Текст книги "Крез и Клеопатра"

Автор книги: Леонид Богачук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Леонид Богачук
Крез и Клеопатра

Он пришел на рассвете со стороны Самангана примерно за час до подъема. Шатаясь от усталости, добрел до въезда в гарнизон, сел и стал пристально разглядывать часового.

– Я даже автомат поудобнее перехватил, – рассказывал потом ефрейтор Комиссаров, дежуривший в то утро на посту КПП, – представляете – этакое серое косматое чудище пришло откуда-то и разглядывает тебя! Сидит, понимаешь, и ни слова! «Ты чего?» – говорю… И тут он… Ей-богу, мужики, не вру: пасть у него – во! Как раскрыл! Я чуть очередь в него не врезал! Потом смотрю, а это он улыбается!

«Косматое чудище» подошло к дежурной БМП и легло, устало уронив тяжелую голову на правую лапу.

– Ты откуда явился? – потребовал отчета ефрейтор. – Пароль знаешь?

Пес сел и уставился на дежурного. Говорят, что собака не выдерживает человеческого взгляда. Может быть, и так. Но эта собака могла. Комиссаров даже немного смутился.

– Судя по пыли, которую ты на себе тащишь, от самого Кабула топаешь? А? Столичный житель? – заговорил Комиссаров. – А чего такой уверенный?

Ефрейтор считался остроумным парнем. Некоторые его шуточки становились присказками в гарнизоне, но еще никто и никогда до этого утра не слушал Николая с таким восхищением! Чудище, изумленно подняв желтые брови, колотило хвостом по земле, чуть слышно поскуливая от счастья и умиления.

– Кончай пылить! – строго приказал Комиссаров.

Гость яростно почесался.

– Запаршивел, – заметил ефрейтор. – Русский язык знаешь… От колонны отбился? И давно шляешься? Грязный-то какой! Богат, небось, живностью, как Крез. Придется санобработочку пройти, у нас иначе нельзя. Крез… Неплохо звучит, а?

Пес, навострив уши, выслушал его, потом подполз ближе и улегся, уткнув нос в его ботинок.

– Ну ты даешь! – только и сказал Комиссаров. – Не хватало, чтобы тебя здесь обнаружили. Место, Крез!

Тот поднял глаза на ефрейтора, словно спрашивая: «Где это?»

– Место! – повторил Николай и показал на БМП.

Крез вздохнул и полез под брюхо боевой машины. Тотчас оттуда показался его черный нос и желтые точечки бровей: «Правильно?»

– Молодец!

Крез раскрыл пасть, вывалил на сторону длинный розовый язык и задышал часто и коротко, как новичок, откусивший по неопытности местный злой перец.

«Дышите глубже – вы взволнованы!» – хотел сказать Николай, но глаза собаки сияли таким детским восторгом, что ефрейтор закашлялся.

После смены ефрейтор направился к палатке. Под беэмпешкой послышалось тихое поскуливание.

– В чем дело, Комиссаров? Кто это? – спросил прапорщик Нияжмаков.

– Собака моя пришла. Нашла меня все-таки. Смышленая, товарищ прапорщик.

– Как это пришла? Откуда?

– Обыкновенно! – пожал плечами Комиссаров. – Из дома. От Казани до границы всего тыщи три верст по карте. А уж от границы и вовсе близко.

– Что за ерунду вы говорите? Как это собака могла знать такой маршрут?

– Я ей все подробно написал, товарищ прапорщик.

– Покажите! – потребовал прапорщик. – Как там его: Шарик?

– Крез, товарищ прапорщик. Крез, ко мне!

Из-под беэмпешки выбралась пыльная зверюга и встала у правой ноги ефрейтора.

– Восточноевропейская овчарка, – определил прапорщик. – Как же ты ее запустил! Обучена?

– Так точно, товарищ прапорщик! Умнее хозяина.

– Это нетрудно заметить, – усмехнулся прапорщик и приказал: – Отмыть, накормить, дать выспаться. Завтра должен быть готов нести службу. Где разместим?

– В окопчике у насосной.

– Как вы догадались, ефрейтор? – удивился прапорщик, потом поглядел на Креза и заключил: – Признайтесь – он вам подсказал? Крез, веди хозяина мыться!

В мелкую бурливую речушку Крез зашел охотно. Он покорно стоял, пока ефрейтор намыливал его, тер и плескал водой. Только иногда, когда жесткие пальцы особенно сильно мяли холку или грудь, он кряхтел, но тут же старался лизнуть Николая в нос, как бы говоря: «Извините, не сдержался. Уж очень хорошо».

– Какие мы красивые, – приговаривал ефрейтор. – Холка у нас черная, воротник у нас вороной… Но лапы-то как сбиты – до крови!.. А хвост сейчас у нас будет пушистый. Красавец!

Крез вытянул шею и хвост, отряхнулся, обдав Николая тучей брызг, и чихнул.

– Будь здоров!

Они направились к кухне, Комиссаров поставил перед Крезом миску с кашей.

– Подзаправься. Потом специально буду тебе готовить, без приправ всяких. Вам, говорят, не положено.

– Кто тебя к плите пустит? – обиделся повар. – Отравлю животное, что ли?..

– Ладно, вари сам, – согласился ефрейтор. – Вроде ему нравится.

– Еще бы! – не остыв от обиды, откликнулся повар. – Полбанки тушенки ему вбухал… Смотри: погнал… Как Харламов с шайбой!

Крез уже закончил с кашей. Вылизывая миску, он так напирал на нее, что она со скрежетом ползла по земле. Он догонял ее, напирал еще сильнее.

– Вечером зайдем. Ко мне, Крез!

– Миску не забудьте! Казенное имущество! – крикнул повар. Ему было немного жаль, что не он сегодня стоял на посту, не за ним теперь ходит большая красивая овчарка. – Коля, знаешь, как называется у моряков вахта от четырех до восьми утра? «Собака»! Говорят, самое тяжелое время. Я как раз под утро спать не могу… Надо было сегодня подменить тебя…

Крез осторожно взял миску зубами за краешек, словно боялся прокусить казенное имущество, и медленно побрел за ефрейтором.

Николай бросил в узкий окопчик, выбитый в каменистом грунте, свой старый бушлат:

– Место! Отдыхай! Лежать, Крез…

Пес тяжело спрыгнул в окоп, понюхал бушлат и лег рядом, зарывшись носом в рукав. Он смертельно устал.

Комиссаров спустился к реке, набрал воды и поставил миску рядом с собакой, которая едва шевельнула хвостом при его приближении. Крез уже спал. От солдатского бушлата пахло чем-то удивительно родным…

Еще три дня назад его звали Амуром, а его хозяин – Володя Цыганков, заходя по утрам в вольер, брал его за уши и говорил: «Все, Амур, нам с тобой осталось всего восемьдесят три дня! Понял, собачина! Скоро едем домой!» Амур терпел его жесткую хватку и норовил лизнуть хозяина. Тот хохотал и уворачивался.

Володю Амур помнил с первых секунд своей второй жизни. Он помнил, как его грубо вытащили из хозяйственной сумки, в которой противно пахло луком, и швырнули. Он пролетел полкомнаты по воздуху так, что сердечко едва не остановилось, и голос Большого Папы сказал: «Это тебе, сын, ко дню рождения». Амур очнулся в теплых и ласковых ладонях. Это был его хозяин и друг.

С тех пор они с Володей не разлучались. Он привык будить хозяина по утрам, пробираясь к нему в комнату с поводком в зубах, ожидать его из школы, привык с уважением относиться к Большому Папе и Маме, с удовольствием им подчинялся… Терпеливо, особенно в безалаберной молодости, переносил их справедливые разносы и наказания. Но даже им Амур не позволял повышать голос на своего друга. Володю он любил так, что порой собачье сердце билось где-то в горле.

Он не мог представить себе разлуку с Володей. Поэтому для Амура и их совместное появление в военкомате, которое поначалу вызвало немало шуток, и учеба в школе саперов, и дальнейшая совместная служба в Афганистане были совершенно естественны.

Они знали друг о друге все. Амур работал исключительно чисто. Он был всегда спокоен и полон достоинства. В его жизни изменились только внешние обстоятельства. Служба не потребовала от него психологической перестройки или надлома. Они по-прежнему были вместе, а с Володей Амур всюду чувствовал себя уверенно.

Свою первую жизнь он помнил слабо. Лишь иногда во сне он становился опять маленьким, ощущал теплый, вылизывающий его язык матери, ее нежные соски, опять захлебывался восхитительно-прекрасной едой, которую они дарили… Никогда больше ему не приходилось есть ничего сравнимого по вкусу… В такие минуты Амур плакал во сне, перебирал лапами, словно старался догнать и удержать это прекрасное время.

Мины он находил легко. Эта новая игра, которой он научился в саперной школе, ему нравилась. За каждую находку, в которой он не видел ничего особенного, он зарабатывал такие похвалы, что непременно бы загордился, не будь рядом хозяина, который наверняка понимал, что для него это пустяки… В Афганистане он научился ездить на машинах, бронетранспортерах, боевых машинах пехоты, летать на вертолетах, терпеть жару и холод. Рядом с хозяином он любое испытание переносил спокойно. Так было до недавнего времени, пока он не потерял друга…

Этот день с самого начала сложился странно. Володя положил его в десантном отсеке беэмпе, а сам поднялся на броню, ехал сверху. «Отсыпайся, старик, – сказал он. – Асфальт, понимаешь, всю дорогу будет асфальт. Мы здесь так, на всякий случай!» Слово «асфальт» Амур уже знал, оно означало, что работы пока нет. Он спокойно дремал, и даже первые выстрелы его не разбудили: дело привычное! Но, когда открылась дверь отсека, сразу же выскочил из машины. Он нашел Володю и лег чуть позади, у его правого сапога. Со всех сторон хлопали выстрелы. И хозяин стрелял тоже. Володя бил одиночными, но плотно – раз за разом. Амур чихал и зарывал нос в придорожную пыль, пряча его от пороховых газов. Потом они ползли куда-то, опять стреляли и снова ползли. Хозяин стрелял в сторону гор. Оттуда тоже летели к ним лиловые стремительные жуки, выбивали из камней искры. Когда-то Амур пытался ловить их, как пролетающих мух, но скоро понял, что эти жуки больно кусают, поэтому лежал тихо, только иногда негромко рычал, если жуки пролетали слишком близко.

Володя обернулся – взять из подсумка на поясе рожок, и Амур поднял голову. «Лежать!» – зло прикрикнул на него Володя. Амур обиделся: чего злиться? Он вздохнул: сейчас опять нужно будет ползти вслед за хозяином по камням, которые так больно впиваются в брюхо… Интересно, почему, когда летают эти лиловые жуки. Володя становится таким строгим?..

Рядом что-то оглушительно треснуло. Амура подняло в воздух, и он полетел, обмирая сердцем, как когда-то очень давно… «Это тебе, сын, ко дню рождения…»

Когда он очнулся, уже темнело. Он валялся а какой-то ложбине, присыпанный землей и камнями. В голове тоненько и нудно звенело. Он стал искать хозяина… Вот здесь, кажется… Амур задохнулся от запаха сгоревшей взрывчатки. Он отполз немного в сторону, принюхался: в стороне металлом и порохом воняли гильзы, с пригорка тянуло кислым – тол после разрыва… Но ведь там они и лежали с Володей! Отфыркиваясь, он постарался подползти ближе и не узнал ничего! Какая-то яма… разорванные неведомой силой камни… А это? Амур встал и подошел ближе. Это же подсумок хозяина! Изодранный, пустой, но разве Амур мог бы его не узнать!

Вдруг Амур сообразил, что не слышит машин и людей, и понял, что он один. Но где же хозяин? Где Володя? Хотя здесь его подсумок… Он должен вернуться… Голова кружилась… Может быть, уходя. Володя сказал: «Стереги!» – а он все позабыл…

Амур лег рядом с подсумком и стал ждать. С ним творилось что-то непонятное. Глаза болели и слезились, звуки доходили словно сквозь толстые стены, все тело ныло… Временами он проваливался то ли в сон, то ли в обморок, но терпеливо лежал.

К полудню следующего дня Амур понял, что, если не найдет воды, умрет. Шатаясь, с трудом встал, медленно двинулся в сторону небольшой рощицы. Где зелень, там вода. Сделав несколько шагов, он вернулся, оттащил подсумок в воронку, где земля была рыхлее, присыпал его и только после этого отправился к роще. Арык он нашел быстро.

Вернувшись, Амур не стал раскапывать подсумок. Если Володя появится сейчас, то можно будет затеять игру… Он покажет, что здесь мина… хозяин со всей осторожностью станет копать – а там его собственный подсумок! Он уже представлял, как Володя будет его тискать и хохотать, стараясь свалить на землю, а он, притворно рыча, – бросаться на него и бить лапами в грудь… А если не сейчас придет хозяин, то нужно будет, уходя на водопой, каждый раз прятать подсумок…

Ждал Амур два дня. Когда недалеко по шоссе проезжали одиночные машины, он не обращал внимания. Заслышав рокот моторов колонны – бронетранспортеров, боевых машин пехоты, – дважды выходил к дороге. Дважды по нему стреляли, он едва уворачивался от летящих в него белых и лиловых жуков и наконец оставил эти попытки.

Времени для размышлений у Амура хватало. Он вспомнил, что почти никогда они не возвращались на то место, где приходилось стрелять и ползать. После стрельбы ненадолго заезжали в незнакомые палаточные городки, жили там дня два-три, после чего направлялись в родную часть…

Еще не поздно! Он решил искать хозяина сам. Он шел рядом с дорогой, выбрав направление по движению колонны. Двигался осторожно, огибая дувалы и сторонясь людских троп. Шел всю ночь. К рассвету ему пришлось выбраться на асфальт: с одной стороны к дороге подступала река, с другой – горы. А потом слева, метрах в ста от дороги, он увидел палаточный городок. Очень маленький, не такой, как у них дома… И солдат, судя по следам, здесь было совсем мало… Иногда и они останавливались в таких местах, но совсем ненадолго. Амур устал. Он решил, что хозяина будет ждать именно здесь.

Солдат, с которым он познакомился, звал его Крезом. Амура это не удивило. Большой Папа, например, любил давать ему новые клички: Хулиган, Умница, Пан Спортсмен, Бандюга, Гроза Котов, Ваше Сиятельство… Амур никогда не ошибался, если обращались к нему: это не трудно понять по интонации! Ну, что ж! Он будет ждать Володю!

Крез так Крез…

Прапорщик Нияжмаков не зря одобрил выбор именно этого места для проживания приблудившейся овчарки. Окопчик как бы обозначал границу между отделениями мотопехоты и трубопроводчиков. Пехота несла охрану участка дороги, а трубопроводчики обслуживали станцию перекачки топлива, которое от самой границы СССР шло к столице Афганистана.

Окопчик назывался в обиходе «межведомственным барьером», хотя он не мешал пехоте и трубопроводчикам жить дружно и делиться при необходимости хлебом, боезапасом или топливом. Именно сюда, так сказать, «на ничейную землю», и поместили Креза.

Ефрейтор несколько раз подходил к окопу, глядел на спящую овчарку, затягивался крепчайшей сигаретой «Дымок» и вздыхал… Потом ворчал на слоняющихся вокруг солдат с подозрительно оттопыренными карманами:

– Обкормите собаку, мужики. Он же служебный… У него режим питания!

Видно, не одного ефрейтора томили воспоминания о доме…

Крез спал почти сутки. Он встал только раз, жадно вылакал теплую воду и снова свалился в тревожном сне. Рядом с миской валялись кусочки печенья, галеты, сахар, заботливо развернутая конфета «Космос». Крез даже не взглянул на это богатство.

Наутро, к подъему, он уже сидел у палатки. В строю занял свое место около ефрейтора. Прапорщик Нияжмаков глянул искоса, крякнул, но ничего не сказал. Прапорщик решил подождать развития событий, однако ему понравилось, что пес понимает строй.

Со временем все отлично уладилось. Прапорщик не мог нарадоваться, глядя на спокойного, дисциплинированного Креза.

Амур давно отучился жить без работы, без службы. Теперь с наступлением темноты он занимал пост у въезда в гарнизон, рядом с дневальным или дежурным. Никто не мог пройти мимо незамеченным, Амур обязательно подавал сигнал хриплым лаем. Служба такая, по его мнению, пустяковая, всем понравилась. Тогда он стал по ночам обходить гарнизон через каждые полчаса, чем заслужил особое расположение прапорщика Нияжмакова. Скоро Амур почти все время проводил под стоящей у въезда беэмпе и глядел на дорогу.

О том, что Крез кого-то ждет, первым догадался Комиссаров, а потом поняли все. Ничто не могло отвлечь его, если по дороге проходила колонна. Грузовики он осматривал невнимательно, а вот бронегруппы охранения!.. Он вытягивался в струнку, напрягался и все глядел, глядел…

К Амуру уже не лезли с щенячьими развлечениями вроде бросания палки, «дай лапу!» и отнимания тряпки. Что может вызвать большее уважение солдата, чем верность!

Однажды утром напротив поста встала колонна. С дороги съехал пропыленный бронетранспортер. «Связь есть, ребята? – спросил офицер, сидящий на броне у переднего люка. – У нас что-то барахлит».

Амур вертелся на месте, скулил.

Подошедший повар, которого задевало невнимание этого непонятного пса, отвергающего самые лучшие куски, пропел:

– Кто к нам приехал, Крез?! Ищи! Вон он! Ну, видишь? Ищи!

Может быть, это не подействовало бы на Амура, если бы Мама не говорила эти же слова, узнавая Володин звонок в дверь. Амур взвизгнул и бросился вдоль колонны.

Вернулся часа через два, понуро ушел в свой окопчик… К вечеру он не вышел на пост. Заболел. Напуганный повар не жалел тушенки, но пес только пил воду, отказываясь от еды. Он быстро отощал, шерсть свалялась, глаза смотрели тускло и равнодушно. Дня через три в гарнизон буквально влетел бронетранспортер.

– Прапорщик, ваша беэмпе на ходу? – требовательно спросил выбравшийся из него офицер.

– Так точно, товарищ майор.

– На пару часов – в мое распоряжение с водителем! Нужно на одну горку забраться, моя «телега» не потянет.

– Есть! Ефрейтор Комиссаров, поступаете в распоряжение…

– Погодите! – махнул рукой майор. – Ефрейтор, водите хорошо?

– Нормально…

– Едем! Пару матрацев захватите.

Губы ефрейтора побелели: это означало, что возможны мины. Матрацы водитель обычно клал под сиденье, чтобы смягчить удар по днищу от разрыва самодельных душманских фугасов.

– Понял, – не по-уставному отозвался ефрейтор.

– Да не сникай ты так сразу, – жестко сказал майор. – Если и есть мины, то противопехотные. Твоей железке ничего не сделается. Воздух доложил, что душманы опору электропередачи взорвать хотели, да, видно, на минное поле напоролись. Видели, что там ползет кто-то – раненый, наверное. А это «язык»! Я не могу ждать саперов. Вытянем раненого на броню – и ходу домой. Давай заводи! Сидоров! Пересаживай людей!

Едва открылась дверь в десантный отсек, как туда быстро шмыгнул Амур.

– Твой кабыздох? – спросил майор.

– Так точно. А ну давай отсюда! Место, Крез! Пошел! Кому говорят?

– Ладно, пусть едет. Давай быстрее! Заводи. А то ты сейчас полдня свою шавку гонять будешь.

Амур с уважением посмотрел на майора: понимает человек, что здесь и есть его законное место.

Машина, плавно покачиваясь, долго шла куда-то. Амуру было хорошо. И пусть рядом совсем незнакомые солдаты, от них так привычно пахло молодым здоровым потом, сухой дорожной пылью, порохом и ружейной смазкой. Сидящий рядом солдат положил руку на голову Амура и, чуть шевеля пальцами, поглаживал густую шерсть на загривке. Амур закрыл глаза и замер…

Резко клюнув носом, машина встала на склоне холма, поросшего верблюжьей колючкой. На холме торчала решетчатая железная башня. Амур почувствовал приторно-кислый запах недавних разрывов и еще – крови, тухлого лежалого мяса и псины! Где-то рядом были чужие собаки! Шерсть на загривке Амура поднялась, он оскалился и зарычал…

– Придержи кабыздоха, – сказал майор. – Пойдем посмотрим…

Комиссаров взял Амура за поводок, и они пошли вверх по склону. Запахи стали резче. Что-то не нравилось Амуру, заставляло тревожно озираться, словно выискивая опасность.

– Душманы такую подлую штуку изобрели, – говорил майор. – Опоры прикрыты минным полем. Там, где афганская армия и царандой не могут обеспечить постоянную охрану. Так они собак наловят, держат несколько дней без пищи, потом подведут к опоре, бросят кусок мяса и пускают собак… Видишь, ефрейтор, по-моему, три подрыва, но все равно до опоры не дошли… А где же раненый? Тут только дохлые собаки. Ты что, кабыздох?

Амур вырвал поводок, обогнал майора, сел на его пути и оскалил клыки. К мине имеет право подойти только сапер!

– Ко мне, Крез! Кому говорят? – кричал Комиссаров. – Не знаю, товарищ майор, что с ним… Обычно такой спокойный. Ко мне!

– Погодите, ефрейтор. Кажется, я понял… Кузьмин, ну-ка посмотри!

Подошел солдат точно с таким же миноискателем, как у хозяина Амура.

– Отойди-ка, пожалуйста, – попросил солдат Амура.

Амур неохотно встал. За такую команду в саперной школе инструктор… Да что там! Только Володя и умел с ним работать. Амур отошел на положенное расстояние, залег и стал глядеть в сторону. «А ну вас, – думал он. – Собаку полагается поощрить. Простых вещей не знают!»

– Сигнал слабенький, товарищ майор. Наверное, болтик какой-нибудь, гаечка… Тут же монтажники работали, когда линию тянули.

– Вы всего неделю здесь, Кузьмин, а уже сумели сквозь землю разглядеть! Щупом посмотрите… учить вас?

– Тогда вам нужно отойти и залечь.

– Хорошо. Работайте.

Амур никак не мог понять, что они так долго возятся. Ведь он точно им показал, где мина.

– Есть, товарищ майор… Пластиковая. Потому и сигнал такой был слабый. Вот это собака!

– Не разряжайте, пусть лежит, – сказал майор. – Но где же раненый? Откуда у вас эта собака, ефрейтор?

– Крез сам пришел к нам, товарищ майор. Живет, никуда не уходит.

– Твоему Крезу цены нет. При такой температуре собаки обычно не работают, чутье от жары теряют, а он… Спас меня, можно сказать! Кузьмин, поработай с ним еще. Видишь: сами к опоре не пошли – побоялись, а проделанный проход не поленились заминировать. Профессионалы! Чья же это банда? Ох, «язык» нужен!

Сапер робко подошел к Амуру.

– Пойдем, песик, а? – сказал он. – Ищи, пожалуйста… Ищи!

Амур покосился на него, потянул носом воздух и вдруг бросился не к опоре, а в сторону – к чернеющему справа небольшому распадку.

Спрыгнув в расселину, он сразу же увидел ее… Она лежала в тени, вжавшись в шершавый камень, и тревожно глядела на Амура. Осторожно, чтобы не напугать незнакомку, он подошел ближе. Она чуть показала клыки. Амур прижал уши, потянулся к ее плечу, которое пересекала глубокая царапина, и стал вылизывать рану. Она испуганно смотрела на Амура, нервно вздрагивала при каждом его прикосновении. От ее шкуры с короткой гладкой шерстью тянуло запахом разорвавшейся близко мины. Вспомнив этот запах, подсумок хозяина, воронку, в которой он зарыл подсумок, Амур зарычал. Она быстро лизнула его в нос и опять вздрогнула, замерла, глядя за его спину. Амур обернулся. У края распадка стоял сапер.

– Ну, что там? – послышался голос майора.

– Он, по-моему, себе тут эту… невесту нашел, – ответил сапер. Рядом с ним показались майор и Комиссаров.

– Вот и наш раненый, которого воздух засек… – разочарованно протянул майор. И вдруг добавил без всякой связи: – Заберу я его у тебя. Такие собаки на вес золота. А ты! Не кормишь его, что ли?

– Нельзя забрать, товарищ майор, он у нас, кажется, хозяина ждет. Знаете, как колонны разглядывает! А если чужая беэмпешка заедет – всю обнюхает. Ищет кого-то. Есть совсем перестал…

– Я тоже займусь поисками его хозяина. Найду! Потом перетащу к себе, чего бы это ни стоило. Вот так! Ты пока его береги. Если что с ним случится – голову сниму.

Такая убедительная сила звучала в голосе майора, что Комиссаров понял: разлука с овчаркой неизбежна.

– Идем, Крез, – тихо сказал он.

Амур зарычал.

– Он теперь без своей… ни за что не пойдет, – сказал сапер и покраснел. – У нас в саперной школе таких собак кормили на кусках взрывчатки. Рефлекс у него вырабатывается: взрывчатка – пища. Они же не от сознательности мины ищут, а в соответствии с выработанным рефлексом. Я вообще удивляюсь, что он у вас что-то ел…

– Ко мне, Крез! – еще раз крикнул ефрейтор. – Рефлексы у него…

– Ладно, не шумите, а сегодня же ужин поставьте на разряженную мину. Вам прислать или сами найдете, ефрейтор? – Майор спрыгнул в расселину. – Когда-то я в этом деле разбирался… Я имею в виду собак. Подвинься, Крез, дай-ка взгляну…

Амур доверял этому властному, уверенному человеку и безропотно позволил ему подойти.

– Царских кровей красавица, – заявил майор. – Помесь афганской борзой и дворняги. Недоглядел хозяин борзой, недоглядел… Знаете, ефрейтор, когда-то за вывоз борзой за пределы страны в Афганистане полагалась смертная казнь! Есть вкус у твоего Креза. Ослабла от голода очень, да еще контузило, но здоровая, судя по всему… Можете взять с собой. Нашему Крезу сейчас лишние стрессы ни к чему! Досталось ей! Полукровок никто не любит. Особенно таких, полуаристократов…

– Царских кровей!.. – ворчал ефрейтор, беря борзую на руки. – Скажут тоже! Царица Тамара, Клеопатра или эта… как ее там, Маша Стюарт!

В отсеке она дрожала всем телом, тоскливо озиралась. Амур же, напротив, приосанился, и, хотя не глядел на борзую, было заметно, что именно для нее он так непринужденно развалился в этой грохочущей, лязгающей, душной тесноте, полной чужих запахов, среди ящиков с патронами, тросов, кусков промасленного брезента. Всем своим видом он старался успокоить ее, понимал, что нужно как-то показать ей все прелести жизни в этом гарнизоне, успокоить, заставить поверить в доброту окружающих ее теперь людей.

Как только приехали и заглушили мотор беэмпешки, Амур с удивлением увидел, что борзая выбралась из душного отсека и, сгорбившись, затрусила через палаточный городок к реке. Она не вошла в воду, остановилась на берегу, выбрав место посуше, долго лакала воду, потом улеглась на камнях в тени. Насторожив уши, Амур глядел на нее и думал: «Что же она, собирается здесь торчать все время?»

– Товарищ прапорщик, – услышал он голос Комиссарова. – У нас прибавление: Крез себе подругу привел!

– Где же они?

– Мыться потащил. Говорят, она благородных кровей. Помесь местной борзой и дворняги. Клеопатра!

– Ну нет! С остатками феодализма покончено. Ни слова о благородном происхождении! А вот если у нее один из родителей в самом деле дворовый кишлачный пес, дело другое. Тогда ей найдется место в нашем здоровом пролетарском коллективе! И никаких Клеопатр! Будет просто Клепа! Ясно?

– Так точно!

– Приводите себя в порядок, отдыхайте…

Амур услышал, как Комиссаров зашел в палатку, потом его сапоги гулко затопали по тропе к берегу.

– А! Вы здесь! – с оттенком ревности сказал ефрейтор, увидев собак на берегу. – Ну-ну… Приводите себя в порядок, отдыхайте.

Амур уловил, что Комиссаров чем-то недоволен, подошел к ефрейтору, расстегивающему ремень, и подал левую лапу.

– Мы вроде здоровались, – хмуро пробурчал тот. – На кой тебе эта красавица? Тощая, облезлая… Нас на бабу променял?

Амур виновато вздохнул, словно говоря: «Сердцу не прикажешь!»

– А, иди ты! – раздраженно сказал Комиссаров и полез в воду.

И тут Амур не выдержал. Он гавкнул и бросился в речку. Прыгал на ефрейтора, бил по воде мокрым тяжелым хвостом, улыбался изо всех сил. Ефрейтор прикрикнул на него, но уже без злости – это Амур сразу понял! Он выскочил на берег, стал носиться кругами, опять забежал в воду, рыча, набросился на Комиссарова, чуть не свалив его. Тот попытался ухватить Амура за ошейник. Никогда бы ему это не удалось, но Амур поддался! И поднялась такая возня!

Клеопатра привстала, недоуменно глядя на происходящее. Такое буйство собаки и человека напугало ее. Ей казалось, что за подобные вольности этого сумасшедшего пса забьют камнями! И тогда ей тоже достанется. Борзая начала озираться, высматривая местечко, где можно спрятаться и переждать гнев человека. Она привыкла не убегать от побоев – только скулила и ждала, когда господин устанет ее бить, знала – убежать невозможно: кто, когда и где по-доброму отнесется к бродячей собаке? Такую везде ждут побои! Жизнь отучила ее огрызаться. Того, кто посмел угрожать человеку, ждет смерть! В ее голове родилась идея! Она подбежала к самому берегу и яростно, с визгом залаяла на Амура, не входя, впрочем, в воду.

– Гляди-ка, Крез, – сказал ефрейтор. – Бешеная, что ли? Воды боится, на тебя что-то кидается. Не покусала бы… Стой здесь!

Но Амур не понял команды. Он понесся прыжками к берегу, чтобы как-то заставить замолчать странную незнакомку: «Что подумает ефрейтор? И так большого труда стоило его развеселить!»

Захлебываясь от визгливого, истеричного лая, она быстро укусила Амура в плечо. Тот отпрянул.

– Все! – сказал Комиссаров. – Бешеная… Эй, мужики! Кто-нибудь с автоматом подойдите! Крез, ко мне!

Клеопатру спасло то, что, когда на берегу показался повар со снайперской винтовкой, она опять жадно хлебала воду.

– Чего ты орешь? – спросил повар. – Вылезай оттуда! В реке ты мишень! Что заметил? Где? Да вылезай поскорее!

Повар их маленького гарнизона, где никакими штатами повар, собственно говоря, не предусмотрен, был в отделении снайпером. Когда они месяц назад приняли пост и решили, что готовить будут по очереди, снайпер Владимир Степанов подошел к Нияжмакову и сказал, что такую бурду, которую они пробовали сегодня, он есть не может, и попросил разрешения встать к плите. «Тебя через два дня все будут звать поваром, а не снайпером. Вы же, пацаны, так дорожите звучными военными специальностями!» «Здоровье дороже! – мрачно ответил Степанов. – Я в родную станицу вернусь в расцвете лет… И с больным желудком?» «Лишь бы ты, парень, вернулся, – подумал прапорщик. – Только бы вы все, мальчики, вернулись…»

– Собака бешеная, стреляй! Креза не зацепи!

– Обалдел? Она воду пьет! Где ты видел, чтобы бешеная собака воду пила? – Повар присел на корточки. – Иди ко мне! Пусенька! Как тебя? Клеопатрочка!.. Клепа! Клепа-Клепа-Клепа!

И борзая, припав к земле, поползла вверх, добралась таким образом до повара и улеглась, вздохнув и ожидая своей участи.

– Понял? – торжествующе сказал повар. – Вот это воспитание. Понимает, кто человек, а кто умеет только в воде бултыхаться да орать! Правильно, Клепа? Пошли. Поделим порцию твоего хахаля. Я сегодня такие кости сварил!

Обедали собаки вместе. Вначале Клеопатра, пугливо поглядывая на повара, ловила тонкими ноздрями соблазнительный запах, идущий от поставленной на землю миски, потом, сгорбившись, спрятав хвост между задних лап, робко приблизилась, потом жадно набросилась на еду. Амур с любопытством глядел на это пиршество…

Они подружились. Амур не жалел сил и времени, чтобы познакомить ее со всеми солдатами, готов был заступиться, извинялся за нее, когда Клеопатра совершала немыслимые поступки, вроде самовольного выхода за ворота и попытки охотиться на мышей… Амур убегал за ней, с громким лаем толкал ее грудью, сбивал с ног, не обращая внимания на ее укусы, приводил обратно. В гарнизоне никто не искал ее дружбы. Почему? Трудно сказать. Скорее всего, солдаты чувствовали, что перед ними очень изменчивое, капризное существо. И только Степанов упивался ее преданностью.

Неожиданно для всех она очень полюбила ездить на броне. При звуке мотора беэмпешки стремглав бежала к машине, бесновалась перед ее носом до тех пор, пока ее не пускали в отсек. Почему-то она никогда не садилась в правое отделение, и если открывалась только правая дверь, долго и требовательно лаяла, пока ее не пускали на свое место. Там она забиралась к самой стенке, где впервые лежала, когда ее принес ефрейтор Комиссаров, и терпеливо ждала остановки.

А выезжать теперь приходилось часто. Банда, приход которой был отмечен попыткой взорвать линию электропередачи, проявляла активность. Колонны подвергались обстрелу, несколько раз бандиты пробивали трубопровод и поджигали топливо. На аварии солдаты выезжали по тревоге, ввязывались в неясные ночные перестрелки, поддерживая огнем посты афганской армии. Однажды выехали ночью к пожару, чтобы прикрыть трубопроводчиков, занятых ремонтными работами и тушением огня, и наткнулись на пост молодежного отряда защитников революции. Вероятно, их застали врасплох… Никогда Комиссарову и его друзьям за свои девятнадцать лет не приходилось видеть следов такой слепой дикой злобы – тела убитых были обезображены с изобретательностью свихнувшихся горилл!