355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Леонид Иванов » Леший » Текст книги (страница 8)
Леший
  • Текст добавлен: 16 декабря 2020, 15:30

Текст книги "Леший"


Автор книги: Леонид Иванов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава 18. Знойный август, отмщение

Стоял знойный август. Самая его середина с коротким передыхом между заканчивающимся сенокосом и началом жатвы. Солнце будто торопилось отдать сэкономленное за дождливое начало лета тепло и потому жарило немилосердно. Настоявшийся за ночь густой воздух плотным туманом покрывал низины, обещая продолжение жары.

Сенька проснулся от сухости во рту. Казалось, что от жажды язык вспух и не ворочался. Правда, у сухости той была причина, никоим образом не зависящая от погоды – вчера к ночи опять набрался до невменяемости. Такое случалось чуть не ежедневно, благо самогон или брага находились почти в каждом доме. Хмельным напитком рассчитывались за работу, за мелкие услуги, а если не случалось праздника или повода, пили просто так. С радости или с горя. Ну, вообще-то, у Сеньки горя особого не было, равно как и радости в этой треклятой жизни.

Закончил восемь классов. Тройки наполовину были «липовыми», поставленными не столько за знания, сколько из сострадания к матери, давно уже утратившей всякое влияние на оболтуса-сына. А с такими оценками куда податься? Один путь – оставаться в своём колхозе, на ферме которого вот уже больше тридцати лет проработала и мать.

Так по специальности «сходи-подай» проработал до армии, служил в стройбате, где из всего оружия за два года не видел ничего другого, кроме БСЛ, как называли большую совковую лопату, два года рыл траншеи для каких-то кабелей да фундаментов, таскал на стройке кирпичи, замешивал вручную бетон.

Так что никакой толковой специальности не получил и вернулся домой снова крутить коровам хвосты.

Конечно, не один он такой был в их деревне. Только Федька, например, оказался побашковитее и посерьёзнее, в ПТУ выучился, трактор получил, женился, детишками обзавёлся. Сенька же оставался вольным стрелком, и жизнь без романтических мечтаний обещала ему до конца оставаться на побегушках.

Из-за пьянки, лени, вздорного характера, без специальности и перспектив и женихом считался он в деревне в свои двадцать пять самым никчёмным.

Нравились ему две сестры: Танька и Светка, одна нынче десятый в посёлке Новозаречный закончила, другая – два года назад. Обеим предлагал идти за него замуж, к матери их, Нюшере, сволочной такой бабе, официально с ребятами приходил за дочек свататься. Мало, что на улицу выставила, зараза такая козлёнка в его честь Сенькой назвала. Ну, не обидно ли?

Ладно, это все мысли, от которых, не от самогонки, на душе легче не становится. Семён потянулся, встал и, зная, что мать так рано с фермы ещё не приходит, пошёл в кладовку похмеляться.

Сто граммов взбодрили, подняли настроение. Прошла сухость во рту, снова захотелось жить. Сел к столу, съел две сваренных вчера картошины нового урожая с малосольными огурцами, запил молоком и пошёл к восьми часам к конторе получать наряд на работу.

Как и ожидалось, до обеда – ремонтировать стайки в телятнике, готовить двор к стойловому периоду, после обеда – съездить на лошади проверить сохранность сена на дальних покосах. Получив такой расклад, Семён по пути на ферму завернул домой, принял на душу ещё полстакана, закусил огурцом и отправился заколачивать гвозди.

Колотился часа два. Хотя что там колотился, больше времени ушло на разговоры да перекуры. А когда часам к одиннадцати снова заболела голова, вскинул топор на плечо и направился домой лечиться.

Очередные сто граммов живительной влаги снова немного взбодрили. Вспомнил, что мать давно наказывала сходить за черникой, но одному идти не хотелось, и Семён отправился искать попутчиков.

Светка Нюшерина, одна из его несостоявшихся невест, как раз домой в отпуск приехала, пасла телят сразу же за околицей на высоком берегу реки. Она вполне могла бы оставить стадо на соседскую девчонку, что крутилась тут же в помощниках, но идти с пьяным Семёном в лес отказалась. Он уж вроде и начал по-хорошему, по-доброму, а она, отвратная мамина порода, с ним даже разговаривать не стала.

Тогда Семён достал из кармана большой нож, который давно уже зачем-то всегда носил при себе, раскрыл его и стал лезвием водить по спине девушки. Острый кончик лезвия скользнул по тонкой ткани наброшенного на голое тело платья от шеи вниз, остановился между лопатками, но ничуть не испугал девушку.

– Да иди ты отсюда, козёл вонючий, – сердито отмахнулась она от таких настойчивых приглашений в лес по ягоды.

Подошла и соседская девчонка с вопросом:

– Ты чё тут к Светке пристаёшь? Я ведь папке всё расскажу – мало не будет!

Сенька, раздосадованный холодным неласковым приёмом, вернулся домой, ещё два раза налил по полстакана самогонки и пошёл ловить лошадь – ехать на покосы. По дороге встретил трёх пацанят. Соседского восьмилетнего Кольку да Нюшериных пятилетнего Гриньку и шестилетнюю Наташку.

Те с удовольствием забрались на коня. Одного Семён посадил спереди, двое ухватились за его рубашку сзади. Лошадь оказалась старой, спокойной и медлительной, шла, почти не раскачиваясь, и ехать было куда приятнее, чем идти по жаре пешком.

Запасённое на зиму колхозное сено стояло на месте не тронутым лесным зверьём, не размётанным шаловливым ветром, и Семён повернул лошадь с седоками в сторону недалёкого леса.

Ребятишки стали лениво есть ещё не до конца созревшие ягоды, носиться между деревьями. Сенька с полчаса побросал в лукошко мелких от жары черничных горошин, но дело это ему быстро надоело. Ягода, конечно, полезная, быстро начинает бродить, и вино получается красивое и вкусное, хотя главное, в понятии Семёна, в вине не цвет и букет, а убойная сила. Лишь бы с ног валило, да голова наутро не болела. А голова, между прочим, опять начинала о себе напоминать и звала к заветной кладовке.

«Да ну её, эту чернику! – нетерпеливо подумал Семён и стал звать лошадь. Но та, видимо, не собиралась ждать в лесу седоков и самостоятельно направилась в сторону дома. – Теперь придётся километра три идти пешком. А тут ещё эта ребятня! И чёрт же дёрнул взять их с собой. Тоже мне, компаньоны!»

А компаньоны уже вдосталь набегались и притомились. Младшего, пятилетнего Гриньку, пришлось взять на кокорки. Был он не тяжёлым, но от восседавшего на плечах ребёнка стало ещё жарче, и по спине побежали противные струйки липкого пота.

Из леса вышли к кукурузному полю. Любимая хрущёвская культура вымахала на два метра, в обход идти далеко, а напрямую до дороги придётся ребятишек переносить на себе. Семён оставил старших на опушке и пошёл с Гринькой проламываться через толстые стебли.

– А ты хороший, – неожиданно обронил похвалу ребёнок. – А мамка всё тебя ругает.

– И как она ругает? – заинтересовался парень.

– А-а, по-всякому. Пьяницей называет, козлом, каким-то отребьем, да я всех и слов-то не знаю.

«Ах ты, стервоза, – мысленно вскинулся Семён. – А я ещё породниться хотел, к дочкам сватался». И вспомнились сразу все обиды, накопившиеся и на дочек, и на несостоявшуюся тёщу, в насмешку назвавшую его именем козлёнка, и вообще на всех и вся.

– Да не крутись ты там! – прикрикнул Семён на ребёнка, который именно в это время начал устраиваться поудобнее, чтобы не упасть со спины на землю. Тонкая его ручонка перехватила горло, и стало невмоготу душно. И вспышка ярости, от удушья ли, от требующей ли добавки спиртного головной боли, привели парня в ярость. Он скинул Гриньку с плеч, рукой зажал ему рот, второй вытащил из кармана нож, раскрыл его и со всего маху вонзил в живот ребёнка.

Этим ударом Сенька вымещал всю свою злобу, накопившуюся на мать ребёнка, которая в глаза и по-за глаза обзывает его всякими нехорошими словами, которая ни во что его не ставит, которая не отдала за него замуж ни одну из своих дочерей.

Распоров живот, Семён несколькими движениями перерезал ребёнку шею. Клокоча, хлынула из распоротой гортани кровь, ручейком стала стекать на серый песок кукурузного поля и тут же свёртываться, запекаясь на горячем воздухе.

Сенька встал, равнодушно посмотрел на трупик и, удовлетворённый совершенным актом возмездия мамаше за нанесённые ему обиды, направился к оставленным на опушке детям.

Пообещав вскоре вернуться за Колькой, Семён вскинул Наташку на плечо и пошёл по уже проторенной среди кукурузных зарослей дороге. Метров через двести взрослый парень вдруг почувствовал возбуждение от прикосновения к нему тела девочки, и тут же возникла шальная мысль – раз не уступают ему старшие, поиметь им назло младшую.

Семён снял Наташку с плеч, сдернул с неё трусики. Ребёнок, ничего не понимая, не сопротивлялся. От охватившего возбуждения уже плохо контролирующий свои действия, парень повалил ребёнка на землю и по-звериному быстро овладел несопротивляющимся из-за непонимания ситуации телом.

Наташка не заплакала. От страха ли, от боли ли, от неожиданности случившегося с ней она лишь молча смотрела на насильника широко открытыми глазами. А когда тот быстро удовлетворил свою похоть, спросила:

– А Гринька где?

Испугавшись, что девочка расскажет о насилии, будет расспрашивать о брате и сообщит, что именно он, Семён, унёс через поле её братишку, изверг достал нож и вонзил его в горло ребёнка.

Завершив второе за час убийство, снова равнодушно посмотрел на жертву и пошёл за соседским Колькой. Того на опушке уже не было. «Видно, не дождался, вокруг поля домой побежал», – равнодушно подумал Семён и отправился прятать трупы убитых детей.

Наташку забросал ветками на краю поля в болоте, потом без труда отыскал тело её брата, чтобы не запачкаться кровью, привязал к ноге завалявшийся в кармане обрывок прочного шнура и поволок в сторону недалёкого кладбища.

Дома сменил одежду, бросив запачканные грязью и кровью джинсы в таз с водой, добавил ковшиком щёлока, следом отправил пропотевшую с пятнами крови рубашку, зашёл в кладовку и налил очередные полстакана самогонки.

…Поиски пропавших детей и преступника были недолгими. Колька рассказал, что Гриньку с Наташкой через поле переносил Семён, показал место, от которого уходили в заросли ошалевшей в своём безудержном росте кукурузы следы Сенькиных драных кроссовок. По этим следам вышли и к спрятанным телам убитых детей.

Семён сидел дома после очередной дозы из неиссякаемой бутыли, тупо смотрел в пол ничего не выражающими глазами и заученно твердил: «Вот отомстил так отомстил. Ну, отомстил Нюшере за все обиды…»

Когда разъярённая толпа односельчан ворвалась в дом, он не сопротивлялся и молча сносил удары, даже не пытаясь увернуться от побоев.

Глава 19. Бантик для Геракла

Степан и Геракл давно ненавидели друг друга лютой ненавистью. Вообще-то, Геракл по натуре очень спокойный, даже добродушный, никого, кроме Степана, не трогал. А Степан, конечно, сам виноват. Не повёлся бы тогда на шутку пастуха Михеича и не было бы вражды.

Случилось это аккурат два года назад. У Степана корова загуляла. Ну, дело-то обычное, каждый год коровам на случку надо, только раньше в соседнюю Семёновку свою Красаву Дарья водила. А тут, как назло, спину у неё на сенокосе перехватило. Прямо хоть волком вой! Уж и финалгоном мазали, и лопухи на ночь привязывали, и, по совету Лешего, щучьей челюстью с острыми зубами массаж делали, и свекровкиной прошлогодней настойкой на мухоморах мазали – ничего не помогает.

А корова, знамо дело, ждать не может: вот подавайте ей быка – и всё тут. А бык на всю округу один остался, у фермера Пети Панина. Он целое молочное стадо держит. Так и то хорошо, что тогда одного бычка оставил, не сдал вместе с другими по осени на мясо. Как чувствовал, что Марина, техник-осеменатор, которая за двадцать километров из Костомы ездила, в район замуж выйдет. А из своих на осеменатора кого учить? Некого! Вот бычок-то ко времени и подрос. Гераклом назвали. Теперь на этого Геру только и надёжа у всех деревенских осталась.

А Гера такой бугай вымахал, что лонись нетель из Петиного же стада покалечил. Как наскочил, так спину и сломал. После этого прямо на ферме Пётр специальный станок соорудил.

Долго Геракл к этому станку привыкнуть не мог, а может, просто от ожирения обленился, но не больно-то живой интерес проявлял, когда от него исполнение бычьих обязанностей требовалось. Вот эта лень и стала причиной неприязни к Степану.

Степан тогда с сыном Вовкой Красаву в Семёновку привели, по дороге на ферму занесли Петру плату за услуги быка, и прямиком на скотный двор. Сына Степан взял корову подгонять, но она и так полдороги впереди прошагала, а тут, зачуяв быка, чуть не бегом кинулась.

Михеич как раз стадо пригнал, Нинка с Катькой дойку начали, а Геракла, как обычно, в отдельную стайку заперли. Красава его чует, мычит что есть мочи, а Михеич и огорошил, мол, сегодня Гера одну корову уже огулял, так что вряд ли что получится. И ленивый стал, да и возраст не тот, чтобы по два раза на дню долг исполнять. Только когда Степан из кармана бутылку достал, повеселел старик, подобрел.

– А вы оставьте свою корову на ночь, утречком я случку и организую.

А что такое на ночь оставить?! Во-первых, она ещё не доена, но это-то не проблема – бабы и тут подоят, а самое главное, шутка ли – утром снова пять километров в Семёновку махать? Михеич с доводами согласился. Давай, говорит, попробуем, может, что и получится.

Загнали Красаву в станок, Геракла Михеич привёл на верёвке, пристёгнутой парашютным карабином к кольцу в ноздрях, а тот только нюхает у коровы под хвостом и никак передними копытами на помост вставать не хочет, чтобы пристроиться и дело сделать. Уж Михеич его и по-хорошему уговаривал, и вицей по ляжкам хлестал. Ни в какую! Поворачивается к Степану и говорит:

– Ты там возле двора крапивный пучок сделай, сейчас мы эффективное средство попробуем.

Степан уж совсем было отчаялся. «Придётся, – думает, – следующего раза ждать, а то, не доведи господь, и вообще Красава яловой останется. Тоже уж годков-то немало, может второй раз и не загулять».

Все руки ошпарил, пока нарвал большой пучок ядрёной переросшей крапивы, подаёт Михеичу, а тот говорит, мол, я быка за верёвку держать буду, как бы не вырвался да беды не натворил, а ты сам давай ему этим пучком-то по мудям поводи. Помогает, уже пробовали.

Ну, Степан по команде Михеича всё исполнил. Как только Геракл опять под хвостом нюхать стал, Михеич говорит:

– Давай, Стёпа, тычь!

Хоть «достоинство» у быка и заросло густой шерстью, а видно, проняло. Вскочил передними ногами на помост и сразу дело сделал. Огулял, значит. И все довольны остались. Михеич, что честно заработал бутылку, Степан, что второй раз в Семёновку идти не надо, а уж про Красаву так и говорить нечего.

Потом по дороге домой, когда Красава спокойно шла рядом, Степан после долгих размышлений и говорит сыну:

– Ты это, Вовка, мамке-то про крапиву не сказывай.

– А почему?

– Да маленький ты ещё, не поймёшь. Лучше промолчи – и всё.

– А чё такого-то? Ну, ткнул ты быку промеж ног пучком крапивы, это же прикольно!

– Вот именно, что прикольно. У нас за баней-то вон сколько крапивы наросло, как бы мамка с голодухи чего не надумала. Ну, тебе сейчас всё одно не понять, пока не вырастешь.

– Чё, щи крапивные с голодухи наварит?

– Хуже, Вовка! Ох, намного хуже! Ладно, забудь про крапиву. Смотри, вон за поворотом уже и наша деревня. Пришли почти.

С тех пор Геракл обиду на Степана затаил лютую. Когда Красаву выводили, он на Степана ещё раз внимательно так посмотрел, будто навсегда запомнить хотел. И запомнил, гад этакий! А ведь мужик-то об этом даже помыслить не мог.

О прошлом годе ходил Степан в Семёновку к Петру Панину тёсу выписать – крышу на бане перекрыть. Деньги уплатил, а материал обещал фермер через пару дней привезти, как только пилораму отремонтирует. Ну, на радостях мужик взял бутылку, а дело уже к вечеру, как раз Михеич стало пригнал. Одному-то, знамо дело, пить не в радость, а тут и компаньон нечаянно появился. Тем более, что у него с собой термос был, а крышка – самый в таком случае необходимый предмет – ведь не из горлышка же алкать, не выпивохи, поди, какие. Да хлебушка у Михеича осталось, и даже огурец в котомке нашёлся. Вот только присесть негде, ну, да и это не беда! Облокотились об изгородь, после первой разговоры разные разговаривают.

Ещё помаленьку опрокинули. Михеич вспомнил, как лонись они крапивой Геракла заставили бычий долг исполнять. Хохочут оба, довольные выдумкой.

– Вот ты, Михеич, говорил, что и раньше это проделывали. Часто?

– Да я это так, для смеха, брякнул. Я и не думал, что крапива там через шерсть ошпарить может.

– Вот пришалимок! А я и вправду повёлся, думал, проверенное средство. Потом по дороге даже Вовке наказывал, чтобы матери не говорил. Мол, чего доброго, на мне тоже испытания проведёт с голодухи.

И оба расхохотались до слёз, до боли в животе. И только Степан хотел предложить разлить остатки, как неожиданно взлетел в воздух. Мужики так хохотали, что совсем не заметили, как подошёл сзади Геракл и поддел рогами своего обидчика.

Хорошо ещё, что рога Гераклу наполовину спилили на всякий случай, а то большая беда могла случиться. А так только синяками мужик отделался. И ведь так удачно поддел бугай под зад, что Степан птицей через огород перелетел и плашмя о землю шмякнулся. Трезвый-то, может, и покалечился бы, а так совсем легко отделался. А Михеич, видя такое дело, хоть на восьмом десятке, а как второгодок в армии на полосе препятствий через изгородь влёт перемахнул от греха подальше.

Геракл попытался было рогами изгородь разворотить и ведь раскурочил бы, да у Михеича кнут за поясом был. Хлестнул пару раз, отогнал разъярённое животное. Хорошо, что Степан недопитую бутылку в руки взять не успел, а то пролилось бы всё, к чёртовой матери. А так нервы успокоить осталось чем.

С тех пор Степан, когда в Семёновку по разной надобности ходил, бдительность уже не терял. Хоть трезвый, хоть выпивши, по сторонам оглядывался – нет ли Геракла поблизости. И всё думал, какую бы быку пакость устроить в отместку, хотя изначально-то сам виноват был.

Целый год без толку голову ломал, но случай подвернулся неожиданно. Зинаида-продавщица как раз новый товар разбирала, когда Степан в магазин зашёл. И давай она уговаривать:

– Вот, купи жене шарфик красивый, совсем дешёвый. Порадуй Дарью, а то у вас, мужиков, сотни на бутылку не жалко, а жене приятное сделать – жаба душит. К её чёрному пальту вот этот красный аккурат в масть будет.

Повертел Степан шарфик в руках, пощупал. Да на кой, мол, ей эта хреновина. И куда с красным шарфом попрётся? Людей смешить? Вот, мол, вырядилась, как фифочка городская. Не девочка уже.

Но Зинаида уговорила-таки. Купил. Благо как раз получку выдали. А деньги, как известно, карман жгут. Невелика растрата! Если и носить не станет, может, действительно приятно будет подарок от мужа получить, хоть и ненужный. Заодно Зинаида ещё и крем для рук навалила. Ну и бутылку – святое дело – с получки взял. А только из магазина вышел, Михеич навстречу.

– А ты что это среди бела дня по деревне разгуливаешь, а не со стадом? Сняли, что ли?

– Дак это, вишь, паутов-то сколько! Спасу нет. Ночами теперь, с вечера стадо на луговину выгоняю. Оно бы в лесу-то травы поболе, да комарья тучи, а на луговине вон уже и отава подрастает, да и ветерок хоть немного обдувает.

Вернулись к Зинаиде, стакан взяли да сыру плавленого «Дружба» – занюхать. Выпили по первой, по второй. Степан расхвастался, какой жене подарок купил, шарфик из кармана достал. Михеич из вежливости потрогал, похвалил.

– А правда, Михеич, что быков красный цвет раздражает? – вдруг поинтересовался Степан.

– Не знаю, брат, красное отродясь не нашивал. А слыхал, что эти, как их, ториадоры-то, красной какой-то попоной быка отвлекают, когда он того, который со шпагой, с ног сбивает и топтать да на рога поддевать начинает. Видать, не любят красного, коли тут же на попону кидаются.

– Ну, в кине-то я и сам эту, как её, корриду видывал. Просто думаю, ты всю жизнь со стадом, так должен лучше знать.

– Дак ить кто тут у нас красное-то носит? Это ты вон своей Дарье красный шарф купил, а больше-то, поди, и нету.

– А у меня ещё один красный есть, – созналась Зинаида. – Вот себе бы взяла, да у меня не к чему. Пальта нету, а с курткой оно как-то не очень.

– А давай мне второй тоже, – неожиданно попросил Степан и полез в карман за деньгами.

– Да зачем два одинаких-то? Возьми лучше голубой, хоть менять будет. Голубой тоже с чёрным красиво.

– Нет, красный давай, – настоял Степан и чему-то хитро заулыбался.

Уплатил за покупку, разлил остатки. Выпили.

– А бугай-то сейчас где? Не на воле?

– Да ты что? Забоялся? Не боись! Он в своей стайке взаперти. Вот бабы вечернюю дойку закончат, всё стадо выпустим со двора, и его тоже. А так, поди, спит себе.

От магазина Степан почему-то пошёл не по дороге к себе в Носово, а свернул влево. Михеич хотел было поинтересоваться, но махнул рукой – мало ли у мужика ещё какие дела есть.

А Степан прямиком на ферму. Ворота на двор распахнуты, доярки ещё не пришли, и, кроме скота, на ферме никого. Мужик прошёл прямо в конец здания, где из толстых жердей сооружена неширокая стайка для Геракла. Увидев своего лютого врага, тот сразу заволновался, хотел развернуться, но на это его стойло не было рассчитано. Бык начал сердито бить в пол передними копытами, не по-доброму мычать, но ничего другого предпринять не мог. А Степан достал из кармана только что купленный красный шарф и, вытянув руки промеж жердей, торжественно соорудил быку на мошонке большой бант.

Может, завязал слишком туго, а может, Геракла тоже раздражал красный цвет, но, как бы то ни было, он и так и сяк пытался дотянуться до своего достоинства, чтобы освободиться от украшения.

Степан стоял и довольно ухмылялся:

– Вот-вот, попробуй-ка достань. Бык не кобель, так просто не дотянешься.

Вечером, когда после дойки бабы выпустили стадо и открыли стойло Геракла, в сумерках двора не сразу заметили между ног быка яркий красный бант. Увидели, когда он уже вышел на улицу. Отсмеявшись, попытались было снять ненавистное для животного украшение, но к каждому, кто приближался, Гера поворачивался мордой, угрожающе наклонял рогатую голову и скрёб копытами землю. Так и проходил он всю ночь на пастбище с украшенной большим красным бантом мошонкой.

Избавили быка от позора только утром, когда снова загнали его в узкую стайку. Зато долго потом над этой проделкой хохотала вся деревня. Сначала не могли догадаться, кому такое могло прийти в голову, Михеич за выпивкой как-то не придал Степановой покупке значения, но тайну раскрыла Зинаида, рассказав, что оба красных шарфа взял Степан. Один, поди, подарил Дарье, а второго не пожалел для Геракла.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю