. Я в одиночку не удержал свой край и деревянная махина рухнула перед перепуганными насмерть старушками. Как ни крепко казалась сбита дощатая конструкция, но железяки действительно запиханные в её нутро проломили бок и с развеселым лязгом раскатились перед женщинами по асфальту.

– Бабоньки, действительно железяки. Ну, извини, Соломоныч, извини. Мы тут промеж собой решили, что посылки какие из-за границы получил, .... импортные. Вон, глядь, по иностранному вроде писано ... А ты и впрямь железяки домой тащишь. ... Хлам всякий... Ох, и достанется тебе когда-нибудь от жены да дочки... ***

Потом, позже, уже в Австрии, Италии, Америке мы не раз благодарили непреклонную тетеньку-кассиршу, избавившую семью от совершенно лишней, добавочной головной боли. Нам не пришлось выкупать за последние доллары абсолютно ненужные ящики, тащить по узкой лестнице на третий этаж в аппартмент. Всё только для того, чтобы распаковав железки никогда больше к ним не прикоснуться. А вполне работоспособный пылесос заодно с цветным телевизором мы прогуливаясь с эрделькой нашли выставленным кем-то за ненадобностью на улицу, буквально через неделю после вселения в аппартмент и притащили к себе, и пользовались преспокойно несколько первых самых трудных лет. Но в Харькове мы об этом, естественно, ещё не знали и болезненно переживали неудачу.

Вопрос с железяками так или иначе уладился, но на повестку дня встал новый, ещё более актуальный. Оказалось, что везти в самолете собаку можно только в клетке. Наш гордый эрдель никогда в жизни не сидел ни под замком, ни в конуре. Он вообще только один раз в жизни на пару часов остался один, без своих собачих родственников. Опыт правда закончился весьма печально, стараясь во что бы то ни было воссоединиться, здоровенный кобель содрал всю обивку с запертых дверей и орал во всё горло так, что мы услыхали родной нежный басок ещё подъезжая на трамвае к дому. Правда, семейный совет решил не наказывать пса, сочтя мотивы его поведения вполне обоснованными. Теперь выбора не было, и предстояло сооружать клетку.

Дальний родственник, собирающийся в дорогу вслед за нами по тому же маршруту, к счастью работал инженером-строителем на предприятии коммунальных услуг, проще говоря на кладбище. Материал у него кое-какой имелся. Фанера, досочки. Вот он и вызвался соорудить временное прибежище для пса. Мы долго обмеряли будущего постояльца рулеткой, до хрипоты спорили о размерах переносного дворца. В результате готовое изделие три здоровенных кладбищенских грузчика с огромным трудом еле втащили в квартиру и установили посередине самой большой комнаты. Поочередно во внутрь забиралась мама, потом бабушка, потом я. В клетке было хорошо, просторно. Залазить отказались только дедушка и эрдель, один сослался на радикулит, а другой только подозрительно обнюхал сооружение, зло зарычал и, гордо подняв короткий хвост, отошел в сторону.

На следующий день мы пригласили на смотрины готовой клетки одного бывалого человека, не раз провожавшего эмигрантов в дальний путь и познавшего все тонкости и премудрости багажного дела. Он немедленно поднял нас на смех, объявив, что такая громадина ни в один самолет не влезет, что клетка, во-первых, должна быть раза в четыре меньше, а, во-вторых, решеточки нужны не деревянные, а сделаные из дюраля лыжных палок. Тут нам инструменты послужили в последний раз. Всю ночь мы дружно резали, сверлили, пилили и клеили деревяшки. За день до торжественного убытия клетка оказалась одобрена и собака, прикормливаемая колбаской, впервые согласилась залазить внутрь.