Текст книги "Пикировщики"

Автор книги: Леонид Дубровин

Так же отчаянно сражался молодой летчик-комсомолец лейтенант А. М. Мурашко. В первый же день войны он сбил самолет врага, на второй день – еще один. В следующем бою летчик получил ранение и сильно обгорел, но от госпиталя отказался. Вскоре в неравном бою его вновь ранило, но лейтенант и на этот раз был непоколебим. «Глаза видят, голова соображает, сердце бьется, руки и ноги работают. Что еще надо? – спрашивал он и сам отвечал: – В бой, только в бой!..»

Нет спору, вероломное нападение 22 июня на приграничные аэродромы дало гитлеровцам большие преимущества, однако «молниеносного» разгрома нашей авиации, как они рассчитывали, не произошло. Об этом говорят факты: наши летчики бесстрашно вылетали навстречу врагу, принимали неравные бои, одерживая первые победы, накапливали опыт для будущих битв. В первых же боях по три победы одержали лейтенанты Н. М. Сорокин, А. Т. Прокофьев, П. Н. Вернигор. А младший лейтенант В. И. Чесноков в один день отличился и в воздухе, и на земле. Вот как это произошло.

При втором заходе в атаку летчик заметил повреждение на своем самолете. Покинуть товарищей в разгар схватки он не мог. Только после того, как три «хейнкеля» рухнули на землю, а остальные повернули обратно и наше звено взяло курс на аэродром базирования, Чесноков выключил перегретый мотор и пошел на вынужденную посадку.

Приземлился летчик на аэродроме, с которого накануне перелетел на запасную площадку его полк. В середине полосы он развернул самолет влево и по инерции выкатился к самой опушке леса. Поджечь самолет и добираться к своим – было первое решение. «А на чем воевать? В полку половина летчиков – «безлошадные», – подумал пилот и бросился к старым самолетным стоянкам в надежде найти масляный бак.

– Стой! Кто такой? Почему здесь? – остановил Чеснокова вооруженный красноармеец.

– Не горячись, парень. Не видишь, что ли, – свой я, летчик. Лучше помоги самолет спасти.

– А ну пошли! – строго приказал красноармеец. – Сержант разберется...

Словом, вскоре действительно разобрались, и вот загруженная оружием полуторка взяла на буксир самолет Чеснокова и потянула на восток, к своим.

Немало трудностей пришлось преодолеть по этой дороге. По узкому деревянному мосту через заболоченную речку перебрались, лишь разобрав перила. А потом налетел «юнкерс». Необычная цель для фашистов казалась заманчивой. Но летчик Чесноков подал команду занять оборону чуть поодаль от машины, и три ручных пулемета, столько же винтовок нацелились в бомбардировщик.

– Огонь!.. – скомандовал он, когда «юнкерс» снизился, чтобы ударить по полуторке с самолетом. И тут машина гитлеровцев задымила, пролетела еще немного и упала на несжатое поле.

Окруженные командой наших воинов, фашисты сдались в плен. Так и прибыл в часть летчик Чесноков – с «ишачком» на буксире, экипажем гитлеровцев и целым кузовом оружия...

Бесстрашно сражался с противником в небе древнего Киева летчик В. Ф. Петров, Его славные победы относились уже ко времени, когда я вступил в должность военкома.

Как-то вражеский самолет-разведчик возвращался с задания. Атакованный истребителем И-16, он вошел в низкую облачность. Наш пилот потерял его из виду, и все, кто наблюдал за этим поединком с земли, поняли: уйдет сейчас разведчик – жди удара бомбардировщиков.

– В воздух Петрова! – приказал командир полка.

Лейтенант Петров, на ходу надев боевой парашют, вскочил в кабину, запустил мотор и прямо с самолетной стоянки пошел на взлет.

В районе каневской переправы летчик обнаружил сильный обстрел наших зениток. Чутье не обмануло опытного истребителя. «Очевидно, немец решил сфотографировать мост», – подумал он и вскоре заметил самолет-разведчик.

Разогнав за счет снижения скорость, Петров начал быстро сближаться с целью. Уже заработали пулеметы вражеской машины. Петров ждал.

150... 100... 50 метров... Пора! Вячеслав нажал на гашетку. Огненная стрела пронзила кабину разведчика – он накренился, вспыхнул и горящим сизо-черным факелом пошел к земле...

В тот же день я дал распоряжение военкому полка А. А. Ионину подготовить текст листовки, посвященной боевым заслугам лейтенанта Петрова. Листовку с его портретом оперативно отпечатали в типографии «дивизионки», и вскоре все авиаторы нашей дивизии читали о боевых делах отважного летчика.

Родился и вырос Вячеслав Петров в городе на Волге – Казани, в семье обойщика. После ремесленного училища работал электромонтером на швейной фабрике. Работая, стал заниматься к аэроклубе и овладел планером, потом – учебно-тренировочным самолетом. В 1935 году он поступил в Оренбургскую военную авиационную школу пилотов. Став летчиком-истребителем, Петров проходил службу в полку подо Львовом. В начале 1941 года этот полк получил новый самолет МиГ-3. Началось переучивание. Учеба шла интенсивно. А у границ нашей Родины уже сгущались тучи войны. Доучиваться пришлось в горячих схватках с врагом...

Вместе с летчиками эскадрильи младшими лейтенантами Кобяковым и Рязановым Петров совершал смелые штурмовки войск противника, часто летал и на воздушную разведку. На 20 августа 1941 года у него было уже около 130 боевых вылетов, сорок воздушных боев, четыре сбитых вражеских самолета и одиннадцать – в составе группы. Боевой счет летчика продолжал расти.

В эти дни в жизни Вячеслава Петрова произошло важное событие – его приняли в члены Коммунистической партии. Партбилет я вручал ему перед вылетом на боевое задание. Отвечая на поздравления, летчик, помню, сказал:

– Даю слово партии и народу, всем однополчанам, что буду еще сильнее бить ненавистных оккупантов!..

Слово свое коммунист Петров держал твердо.

Большой напряженностью отличались и фронтовые будни наших штурмовиков. Летчики 66-го штурмового авиаполка летали на стареньких И-15 и И-153. Ограниченные возможности этих самолетов они старались компенсировать фактором внезапности, смекалкой, боевой дерзостью. Не случайно в дивизии их с уважением называли «воздушными пахарями».

Войны без жертв не бывает, и дни без потерь у штурмовиков выпадали редко. Правда, при отсутствии сплошной линии фронта летчики со сбитых самолетов часто возвращались в полк и продолжали боевую работу. О напряжении ее красноречиво говорят наши регулярные доклады и боевые донесения. Вот текст одного из них:

«10 августа 1941 года. 66-й ШАП под командованием полковника А. И. Сидоренко несет основную боевую нагрузку. Действуя по войскам противника на поле боя, полк наносит оккупантам большой урон. Только за сегодняшний день произведено шесть результативных полко-вылетов».

По самым строгим подсчетам, а мы за этим следили, штурмовики 66-го авиаполка в июле и августе уничтожили более 30 танков и броневиков, десятки автомашин и цистерн с горючим, немало артиллерийских орудий, минометов. Летчики вывели из строя и сотни гитлеровцев. Если в первые дни войны вражеские колонны двигались к фронту почти без прикрытия, пренебрегая маскировкой в местах сосредоточения, то вскоре от такой бравады не осталось и следа. И люди, и техника теперь тщательно укрывались.

Учитывая особую специфику боевой работы штурмовиков, большую часть времени в те дни я находился среди них, помогая политработникам в организации партийно-политических мероприятий. Командир полка полковник А. И. Сидоренко, приняв командование 66-м штурмовым, проявил себя энергичным, волевым человеком, умеющим поднять людей на трудные боевые дела. Под его командованием в полку велась настойчивая борьба за повышение качества боевой работы. Все командиры и политработники здесь умело воспитывали личный состав на примерах подвигов, совершаемых лучшими летчиками дивизии, смело вскрывали недостатки боевых будней.

Помню, как на партсобрании полка коммунисты строго осудили одного пилота только за то, что он, штурмуя колонну вражеских войск, ограничился сбросом бомб, не использовав боевой запас бортового оружия. Полковник Сидоренко тогда заметил:

– Мы обязаны из наших машин и из самих себя выжимать все возможное! Хороший охотник и со старой шомполкой отлично промышляет, а плохой и с новейшей трехстволкой зря по лесу бродит...

Пришлась тогда эта аналогия к месту – глубоко задела честь и самолюбие тех, кому она адресовалась.

* * *

Предметом постоянной заботы командиров, политработников, коммунистов и комсомольцев дивизии была наша боевая авиационная техника.

Со спецификой работы инженерно-технического состава я познакомился еще до войны, когда служил в летном училище. Надо сказать, скромные трудяги аэродромов, обслуживающие наши самолеты, отличались огромной выдержкой, выносливостью, показывали образцы мастерства, товарищеской преданности. И в дивизии у нас были удивительные люди – мастера своего дела.

Помню, бригада техников во главе с воентехником 1-го ранга А. Петровым взялась отремонтировать четыре машины, поврежденные в воздушных боях с перекрытием нормативных сроков в два раза, то есть вместо четырех дней управиться с работой за два дня. Но бои продолжались, и в ремонт поступали другие самолеты – сначала четыре, потом восемь. Два дня и две ночи, отказавшись от сна, работали ремонтники, не позволяя себе даже короткого перекура. Лица их посерели, осунулись, но дело шло с нарастающим темпом. К началу третьих суток все 16 машин вышли на старт! А ведь трудились мужественные люди под обстрелом вражеских самолетов. Старший техник звена парторг эскадрильи коммунист Петров получил ранение, но рабочего места не покинул.

Ветераны дивизии до сегодняшних дней свято чтут память об инженере 164-го истребительного авиаполка военинженере 3-го ранга коммунисте А. Вельском и младшем воентехнике 28-го истребительного авиаполка комсомольце А. Скачкове. Началась бомбежка, когда они со своими помощниками готовили самолеты к боевому вылету. Бомбы рвались рядом, и оставлять машины – значило потерять технику. Тогда инженер Бельский и техники самолетов под огнем противника организовали буксировку в менее опасное место – под защиту лесного массива. Но налет повторился. На своих рабочих местах, пораженные пулеметной очередью «юнкерса», пали смертью храбрых Алексей Вельский и Александр Скачков. Ценой жизни они спасли боевую технику.

В те дни инженеры, техники, механики самолетов трудились поистине самоотверженно, героически. Повреждения на самолетах во время боев происходили ежедневно, и часто они ставили в тупик даже самых опытных и бывалых специалистов. Ведь запасных частей, узлов и агрегатов не хватало, возвратить в строй самолет порой казалось просто невозможно. Так что не проходило ни одного дня, чтобы во всех подробностях мы не обговаривали с командиром, инженером дивизии все меры, которые следовало бы принять для того, чтобы ремонт самолетов не задерживался, производился в кратчайшие сроки. Срочно приходилось изыскивать и задействовать новые дополнительные резервы.

И вот в канун Дня Воздушного Флота доложили командующему ВВС фронта о том, что за семнадцать дней августа в дивизии введены в строй 38 поврежденных в боях самолетов и что неисправных машин у нас, в дивизии, нет. Легко сказать «нет». А сколько труда, бессонных и тревожных ночей, сколько упорства вложили в свое дело наши техники, механики, ремонтники! Специальная эвакуационная команда, непрерывно собирая вдоль линии фронта (порой с заходом на занятые врагом площадки) подбитые самолеты, пригодные для ремонта, транспортировала их на аэродромы. Машины, которые восстановить было невозможно, разбирали на запчасти.

В целях повышения эффективности восстановительных работ во всех полках дивизии мы создали ремонтные бригады, в которые вошли техники и механики самолетов, не вернувшихся с боевых заданий. Работали круглосуточно. Вместе с ремонтниками трудились и летчики, временно оставшиеся без машин. Помню, с каким суровым упорством восстанавливал израненные самолеты летчик 211-го ближнебомбардировочного авиаполка лейтенант В. А. Прошляков. Он давал двойные, тройные нормы выработки! А в разговоре со мной как-то заметил с досадой: «Живу, не летая... Скорее бы на самолет! Я же должен бить их, проклятых фашистов!»

Самолет лейтенант Прошляков с моей помощью через несколько дней получил и с боевым настроем улетел на бомбежку вражеских позиций.

А мы для ускорения ремонтных работ нашли еще один резерв: захронометрировав производственный процесс наших передовых техников и механиков, разработали по ним новые нормативы и ввели поправки в сторону уменьшения ранее существующих. Эти уточненные нормы легли и в основу обязательств боевого социалистического соревнования. Приемы и методы труда передовиков мы распространили через стенную печать, дивизионную и фронтовую газеты. В устных беседах агитаторы рассказывали о коммунистах и комсомольцах – лидерах социалистического соревнования. Среди них были воентехники И. В. Мороз, А. Т. Ильин, М. А. Перевозчиков, П. Е. Гречанников, многие другие. Помню, воентехник Л. А. Гайдоба и его напарник за трое суток, работая без сна и отдыха, восстановили три сильно поврежденных самолета, а воентехник А. Д. Краковский ввел в строй свой Су-2 на тридцать часов раньше, чем это предусматривалось даже новыми нормативами!

На ремонтных площадках, что раскинулись вблизи аэродромов под укрытием лесной зелени, плечом к плечу с техниками, механиками несли трудовую вахту батальонные комиссары А. И. Егоров, А. А. Ионин, Е. Т. Панченко, военкомы эскадрилий, секретари партийных и комсомольских организаций. Они выступали организаторами быстрого и доброкачественного ремонта боевых машин, помогали командирам частей контролировать соревнование, подводить его итоги, популяризировать достижения передовиков.

Таким образом, в тяжелые дни обороны Киева наша дивизия получила возможность увеличить состав групп, вылетающих на поддержку мужественных защитников города. Инженерно-технический состав приобрел богатый опыт полевого ремонта в условиях непрекращающихся боевых действий. Признаюсь, я испытывал глубокое удовлетворение от проделанной нами организационной работы, не случайно и командующий ВВС фронта генерал Ф. А. Астахов высоко оценил нашу работу.

– Будем считать, товарищ Дубровин, что первый экзамен на комиссара дивизии вы успешно выдержали, – заметил он как-то при встрече. – Но имейте в виду: впереди предстоят испытания потруднее...

Да, обстановка на фронтах продолжала складываться не в нашу пользу. Враг наступал. Войска 26-й и 38-й армий, удерживающие оборону на широком фронте южнее Киева, стойкостью и упорством пресекли попытки немецких войск форсировать Днепр. Развернулись упорные бои под Черкассами.

Боевые распоряжения и приказы, поступающие к нам из штаба ВВС фронта, неизменно заканчивались словами: «...напряжение – полное». И наши истребители И-16, МиГ-3, штурмовики И-15, И-153 совершали по 6–9 боевых вылетов в день. По пять и более раз вылетали на бомбардировку противника экипажи бомбардировщиков 211-го ближнебомбардировочного авиаполка и бомбардировщиков 45-го авиаполка.

Редкий вылет обходился без воздушного боя. Ряды наших пилотов таяли. За смерть боевых друзей оставшиеся в строю мстили беспощадно, но что могло заменить потерю?.. Вот только утром ты сидел с боевым товарищем в столовой за завтраком, разговаривал, уточнял детали предстоящего вылета... И вот у тебя на глазах в жарком бою его самолет разрезает пулеметная очередь.

Что тут говорить, к смерти нельзя привыкнуть даже на войне. Тяжело было переносить гибель боевых друзей. И я читал эти мысли в глазах молодых пшютов, когда встречался с ними после очередного боя. Неразговорчивые, с заострившимися от усталости скулами, они неохотно вступали в беседы, односложно отвечали на вопросы, ни о чем сами не спрашивали и ничего не просили.

Как поднять настроение людей, как поддержать, не дать угаснуть в их сердцах вере в свои силы? Как развеять невеселые думы? Эти насущные вопросы вставали перед нами, политработниками, и на сборах, которые мне удалось провести к концу лета, я откровенно говорил об этом. Тогда были намечены действенные меры, среди которых – устройство дивизионного профилактория для отдыха летчиков. В какой-то степени наши мероприятия помогали боевой работе – пилотам удавалось снимать большие нервные и физические нагрузки.

В те дни для того, чтобы своевременно обнаруживать подходящие резервы противника, не давать ему возможности наводить переправы через Днепр, командование фронта закрепило за авиасоединениями отдельные участки фронта. В наш район входили Черкассы, Шпола, Кировоград, Чигирин и участок реки от Черкасс до Переволочной.

Задача эта была не из легких. Машин в дивизии не хватало, пришлось еще повысить интенсивность боевой работы. Летали днем, ночью... Помню, после одного из ночных полетов летчики доложили в штаб ВВС фронта о плотах, приготовленных на берегу Днепра возле станции Липово. Очевидно, немцы собирались на них форсировать реку. В то же утро приказ: плоты уничтожить! К самолетам тут же были доставлены ампулы с горючей смесью «КС», термитные шары, гранулированный фосфор. И наши штурмовики отбомбились по плотам без каких-либо осложнений, но оказалось, что безрезультатно – сырые бревна не горели. Тогда сообщили об этом в штаб ВВС фронта и предложили поручить «расправиться» с плотами одной из групп партизан, с которыми у фронта существовала устойчивая связь. Через сутки, пролетая над станцией Липово, пилоты констатировали: от плотов ничего не осталось – все они были взорваны.

Продолжая боевую работу над закрепленными за дивизией территориями, мы приобретали опыт взаимодействия с наземными войсками. С целью наведения самолетов на самые горячие участки в штаб 26-й армии выделяли своего представителя, обычно им был начальник оперативного отделения подполковник Г. С. Носков. Штурмовики по вызову Носкова вылетали к местам боев и били по целям, которые указывала пехота.

Как-то погожим августовским утром в дивизию поступил очередной приказ: нанести удар по штабу противника в Чигирине. Штаб этот был сильно прикрыт зенитной артиллерией, истребителями. И на задание тогда вылетела четверка бомбардировщиков во главе с капитаном Г. М. Сиваковым и штурманом лейтенантом П. С. Плетневым.

На подходе к цели на наши экипажи ринулись в атаку с большой высоты несколько «мессершмиттов». Отбиваясь, группа продолжала полет, а перед самым бомбометанием попала под мощный зенитный огонь. Несмотря ни на что, бомбы пошли в цель.

На обратном пути один из «мессершмиттов», атакующий ведущего группы, был сбит. Немцы остервенели, ринулись на бомбардировщик Сивакова и добились своего: получивший уже не один десяток пробоин, ведущий СБ взорвался при ударе о землю.

Отомстить врагам за смерть товарищей на следующий день вылетела семерка бомбардировщиков. Большая колонна противника двигалась с юго-запада на Черкассы, на нее-то и нацелились наши экипажи. Налетев на колонну неожиданно, они сбросили за один заход весь бомбовый груз, а после сброса сделали еще по три-четыре захода, расстреливая врагов из пулеметов. Затем семерка бомбардировщиков возвратилась на аэродром, заправилась горючим, боеприпасами, взяла новый запас бомб – и вновь громить колонну. После второго вылета последовал третий, четвертый... Так мстили наши летчики за гибель своих товарищей.

* * *

За неполных два месяца войны воздушные бойцы 15-й смешанной авиадивизии совершили 6550 боевых вылетов, сбросили на головы врага 98860 килограммов бомб, израсходовали по наземным целям 1750310 снарядов и патронов, сбили в воздухе и уничтожили на земле 83 самолета противника. В итоговых сводках штаба ВВС фронта нашу дивизию часто отмечали в числе лучших соединений. Авиаполки получали благодарности от командования 26-й и 38-й армий, с которыми они взаимодействовали. Высокая оценка боевого труда товарищами по оружию обязывала нас не только закреплять, но и приумножать боевые успехи.

Да, хотя враг продолжал теснить нас, мы осмеливались говорить и об успехах. Свои достижения дивизия видела в возросшей мощи бомбардировок и штурмовых ударов по врагу, в растущем количестве сбитых самолетов, а в итоге – в ощутимых потерях, которые несли фашистские войска. Отступая, мы все – от рядового бойца до командира дивизии – глубоко верили, что придет время и захватчики попятятся назад. Будет и на нашей улице праздник!..

От Днепра до Хопра

Огненный таран П. Борцова. Угроза окружения. 50 исправных самолетов. Подвиг воентехника. Укрепление партийных рядов. «Комиссар обязан летать...» Политрук Битюцкий. В осеннем Балашове.

Отход наших войск на левый берег Днепра сопровождался тяжелыми кровопролитными боями. Пехотинцы, артиллеристы и танкисты упорно защищали каждый населенный пункт, каждую рощу, каждое поле. Поддерживая их, мы били по атакующим фашистским танкам, подавляли губительный огонь батарей, прикрывали как могли войска с воздуха.

Жестокие бои завязались за днепровские острова севернее Черкасс. На ограниченном по фронту участке горела плодородная украинская земля. С той и другой стороны на нее выбрасывались тысячи разнокалиберных снарядов, мин, с воздуха на переправы и скопления войск обрушивались тонны смертоносного металла.

Наши экипажи работали на малых высотах. Сквозь лабиринты зенитного огня пробивались к противнику экипажи истребителей, бомбардировщиков, штурмовиков. В эти дни увеличили счет сбитых гитлеровских самолетов летчики-истребители старший политрук М. В. Бодакин, лейтенанты И. М. Холодов, И. Н. Гуров. На глазах у товарищей младший лейтенант А. А. Безносов на бомбардировщике Су-2 сбил «мессера».

В конце августа особенно отличился экипаж 45-го бомбардировочного авиаполка в составе летчика младшего лейтенанта Д. А. Кравченко, штурмана лейтенанта Л. Д. Крючкова и стрелка-радиста Ф. Ф. Дейнеги. Они за один вылет заработали, как потом шутили авиаторы, «три двойки». Вот как это событие осветил полковой поэт в боевом листке.

 
Наши герои бомбили умело.
И налицо их ратное дело:
Два буксира в Днепре потопили,
Две переправы вражьи разбили,
 
 
Две баржи сожгли заодно, —
Все полегло на днепровское дно!
Точен и грозен их глазомер.
Пилоты! Берите с героев пример!
 

В историю нашей 15-й смешанной авиадивизии вошло 28 августа. О том, что произошло в тот день, мы узнали от очевидцев. Бойцы-пехотинцы видели, как бомбардировщик с красными звездами на крыльях, обстреливаемый зенитками, несколько раз заходил на вражеские артпозиции, расположенные на южной окраине Черкасс. Ему удалось подавить несколько орудий. Но в последнем заходе самолет получил повреждение от прямого попадания снаряда. Летчик развернул машину в сторону Днепра, решив, очевидно, дотянуть до левого берега, к своим. Высота полета быстро уменьшалась, самолет вот-вот мог упасть в реку. И тогда все заметили, как машина, управляемая нашим летчиком, решительно развернулась на занятый фашистами остров Днепра и врезалась в скопление мотопехоты. Героем-летчиком, повторившим подвиг Николая Гастелло, был лейтенант Павел Ефимович Борцов.

* * *

А события развивались все стремительней. Севернее Киева вражеские войска прорвались к Конотопу, юго-восточнее Кременчуга захватили крупный плацдарм на левом берегу Днепра. Нашу дивизию тогда срочно перебросили на полевые аэродромы Полтавской области. На этом направлении, стараясь преградить путь противнику, сражались ослабленные в непрерывных кровопролитных боях войска 38-й армии.

Ни дня, ни часа передышки... Прибыв на новое место дислокации, командование и политотдел дивизии обратились к летному и техническому составу с листовкой-призывом, зачитанной в каждой эскадрилье. «Товарищи авиаторы! – звучали слова призыва перед притихшими шеренгами бойцов и командиров. – Наши боевые братья, воины 38-й армии, через несколько часов нанесут удар по фашистским войскам, форсировавшим Днепр. Братья по оружию ждут от нас помощи и поддержки с воздуха. От этого во многом зависит успех контрудара. Группировку врага надо смять и сбросить в реку. Призываем вас обеспечить максимальную интенсивность боевых полетов, высокую точность бомбовых и штурмовых ударов. Действуйте над полем боя с полной отдачей сил, беспощадно громите проклятого врага, посягнувшего на нашу священную Родину. Смерть немецким оккупантам!»

Попытка отбросить врага не увенчалась успехом. Силы были слишком не равны. 12 сентября началось наступление войск 17-й армии и 1-й танковой группы гитлеровцев с занятого накануне кременчугского плацдарма. Наступление развивалось в северном направлении, навстречу 2-й танковой группе врага, которая уж опоясала Киев с севера и прорвалась в направлении на Стародуб.

15 сентября танковые группы, наступающие навстречу друг другу, соединились, окружив войска Юго-Западного фронта восточнее Киева. В кольцо окружения попали 5, 37 и 26-я армии, часть сил 21-й и 38-й армий. В последующие дни окруженные соединения оказались расчлененными, и ожесточенные бои продолжались до 27 сентября. Многим подразделениям, группам удалось вырваться тогда из окружения, но тысячи советских воинов погибли или попали в плен. При выходе из окружения погибли командующий фронтом Герой Советского Союза генерал-полковник М. П. Кирпонос, смертельно раненный в бою, члены Военного совета М. А. Бурмистенко и Е. П. Рыков, начальник штаба фронта генерал В. И Тупиков и многие другие командиры и политработники. 17 сентября в Киев вошли фашистские танки...

В связи с отходом войск фронта нашей дивизии то и дело приходилось менять аэродромы, полевые площадки, нередко отбиваясь от противника в наземных боях. В такой обстановке на подвеску бомб, пополнение боеприпасами затрачивались считанные минуты, так что вместе с техниками, механиками в подготовке машин к вылету участвовали и летчики, и политработники, и штабные специалисты.

Не покладая рук трудились бойцы и командиры батальонов аэродромного обеспечения. Под бомбежками быстро собирали они и обезвреживали разбрасываемые немцами мины «лягушки», тут же заделывали воронки на летном поле, и наши боевые машины уходили на задание.

Помню, как оставляли мы аэродром Хорол. Немцы вот-вот нагрянут на самолетные стоянки. Решаем организовать наземную оборону и к дороге выдвигаем три зенитных орудия для стрельбы прямой наводкой по танкам. По обочинам разместились бойцы батальона аэродромного обеспечения. У них гранаты, бутылки с горючей смесью. Все это очень пригодилось. В критический момент, когда авиаполки стали подниматься в воздух, занявшие оборону бойцы задержали головной отряд гитлеровской колонны. Огнем зениток они подбили тогда три танка, и лишь по приказу командира дивизии оставили рубеж обороны.

Последними покинули аэродром комдив, старший инженер дивизии и я. Уже под сильным обстрелом подошедших к границе летного поля бронемашин и танков втроем мы успели подбежать к нашему У-2, но вдруг над ним взвивается пламя – прямое попадание снаряда. Хорошо, что оставили резервный самолет. Быстро разбросав кусты маскировки, командир дивизии садится в переднюю кабину, я – во вторую, старший инженер проталкивает ко мне в кабину лишь одну ногу, и я крепко обхватываю его руками. Начинаем взлет. Непрогретый мотор чихает, работает неровно – от земли самолет не отрывается. Оборачиваюсь назад и вижу, что на стабилизаторе за нами тянется куст орешника!..

Словом, под огнем противника все-таки оставляем аэродром Хорол и уходим в противоположную от наступающих сторону. На землю ложатся сумерки.

Для перелета на запасный аэродром светлого времени уже не хватало, а ночного оборудования на самолете не было. Решили сесть где-нибудь в поле, рядом с жильем. Не запомнилось мне название полтавской деревни, над которой нас застала непроглядная ночь. Приземлились благополучно. Ночевали в хате колхозного бригадира. Хозяин отсутствовал – занимался эвакуацией тракторов и автомашин. Его жена, несмотря на поздний час, угостила нас топленым молоком, пахучим домашним хлебом. Комдив Демидов и инженер устроились на ночлег на широких скамьях, расставленных вдоль стен, а я предпочел посвободней улечься на полу: по моему росту ни скамейки, ни топчана не нашлось.

На рассвете мы перелетели к своим полкам. Работники штаба и политотдела дивизии прибыли следом. Их перебазированием руководил батальонный комиссар П. Ф. Ивашкевич. Можно сказать, им тоже повезло. При выезде из поселка Еньки на хорольском шоссе попали под обстрел, но все уцелели, маневрируя в опасных местах.

13 сентября 15-я смешанная авиационная дивизия сосредоточилась на одном аэродроме. Трудно даже перечислить все заботы и дела этого дня. К полуночи уставшие, возбужденные, мы расположились во времянках колхозного полевого стана, но заснуть я не мог. Перед глазами стояла вчерашняя полтавская хата, наполненные какой-то безысходной печалью глаза хозяйки, угощавшей нас молоком, растерянность ее мужа Мирона, возвратившегося на рассвете в хату. Он успел привести в порядок трактора, комбайны и машины, но из райкома партии поступила директива: все, что можно, эвакуировать, а ему, бригадиру колхоза, оставаться на месте и ждать дальнейших указаний.

В последние дни, когда стало совершенно ясно, что нам не удержаться ни на Днепре, ни на Хороле, все чаще к сердцу прокрадывалась тревога за семью. Перед самой войной жена с детьми переехала ко мне в Чугуев, на Харьковщину, не видел я их больше года. «Останется ли семья на оккупированной территории или успеет эвакуироваться?..» – на этот вопрос ответить мне никто не мог. Тревога усиливалась и потому, что в течение всех дней войны от жены не пришло ни одного письма. Правда, писем не получали и все остальные товарищи по дивизии. И все же это не успокаивало.

Побывавший в тылу врага политрук эскадрильи 66-го штурмового авиаполка рассказывал мне, как видел в разграбленном селе горящую хату: в ней немцы заперли жену комиссара с ребенком и сожгли их заживо. Я страшился о таком даже подумать...

Связь дивизии со штабом ВВС фронта к середине сентября была полностью прервана. Никаких боевых задач сверху нам больше не ставили, указаний не поступало. Попытки связаться по радио результатов не дали. А у нас на аэродроме сосредоточились пятьдесят самолетов – вся-то дивизия! Посовещавшись, решили тогда действовать самостоятельно: штурмовать вражеские танки, замыкающие кольцо окружения вокруг киевской группировки.

Тем, что вся наша дивизия сосредоточилась на одном аэродроме, мы были весьма обеспокоены. Следовало бы рассредоточить боевую технику, чтобы избежать лишних потерь, но где запасные площадки, куда направить полки?.. Места рассредоточения мог дать лишь штаб ВВС фронта. Туда улетел заместитель командира дивизии подполковник Л. Г. Кулдин, однако никаких вестей от него не поступало да и сам он не возвращался.