Текст книги "Магнетизерка"
Автор книги: Леонид Девятых
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Леонид Девятых
Магнетизерка
Глава первая
Положение обязывает. – Абцуг, лоб и соник. – «Ваша дама убита!» – Судари, держитесь подальше от неудачников. – Сходили ли туда, куда их послал ротмистр Нелидов, антиквариус Иван Моисеевич Христенек и белесый лапландец? – Отцовы думки. – «И разделились Небо и Земь надвое…» – Тайник с «Петицей». – Что, жжется? – Извольте, пожалуйста, расписочку!
На Руси положение завсегда обязывает.
Крестьянину надлежит ходить в пестрядинной рубахе и портах, кланяться барину, держа кукиш в кармане, воровать лес в господских угодиях и сморкаться через ноздрю. А коли вырядишься ты в чесучовую поддевку, смазные сапоги да сменишь шлык на фетровую шляпу или, того чище, на треугол, то ты – дворовый человек или, бери выше, посадский, то есть уже не деревенский, но и не городской еще, а так, ни то ни се. Сие плохо, потому как каженный чин свою форму иметь должон и особенный манер, токмо ему одному свойственный.
Сословие мещанское, вышедшее из людей посадских, – люди вольные. И есть сословие сие срединная прослойка меж крестьянством и дворянами. Одеваются мещане чище крестьян и манеры имеют, потому что живут в городу; из них, по большей части, состоит мелкая чиновная сошка. Не гнушаются они и торговлишкой, хотя в гильдейном купечестве их немного, ибо не в купцы мещане устремляют свои мечтательные взоры, но в сословие дворянское. Последнее же есть соль земли, именуемой Россиею. Дворяне служат либо по гражданской части, либо по военной и добраться могут до чинов отнюдь не малых. Это люди грамотные, во многих искусствах и науках разбирающиеся и паче всего блюдущие уставы, честь и приличия, принятые только в их обществе.
Дворяне военные – категория особая, почитаемая более всего, а гвардия среди них есть самый шик, особливо кавалергарды и кирасиры – личный императорский конвой. Этим должно раздумывать мало, сомневаться редко, действовать решительно и смело и вести себя от других отлично. То есть разъезжать только на лихачах или держать личный выезд, проживать в бельэтажах, в театре иметь собственную ложу или первые места в партере, пить вино, иметь известные сношения с женщинами, как можно более числом, посещать собрания и непременно играть в карты в Английском клубе. Ибо ежели ты не играешь в банк или фараон, то какой из тебя гвардейский офицер? Положение обязывает.
Ротмистр Его Величества лейб-гвардии Кирасирского полка Андрей Борисович Нелидов по складу и наружности полностью соответствовал занимаемому им положению. Был он белокур и голубоглаз, росту двух аршин и десяти вершков, и сначала делал, а потом думал. Вот и второго марта восемьсот первого года вместо того, чтобы поразмышлять, садиться ли ему за карточный стол с господином Огниво-Бурковским или погодить, он вошел в азарт и ухнул в фараон годовое родительское содержание в тридцать пять тысяч рубликов. Знал ведь, что Михал Михалыч Огниво-Бурковский – известный в обеих столицах игрок, весьма искусный и везучий, подвизавшийся на сем поприще уже третий десяток лет! Ходила даже молва, что Огниво-Бурковский крайне ловко шельмует. Но Андрей Борисович в силу своего природного характера не дал себе труда принять во внимание сие обстоятельство, ведь за руку его противника никто не ловил, а посему слух сей можно было счесть совершенно ненадежным.
И теперь Нелидов, белый как мел, хмурился и ерзал в кресле, а расписки на тридцать пять тысяч аккуратной стопкой лежали напротив, у локтя Огниво-Бурковского. На нем был надет фиолетовый фрак, из-под коего выглядывали два жилета – бархатный цветом а-ля Лавальер, расшитый золотистыми звездочками, и белый пикейный. Жилеты, считавшиеся в то время одеждой революционной, а также низкие, с отворотами, сапоги входили в противоречие аж пяти параграфам императорского уложения о ношении статской одежды! И, словно в пику Нелидову, Михал Михалыч был румян и весел.
– Я хочу отыграться, – мрачно произнес Нелидов.
– Но у вас более нечего ставить на кон, – резонно заметил Огниво-Бурковский.
– Я надеюсь, вы, сударь, поверите мне в долг, – без всякой вопросительной интонации проговорил Андрей Борисович. – Клянусь честью, что я…
Говорок зрителей за спинами игроков смолк. Все знали, что Михал Михалыч не играет в ничем не обеспеченный долг, и ждали его решительного «нет».
– Если вы проиграетесь, то будете должны мне семьдесят тысяч, – вдруг заявил он.
– Согласен, – ответил Нелидов. – А если выиграю я, мы квиты.
Михал Михалыч будто поразмыслил некоторое время, а затем коротко бросил:
– Идет.
Принесли две новые колоды карт. Понтировал Огниво-Бурковский. Перемешав свою колоду, он вынул из нее короля и положил рубашкой кверху.
– Прошу, – протянул ему свою колоду Нелидов.
Михал Михалыч снял колоду банкомета, и игра пошла.
Первый абцуг прошел мимо: лоб и соник не совпали с картой Огниво-Бурковского.
Он положил себе новую карту – четверку. У Нелидова лоб – валет, соник – семерка. Опять мимо. После третьего пустого абцуга вокруг стола, где шла игра, стояла такая тишина, каковую обычно называют гробовой.
На четвертом абцуге у ротмистра Нелидова задрожали руки. Михал Михалыч казался внешне спокойным, но по испарине на верхней губе можно было догадаться, что и ему эта талия дается весьма непросто.
На шестой абцуг Огниво-Бурковский выбирал карту очень долго. Сомневался между девяткой и королем. Все же выбрал короля. И правильно сделал, ибо Андрей Борисович открыл лоб – девятку пик. Направо выпала двойка.
Нелидов выдохнул и велел принести себе еще вина. Выпил, затем глухо произнес:
– Ваше слово.
На этот раз Огниво-Бурковский сомневался между восьмеркой и дамой. Что он выбрал, не увидел никто. Положил карту и спокойно взглянул на Нелидова.
Андрей Борисович открыл лоб – восьмерка! Но Бурковский лишь чуть заметно усмехнулся. Лоб в руках банкомета пополз вправо. Показалась масть – черви, а затем карта доползла до половины. Дама!
– Ваша дама убита! – хрипло произнес Огниво-Бурковский.
Он открыл свою карту – дама пик. Все, кто стояли вокруг стола, дружно в один голос ухнули. Шутка ли! Выигрыш в семьдесят тысяч даже для Огниво-Бурковского весьма велик. На ротмистра Нелидова старались не смотреть: неудача – болезнь, милостивые государи, заразительная, можно подхватить, как инфлюэнцу от легкого чиха, даже если просто находиться рядом. А посему от неудачников надобно держаться подале.
– Надеюсь, вам хватит времени до завтрашней ночи, чтобы рассчитаться со мной? – с некоторой долей участия спросил Огниво-Бурковский. – Я буду здесь, в клобе.
Нелидов молчал, на нем лица не было.
– Ну, вот и славно, – улыбнулся Михал Михалыч и, поднявшись, вышел из-за стола. Хотя инфлюэнца картежных неудач вряд ли могла заразить его.
* * *
Слава богу, в кармане шинели нашлось серебро.
– На Садовую, дом Нелидова, – буркнул Андрей Борисович лихачу и уже занес ногу, дабы усесться в коляску, как вдруг возле него материализовалась небольшая тучная фигура, похожая на крупного жука. Даже в блеклом свете масляного фонаря над парадной Английского клуба видно было, что он одет в черное.
– Да-с, беда-а, – участливо промолвил «жук», пытаясь заглянуть в глаза Нелидову.
– Что вам угодно? – с раздражением отозвался Андрей Борисович, усаживаясь в коляску.
– Семьдесят тысяч! – продолжал сокрушаться незнакомец. – Где же их взять? Ваш батюшка при всем желании не сможет вам помочь, да и занять такую сумму за столь короткий срок вам вряд ли удастся.
– Пошел! – ткнул кулаком в спину вознице Нелидов.
– Погодите, господин ротмистр, я хочу сделать вам одно предложение, – заторопился «жук».
– Трогай! – рявкнул Нелидов, и коляска двинулась. Странный господин вначале пошел, а затем побежал следом.
– Я могу достать для вас деньги!
– Что?
– Я могу достать деньги, – с трудом переводя дух, повторил человек-«жук». Похоже, бежать за коляской ему было крайне затруднительно.
– Под сумасшедшие проценты, да? – желчно спросил Андрей. – Чтобы весь остатний век я был у вас в долгу?
– Боже упаси! Вовсе нет. Да остановитесь наконец! – почти взмолился он, тяжело дыша.
Нелидов окликнул возницу. И покуда «жук» шел к коляске, Андрей Борисович сверлил его тяжелым взглядом.
– Уф, – отдуваясь, произнес черный человечек, дойдя до коляски. – Одышка, знаете ли, и вообще, возраст…
– Вы кто такой? – резко спросил Нелидов.
– Ах, да, я не представился, – как бы спохватился «жук». – Прошу прощения. Антиквариус Иван Моисеевич Христенек. Да-с. Мой магазейн на Большой Морской улице в доме Гунаропуло. Там, стало быть, и проживаю, господин рот…
– Что вы говорили насчет денег? – прервал его Андрей Борисович.
– Я могу вам помочь.
– Каким образом?
– В собрании вашего отца есть книга. В старинном кожаном переплете. Толщиной с тетрадь. «Петица». Вы, верно, знаете?
Нелидов молчал.
– Нам нужна эта книжица.
– Кому это «нам»?
– Мне. И я готов купить ее.
– Отец не торгует книгами, – твердо сказал Нелидов. – И он никогда не продаст ни одну из них даже за семьдесят тысяч.
– Мы… Я готов дать за нее восемьдесят.
– И за восемьдесят тоже, – отрезал Нелидов. – Больше вы ничего не имеете мне предложить?
– Но вы можете сами взять ее, – скороговоркой, глядя в сторону, забормотал антиквариус. – А я дам за нее… восемьдесят пять, нет, девяносто тысяч. Батюшка ваш, конечно, будет недоволен, но зато вы сможете вернуть долг.
– Что?! – взревел ротмистр Нелидов, и Христенек лишь сморгнул, когда перед самым его носом рассек воздух палаш, похожий на средневековый меч. – Как ты смеешь делать мне подобные предложения, гнусный торгаш? А не пойти ли тебе на хер?
Последнее слово заглушил грохот копыт взявших с места лошадей. Но Иван Моисеевич расслышал его хорошо, ибо сказано оно было весьма выразительно и громко.
* * *
Поразительно, но все петербургские ростовщики, которых знал или о коих слышал Нелидов, отказали ему в одолжении денег.
– Денег в наличии нет, – твердили заимодавцы, избегая встретиться с ним взглядом. – Зайдите через недельку.
Андрей едва не взорвался, когда очередной ростовщик, разведя беспомощно руками, произнес ненавистную фразу:
– Простите, господин ротмистр, но в настоящий момент я не располагаю даже самой незначительной суммой, чтобы выручить вас. Все, буквально все роздал по рукам. И никто, положительно никто не торопится отдавать. Зайдите денька через два-три.
Весь день прошел в поисках денег, и только к вечеру в одном из ломбардов некий медлительный лапландец согласился ссудить Нелидову на месяц десять тысяч под рост в сорок процентов, в ответ на что был послан туда же, куда до того ротмистр предложил сходить антиквариусу Христенеку. Лапландец долго хлопал белесыми ресницами и понял наконец, куда ему надлежит идти, когда Нелидова уже и след простыл.
Оставались еще сослуживцы и приятели, но семьдесят тысяч были слишком большой суммой, даже если занимать ее частями. Словом, выхода не было, кроме того чтобы идти к отцу и просить помощи у него.
Андрей Борисович вернулся из офицерского собрания, где отобедал, и прямиком отправился в кабинет отца. Борис Андреевич, как обычно в это время, сидел за столом и что-то писал. Оторвавшись на мгновение от бумаг, он кивнул в знак приветствия сыну, как бы говоря: «Присаживайся и немного подожди, я сейчас освобожусь», и вновь погрузился в работу. Через четверть часа он наконец поднял голову и откинулся на спинку кресла.
– Ты что такой смурый? – спросил он, заметив мрачное выражение лица Андрея. – Случилось что?
– Я… – замялся Нелидов-младший и умолк, не зная, с чего начать.
Борис Андреевич некоторое время пристально и серьезно разглядывал сына, будто продолжая что-то обдумывать и решая какую-то важную проблему. Затем он как будто решился:
– Андрей, я давно хотел поговорить с тобой.
– Извольте, – беспомощно согласился тот.
– Прошу выслушать меня крайне внимательно и серьезно. Я – Хранитель, – четко выговаривая слова, произнес Борис Андреевич. – Хранителями были и твой дед, и твой прадед, и зачинатель нашего рода Нелид Светоярович, и пращур наш Ермила Велеславович. Именно он и Боян, что был сыном Буса Белояра, являлись первыми Хранителями Слова, Веры и Знаний и волхвами земель русских еще во времена Бусовы. С тех самых заповедных времен кто-нибудь из рода Нелидовых является Хранителем. А сам Ермила Велеславович был внуком Вещего Велеса, третьего демиурга. Тогда боги еще жили среди людей.
Борис Андреевич на мгновение умолк, на лице появилось строгое и торжественное выражение, и он продолжил:
– И разделились Небо и Земь надвое, ибо Сварог-Отец так изволил, Перун-Громовержец дал Силу, а Велес Вещий изрек Слово. И стало по Воле Сварога все сущее, Силою Перуна укрепилось, Словом же Велеса объявилось. И услышали то Слово боги и духи, небо, воды и твердь земная; услышали камни и рощения, люди и звери. И обрело Слово то форму, и тако глаголили язык и языцы, и стало Слово словами.
Старший Нелидов сделал небольшую паузу, переводя дух.
– Было же то Слово Имя паче всех имен и имяречий, но и оные, что следом за Словом шли, силу несли немалую. После забылись имена первые, силу свою растеряли, лишь самую малость сохранили. И сплел тогда Велес из слов вещие наузы, песни и сказы, речущие о Забытом, и вразумил своих внуков, боянов, волхвов и скоморохов прозреть за словами Слово, а за именами – Имя, дабы вспомнить Забытое, и сохранить его, и донести до людей его Свет. Всего, естественно, я сказать тебе не смогу. Пока, – со значением посмотрел Борис Андреевич на сына, – но когда ты обретешь Завет, ты узнаешь все.
– Отец, – с трудом дождавшись окончания сего странного монолога, произнес Андрей. Подобного рода речи он слышал уже не раз, но сию минуту, когда его занимали совершенно иные материи, они вызвали у него лишь досаду и раздражение. Нашел время вещать про пращуров и их заветы, когда тут долг чести!
– Я крупно проигрался, – единым махом выпалил Андрей.
– Опять? Сколько на сей раз? – нахмурился Нелидов-старший.
– Все свое содержание до конца года и еще тридцать пять тысяч.
– Ты с ума сошел! Семьдесят тысяч!
– Да, и я вас прошу…
– У меня сейчас нет и десятой доли от этой суммы, – поднялся из-за стола Борис Андреевич. – Ты мужчина, так что ищи выход сам, дружок. Залезай в долги, можешь продать мой выезд, я все равно никуда уж не езжу, наконец, кинься в ножки своему полковому командиру. И ежели твое пристрастие к карточным забавам заставит тебя страдать, может, это послужит для тебя хорошим уроком, и в следующий раз ты вначале подумаешь перед тем, как сесть за игорный стол.
– Вы отказываете мне в помощи? Вы, мой родной отец? – вспыхнул Андрей.
– Называй это, как хочешь. Да и нет у меня наличных денег!
– Но у вас есть большая коллекция древностей. Можно что-нибудь из этого заложить, продать!
– Продать? Заложить? – мало не задохнулся в негодовании Борис Андреевич. – Отдать в чужие руки или руки закладчика рукописи и книги, которые хранили и берегли пуще живота своего дед и прадед? И которые добыли и сохранили ценою собственных жизней твои далекие предки? Да знаешь ли ты, что это значит? Это значит оболгать и сделать бесполезными их жизни, наплевать на память о них! И это после того, что я тебе рассказал?! Впрочем, – Борис Андреевич как-то странно взглянул на сына, – у тебя, верно, имеется иное мнение. Вы, молодые, завсегда все лучше знаете и на все вопросы у вас готов ответ. Вопросы, ответов не имеющие, появляются с годами. – Нелидов-старший немного помолчал. Потом спросил: – Что же ты хочешь продать?
– Ну, хотя бы «Петицу».
– Что?! – вперил в сына пылающий взор Нелидов. – Да ты знаешь, кем может стать человек, прочитавший ее? Какими силами он сможет обладать?! Книга сия заповедная и вещая! А ты… Долой с глаз моих!
Борис Андреевич замолчал и бухнулся в кресло. На сына не смотрел и, кажется, не заметил даже, как он вышел. О том, чтобы посвящать его в Тайну и делать Хранителем, покуда не могло быть и речи. А он-то думал, что пришло время!
* * *
Андрей очнулся и огляделся, увидел пистолет со взведенным курком, перевел взгляд на початую бутылку рейнвейна. Он сидел за столом в своем кабинете, за которым и уснул. В голове стояла муть, как бывает, когда забудешься спьяну кратким сном, а потом вдруг проснешься, охваченный мрачными мыслями и ощущением гнетущей безысходности. Андрей вспомнил, как его выбранил и выгнал из кабинета отец.
Внизу, в гостиной, напольные часы пробили половину первого пополуночи. Андрей тяжело вздохнул и налил полный чайный стакан рейнвейна. Выпил залпом, набил трубку. О том, что его ждет, если он не отдаст этой ночью долг, старался не думать. Но не думать не мог.
Ежели он не найдет денег, в Английском клубе тотчас об этом узнают. Завсегдатаи наверняка уже заключили на него пари. Утром станет известно в полку, с ним тотчас перестанут здороваться, а суд чести полкового офицерского собрания обяжет его подать в отставку. И прощай, гвардия! В лучшем случае он сможет перевестись в армейский полк поручиком, но от бесчестия не скрыться и там!
Нелидов перевел взгляд на пистолет.
Вот что разом может решить все проблемы! Ведь это только кажется, что положение безвыходно. Выход есть! И заключается он в том, что коли нельзя поправить и сделать лучше, то всегда имеется возможность сделать хуже. Себе, другим, всем…
Он взял пистолет в руки и повернул дулом к лицу. Крупнокалиберный тяжелый «кухенрейтер» смотрел на него своим единственным темным зрачком. Спустить курок – и все.
– Застрелился, – скажут про него, – не смог отдать долг. Честный малый. Но такой молодой!
«Молодой!» Именно! Ему всего двадцать четыре года!
Андрей медленно положил «кухенрейтер» на стол, долил из бутылки вина, залпом выпил. Затем поднялся и, стараясь ступать как можно бесшумнее, вышел из комнаты.
Дверь в кабинет отца открылась без обычного скрипа. Андрей зажег шандал, стоящий на рабочем столе, и пододвинул его поближе к массивному креслу из орехового дерева. Затем сел в него и, взявшись за правый набалдашник в форме головы медведя, коими заканчивались подлокотники кресла, нажал на него и резко повернул по часовой стрелке. В подлокотнике что-то щелкнуло, и его верхняя часть отъехала вбок, обнажив углубление. Сей тайник Андрей обнаружил еще в детстве, когда, снедаемый любопытством, тайно проник в кабинет отца и проделал с головой медведя те же действия, что – он видел это однажды – проделывал отец. Тогда-то он и увидел книжицу в старинном кожаном переплете с нарисованной птицей с человечьим лицом, сидящей на дереве, растущем корнями вверх. Она называлась:
П Е Т I Ц А.
Книга была на месте. Андрей достал ее из тайника, закрыл его и, воровато оглядевшись, задул свечи.
* * *
Дворовый человек Христенека покорился только тогда, когда ротмистр Нелидов, выпив очередной полуштоф прямо из горлышка, слегка съездил его по уху, после чего лакей, отлетев сажени на полторы от ротмистра, положительно капитулировал.
Андрей Борисович, гремя ботфортами по доскам лестничного пролета и нимало не стесняясь сим обстоятельством в столь поздний для визита час, поднялся на второй этаж и вошел в гостиную. Прошел по персидским коврам, утопая в них по щиколотку, пнул носком сапога двери и вошел в спальню. Антиквариус уже проснулся и встретил Нелидова наведенным на него дуэльным испанским пистолетом.
– А, это вы, – выдохнув, произнес Христенек и опустил пистолет. Однако в глазах его светилась тревога.
– Именно, – вызывающе произнес Нелидов и, оглядевшись, плюхнулся в ближайшее кресло, грустно застонавшее под его тяжестью. – Деньги давайте, сударь!
– Вы принесли книгу?! – вскинулся антиквариус, и в его крохотных черных глазках вспыхнули багровые искорки. А может, это огонь единственной свечи от ночника отразился в его глазах.
– П-принес, – ответил с пьяной запинкой Андрей и похлопал себя по груди. – Несите деньги.
– Покажите, – поднялся с постели Христенек, глядя затаив дыхание, как Нелидов неверными движениями доставал книгу из-под мундира.
– Во, видел? – покрутил он книжицей перед самым носом антиквариуса.
Христенек протянул руку к книге, дотронулся до нее и резко отдернул ладонь.
– Что, жжется? – усмехнулся Нелидов и вдруг, топнув, гаркнул: – Ну что, долго я буду ждать?
– Сию минуту, – быстро моргая, ответил антиквариус и выскользнул из спальни. В своей длинной белой рубахе и ночном колпаке он походил на привидение из иллюстраций к романам Симеона де Круи.
Вернулся он через минуту, держа в руках пухлую пачку денег.
– Вот, прошу. Ровно семьдесят тысяч.
– Сколько? – вскинул на него Нелидов взор, сверкнувший весьма недобро.
– Семьдесят, – промолвил антиквариус, пытаясь улыбнуться.
– Ты же давеча говорил: «Девяносто», – нахмурился ротмистр и стал угрожающе подниматься с кресла. – Шельмуешь, мерзавец!
– Что вы! – попятился от него Христенек. – Я забыл. Да! А теперь вспомнил! Я и правда обещался вам дать за книгу девяносто тысяч. Просто сейчас у меня денег в наличности более нет, но к вечеру я, сударь, непременно их достану и, конечно же, передам вам. Вы не верите мне?
– Не верю, – отрезал Андрей, однако снова опустился в кресло. – Потому что ты – шельма.
– А вот это вы зря, – обиженно протянул Христенек. – Я же понимаю, что у меня могут возникнуть в связи с вами разные неприятности.
– И возникнут! – заверил его Нелидов.
– Ну, вот видите? Мне неприятности ни к чему! Так что к вечеру или, крайний срок, завтра я предоставлю вам недостающую сумму. Дайте книгу.
Андрей, не сразу, протянул ему «Петицу».
– Положите, пожалуйста, на диванный столик возле вас, – словно действительно боясь обжечься о книгу, произнес антиквариус. – Благодарю. А теперь извольте, пожалуйста, расписочку.
– Какую еще расписочку? – недовольно спросил Нелидов.
– В том, что вы получили от меня за книгу «Петица» деньги. Девяносто тысяч. Так положено.
– Я получил семьдесят, – язвительно поправил его Андрей.
– Да боже мой, получите вы свои двадцать тысяч, – не допускающим сомнения тоном произнес Христенек. – А расписку напишем сейчас, чтобы вам два раза не писать. А ну как потом у вас желания не будет или времени? Человек вы занятой.
– Черт с тобой, – согласился Андрей. – Значит так: «Я, нижеподписавшийся Его Величества лейбгвардии Кирасирского полка ротмистр Нелидов, настоящим удостоверяю, что…» Как дальше-то?
* * *
В Английский клуб, место отдохновения мужских душ и тел от домашней рутины, а подчас и женской тирании, Нелидов приехал уже во втором часу пополуночи. Мельком взглянул в клубный журнал, увидел, что он весь испещрен записями пари на него, в коих чаще прочих фигурировала фамилия Огниво-Бурковского. Сей господин спорил едва ли не с десятком клубных завсегдатаев, что Нелидов отдаст карточный долг. Его пари в сумме составляли несколько тысяч рублей.
«А ведь он опять выиграл», – подумал Андрей и прошел в клуб. В полупустой библиотеке, как обычно, дремали с газетой в руках несколько генералов. В говорильне было накурено и велись дискуссии о сроках начала Индийской кампании, войне с Англией и предполагаемом разделе Турции. В малой и большой гостиных шла игра.
Михал Михалыча он нашел за одним из игральных столов.
– Прошу прощения, что прерываю игру, сударь, – громко произнес Нелидов и выложил на стол перед Огниво-Бурковским пачку денег. – Семьдесят тысяч, мой карточный долг. Извольте принять.
– Благодарю вас, господин ротмистр, – слегка привстав, вежливо произнес Огниво-Бурковский. – Я нисколько не сомневался в вашей исключительной порядочности.
Он полез в жилетный карман и достал расписки Нелидова.
– Вот, прошу.
Андрей принял их и порвал в мелкие клочки.
– Не желаете ли талию в банчок?
– Нет, благодарю, – покачал головой Нелидов и пошел в буфетную.
Клубные завсегдатаи посмотрели ему вслед с нескрываемым уважением.
И только взгляд Огниво-Бурковского был насмешлив и немного презрителен.
