Текст книги "Ламбада, или Все для победы"

Автор книги: Леонид Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Начальник почетного караула отдал рапорт, картинно взмахнув позолоченной шашкой, и дюжина наиболее высокопоставленных чиновников (по шесть с той и другой стороны) стала обходить строй. У Постпреда Хай-би-бо слегка заплетались ноги, и Ха-буа-буи чуть ли не с ненавистью смотрел на своего школьного друга, однокашника по кадетскому корпусу и коллегу. Настроение у Генерального контролера совсем испортилось. Как и любой асвенсит, Ха-буа-буи чрезвычайно болезненно относился к публичным проступкам, ошибкам, провалам своих соплеменников, дискредитирующих родную планету в глазах всей Галактики.

По второму разу прозвучал Гимн Миротворцев, а затем оркестр исполнил "Союз нерушимый...". И был марш почетного караула. Знамена родов войск разворачивались под ветром, ноги взлетали до подбородков, чеканный шаг был до невероятия верен.

Пятнадцать девушек в национальных костюмах поднесли Высоким гостям хлеб-соль, и гэбисты выстроили новый живой коридор – теперь уже к черным бронированным "ЗИЛам", огромным сундукам-"членовозам".

Стоящая за спинами охранников многотысячная толпа молодых людей размахивала темно-синими и красными флажками и скандировала без всякого дирижирования: "Ми-ро-твор-цы! Ми-ро-твор-цы!" Лица были сплошь довольные, а то и вовсе счастливые.

Делегация медленно двигалась по живому коридору. Охранники с трудом сдерживали приветствующий Контролеров и рвущийся поручкаться с ними народ. А затем над космодромом зазвучала какая-то заводная, веселая мелодия, и парни, что посмелее, схватили девушек за руки и начали танцевать. Это было волнующее зрелище...

– Что за музыка? – спросил Ихиуач, и один из постоянных наблюдателей Лиги ответил:

– Ламбада. Она с ощутимым опозданием докатилась сюда с Запада и сейчас очень популярна в стране.

Впадин посмотрел на него с едва заметной укоризной и заметил:

– Советский народ чуть настороженно относится ко всему чужестранному, долго пробует его на вкус, но если в конце концов обнаруживает что-то свое, родное, то принимает к сердцу много ближе, чем сами создатели. Если уж он влюбляется, то безоглядно – и тогда несет в своем сердце долгие годы...

Мещанинов молчал, неотрывно следил за Ха-буа-буи, подмечая каждое слово Генерального контролера, каждый жест, каждое движение мускулов его муравьиного лица. Президиум Политбюро ЦК именно ему, товарищу Мещанинову, поручил обеспечить успешное проведение Четвертой Проверки, назначив руководителем строго засекреченной программы "Тишина". Эта информация по каналам глубокой разведки достигла Галактической Базы, так что Генеральный контролер тоже наблюдал за этим матерым чекистом.

Молодежь танцевала. Море голов раскачивалось из стороны в сторону, зазвучали голоса – сначала нестройно, но постепенно они слились в хор. Не так-то просто разобрать слова чужого языка, но, вслушавшись, Ха-буа-буи все же понял.

– Ста-ал-лин и Бер-рия! Больше ник-кому... не вер-рю й-я! Ста-ал-лин и Бер-рия! Эт-то мои луч-чшие друзь-я-а!

А те парни и девушки, что сбились в парочки и тесно прижимались друг к другу в танце, пели другие слова:

– Милый мой мальчиш! Ты ко мне-е-е прижмись! И мы вме-есте пой-дем-м в ком-сомол!

Вариантов было несколько. И не все приличные. Кое-кто из официальных лиц советской стороны был смущен, а наиболее впечатлительные покраснели.

– Так петь может только свободный народ... – с чувством прошептал Впадин, и его услышали все, кто шел рядом.

– Стал-лин, нас веди! Эм-гэ-бэ, ко-онечно... впе-ре-ди! – Вот это было уже лучше. Даже охрана, не выдержав, начала подпевать. Пели все. Пел советский народ. Пела страна...

5

Бастан упал на скальный выступ. Напоролся грудью на острый каменный зуб. Вроде он и рассчитал прыжок, но резкий порыв ветра отбросил его от скалы, и Бастан пролетел мимо дорожного полотна, не сумев даже зацепиться за поребрик. Воздушная подушка слегка смягчила удар – спасла жизнь, но не защитила скелет. Грудой изломанных костей лежал он, глядя на протянувшийся под ним третий по счету виток серпантина, и не мог пошевелиться.

Бастан снова попытался выйти на связь, но спутник-"глушилка" по-прежнему висел над головой. Вернее, их было уже два – для полной гарантии. Надо отдать должное успехам сталинской космонавтики...

Бастан понимал, что ждать ему нечего. Через несколько минут гэбисты будут здесь. Они шумели где-то над головой, вызвав небольшой камнепад. Сбегали, сползали вниз по склону, падали и оступались, украшая тела синяками, матерились и копили злость. Один из них уже умудрился свернуть себе шею, но остальные продолжали спускаться...

В первые секунды после приземления Бастан отдал мысленный приказ, и вживленный под кожу инъектор пустил в кровь порцию регенератора. Теперь нужно подождать долгие, невозможно долгие двадцать минут, ну хотя бы пятнадцать, – ноги все-таки восстановятся раньше... Но где? И как спрячешься, если и с места не стронуться: приварился, присох собственной плотью и кровью к каменному зубу?

И тут он услышал звук мотора. Это был тот самый корреспондентский "газик" – ехал внизу по серпантину. Бастан решил использовать свой последний резерв. Подобрался, беззвучно взвыв от боли, поспешно и неловко затолкал эту боль в глубину сознания, задвинул на пару минут, чтоб не помешала в самый важный момент. Случится болевой шок – ничто не спасет.

Когда машина оказалась в двух метрах от скального выступа, Бастан мысленно задействовал свой одноразовый реактивный движок, и его бросило вверх и вперед... Бастан взмыл над дорогой и, уже теряя сознание, рухнул прямо на крышу "газика", на туго натянутую парусину. Хрустнули покореженные ребра. Бастан позволил себе провалиться в небытие, лишь когда пальцы намертво вцепились в раму, так что отодрать их можно было, только отрубив...

Когда "газик" содрогнулся от странного удара, корреспондент нажал на тормоза. Неловко крутанул руль, машина стукнулась бампером о каменную стену, проскрипела-проскрежетала, сдирая остатки краски с борта, и наконец остановилась.

Парень слышал негромкие выстрелы пару минут назад. Тогда он был довольно далеко отсюда – делал поворот, выезжая на нижний виток серпантина. Да и рокот мотора почти заглушил их, сделав какими-то нестрашными, ненастоящими. В кого стреляли, зачем?.. Уж во всяком случае не в него. Тревога лишь самым краем скользнула по сердцу. Выстрелы. Да были ли они вообще? Это ведь нечто невозможное в нынешнем... ну, скажем так, устоявшемся мире. Здесь не принято стрелять. Здесь все делается иначе.

Теперь же корреспондент почувствовал, что запросто может изрядно влипнуть, а этого ему никак нельзя. Везение больше не вывезет. Сколько уж лет он ходит по грани – не дай бог споткнуться, оступиться. "Хвост" ведь за ним тянется, хвостик, хвостище.

Парень вылез из машины и остолбенел. Широкий черно-серый человек рваной попоной покрывал его верного "коня". Конечно же, корреспондент не узнал в нынешнем Бастане того бестолково топчущегося на кордоне мужика в большущей кепке. Да и не было у него теперь ни кепки-"аэродрома", ни животика экспедиторского – только изодранный окровавленный пиджачок, испачканные пылью брюки да поцарапанные сапоги из юфти.

– Эй! Чего это вы?.. Вы живы?! – Корреспондент был испуган и совершенно растерялся.

Он не видел людей, спускающихся по склону в облаке пыли, – их загораживал этот самый скальный выступ. А их выкрики и ругань пока что не доходили до сознания.

Корреспондент тронул раненого за плечо. Тот был недвижим. "Дышит ли?" Проверил пульс. Сердце все-таки билось. Парень попробовал отцепить руки человека от рамы, но не смог. Залез в карман его пиджака и не обнаружил документов – они остались у гэбистов. Бастан вдруг пошевелился, застонал чуть слышно.

– Кто... вы? – спросил парень запинаясь. Бастан пытался разлепить склеившиеся от крови губы. Шлеп-шлеп...

– По-моги-те, – только и смог выдавить из себя. Пальцы его с сорванными ногтями обмякли и отпустили железо. – Бо-ль-ни...

– В больницу? – переспросил корреспондент, как будто здесь можно было чего-то не понять.

– Ско-рей, – последним усилием прошептал Бастан и замолк.

Главное теперь – собравшись с силами, заставить парня не видеть и не слышать приближающуюся погоню. Единственный шанс для Бастана – чтобы журналист рванул в больницу до появления на дороге гэбистов. Тогда Бастан по пути оклемается и даст деру, оставив своего спасителя с выпученными от удивления глазами.

Корреспондент довольно легко стащил его на землю. Бастан постарался уменьшить свой вес. Потом парень распахнул дверцу и втянул раненого в кабину. Тот вроде бы даже помогал, отталкиваясь от земли левой, несломанной ногой. Гэбисты уже спустились на дорогу и были совсем близко. Обращенное на парня гипнотическое воздействие приходилось наращивать, исчерпывая и без того оскудевшие ресурсы организма. Корреспондент изрядно испачкался в чужой крови и потерял несколько драгоценных секунд, счищая ее с рубашки, а вернее, размазывая по груди. Бастан снова застонал – нужно было поторопить Илгазова.

– Сейчас, сейчас!.. – Парень сел за руль, но мотор, конечно же, не хотел заводиться.

Все, конец... Бастана окатило холодом. Осталось пять секунд. Четыре. Три... Тут машина наконец тронулась. Выскочивший из-за поворота дороги гэбист выпалил в воздух.

– Стой!!! Стой!!! Мать твою!

Корреспондент (из-за сопротивления Бастана) не сразу понял, что кого-то останавливают, а уж тем более – что останавливают именно его. Но потом все же затормозил, правда не глуша мотор. Социальный рефлекс был необорим.

Гэбисты уже лупили из пистолетов, выбивая из скалы искры и каменную крошку. Бежали, размахивая зажатым в руках вороненым железом. Готовы были прикончить на месте – не разбираясь, не слушая никаких объяснений. Им нужен был не арест, а ликвидация.

6

– Пэрвый тост... за наших дарагих гастей! – Дядюшка Джо поднял бокал со смесью красного и белого вина.

Выпили. Загудели, забулькали вмонтированные в пищеводы и желудки Контролеров дезалкаторы. Высокие гости не могли демонстративно игнорировать великолепные блюда и напитки, что были выставлены на столах, – порой совершенно чуждые и опасные для их организмов (другой метаболизм как-никак). А потому в течение всего торжественного ужина они только и делали, что нейтрализовывали, обезвреживали и обеззараживали. Словом, забот им хватало.

Генеральный контролер Ха-буа-буи встал, хрустнув хитиновыми надкрыльями, упрятанными под фрак, и заговорил, глядя в глаза Иосифу Виссарионовичу:

– Я хочу поднять этот бокал за Эксперимент. За его честное проведение в интересах мира, прогресса, гуманизма и человечности.

Сталин ответил на этот пристально-пронзительный взгляд своей знаменитой улыбкой. Выглядел он вполне сносно – ничуть не изменился с тех самых пор: седой, усатый, во френче полувоенного образца. Сидящая рядом дочь Светлана казалась намного старше.

Рядом со Сталиным – по другую руку – восседал второй человек в государстве. Это был член Президиума Политбюро ЦК, первый заместитель Премьера, первый заместитель председателя Совета Обороны, председатель Военно-промышленной комиссии ЦК, почетный чекист номер один, руководитель проекта "Венера" и многая, многая другая – Лаврентий Палыч Берия.

Бессмертное его пенсне весело поблескивало в ярком свете роскошных хрустальных люстр, идеальная лысина также блестела. Словом, весь он лучился в этот праздничный вечер, вот только улыбка не появлялась на его непроницаемом лице.

Берия иногда бросал короткие взгляды на Высоких гостей, потом снова опускал глаза в тарелку. Все время что-то сосредоточенно жевал, но тарелка его никак не опустевала.

С сидящим поблизости от Сталина Впадиным за весь вечер никто не заговоривал, и лишь Миротворец Охр-рхО задал ему пару безобидных вопросов о погоде и о вкусе принесенных блюд. Несколько раз Впадин, забывшись, начинал кусать губы, затем спохватывался, обводил глазами лица ближайших соседей не посмеиваются ли над ним, какими взглядами награждают, – но интерес к его персоне был поистине нулевой.

За многочисленными столами, поставленными вдоль стен, сидела вся московская элита – от цекистов до генералов, от директоров оборонных заводов до писателей и композиторов. Ха-буа-буи не обращал на них внимания, да и они после завершения официальной части мало следили за происходящим в центре зала – пили-гуляли на всю ивановскую.

Делегация Миротворцев разместилась за центральным и двумя ближайшими к нему Т-образными столами. Рядовые Контролеры держались скованно, глядели настороженно, не включались в общие разговоры, на шутки не отвечали словом, чувствовали себя не в своей тарелке и портили картину. Пришлось Генеральному контролеру шепнуть на ухо Охр-рхО и Второколенному, и те, извинившись, поднялись с мест и пошли наводить порядок.

Вскоре в рядах Контролеров возникло оживление, на лицах расцвели неестественные улыбки, они начали переговариваться через стол и жестикулировать. И Ха-буа-буи с чувством исполненного долга смог обратить все свое внимание на вождей.

Когда были исчерпаны дипломатические тосты и отзвучали тщательно отработанные и выученные наизусть спичи, ужин приобрел непринужденный характер. Кто-то запел прекрасно поставленным бархатным баритоном "Черного ворона", затем "Сулико" и "По диким степям Забайкалья" и снова – уже на бис – "Сулико". Потом оркестр играл попурри из песен Дунаевского. Наконец в гигантском зале приемов зазвучала ламбада. Как же без нее?

– Это что – новый государственный гимн? – улыбаясь, осведомился Ха-буа-буи.

– Нет, канечно. – Дядюшка Джо не смутился. Хитро прищурившись, добавил:

– Есть такое панятие: народная лубов...

На маленькой сцене перед оркестром как бы сама собой возникла танцующая пара: девушка в ярко-красном шелковом платье до колен и молодой офицер в белоснежном мундире с золотыми аксельбантами и погонами. Танцевальные па были довольно откровенными и совершенно неуместными здесь, в Большом Кремлевском дворце.

– Пусть маладые натешатся... – в сотый раз за вечер улыбнулся Сталин и сделал глоток из нескудеющего бокала.

Стоящие за спиной официанты-гэбисты были хорошо вышколены и почти незаметны.

В зале возникли нестройные голоса, в хор вступали все новые и новые, и вот уже сотни людей пели: "Стал-лин и Бер-рия! Боль-ше ник-кому не вер-рю й-я!.." А потом писатели, директора и генералы, не прекращая пения, начали подниматься с мест. Дядюшка Джо притворился, будто слегка смущен, но затем встал тоже и подхватил очередной куплет: "Партия и верный ком-со-мо-о-о-л!.." Пришлось встать и Контролерам, внимательно следящим за Ха-буа-буи. Они, понятное дело, молчали.

Слова песни летели над сводами зала: "Стал-лин нас веди! Эм-гэ-бэ, ко-нечно, впереди!.." Потом Отец народов, не дожидаясь ее конца, захлопал в ладоши – вернее, сделал два-три слабых хлопка, но тут же аплодисменты были подхвачены и загремели, катясь от стола к столу. Сталин сел, овации тотчас смолкли, и люди стали рассаживаться, возбужденные, раскрасневшиеся, радостные.

– Биратья и состры! К вам абрашаюсь я! – заговорил Сталин с хорошей дикцией – это вам не сорок первый год, когда по радио звучала невнятица. Харошая песня – бальзам на сэрдцэ...

– Завтра мы надеемся получить вашу программу Проверки, – обращаясь к Ха-буа-буи, впервые за вечер подал голос Берия. – Выстроим график, подготовимся... Или вы хотите делать внезапные рейды, кавалерийские налеты? – Блеснули стекла пенсне, так что Генерального контролера ударило по глазам.

– Программа готова. – Генеральный контролер полез в карман (лица охранников на миг закаменели), вынул вчетверо сложенный листок и протянул Лаврентий Палычу. – Пожалуйста... Мы действительно не хотели бы придерживаться жесткого графика. Пусть это будет разумный компромисс между ним и вольной импровизацией.

– Пусть, – в первый раз за вечер улыбнулся Берия.

7

Бастан, чуточку оправившийся к этому времени, а парню по-прежнему казавшийся умирающим, по наитию вдруг в полный голос крикнул:

– Хана тебе! Пристрелят! Уходим! – Это был не крик отчаяния, это был приказ.

Бастан вложил в свои слова немалый заряд гипнотического убеждения. Их обучали гипнотизировать в спецшколе, перед заброской провели переподготовку на Базе, а он был одним из лучших оперативников здешнего рукава Галактики.

Парализованный страхом, уронивший голову на баранку парень дернулся, будто от удара, встрепенулся, хотел было обернуться, потом, как-то жутко скрипнув зубами, выжал сцепление... Беззащитная его спина вызывала жалость, почти боль... Пули ударили, дырявя запаску и заднюю стенку кабины, щепля деревянную обшивку, и вышли через лобовое стекло, разукрасив его дырами и причудливыми трещинами.

– А-а-а-а-а-а!!! – Крик рвался из глотки корреспондента – так кричат бойцы, бегущие в штыковую атаку.

Бог миловал – здешний, злой бог. Не попали. Уцелел и Бастан, который согнулся в три погибели. Скрывшись в облаке пыли, "газик" вскоре вышел из-под обстрела (помогла еще одна скала) и понесся дальше – к следующему повороту, последнему перед съездом в долину.

– Гони! Гони! – понукал Бастан, с каждым мгновением ощущая, как возвращаются силы, – регенератор делал свое дело. Еще совсем немного – хотя бы вот этот виток миновать – и порядок...

Бастан сознательно отдавал на заклание этого недавно начавшего жить, казавшегося там, на кордоне, таким веселым, жизнерадостным, полным сил землянина. Чувствовал себя последней сволочью, но ведь отдавал же...

Вертолет вылетел из-за горы и начал быстро снижаться. Рокот винта заглушил все другие звуки и давил на уши, на мозг, приковывая к себе и мысли, и чувства. Он заставлял понять наконец, что все кончено, все впустую. Безнадежно...

Вертолет дал ракетный залп. Первый НУРС ударил в скалу впереди "газика", второй – чуть ниже полотна дороги, в горный склон. Вилка. От этих взрывов машину подбросило, едва не перевернув, выбило лобовое стекло. Она крутанулась, сшибая ограждение, ее протащило юзом, грозя скинуть в пропасть.

Прижимаясь к каменной стене, "газик" продолжал двигаться вперед. За рулем теперь сидел Бастан. Он в одно мгновение перебрался на переднее сиденье, с трудом отодвинул впавшего в шок корреспондента.

Бастан увидел, что вертолет идет на второй заход, затормозил, выждал, когда пилот уже не сможет остановить потянувшиеся к кнопкам пальцы (сейчас Бастан мог ощущать каждое движение летчиков), и резко дал задний ход.

Ракеты ударили мимо, обрушив часть дорожного полотна. Серпантин затянуло дымом и гарью. Больше НУРСов на вертолете не осталось. Теперь работать мог лишь крупнокалиберный пулемет, но и его хватит, чтоб сделать из машины ситечко.

"Газик" снова помчался вперед, подскакивая на выбоинах от осколков ракет, и, встав на два колеса, обошел дырищу в дороге. Выстрелов не было. Нет, Бастан не наводил на пулемет порчу – просто перекосило ленту.

Вертолет преследовал машину, подняв пыльное облако и лишая беглецов видимости. Корреспондент наверняка сорвался бы в пропасть, веди он "газик". Но Бастан включил глазной интроскоп и мысленно посмеялся над летчиками. Он еще в состоянии был смеяться...

Но вот стрелок-радист наконец-то привел пулемет в порядок. Руки его дрожали – старший лейтенант прекрасно понимал, что будет с экипажем, провали он задание. Пронзительный взгляд командира иссверлил ему лопатки.

Бастан почувствовал – сейчас начнется, и остановил машину. Теперь удирать было глупо. Он вылез на дорогу, нацелился на приближающийся вертолет, на его кабину, на его пилота. Он должен был почувствовать себя им, слиться, ощутить в руках штурвал, увидеть себя самого и "газик" со стороны в качестве мишени. Совместить все это в сознании и в то же время не потерять контроль над собой, не раствориться в чужом восприятии. И сделать это нужно было в какие-то доли секунды.

Проверяя тесноту контакта, Бастан двинул правой рукой, вертолет дернулся, рыскнул влево. Есть!.. Пока пилот ничего не понял, не почувствовал захватившей его враждебной воли, Бастан резким движением бросил машину в пике. Пулемет заработал – стрелок просто въехал грудью в гашетки, – выбил длинную бессмысленную очередь, размашистой гиперболой простучавшую склон. А потом... потом вертолет врезался в гору, породив стремительно пухнущий багровый шар, и, разваливаясь на куски, со скрежетом и ревом покатился, ссыпаясь вниз по склону и раздаривая горящие обломки. Множественное эхо взрыва неслось со всех сторон, будто аукаясь со смертью.

Бастан сидел на подножке "газика", умываясь потом. Ледяные капли выступили по всему телу. У него не было ни джоуля энергии: поединок с пилотом выпил весь остаток-Парень зашевелился на переднем сиденье, закряхтел, вылез наружу, поглядел на дымящийся след прокатившегося по склону вертолета, вздохнул судорожно, пытаясь проглотить застрявший в горле комок.

– На съезде в долину нас будет ждать засада. Надо бросить машину и уходить пешком, – негромко произнес Бастан.

Его уверенный тон не оставлял за Николаем Илгазовым права на какие бы то ни было сомнения, и уж тем более возражения, но нашла коса на камень.

– Я никуда не пойду. Я сдаюсь властям, – прошептал корреспондент и яростно замотал головой, словно старался отогнать кошмарное видение. Но оно не собиралось исчезать. Вертолет действительно врезался в гору и сгорел.

– Хочешь повторить судьбу отца? – спокойно осведомился Бастан.

Он знал, что наносит удар ниже пояса. Удар, запрещенный по всем статьям, ибо он беззастенчиво прочитал самую отчетливую мысль Илгазова.

– Все равно от них не спрячешься... Никуда нам не уйти, – пробормотал Коля, снова залезая в кабину. – Вы уничтожили меня. Сломали всю жизнь. Я теперь конченый человек...

– Это так, – произнес Бастан и поднялся на ноги, ухватившись за дверцу "газика". Он накапливал силы, необходимые для бегства. – Но возможны и другие варианты. Мы могли бы провалить Эксперимент...

– Что?! Что вы сказали?! – крикнул Коля. Солнце по-прежнему палило, переливаясь в бело-голубом расплаве небес. Было невозможно, безумно тихо.

– Есть шанс. У нас с вами, – веско сказал Бастан. – Вы бы хотели этого? Скажите честно! Жизнь сломана в любом случае. Чуда не будет: вашу машину опознали и оправдаться невозможно.

– Вы кто? – вдруг спросил Илгазов, посмотрев Бастану прямо в глаза.

– Я – наблюдатель Миротворцев, – невозмутимо ответил тот, чувствуя, что уже способен бежать. – Если вы – со мной, то сваливаем. Самое время.

– Я... с вами, – с трудом выдавил из себя Коля. Лицо его посерело.

8

Все постояльцы гостиницы "Москва" были выселены, а здание целиком и полностью передали под официальную резиденцию Генеральной проверки Галактической Лиги Миротворцев.

Генеральный контролер Ха-буа-буи сразу приказал начальнику контрразведки Второколенному тщательно проверить помещения на предмет "клопов" и "жучков", просканировать телефоны, телевизоры и радиоприемники, на окна установить компенсаторы колебаний, а персонал гостиницы по специальной договоренности с Мещаниновым заменить на собственную обслугу.

И лишь когда все это было сделано, Генеральный контролер решился переговорить с давным-давно ожидающим аудиенции бывшим Постпредом Хай-би-бо. Разговор шел тет-а-тет. Ха-буа-буи не пригласил участвовать в нем даже начальника контрразведки. Нельзя выносить сор из избы.

Генеральный контролер прекрасно знал, что в последние годы официальные рапорты о положении на Земле превратились в стандартный набор победных реляций и умилительных отчетов о личных встречах с "населением". Он получал по каналам разведки сугубо конфиденциальную информацию, что Постпред не вылезает с приемов в Миссии, в Большом Кремлевском дворце, в МИДе, Минюсте и так далее; что в МГБ умудрились найти его слабое место и крючок оказался предельно примитивен: мадера с "корабликом", та самая, что так любил небезызвестный Гришка Распутин.

Но Ха-буа-буи не позволял себе поверить донесениям разведки, столь ужасным, а потому совершенно невозможным все это казалось. Иначе пришлось бы встать на позицию Сластева, который считал, что Сталин и Берия вертят Миротворцами как хотят, обманывают их, будто малых детей. Нет уж! Космосе спаси!..

Вопреки всему Ха-буа-буи надеялся, что Хай-би-бо не безнадежен и тут не обошлось без происков недоброжелателей, пытающихся опорочить цивилизацию асвенситов в глазах Коллегии.

– Ты что творишь, Бо? – Генеральный задал вопрос в лоб. Третьим именем называли друг друга только близкие друзья. – Совсем разума лишился?

Хай-би-бо поднял на однокашника воспаленные, слезящиеся глаза и вдруг заплакал. Генеральный контролер изумился и не сразу сообразил, что на самом деле Постпред смеется.

– Ты что?! – Ха-буа-буи охватила ярость. – Издеваешься надо мной?!

– Выпить дай, – уже задыхаясь от хохота, попросил Хай-би-бо. – А то ничего не получится... – Постпреда била дрожь, вот-вот могли начаться корчи.

Генеральный контролер поморщился, но все же вызвал стюарда и приказал принести в кабинет бутылку мадеры. Хай-би-бо не тронул предложенный стакан и выдул пол-литра из горла. Бледное его лицо тут же порозовело, глаза заблестели. Он вытянул перед собой руки, будто проверяя, не трясутся ли, и наконец произнес:

– Ну давай... кончай со мной, Буи. Смелее. Не бойся – я готов... Голос его был почти умиротворенным и уж никак не взволнованным.

Ха-буа-буи вдруг понял, что ничего у бывшего коллеги не хочет спрашивать. Бессмысленно делать ему выволочку, клеймить позором, испепелять гневом.

– Я завтра же отправлю тебя на станцию. Пройдешь психокоррекцию, а потом на Базе подлечишься как следует. Все. Свободен.

Генеральный контролер чувствовал омерзение, смешанное с жалостью. Он поднялся на ноги, ожидая, когда Хай-би-бо уберется с глаз долой.

– Жаль мне тебя, Буи, – неожиданно произнес Постпред, не спешивший вставать с места. – Голову сломаешь на Четвертой. Как пить дать... Я-то уже списан со счетов. А ты ведь шел в гору...

На улице надсаживалась толпа: "Стал-лин и Бер-рия!.> Ха-буа-буи время от времени подходил к окну – это зрелище никак не давало покоя. "Почему они беснуются? Штатные демонстранты? Или что-то вроде психотического опьянения? Заставить вот так любить власть предержащих невозможно. Фальшь неизбежно прорвалась бы на некоторых лицах, заметен был бы автоматизм движений, заученность мимики... Но ничего этого нет".

Плотные тюлевые занавеси полностью скрывали Контролеров, зато им улица была видна прекрасно. Час за часом продолжалось скандирование. Народ внизу не уставал, впрочем, демонстранты постепенно и незаметно сменялись.

Ну, пора на выход. Программа насыщенная – не так-то просто все успеть. Тем более что за спиной бессонная ночь.

Рядовые Контролеры понуро потянулись к лифту вслед за начальством. После вчерашнего застолья многие были не в форме.

Охрана в штатском встретила их в холле, у выхода в город. Она была профессионально неназойлива, но неотвязна. Кортеж роскошных "членовозов" в сопровождении эскорта одетых в парадную форму – надраенные сапоги, белые лайковые перчатки, белые с красными звездами шлемы – мотоциклистов ждал делегацию у дверей гостиницы.

Толпа бодро приветствовала Высоких гостей. Гости помахали в ответ и быстренько залезли на мягкие сиденья, дружно хлопая дверцами. Курс – ВДНХ. Советскому Союзу есть чем гордиться. Страна должна отчитаться перед Миротворцами за одиннадцать лет созидательного труда под мудрым, чутким... и прочая, прочая руководством Великого Вождя, возможным лишь благодаря Его Величеству Эксперименту.

На столичных улицах вдоль проезжей части стояли машущие флажками школьники, студенты, рабочие и гэбисты. Ха-буа-буи прятался за поляризованными стеклами головной машины. Под взглядами толпы он чувствовал себя неуютно – словно на чужом празднике или когда тебе раздают авансы, а ты понимаешь, что вряд ли что-нибудь дашь взамен.

Слова Хай-би-бо не давали ему покоя всю дорогу. "Голову сломаешь на Четвертой. Как пить дать..." Будто сам Генеральный контролер этого не знает!..

Парадная колоннада ВДНХ была увешана приветственными транспарантами, еловыми ветвями и гирляндами малоприметных в солнечном свете лампочек. Играла музыка – не какая-нибудь магнитофонная запись, а настоящий большой оркестр. Звучала ламбада. "Стал-лин..." Впрочем, можно вставить любые другие слова. Главное здесь – мелодия. Та-а-ра-ра-рара... Жизнеутверждающая, но уже успевшая набить оскомину. Кое у кого до рвоты. У Охр-рхО, например.

Зазывно мигали огромные цифры 44 – по числу лет Эксперимента. Золотились, серебрились или хрустально сверкали в лучах солнца купола павильонов. Большой фонтан, специально обновленный к приезду Контролеров, был великолепен. В его тридцатиметро-вой струе, как в богемском стекле, играла волшебной красоты радуга.

Директор выставки, от волнения покрывшийся красными пятнами, вместе с пятнадцатью девушками в национальных костюмах встречал Высоких гостей хлебом-солью. Потом к Контролерам подвели северных оленей, запряженных в небольшие удобные тележки. И вот кавалькада тронулась в путь.

Центральным в экспозиции выставки был, конечно же, павильон "Космос". Успехи сталинской космонавтики поистине ошеломляющи. Начатое всего лишь одиннадцать лет назад одновременное освоение Луны, Марса и Венеры шло полным ходом. Вокруг Земли вращались тысячи спутников (в основном военных). Ракеты с грузами для орбитальных и планетных станций стартовали чуть ли не каждую неделю.

Достижения робототехники оказались столь впечатляющими, что Ха-буа-буи не верил своим глазам. В Третью Проверку ничего подобного и представить было нельзя. Ведь еще недавно кибернетика считалась лженаукой и "продажной девкой империализма". А теперь роботы подметали полы, вдевали нитку в иголку, собирали сложнейшие БИСы, писали оратории и даже играли в футбол. Правда, в массовом масштабе, как сообщала разведка Лиги, в СССР предпочитали использовать обычные механизмы. По-прежнему в почете был и ручной труд. Роботов применяли в основном в военной сфере...

Сопровождающий Контролеров товарищ Мещанинов внимательно следил за реакцией Высоких гостей и, когда интерес к рассказам экскурсоводов начинал угасать, тотчас обрывал их и вел процессию дальше.

Мероприятие было тщательно продумано, и все же не обошлось без инцидента: в павильоне "Сельское хозяйство" знаменитая лысенковская чудо-пшеница, наученная самостоятельно защищаться от сорняков и вредителей, вдруг пребольно отхлестала по рукам Ха-буа-буи, который попытался потрогать один из ее колосков. Понятно почему: асвенситы, как известно, развились в разумный вид из гигантских насекомых, и проницательное растение сразу же распознало в посетителе своего смертельного врага,

Мещанинов извинился за случившееся и выразил уверенность, что в будущем подобное не повторится. Ха-буа-буи в свою очередь заявил, что сам виноват, и попросил прощения за причиненное беспокойство. У директора ВДНХ тем не менее начался сердечный приступ, очень расстроивший Высоких гостей. Но потом бывшего директора с помощью Контролеров привели в норму и экскурсия пошла своим чередом...