Текст книги "Верность"

Автор книги: Леонид Гришин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Как тебя звать?

Работница подняла на меня свои глаза. В их синеве можно было утонуть.

– Марта.

При этом странно присела. Меня как током пронзило. Я повернулся и вышел. Не мог понять, что это за ощущения такие: я то ли ребёнка вижу, то ли девушку. Меня переполняли чувства, но я не мог в них разобраться.

Тем временем эта девочка стала работать. В её обязанности входили уборка и приготовление еды. С продуктами у нас было хорошо. Американская тушёнка была и всё прочее. Меня удивило, что эта девушка хорошо готовила, а убирала аккуратно и незаметно для нас. Я выяснил потом, что на неё никакого пайка не выдавали.

Чем она питалась, я не знал. Я спросил у хозяйки дома, она ответила, что девочке выдают карточки, и ей хватает. Я приказал своему адъютанту, чтобы он заплатил и немцу за постой, и этой девочке за работу продуктами. На следующий день я увидел в её глазах блеск. Я поинтересовался, почему у неё хорошее настроение:

– Спасибо вам, господин офицер, что вы позаботились обо мне.

Опустила глаза и замерла. Мне хотелось погладить её и приласкать, но я не мог этого сделать. В то время был приказ о запрете связей с местным населением, особенно с немцами. Это грозило трибуналом. Несмотря на приказ, я слышал, что были изнасилования, что судили и солдат, и даже офицеров. Были даже расстрелы. Я бы пальцем её не тронул без её согласия, но из-за приказа я отгонял все мысли о ней. Но знаешь, извини, что на ты тебя называю, ложился спать – она у меня перед глазами. У меня за время войны было столько женщин… А здесь не могу с собой справиться, и всё.

Так прошёл месяц. Однажды она принесла кофе, и я случайно коснулся её руки, когда она ставила чашку. Неожиданно она прильнула ко мне, прижалась всем телом. Я щекой почувствовал её волосы, ощутил их чудный запах. Я не мог понять, неужели всё это со мной происходит? Я взял её за плечи, посмотрел в глаза, мне хотелось обнимать и целовать её снова и снова. Но тут я вспомнил приказ: ты не имеешь права! Я пересилил себя, разжал руки и отстранился. Она отошла, опустив голову:

– Извините, господин офицер.

И так стояла покорно, неподвижно, опустив ручки. Что со мной творилось, я не могу описать! Я страдал и ничего не мог с собой поделать. Прошло время, и она оказалась в моей постели. Вечерами я ждал её, она приходила в темноте. Я слушал шелест снимаемых одежд, наслаждался её запахом и робкими прикосновениями. Чувствовать её было для меня настоящим блаженством. Поскольку мы были молодые, то прошло совсем немного времени, и она забеременела. Это стало заметным. Немцы стали смотреть на меня с негодованием, но молчали. Перед родами мы подолгу с ней говорили, кто у нас будет, девочка или мальчик, и как назовём. Она звала меня Питер, я её поправлял – Пётр. Она смеялась и нежно говорила мне: «Питерка». Настаивала, если мальчик – будет Питер, а я говорил, если девочка – то Марта. Это были приятные споры, ласковые и забавные. Родился мальчик, назвали, как она и хотела, Питером.

И вот одним серым утром вызвал меня мой командир. Я прибыл к нему, но не успел переступить порог, как на меня обрушился настоящий шквал матерных слов. Я стоял и молчал. Я за всю войну не слышал от него столько брани, сколько сейчас.

– Это что, правда?

– Да.

– Ты соображаешь, что ты натворил?!

– Да.

– Ты понимаешь, что это трибунал?!

– Да.

– Что ты дакаешь? Ты видишь, что у меня на столе лежит?

– Нет.

Опять последовал шквал матерных слов, но потом он неожиданно спокойно спросил:

– Кто родился?

– Мальчик.

– Как назвали?

– Моим именем…

– Чёрт возьми. Мы научили вас убивать, а рожать не научили. – Он помолчал, потом позвал адъютанта: – Почему я не вижу документов на капитана, который ещё вчера был демобилизован?

Я очнулся и уставился на командира.

– Товарищ командир, сейчас проверю. Очевидно, в канцелярии затерялись, – сказал адъютант.

– Чтоб сейчас же у меня на столе были документы!!

Я открыл рот от изумления. Адъютант молча выскочил за дверь. Командир обратился ко мне:

– Сынок, одно могу для тебя сделать. Три часа тебе дам и ни секундой больше, чтобы с сыном простился. Ты понимаешь, что ты натворил?

– Понимаю…

– Спросишь, почему три часа? Через три часа вылетает самолёт в Москву с важными документами, и ты их повезёшь. Из армии тебя уже два дня как демобилизовали. Ты меня понял?

– Так точно, командир.

Командир подошёл ко мне и обнял. И это он, тот, кто посылал нас в бой на верную смерть. Я заметил, что глаза у него стали мокрыми. Мне не верилось, что этот человек мог плакать.

– Всё, давай, время идёт. Опоздаешь – знаешь, что будет.

Я выскочил. Шофёр уже ждал. Я быстро доехал до дома, Марта была в комнатке, кормила грудью нашего сына. Я поцеловал её, поцеловал сына и сказал:

– Извини, у меня срочная командировка. Я уезжаю.

Она подняла на меня свои глаза:

– Питер, ты не вернёшься.

Я не хотел врать:

– Я буду стараться, я сделаю всё, чтобы вернуться.

– Питер, я люблю тебя, я буду беречь нашего Петеньку.

Она первый раз сказала слово Петенька на чистом русском языке. Я ещё раз поцеловал её и сына. Выскочил и поехал в аэропорт.

Самолёт уже стоял, шумели моторы. Адъютант командира был у трапа, нервничал, отдавая мне пакет, но, пожав руку, улыбнулся:

– Удачи!

В Москве я передал документы. Потом уехал сюда, на Кубань. Что я могу сказать? Вот здесь меня и прозвали Контуженым. Почему? Это в ваше время выровнялось соотношение полов, а в наше время большинство мужчин забрала война. Остались только такие, как я, которым повезло живыми вернуться. Когда я приехал, не только молоденькие девушки, но и женщины постарше устремили на меня свои взгляды. Выбирай любую… Но я никого не хотел. Каждая из них готова была быть со мной, но мне нужна была только Марта. Вот тогда мне и дали кличку «Контуженый». Сказали, мол, контузило меня, и перестал я мужиком быть.

Я с этим смирился. Вдовушки и девушки потеряли ко мне интерес. Я думал только о Марте, о сыне. Я не знал, как мне с ними увидеться.

Когда уезжал, командир сказал:

– Не вздумай писать! Это всё всплывёт, и я не смогу тебе помочь.

Так я прожил год. Через год приехал мой товарищ, служили мы вместе. Как он меня нашёл, не знаю. При встрече, заговорщицки подмигнув, полез в нагрудный карман, и достал письмо. С замиранием сердца я узнал её почерк. Она писала, что любит и ждёт, и подписалась: «…твоя любящая жена, всегда, всегда. Марта и твой сын». Ниже была маленькая ручка, обведённая карандашом, и такие маленькие пять пальчиков, на которых было написано «Питер», а в скобках «Петя».

С тех пор я жду не дождусь момента, когда мне можно будет к ним поехать. Ведь сейчас объединились Германии. А найду я их или нет? Жива ли она? Может, у них другая фамилия. Не знаю, как буду искать, но всё равно поеду, как только будет возможность выезжать. Я хочу увидеть своего сына, если доживу…

…Он замолчал. Молчал и я. Потом он поднялся, включил свет, одновременно загорелись лампочки над прудами. Я поначалу удивился, почему они развешены над водой, но спрашивать не решался. А потом заметил, что к лампочкам сразу слетелись мошки. И тут я догадался: мошки обжигали крылья и падали на воду, а рыбы их тут же подхватывали. Сразу забурлила вода под этими лампочками, и чем больше мошек падало, тем больше бурлила вода. И мы сидели и смотрели на эти всплески, как волны расходятся, как рыбы выпрыгивают, пытаясь схватить мошку. А мы всё так же молчали, вдыхая аромат чая, который понемножку подливали себе из чайника. Потом я предложил:

– Давай выпьем за то, чтобы всё сбывалась так, как нам хочется.

– Давай.

Мы выпили с ним, посмотрели друг на друга. Пожали друг другу руки.

– Пойдём, покажу тебе, где переночевать.

Мы зашли в домик. Вокруг всё было чисто и аккуратно. Стояли стол, два кресла, телевизор, но удобства рядом, в отдельной пристройке. Я удивился, что в доме есть горячая вода. Потом я спросил у него, откуда.

– Ты не наблюдательный. Обрати внимание, у меня стоит солнечная батарея. Пока одна. За день она нагрела воду. Часть освещения идёт от солнечной батареи, а часть от сети колхоза, за что расплачиваюсь рыбой им к столу. Думаю поставить ещё или ветрячок, или турбину. Но больше я склонен к солнечным батареям, потому что в нашем районе солнечных дней больше двухсот. Этого, по моим расчётам, хватит для обогрева и отопления, но время покажет.

Я помолчал, а потом сказал:

– Извини, можно нескромный вопрос?

– А чего и нет. Давай.

– Так ты так и не женился?

– Нет.

– И даже ни одной женщины у тебя не было?

– Нет. После Марты никого. И не будет больше никогда. Потому что она дала жизнь моему сыну. Вот как его найти? Надеюсь, мы встретимся.

Я ещё долго не мог заснуть, спустился к Кубани. Она всё так же текла, неслась к морю. То затихала, то шуршала, то булькала. Лягушки перестали квакать. Иногда какая-то птица кричала в темноте. Мне не спалось. То ли от алкоголя, то ли от рассказа Контуженого. Я подошёл к краю и стал смотреть, как рыба кормится. Большая ночная бабочка упала на воду, обжёгшись. В это время то ли карп, то ли сазан схватил эту бабочку. Та ещё секунду била крылышками, пытаясь взлететь, но ушла под воду.

На следующий день я поднялся рано, но рыбачить мне не хотелось. Снова пошёл к берегу. Подъехал Пётр Васильевич:

– Почему не рыбачишь?

– Да не знаю. Настроения нет.

– Да, настроение это дело такое, наживное.

– А вы что так рано приехали?

– Мне нужно кое-что посмотреть, проверить. Понимаешь, какое дело, народ жестокий, обозлённый. Да и не мудрено, сколько лет живём в нищете, в недостатке, во вранье. Так что люди очерствели, да что там говорить, иногда ошибаешься в людях… Вот в прошлом году случай был. Приехали два вполне достойных, интеллигентных молодых человека, попросили порыбачить. Я их пустил, домик им предоставил и через несколько часов заехал посмотреть. Так что вы думаете? Электроудочкой стали они в маточники бить! Ох, какое их счастье было, что я ружьё не взял, я бы пристрелил их, честное слово! Электроудочкой в маточник? Это тех рыбок, которых я выращивал для потомства! Не знаю, как я их не убил. Я схватил шест, одного ударил по голове, второго ударил по спине. Хорошо, охранники были, подскочили, скрутили меня. Я бы их убил, честное слово. Вы представляете, как можно было испортить весь маточник? Мне пришлось спустить воду, продать и вновь заниматься маточниками. Потому что после электроудочки рыба уже не может дать потомство. А сколько молодняка погибло! Зачем им это надо было? Попросили бы, я бы дал им рыбы столько, сколько им нужно, зачем губить?.. Давай чайку выпьем.

Он принёс готовый чайник опять с таким же ароматным отваром, как накануне, и я с удовольствием выпил две кружки.

– Хочешь, пойдём на Кубань порыбачим? Есть очень хорошие места. Возьми свой спиннинг. Мы обязательно на него сома поймаем.

Я взял спиннинг, мы вышли к Кубани. Прошли метров пятьдесят и оказались у чудесной заводи.

– На вот, блесенку одень.

Я понял, что ему хочется мой спиннинг забросить. Я одел блесенку, застегнул карабинчик:

– Я не знаю этих мест. На, побросай ты.

У него загорелись глаза, он бережно взял спиннинг, посмотрел катушку, кольца, не перекручен ли шнур. Потрогал катушку. Спокойно размахнулся, забросил и стал медленно вести. Вдруг рывок, довольно сильный. Но Пётр Васильевич – опытный рыбак – он был к этому готов и стал умело выводить.

– Что там?

– Сом.

Сом оказался небольшой, по его меркам – это сомёнок. Где-то около четырёх килограмм. Подвёл к заводи, я спустился, зашёл в воду и, схватив рыбу за жабры, вытащил на берег.

Больше мы не стали ловить, пришли к домикам.

– Хочешь, оставайся, – предложил он мне.

– Да нет, мне пора.

Я пообещал ему, что вернусь.

– Как хочешь. Приезжай в любое время.

Я подарил ему спиннинг. Пётр Васильевич был явно обрадован. Он бережно принял его из моих рук, и в тот момент я, наконец, понял, что этот спиннинг для него значил… Это была ниточка, связавшая его с родиной его сына. Я подумал: пусть эта связь окрепнет, пусть ему повезёт, пусть он встретится со своим сыном и с Мартой. Мне так хотелось, чтобы это сбылось…

В тот год я больше не виделся с Петром Васильевичем. Не знаю, удалось ли ему съездить в Германию, удалось ли отыскать свою семью. Часто холодными питерскими вечерами я возвращаюсь мысленно на берег Кубани, где мы пьём ароматный чай и беседуем с Контуженым о жизни, и тогда мне снова хочется взять билет на поезд или сесть за руль, чтобы порыбачить на прудах «Контуженого», узнать продолжение его истории.

На Кубани

Сегодня мы с братом не поехали на рыбалку. До этого мы два дня, сразу по приезде, провели на прудах. Это на правой стороне Кубани. Там много сейчас частных прудов, которые раньше были общественными. Теперь их администрация сдаёт в аренду. Также предприниматели обустраивают другие водоёмы для разведения рыбы.

Обычно делают так: в балках ставят плотину и собирают паводковые воды. Или же, если есть какая-то небольшая речушка, то сооружают плотинку, шлюзовые затворы. Запускают малька, подкармливают и следят, чтобы не погибли. А осенью, когда вырастают, естественно, продают.

Некоторые используют пруды для того, чтобы рыбакам-любителям предоставить возможность порыбачить и отдохнуть. В последнее время я замечаю, что те, кто серьёзно занимаются разведением рыбы, не разрешают рыбакам на арендованных прудах ловить. Я как-то разговаривал с одним из арендаторов.

– Да что, это вначале, когда у нас не было оборотных средств, каждая копейка нам нужна была. Малька закупить, корм, известь для дезинфицирования пруда. А любители-рыбаки… Понимаете, низкая у нас ещё культура: приедут, напьются, бутылок набросают. Хорошо ещё, если просто на берегу оставят, а то побьют бутылки и в пруды бросят. В общем, не очень приглядная картина после них остаётся. Мы уже пытались и урны отдельно поставить, и просим, и предупреждаем. Всё равно, знаете ли. Проще не пускать. Если есть возможность не пускать – не пускаем. Объясняем, что не приспособлено.

Некоторые арендаторы с удовольствием пускают. При этом у каждого свои правила. Одни берут плату только за вход – и лови сколько хочешь. Другие – за килограмм пойманной рыбы. Существуют всероссийские правила ловли, но это на государственных водоёмах, на реках, во избежание браконьерства. Там оговаривается чётко, какими снастями можно ловить, а какие считаются браконьерскими. Браконьерские снасти очень часто встречаешь, особенно в последнее время… Практически на каждом водоёме можно встретить брошенную китайскую сеть, в которую рыба попалась – она там уже сгнила и заражает водоём. Кроме этого есть ещё тысячи браконьерских снастей: самоловы, электроудочки и прочее.

Нормальные рыбаки в прудах ловят, большей частью, удочкой, спиннингом и донками.

Те водоёмы, в которых хозяева или арендаторы осенью не спускают воду, чтобы выловить рыбу, с удовольствием поощряют вылов хищной рыбы, как например, щуку и окуня. Здесь они не ограничивают величину рыбы, поскольку хищные наносят вред хозяйству, истребляя мальков. Обычно существует ограничение по весу единичной рыбы. Арендаторы, которые рано запускают малька, имеют в июне рыбу, достигшую веса 300–350 грамм, а такую ловить ещё рано – пусть подрастёт.

Мы подъехали к домику, где находились администратор и охранник. Спросили, какие у них условия. Нам сказали, что плата только за вход. Умеренной по тем временам считалась плата 150 рублей с человека. Условие: рыбу этого года не брать – отпускать.

– Что, они с паспортом плавают? – для шутки спросил я.

– Да нет, вы сами заметите по размеру, – ответил администратор.

– А какие размеры?

Администратор, как настоящий рыбак, сразу же показал. Левую руку он выставил вперёд, а ребром правой руки показал чуть выше ладони.

– Такие, к примеру, они сейчас. Их отпускайте, они ещё маленькие. И четырёхкилограммовых отпускайте. Четырёхкилограммовые – это маточники. Поскольку мы здесь не осушаем пруд, нам желательно часть своих маточников иметь. А щуку, окуня – это даже поощряем. Чем больше поймаете – тем лучше… Время? До того как начнёт темнеть. На ночь нежелательно оставаться здесь.

Мы поехали на другую сторону пруда, где подходила лесозащитная полоса. Я помню, в 50-е годы для посадки лесополос мы собирали косточки от абрикосов и глядичи, или, как она у нас называлась, бароновская акация. Это мощное дерево с твёрдой древесиной. У него такие рожки, напоминающие стручки гороха, но довольно большие, длинные – полуметра достигают в длину и больше. Когда созревают, они становятся тёмно-коричневого цвета. Этот стручок как бы делится вдоль пополам. В нижней части – зёрнышки. Вначале, естественно, они зелёные. Внутри – желатиновая оболочка. Нам нравилось её есть. А в верхней части, когда стручок поспевал полностью, находилось что-то сладкое, которое по вкусу и цвету отдалённо напоминало мёд. Поэтому мы, не зная, как это называется, так и прозвали это – «мёд».

Когда стручок окончательно созревает, зёрнышки становятся плотными, тёмно-коричневого цвета, похожего на кофе. На эту акацию практически невозможно залезть. На стволе и на ветках растут громадные колючки. Причём длина колючки может достигать и тридцати, и даже сорока сантиметров. Она, как ёж, пучками растёт.

В Новокубанске совхоз занимался садоводством. Там все сады были огорожены живой зелёной изгородью. Так вот эта изгородь была посажена из этой вот глядичи. Её подстригали где-то на уровне роста человека, может, чуть повыше. Оставляли там одиночные деревья метров через пять, через десять. Эта изгородь получалась абсолютно непроходимой. При любом желании пройти было невозможно, поскольку она так заросла колючками, что была надёжнее колючей проволоки. И вдоль дороги также с обеих сторон была непроходимая изгородь.

К этому пруду подходила лесозащитная полоса, и она вдоль пруда тянулась метров на двести. Мы подъехали, вышли из машины и облюбовали место.

– Вот два нормальных места будет. Хочешь – справа, хочешь – слева, – сказал брат.

Я не знаю, как у кого, но меня перед рыбалкой охватывает азарт, если можно так сказать – зуд. Мне хочется как можно быстрее забросить удочку. Подъезжаешь, и вот она – вода. Прямо тянет забросить быстрее удочку. Вот и сейчас меня охватило такое же чувство. Тем более что приехал из Питера и на прудах ещё не ловил. Я взял удочки, наживку и пошёл. Место, конечно, красивое.

Здесь довольно крутой берег, мешают немного деревья, но, думаю, приспособиться можно. Можно забрасывать. Я раздвинул удочку, примерно установил глубину подходящую, надел червяка и забросил. Только взялся за вторую удочку, как вижу, что поплавок шевельнулся – пошёл под воду. Я подсёк и поймал сазанчика. Сазанчик, как выразился администратор, был рыбой «этого года». Жалко было отпускать, но договор есть договор. Пришлось его отпустить.

Я нанизал побольше червей на крючок в надежде на то, что авось покрупней возьмётся, и забросил немножко подальше от того места, куда закидывал в первый раз. И опять взялся за вторую удочку. Когда я её уже раздвинул и положил на траву, чтобы нанизать наживку, леска зацепилась за траву. В траве валялось разное: и колючки, и сухое деревце, и ещё разные растения, которые обычно всегда цепляются за леску. Они меня частенько раздражали. Вот василёк, к примеру, у него такие цветы красивые синенькие, его ещё называют цикорий. Но у него такая привычка – вечно цепляться за леску. Этот-то василёк и зацепился за мою леску. Освобождая леску, я в сердцах вырвал этот цикорий с корнем и отбросил прочь. Пока я этим занимался, я совсем забыл про первую удочку. А когда обратил на неё внимание, то поплавка я не обнаружил. Я, естественно, решил подсечь, но не тут-то было. Оказывается, что-то попалось на крючок и утянуло его под корягу. Я подёргал-подёргал и, в конце концов, оборвал. Это было неприятно. Я отложил эту удочку в сторонку, взял вторую и забросил.

В это время брат подошёл к месту, которое он облюбовал. Осмотрелся и вернулся к машине. Взяв секатор и нож, он обрезал ветки деревьев, которые ему мешали при забросе. Потом на том месте, где он будет класть удочку, так же ножом вырезал цикории, которые мне уже навредили. Очистил место от палочек и колючек, принёс стульчик, подставки под удочки, приманку и прикормку. Вначале разбросал прикормку.

Я же в спешке, не подготовив место, уже оборвал одну удочку. Забросил вторую, хотел пойти тоже взять стульчик и подставку. Уходя, посмотрел: вроде бы заклевала. Я резковато дёрнул, и оказалось рано. Я почувствовал, что там что-то приличное было, но что – не знаю. Из-за того, что я резко подсёк, порвалась губа, и моя удочка, поплавок, крючок и груз, как из катапульты, вылетели из воды. Естественно, зацепились за свисающие ветки. В общем, только приступив к рыбалке, я уже две удочки испортил.

Брат на меня посмотрел, ухмыльнулся в свои усы. Азарт у меня уже спал, и я, точно так же, как брат, решил не спеша подготовить место.

Вдруг слышу, что у брата затрещал фрикцион. Он подсёк на макушанку и стал выводить рыбу. Попался первый сазан, где-то килограмма на два. Я помог брату. Потом взял секатор, нож и пошёл готовить себе нормальное место.

Я расположился так, чтобы мне не мешало то дерево, за которое зацепилась моя вторая удочка. Также подрезал те ветви, которые свисали и могли бы мне помешать, подстриг траву, убрал все сухие веточки и колючки. Принёс стульчик, подставки под удочки.

В первую очередь забросил макушанки. Естественно, и приманку разбросал. У нас были запасные удочки. Брат всегда берёт запасные, чтобы не ремонтировать на месте. У него вообще всё в запасе сделано: и удочки, и поводочки. Поэтому я заменил оборванные удочки на другие.

Установил глубину, забросил. Долго ждать не пришлось. Почти сразу поплавок моей удочки утонул. Попался хороший зеркальный карп на килограмм.

Так мы начали рыбачить – спокойно и ненапряжно. Изредка срабатывали макушанки, на которые более или менее крупная рыба бралась: карп, сазан, зеркальный карп…

У меня сработала макушанка. Я подсёк и чувствую: да, что-то приличное там, хорошее. Мне пришлось побороться. На крючке был сазан. Сазан где-то килограмма под три. Одновременно здесь же, на поплавочные удочки, нет-нет да поймается на килограмм сазанчик. А так частенько попадались такие, которых приходилось отпускать.

К полднику у нас, что у брата в садке, что у меня, было прилично. Хотя общероссийские нормы и ограничивают рыбу по весу – она не должна превышать пяти килограмм, если не единичная рыба. Но у нас уже эта норма была превышена. Но поскольку мы на частном пруду, да плюс к тому же мы оплатили, то на нас здесь этот пункт общероссийских правил не распространяется.

Подошёл к нам мужчина. Они с братом начали разговаривать. Это оказался хозяин, или арендатор, пруда, на котором мы рыбачим. Брат у меня более или менее разбирается в рыбном хозяйстве, и они как профессионалы начали что-то обсуждать. Мне это неинтересно, какие там заболевания, краснухи или ещё что-то. Этот мужчина поинтересовался, нет ли у пойманных нами рыб каких-либо признаков заболевания краснухой. Брат сказал, что на своих ничего не заметил, а у меня можно проверить. Ещё брат поинтересовался, чем они кормят, чем подкармливают. Это чтобы иметь в виду, какую приманку и наживку применять.

– Давай перекусим и закончим рыбалку. Уже достаточно мы поймали, – предложил брат, когда этот мужчина ушёл.

– Нет, давай по бутербродику, и ещё половим.

«По бутербродику» – это значило, что брат будет готовить, а я, не отрываясь от своих удочек, продолжу рыбачить. Брат всё это аккуратненько приготовил, столик поставил, бутерброды разложил, чай, правда, из термоса. Перекусили с ним, ещё часа полтора ловили.

Садки наполнились. Наловили мы прилично. Не всегда так получалось у нас.

Мы вернулись домой. Я не любитель чистить рыбу, и брат это знал. Поэтому часть рыбы мы завезли Оле – это наша сестра, часть другим родственникам раздали. И я ещё однокласснику отдал. А себе оставили так, чтобы можно было пожарить, уху сварить и ещё оставить на завтра, если на рыбалку не поедем. Какое там «не поедем», если такой клёв!

Утром мы поехали опять на этот пруд. Наши места не были заняты. Они у нас уже хорошо были подготовлены: нам не надо было ничего ни обрезать, ни убирать. Просто поставили стульчики, прикормку, приманку, естественно, заплатили за вход и стали рыбачить теперь уже более спокойно. Места мы уже знали: куда забросить, как забросить. После первых забросов начало клевать. К тому же стояла прекрасная погода, в это время – это начало июня – рыба берёт хорошо, поскольку у неё ещё идёт жор после нереста. Таким образом, как и вчера, мы прилично наловили. Снова пытались родственникам, соседям раздать, но они уже не с такой охотой, как вчера, принимали такие «подарки». Но всё-таки часть рыбы взяли. Поскольку нам рыбу девать некуда было, то на следующий день мы сделали перерыв.

Утром брат в саду перебирал снасти: что-то подтачивал, одну катушку разобрал, так как она падала у нас вчера в воду, вернее, у меня падала, поскольку я не заметил, как довольно приличный сазан под два килограмма подцепился и утащил удочку. Я еле успел её схватить, но всё равно она упала в воду. Поэтому брат сегодня её развинтил, всю вытер, прочистил и смазал. У него все снасти всегда собраны аккуратно, всё всегда в порядке. У меня иногда так: приедешь, бросишь и до следующей рыбалки не разбираешь. А у брата такого нет – он обязательно после рыбалки все снасти проверит, подправит. Он увидел, что я вышел.

– Сейчас будем завтракать.

Пока я умывался, брат приготовил завтрак, вскипятил чай. Мы сидели, пили чай и обсуждали, куда нам поехать.

– А ты давно был на море? – спросил я.

– Да уж давно был.

– Поехали на море? Заодно проведаем внука.

Внук у меня в спортивном лагере был. Я его провожал до самой Анапы от Санкт-Петербурга. Он ходит в спортивную секцию, а там тренер, Аркадий Юрьевич, энтузиаст карате, организовал несколько детских секций по городу и проявил инициативу вывозить детей в район Анапы в один из бывших пионерлагерей, которые ещё существуют, только не пионерскими называются.

Он договаривается с администрацией лагеря о путёвках на шестьдесят-семьдесят детей. Я, когда узнал, сообщил дочери, она засомневалась – отпускать, не отпускать… Вроде бы мальчику было ещё восемь лет, как-то было боязно, но я дочери сказал: «Давай я поеду, буду сопровождать. Посмотрю, какой там лагерь, какие удобства и какие правила. Если не понравится, так я заберу его и поедем к родственникам». На это дочь согласилась, и я поехал вместе с этой группой.

А группа такая: те дети, которых родители не сопровождают, – их набралось на целый плацкартный вагон. Там и тренеры, и дети, и врач. Примерно полвагона – это дети с родителями – такие, как я, которые побоялись отпустить своих детей одних. Тренер договорился с администрацией, что можно и родителям там же отдыхать. Оплата была такая же, как за ребёнка, поэтому родители с удовольствием согласились.

Я договорился с Аркадием, что побуду только два-три дня. Оплачу, сколько положено, и уеду к брату. Аркадий дал добро, я так и поступил. Были довольно приличные условия. В каждой комнате примерно по 4–6 человек. Быстро распределили детей, с чем Аркадий очень чётко справился. А потом всех их осматривали врачи, причём, помимо собственного врача, который приехал с Аркадием, осмотр проводили ещё лагерные врачи. После этого настало время ужинать.

Всех повели, заодно и мы, взрослые, с ними поужинали. Всё было довольно прилично.

После ужина начали проверять у детей вещи. Проверяли сам Аркадий и два тренера. Они заходили в каждую комнату и проверяли у детей их рюкзаки, чемоданы, сумки и всё, что было. Я спросил, что они там проверяли.

– Мы проверяем у детей продукты, которые они привезли с собой.

Хотя до этого на родительском сборе всем было разъяснено, что никаких скоропортящихся продуктов везти детям нельзя. Только при условии, что дети в тот же вечер их съедят. Естественно, у многих детей ещё осталось. У двоих они нашли варёную курицу, от которой уже запах шёл. Ещё у кого-то варёная колбаса была, которая уже позеленела. Заодно они, когда проверяли, смотрели, у кого какие медикаменты. Их тоже забирали. Насчёт того, что забирают, может, я неправильно сказал. Всё, что было взято, они зафиксировали в специальном журнале. Так же и с медикаментами. Некоторые родители положили своим детям таблетки и подписали, что от живота, а что от головы и так далее. Все таблетки забрали во избежание самолечения, упаковали и передали врачу.

Естественно, когда уезжали, все родители для своих детей дали тренеру деньги на карманные расходы. Он очень чётко вёл расходы детей. Если ребёнку что-нибудь было нужно купить, он выдавал деньги, записав, сколько выдал. И затем по возвращении предоставлял этот отчёт родителям.

Я прожил там два дня вместе с отдыхающими. Аркадий и тренеры сделали так, чтобы родители при этом не мешали тренировкам. У них подъём, умывание, зарядка, завтрак, тренировка, море, обед, тренировка… Всё было чётко поставлено, дисциплина хорошая была, что моему внуку, как мне показалось, не очень нравилось.

Я предложил брату съездить на море, ещё раз проведать, как там мой внук, заодно и самим искупаться и отдохнуть. Но он как-то вначале задумался, а потом согласился и предложил позвать с нами Василия. Это наш общий приятель. Я с ним подружился ещё тогда, когда после школы военкомат организовал допризывникам из всех соседних станиц и посёлков курсы с отрывом от производства. С Красного посёлка был Василий. Мы на этих курсах и подружились, друг к другу в гости ездили. И в институт мы с ним поступали вместе. Вместе и учились. Только он проучился два года – у него родители были старенькие, поэтому он бросил институт и вернулся в Красный… Сейчас уже пенсионер.

Брат взял телефон, звонит Василию и говорит:

– Готовься, через час мы за тобой заедем. Поедем на море, в сторону Анапы. Даём тебе час, не забудь взять плавки.

Мы тоже быстро собрались, заехали к Василию, а он не собран – решил, что мы пошутили над ним по телефону. Он довольно быстро собрался, и мы поехали.

На Кубани хорошие дороги, даже не сравнить с нашими областными. Из-за природных условий здесь довольно сухо, и дороги более или менее сохраняются, нежели в Ленинградской области, особенно в осенний и зимний период, когда морозы– оттепели, морозы– оттепели. Естественно, асфальт такого выдержать не может, он рвётся и расползается.

Мы стали подъезжать к первому большому населённому пункту. Это был город Кропоткин. Я помню, что ещё в застойные времена у автовокзала женщины продавали домашние пирожки с картофелем. Это были настолько вкусные пирожки! Правда, тогда это было нелегально, милиция не разрешала им торговать. Хотя я однажды видел, как милиционеры, которые должны запрещать подобную торговлю, с удовольствием брали у этих женщин пироги и ели.