Текст книги "Рембрандт должен умереть"

Автор книги: Леонид Бершидский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

У Флинка подгибаются ноги.

– Спасибо, учитель, – только и может он выдавить. Сияющий Бол обнимает его за плечи. «Ну что, моя очередь?» – шепчет он на ухо другу.

* * *

Отпустив Саскию и перевернувшись на спину – так он всегда засыпает, – Рембрандт чувствует, что сон пока не придет. С одной стороны, подмастерье выручил его: другой готовой картины в мастерской не было, и еще неизвестно, согласился бы Руффо ждать завершения той, другой «Бури» – он явно не хотел договариваться о доставке, а намерен был взять картину с собой. А ведь именно о таком заказчике Рембрандт мечтал: платит без промедления, интересуется не портретами, а историческими сценами, которые как раз и создают настоящую славу художнику. К тому же итальянец! А все настоящие мастера в наше время имеют покровителей или заказчиков вне своей страны, и, что бы ни случилось здесь, в Голландии, такие связи не дадут художнику пропасть.

Но…

Ведь это не его картина!

Вот пообещал он Флинку указать на ошибки, но, если быть с собой честным, это ему самому надо бы теперь кое-что поправить в незаконченной «Буре». Флинк написал более совершенную картину Рембрандта, чем сам Рембрандт. Выходит, мастер ван Рейн – хороший учитель, но не великий живописец? Иначе его не вышло бы так легко сымитировать, даже постигнув все технические секреты, которые он передал ученикам. Потому, собственно, и передал – опять-таки, если быть до конца честным, – что не опасался соперничества с их стороны. Был излишне самоуверен.

Хотя своего-то первого учителя, Якоба Сваненбюрха, Рембрандт перещеголял играючи, еще подростком. Сваненбюрх был одержим мыслями об аде, даже когда-то имел из-за своих адских сцен неприятности с инквизицией в Италии. Но славы из этих неприятностей не выросло. Рембрандт втайне посмеивался над Якобом.

Вот второй учитель, Питер Ластман, был настоящий мастер, хоть и слишком зависимый от итальянского канона. Когда он умер весной этого года, ученики непритворно плакали на похоронах. Рембрандт не может с уверенностью сказать, что превзошел и его, – но Ластман был одним из самых уважаемых живописцев в Голландии.

И вот этот мальчишка, Флинк, так легко бьет учителя его же собственным оружием!

Все-таки с портретной каторгой пора заканчивать и всерьез браться за работу. Он обленился с Саскией, погнался за деньгами, растерял навык. Надо наверстывать упущенное, а то скоро не только Флинк, но и тихоня Бол станет смеяться над ним, как он когда-то над Сваненбюрхом.

– Саске? – зовет Рембрандт тихонько.

– Мм, – сонно отзывается она. Саскию не мучат мысли о слишком ретивых подмастерьях.

– Что ты думаешь про Флинка?

– Он милый, – отвечает Саския, прижимаясь к мужу.

– Он сегодня преподал мне урок.

– Расскажи мне утром, у меня слипаются глаза, – просит Саския. Скоро Рембрандт слышит ее мерное дыхание. Да, утром надо будет решить, что делать с Флинком.

8. Парень с первой полосы

Нью-Йорк, 2012

Домофон вновь оживает через час после неудачной попытки Штарка пообщаться с дочерью. На вопрос Макса, кого это несет в такую рань, снизу интеллигентно, хоть и с акцентом, отвечают: «Я к мистеру Штарку». Видимо, знают, что, раз засветил номер, никуда уже не побежит. А от галериста Финкельштейна неприятностей не ожидают. Макс вопросительно смотрит на Ивана; тот кивает: мол, открывай, все нормально. Что за ним придут, ночью уже обсудили.

Иван с Максом обнимаются, Штарк влезает в пальто, поднимает вещи.

– Ну, ты не пропадай, – напутствует друга Финкельштейн. – Найдешь картины, позвони: такая история здесь – валюта, меня с ней весь Нью-Йорк будет ждать в гости.

Штарку не до дружеских насмешек. Он предвидит неприятную встречу с кожаным и на всякий случай прячет очки в карман пальто.

– Если найду, – говорит он, – первым делом у тебя их повесим. Вместо твоего канадца. Тогда к тебе сами все придут.

Дверь Макс и правда открывает старому знакомому Ивана, одетому так же, как в самолете из Москвы. Вид у кожаного помятый: вряд ли ему удалось поспать. Вежливо поздоровавшить с Максом, он протягивает руку за портпледом Ивана и выходит из квартиры – первым! Вот это прогресс!

Впрочем, спустившись на один пролет, кожаный разворачивается к Ивану, роняет портплед и коротко бьет Штарка под дых. «Ты меня понял, урод», – произносит он вполголоса. Вдруг его ботинки исчезают из поля зрения согнувшегося от боли Ивана. На лестнице раздается грохот, и, с трудом поднимая глаза, Штарк видит спину Тома Молинари: тот, уперев руки в бока, ждет признаков жизни от кожаного, скатившегося еще на один пролет и застывшего на лестничной площадке в позе эмбриона.

– Так я и знал, – почти стонет Иван. – Вы идиот, Молинари. Мы так не договаривались. Неужели не понятно, что теперь хрен вам, а не картины? Чем вы его ударили?

– Да просто врезал по морде, – отвечает психованный. – Я вообще-то не собирался, но мне не понравилось, как он тебя исподтишка.

Не удостаивая Молинари ответом, Иван спускается к поверженному федяевскому посланцу и осторожно трогает его за плечо.

– Эй, мужик… Блин, как хоть зовут-то тебя?

– С-сука, – тихонько произносит кожаный, стряхивая руку Штарка. И медленно поднимается на одно колено, с опаской поглядывая вверх. Молинари не торопясь спускается к нему. В руке у безмозглого макаронника пистолет.

«Только этого не хватало», – Штарк даже зажмуривается, до того все криво и не по плану.

– Да уберите же гребаную пушку, Молинари, долбанутый кретин! – по-русски Иван не матерится: отучился, когда понял, что мат девальвировался и ничего уже не добавляет к сказанному. Английский – другое дело: без мата на нем иной раз просто не строится фраза. Особенно если ради языковой практики смотришь боевики в оригинале. Молинари, однако, экспрессивные выражения Ивана совершенно не трогают.

– Как зовут? – Страховой сыщик адресуется к замершему на лестничной площадке кожаному. Тот молчит, смотрит с испугом и ненавистью.

– В общем, так, – не дождавшись ответа, резюмирует Молинари. – Сейчас мы выйдем из дома, сперва ты, потом мы с Иваном. Ты просигналишь своему другу в машине, что все в порядке. Сядешь на переднее сиденье, мы с Иваном – на заднее и мирно поедем, куда собирались. Понял? Не хочешь говорить – просто кивни.

У кожаного из угла рта стекает струйка крови. Он кивает.

Иван возвращается за сумкой и портпледом; спускаясь вслед за парочкой бандитов, русским и американским, он пытается на ходу сообразить, как вписать Молинари в дальнейший план. Как бы не пришлось и от него отрываться, с тоской думает Штарк.

День будет солнечным, в этой части города – совсем не городское весеннее утро. Дома из красного кирпича на солнышке выглядят приветливо, по-соседски. Кожаный, оглянувшись на оставшегося на пороге Молинари – пистолет у сыщика теперь в кармане, но его очертания хорошо видны, – направляется к черному «Форду», припаркованному напротив. Водитель опускает стекло и, выслушав короткий рассказ товарища, выразительно пожимает плечами. По крайней мере, Штарк поедет с ними.

В машине Иван демонстративно не разговаривает с Молинари. Впрочем, тот и сам не проявляет инициативы, сосредоточившись на затылке сидящего перед ним кожаного. Машина выруливает на мост Джорджа Вашингтона – похоже, поедем так до самого Бостона, понимает Штарк, которому уже приходилось проделывать этот путь на машине: как-то раз он ради развлечения поехал на гарвардскую инвестиционную конференцию своим ходом из Нью-Йорка. Добираться часа четыре; чтобы чем-то себя занять, Штарк вставляет сим-карту в айпод, пополняет счет через мобильный банк и открывает «Нью-Йорк Таймс». Он и в Москве читает ее иногда, чтоб не терять практику и чувствовать себя гражданином мира: от русских газет ощущение с каждым годом все более захолустное. Но в Америке его тянет на русские новости в местном варианте. Они теперь попадают в главную нью-йоркскую газету не каждый день. Но сегодня России нашлось место аж на первой полосе.

«МОСКВА – Коллекция драгоценных картин, дворец с одним из лучших винных погребов в окрестностях российской столицы, жена – прима-балерина на 15 лет его младше. Речь не об олигархе и не о гангстере, а о Константине Федяеве, государственном служащем с официальной зарплатой меньше $50 000 в год.

Бюрократы вроде г-на Федяева сменили и олигархов, и мафиози в роли хозяев жизни в сегодняшней России. Но их судьба не менее переменчива, чем у предшественников. На днях против г-на Федяева начато уголовное преследование, за которым, как утверждают знающие люди в Москве, стоят политические противники шефа г-на Федяева, министра финансов России Николая Полежаева. Но заместитель министра не под арестом – по нашим сведениям, он сейчас в Соединенных Штатах, где также владеет существенной собственностью. Как сообщил осведомленный источник в Вашингтоне, сейчас обсуждается вопрос о предоставлении г-ну Федяеву убежища. Ожидается, что в ближайшее время Россия потребует его экстрадиции».

Над статьей явно поработал московский корреспондент, собравший о Федяеве и всё достоверно известное широкой публике, и некоторые из последних сплетен; но историю сочли достаточно любопытной, чтобы подключить к ней вашингтонское бюро. «Я вправду попал в мультик», – думает Иван и пихает локтем Молинари: гляди-ка!

Сыщик пробегает глазами статью и качает головой.

– Сейчас вокруг этого Федяева будет медиацирк, – вполголоса говорит он Ивану. Кожаный дергается, услышав знакомую фамилию, но решает не оборачиваться.

– Человеку в таком положении не до картин, – продолжает Молинари. – Да и тот, кто их прячет, не подойдет и на милю к такому «радиоактивному» персонажу. Похоже, мы зря едем в Бостон.

– Ну, попроси тебя высадить, – отвечает ему Иван, не пытаясь скрыть сарказм. – Спасибо, ты сделал все, что мог.

Молинари возвращает айпод и отворачивается к окну. Мимо проносятся какие-то серые индустриальные пригороды, угрюмые даже в такой солнечный денек. Ивана клонит в сон: организм начинает осознавать разницу во времени, несколько стертую в последние несколько часов разнообразными напитками и интенсивным общением. Вскоре Штарк уже посапывает, будто происходящее с ним – не более чем рутина. Заснуть он с детства мог в любом месте, в любое время. Вот и Софью, если подумать, – проспал.

Впрочем, ведь и Христос мирно спал в несомой гигантскими волнами рыбацкой лодке на море Галилейском.

Продремать дольше пятнадцати минут Ивану не суждено: Молинари расталкивает его, когда «Форд» неожиданно сворачивает с шоссе-95.

– Мы едем не в Бостон, – сообщает сыщик.

Иван с трудом продирает глаза. Этих мест он совсем не узнает. Вдоль дороги – особняки, о которых не скажешь «красивые» или «уродливые»: подходит разве что слово «серьезные».

– Где мы?

– В Гринвиче, штат Коннектикут. Мне кажется, скоро мы увидим твоего клиента.

– Я, возможно, и увижу. А вы договаривайтесь с другими гориллами, как будете сторожить друг друга. – Иван проснулся с решением, что делать дальше: он будет игнорировать этих кретинов с кулаками и пистолетами. Пусть они нейтрализуют друг друга, а он найдет какой-нибудь способ достойно выпутаться из этой истории. Возможно, Федяеву и вправду не до картин, и сейчас они мирно договорятся о возвращении Ивана в Москву.

Молинари молчит, смотрит в окно. Наверняка у него тоже какие-то свои планы.

В Гринвиче Иван никогда не был. Говорят, здесь самая большая плотность миллиардеров на квадратный километр: все главные люди Уолл-стрит живут в Гринвиче, а у многих из тех, кто Уолл-стрит презирает и обыгрывает тамошних банкиров в финансовый пинг-понг, здесь и офисы. Штарк знает, что недвижимость здесь чуть ли не самая дорогая на Восточном берегу. Где ж еще прятаться Федяеву от московских следователей? Хотя было бы понятнее, если бы в Лондоне или где-нибудь на островах. Америка – экзотическое убежище: здесь русский чиновный люд не понимают и не ценят; вспомнить хотя бы, как бывший президентский завхоз Пал Палыч Бородин насилу унес отсюда ноги, посидев предварительно в тюрьме и натерпевшись страху, не выдадут ли его Швейцарии. Впрочем, причинами такого странного решения скоро можно будет поинтересоваться у Федяева лично: вот и приехали.

Этот особняк не из самых дорогих; хотя он тщательно вписан в ландшафт и окружающую застройку, и с первого взгляда его можно было бы принять за голландский колониальный конца XVII века – приземистый, с крутыми скатами крыши, в которые врезаны окна со ставенками, – это, конечно, новострой. И в нейтральный бледно-фисташковый цвет стены явно красили с тем расчетом, что ни у кого из потенциальных покупателей он отторжения не вызовет. Всего за несколько миллионов долларов эта сдержанная архитектура и это соседство – только что проехали гольф-клуб Белл Хейвен – могут быть вашими.

Перед домом разыгрывается короткая немая сцена. Посланцы Федяева явно так и не решили, что им делать с Молинари. Тот широко улыбается, показывая, что готов к любому развитию событий. Следуя своему решению, Штарк вылезает из машины, не оглядываясь, пересекает лужайку, открывает дверь и оказывается в просторной прихожей. Сразу видно, что обставлять особняк было некогда или некому. Здесь нет ни стульев, ни даже коврика перед дверью. Штарк разувается; пальто повесить некуда, так что Иван проходит в гостиную прямо в нем. Там все-таки есть резной тяжелый стол и шесть стульев с кожаными сиденьями. Но занавески на окнах отсутствуют.

– Валерий Константинович! – зовет Иван сперва негромко, потом так, чтобы его услышали на втором этаже.

На лестнице раздаются неторопливые шаги.

– А, Иван! Простите, что не встретил, – я не заметил, как вы подъехали. А где Миша? Он разве не с вами?

Замминистра, теперь уже, видимо, бывший, – в расстегнутом кардигане поверх белой футболки, темных джинсах и мягких тапочках на босу ногу. Выглядит он лучше, чем в Москве, – уже не такой желтый, хотя щетина превратилась в бороду. Вроде и руки больше не дрожат, кажется Ивану.

– Миша – это который со мной прилетел? В кожаной куртке? Он остался в машине: по дороге познакомился с одним местным и немного отвлекся на него.

– Ну и ладненько. Кажется, он здесь вообще как-то не в своей тарелке. Я даже не думал, что у людей его профессии бывает такая тяжелая акклиматизация: в кино им вообще все равно, что вокруг. А я, видите, тоже еще не успел обжиться. В доме не хватает женщины. Жена на гастролях. Хотя чем позавтракать, найдем, наверное. Есть хотите? Пальто, кстати, можете повесить на стул.

– От чашки чая не отказался бы, – отвечает Штарк, следуя совету гостеприимного хозяина.

Федяев шлепает на кухню ставить чайник, Штарк за ним. По дороге бывший замминистра объясняет:

– Все делаем наспех, по русской привычке, ничего заранее. Вы ведь не видели сегодняшнюю «Нью-Йорк Таймс»?

– Прочел по дороге заметку о вас.

– А, ну да, новые технологии… Я тоже не читаю бумажных газет – привык, что мне присылают дайджест. Раз прочли, значит, поняли, почему я здесь.

– Если честно, как раз это я не совсем понял. Почему не Лондон, например? Здесь вы прямо в логове зверя: сейчас начнется – мол, беглый русский коррупционер прибился к нашим берегам…

– Мм… жаль, я был более высокого мнения о ваших аналитических способностях.

– Послушайте, я в принципе мог и не ехать к вам, а спокойно сесть в самолет и вернуться в Москву. Нет никакого смысла разговаривать со мной загадками. Я здесь из… – Иван хочет сказать «из вежливости», но вовремя понимает, что это неправда. Да и насчет возвращения он блефует: только по дороге он понял, что Федяев уже ничего не сможет с ним сделать в Москве. Но бывший чиновник как бы принимает сказанное Иваном за чистую монету.

– Да, из каких соображений вы здесь? Я на самом деле сейчас никто, в Москве от меня скоро все отвернутся, если уже не отвернулись, а тут у меня нет власти заставить вас что-либо делать. Думаю, на самом деле вам нравятся загадки, а то бы вы и правда сбежали. У вас очень скучная жизнь, мне кажется, в ней многого не хватает.

– Согласен только наполовину. Скучать вы мне не даете, это верно. А вот моя жизнь меня вполне устраивает.

– Тогда все-таки зачем вы здесь? Хотите увидеться с Софьей Добродеевой? Ваша однокурсница по Свердловскому училищу – Настя, кажется, ее зовут, – рассказала про вас очень романтичную историю. С несчастливым, правда, концом.

Иван чувствует, что краснеет. Правдоподобно ответить «нет» на вопрос Федяева он не сможет. Бывший замминистра ухмыляется.

– В общем, ваша мотивация мне понятна. Софья и сейчас очень яркая женщина. Я бы даже сказал, красавица. Это если вы опасались, что время ее не пощадило. Странно, конечно, что вы еще не поняли моей мотивации в этом деле, но, с другой стороны, джет-лэг, бессонная ночь, наверное… На самом деле все очень просто. Ваша Софья привозила в Москву образцы красок и маленький кусочек холста. Эти образцы тщательно проверили, и, если у нее не подлинник «Бури на море Галилейском», я буду очень удивлен. И разочарован. Потому что моя цель – вернуть эту картину и другие, украденные вместе с ней, в Гарднеровский музей.

Ивану хочется изо всех сил стукнуть себя ладонью по лбу. И правда, он должен был догадаться, как только увидел газетную статью.

– Вы договариваетесь об убежище в обмен на возвращение картин?

– Ни в одной другой стране у меня нет на руках таких козырей, – кивает Федяев. – Этот дом я купил, как только получил результаты второй экспертизы Сониных образцов. Надо сказать, что мне уже полгода неуютно было в Москве – я только не знал, в какой момент спустят собак. И вдруг такая возможность! Я же говорил вам про мой длинный инвестиционный горизонт. Переехать сюда и договориться с властями – совсем не то же самое, что метаться на яхте по Карибскому морю в надежде, что не найдут. Здесь уже мои дети будут добропорядочными гражданами, не говоря о внуках.

– Но вы могли бы и без всяких картин договориться здесь с властями. – Ивану еще не все понятно в федяевской мотивации. – Ведь вы наверняка многое знаете, что можно рассказать, ну, кому там… ЦРУ…

– Стать предателем? Знаете, Иван, у меня все же есть кое-какие принципы. И прятаться пришлось бы всю жизнь от наших доблестных разведчиков с полонием за пазухой.

– Одна моя знакомая говорила: принципов у меня немного, зато они очень гибкие, – замечает на это Иван.

Федяев снова наполняет чаем обе кружки: чашек в доме пока не водится. Он принципиально игнорирует все выпады Штарка, как и в Москве. Ивану начинает казаться, что этому человеку в самом деле все равно, что о нем думают, если он добивается своего.

– Что-то я совсем не понимаю своей роли в этой истории. Вы знаете, у кого картина – или все картины, не знаю, – вы можете их выкупить и вернуть. Зачем было впутывать меня в это дело? Софью я не видел больше двадцати лет.

– Дело в том, Иван, что ситуация сейчас довольно неопределенная. Я пока не знаю, как поведет себя, с одной стороны, ФБР, а с другой – ваша Софья. Мне нужно, чтобы в самом худшем случае – например, если меня возьмут под стражу, – вы организовали передачу картин моим адвокатам, а денег – Софье. Как вы уже поняли, я довольно тщательно сделал домашнюю работу и, мне кажется, нашел человека, который не только внушит доверие продавцу, но и добросовестно соблюдет интересы обеих сторон. О вас говорят как о человеке дотошном и щепетильном. Мне очень хочется, чтобы так было на самом деле. Потому что, с одной стороны, мы не можем всучить музею фальшивку – это похоронит все мои планы в Америке, и придется-таки покупать яхту и курсировать между островами. А с другой стороны, будет очень плохо, если в процесс вмешаются ребята из ФБР и сами все заберут. Тогда я буду им ни к чему, но вопросов ко мне появится очень много, как вы понимаете. Сейчас мои разговоры с федералами относительно беспредметные – они не знают, что я собираюсь предложить. Так что вам надо действовать быстро. Мы и этот день не должны были терять, но так уж вышло.

На этом месте их грубо прерывают. В прихожей становится шумно, и через мгновение в кухню вваливается Миша с разбитым в кровь лицом: ему явно продолжает не везти. Мишины руки скованы за спиной пластиковыми наручниками. Следом шагает, нахмурив густые брови, Молинари со своей пушкой.

– Я привел вашего парня. Мне надоело сидеть в машине.

– Это и есть попутчик, на которого отвлекся Миша? – интересуется Федяев, не обращая внимания на кожаного и откровенно разглядывая Молинари.

– Да. Мне нужен был кто-нибудь, кто в теме про эти картины, – оправдывается Штарк. – Но мистер Молинари оказался слишком инициативным.

– А где водитель, мистер Молинари? – Английский Федяева впечатляет: акцент имеется, но сразу определить, откуда он, было бы сложно. Все-таки нынешние чиновники не в пример образованнее прежних, думает Штарк. Просто от народа они это скрывают.

– Том. Никто не зовет меня «мистер Молинари», – отвечает сыщик. – Водитель отдыхает в машине. У него разболелась голова, но он не может бросить руль, потому что крепко к нему приделан.

– Том, вы, как я понимаю, специалист по гарднеровским картинам?

– Ну, можно сказать и так. А вы – парень с первой полосы «Нью-Йорк Таймс»?

– Сегодня – однозначно. Иван, объясните, пожалуйста, вашему другу, что я стараюсь сделать. Возможно, он поймет нас с вами и согласится поучаствовать в деле, раз уж вы его все равно втянули. По крайней мере, он, кажется, удачливее Миши. – Федяев переводит взгляд на своего посланца, пытающегося плечом вытереть кровь с правого глаза. – Миша, тебе надо домой, в Москву. Я надеюсь, Том согласится доставить тебя к самолету.

– Я не работаю на вас и не собираюсь, – замечает в ответ Молинари. – Сами везите его в аэропорт, если хотите.

– Иван, все же введите, пожалуйста, Тома в курс дела.

Штарк кратко излагает содержание разговора, прерванного явлением подконвойного Миши. Выслушав, Молинари некоторое время молчит, глядя то на Штарка, то на Федяева.

– О’кей, все это, пожалуй, логично. Закажите своему приятелю билет до Москвы, только в аэропорт мы с Иваном поедем вместе. А потом полетим в Бостон.

Билеты покупает и распечатывает Иван: Федяев не умеет пользоваться системой бронирования. Пока он не наймет штат, в Америке ему будет непросто.