355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Леонид Каганов » Дай бог каждому » Текст книги (страница 15)
Дай бог каждому
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 08:49

Текст книги "Дай бог каждому"


Автор книги: Леонид Каганов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Но… – сказал я совсем растерянно.

– Я просто пытаюсь рассуждать, – пояснил визирь. – Группы начнут расти за счет покорения соседей, и наконец останется несколько самых больших групп, которые будут воевать за ресурсы друг с другом и бороться за жесткий порядок с внутренними бунтарями… – Визирь замолчал на миг. – Теперь я готов тебя выслушать. В чем ошибка моих логических рассуждений?

Я сжал зубы.

– Человек, почему ты не отвечаешь? – повторил визирь.

– Ты прав… – выдавил я. – Именно так и устроен наш мир…

Визирь молчал долго. Затем сверху на панцире распахнулась дырка, из нее выполз глаз на стебельке. Глаз уставился на меня и долго-долго изучал. Затем спрятался.

– Можно я задам последний вопрос? – произнес визирь. – Скажи мне, человек. Ведь если я прав… если так устроено ваше общество… – Он помолчал, ерзая по полу. – Но это значит, что в драках между особями, а особенно в драках между большими группами должны постоянно гибнуть люди. В вашем мире должно быть немыслимое количество смертей от борьбы друг с другом. Это так?

– Так… – выдохнул я.

– И вот тогда я не понимаю, – подытожил визирь и откинулся к стене. – Здесь логическое противоречие! Если вы так дорожите своей жизнью, если для вас она ценнее всего, если вам жалко иногда отдать десяток жизней для блага общества – то почему вам не жалко тех жизней, которые теряются в борьбе друг с другом? Ведь, наверное, были случаи, когда погибали… наверное, даже… – визирь замялся, – тысячи особей? Может, десятки тысяч?

– Миллионы, – сказал я сквозь зубы. – Десятки миллионов. Вторая мировая война, шестьдесят лет назад…

– Миллионы… – задумчиво повторил визирь. – Но где же ваша логика, человек, так любящий жить? Я объяснил свою логику, теперь ты сможешь объяснить мне свою?

– А… А зато мы свободные! – сказал я.

– А мы не свободные? – удивился визирь.

– А зато мы… – Я осекся, но вдруг взорвался: – Мы живем как хотим!!! Никого не трогаем!!! Никому свою логику не навязываем!!! Вам-то какая разница?!! Какое ваше собачье дело?!!

– Портал открыт, – напомнил визирь. – Закрыть Портал невозможно в принципе. Мы не рассчитывали встретить враждебную расу. Мой народ всегда желал мира и дружбы, мы были счастливы найти расу, так похожую на нас телом и образом жизни…

Я мысленно вздохнул, пытаясь представить, какие же расы они встречали до нас, а кубарь продолжал:

– Меньше всего мы ожидали встретить таких коварных врагов. Если по ту сторону Портала живет раса бешеных, чье поведение не управляется даже их собственным обществом, то где гарантия, что когда-нибудь они не решат прийти к нам, чтобы отнять наши жизни и богатства?

– У нас не такое плохое общество! – обиделся я. – У нас тоже общество хорошо управляет единицами! Никто не собирался с вами воевать! У нас давно уже нет войн!

– Давно – это шестьдесят лет? – произнес визирь, и мне показалось, что Словарь передал в интонации немного горькой иронии.

– Да! Шестьдесят! Это очень много! Все изменилось! Мы готовы были с вами дружить, сотрудничать! Нам не нужны ваши жизни! Мы же не убили никого из вашей группы контакта.

– Лучше бы убили, – заметил визирь.

– Мы просто вас боимся! Дико боимся! И у нас есть все основания для этого!

– Но мы вас боимся еще больше. И оснований у нас еще больше… Скажи, человек, ты не в курсе последних новостей?

– Нет, – насторожился я.

Кубарь помолчал.

– Ваши ученые, – начал он, – не смогли преодолеть языковый барьер с нашей группой контакта. Они долго общались жестами и рисунками, и то, что поняли, привело их в ужас. Ваше общество угрожает в случае войны забросить сквозь Портал атомную бомбу.

– Могут теоретически, – нахмурился я.

– А ты можешь себе вообразить, – начал Словарь таким характерным Пашкиным оборотом, что я снова вздрогнул, – что может сделать атомная бомба в мире, где сверху нет… – Словарь замялся, – открытой вышины?

– Но у вас нет и ветра, – возразил я. – Значит, не будет ударной волны.

– Будет температура, – возразил кубарь. – И тогда здесь не останется вообще ничего. Никакие переговоры не привели к успеху. И хоть у нас нет атомной бомбы, зато есть плазменный запальник.

– Что это? – насторожился я. Стратегическая информация противника никогда не бывает лишней, даже если мне не суждено больше увидеть Землю.

– Я не очень разбираюсь в физике, – признался визирь. – Это похожая вещь, но особенно опасна в мире вашем, где сверху открытая вышина, – заряд не может рассеяться, и плазма обходит всю доступную поверхность. Вы не спасетесь.

– Это безумие! – вскричал я.

– Безумие, – согласился кубарь. – Наши расы пришли к выводу, что контакт невозможен, а соседство смертельно опасно. Счет пошел на часы, вопрос теперь в том, кто ударит первым. Это может случиться в любой момент.

– Это правда? – спросил я.

– Мы не лжем, – спокойно ответил визирь. – Это правда.

– Так вы ударите первыми? – внезапно понял я.

– Это решаю не я, – ответил визирь. – Но вариант не исключен. А вы можете ударить первыми?

Я растерялся.

– Не знаю. Наверное, нет. А с нашей стороны выступает Россия или США? Просто у США уже была привычка кидать атомные бомбы куда попало на живое население…

– Это не важно, – заверил кубарь. – Важно, что наши расы считают друг друга врагами, которых проще убить, чем терпеть. Я и сам так считал до разговора с тобой. И твое, и мое общество готово к атаке. Я не военный, но мне кажется, что у каждой стороны будет секунда на ответ, а значит, погибнут оба мира…

Я вскочил.

– Тогда что ты сидишь, чемодан без ручки?! Надо действовать! Включи терминал! Давай попробуем объяснить и вашим, и нашим!

Визирь помолчал, ерзая.

– Наши не поймут, – сказал он наконец. – Им нужно доказать, что диалог возможен. Очень веско доказать и очень быстро.

– Наши тоже не простят… – Я сунул руку в карман куртки, нащупал цепочку и сжал до боли, до хруста в пальцах. Затем медленно разжал и произнес: – Визирь! Придумай что-нибудь?

Визирь молчал очень долго, ерзая по полу. Затем сказал:

– Есть один способ убедить мою расу…

– Выкладывай!

– Но он тебе не понравится, человек…

И я сразу понял, о чем он говорит.

– Знаешь, визирь, я готов. Если ты считаешь, что моя добровольная смерть остановит сейчас войну – я готов! Твои сородичи поверят, что мы не бешеные, если я умру во имя дружбы людей и кубарей, показав способность понять вашу логику?

– Да, – ответил визирь.

Я прошелся по мягкому настилу и остановился перед ним.

– Ну а что сделаешь ты, визирь? Что сделаешь в ответ ты, чтобы люди перестали считать бешеными вас?

– А что я могу сделать? – удивился визирь.

– А вот что… – Я сел перед ним, сложив ноги по-турецки, а резак положил рядом. Теперь мы были одного роста. – Я тебе расскажу. Ты отправишься к Порталу. И медленно-медленно выйдешь к людям, протягивая вот эту цепочку. Люди не стреляют в переговорщиков. Ты все им расскажешь. И они поймут. А затем – ты забудешь про свое общество и останешься жить на Земле. Люди не смогут общаться с кубарями, если у них не будет независимого советника, который не подчиняется приказам.

– Я не могу без приказа сделать это! – возразил визирь. – Общество ни за что не даст мне сейчас такой команды…

– А ты сделаешь это сам, без команды.

– Я не могу! – Визирь дернулся и вскочил. – Почему я?!

– А я?

Визирь дернулся и начал дробно бегать из стороны в сторону. Его сустав вылез из дыры панциря и неконтролируемо болтался, как плетка. Наконец визирь остановился передо мной.

– Но разве нет какого-нибудь другого способа? – спросил он жалобно.

– А у меня?

– Тебе-то что! – возмутился визирь. – Тебе всего-то надо сделать один поступок! Хоть и неприятный для тебя, зато геройский – ради мира двух цивилизаций. И больше тебе ни о чем не придется беспокоиться – никогда! А я? Меня сочтут позорным бешеным! Я буду вынужден вечно совершать бесконечное число отвратительных мне поступков, игнорируя приказы общества! Как я буду жить дальше? Всю вечность? Как будут жить мои дубли, ведь они будут жить в вашем мире как бешеные!

– Когда все наладится, тебя тоже сочтут героем на родине.

– Бешеных не прощают, – возразил кубарь и добавил совсем жалобно: – Я не могу! Все что угодно, но не это! Это вечное изгнание и несчастье!

– А я могу? Я – могу?

Кубарь еще раз пробежался вдоль библиотеки, а затем грузно осел на пол. Его трясло.

– Я так погляжу, твой страх перед обществом сильнее моего страха смерти, – заметил я. – Видишь, я все-таки готов отдать самое дорогое ради общества. А ты – нет?

– Да если бы мне только велели… – заныл кубарь.

– Мы отдаем самое дорогое, – напомнил я. – Моя жизнь – самое дорогое, что есть у меня. А у тебя самое дорогое – твое слепое послушание перед обществом. Отдай его.

Кубарь высунул глаз на стебельке и уставился мне в лицо. В глазу был зрачок – совсем как у человека. Зеленый.

– Ты прав, – наконец сказал он. – Не будем медлить, у нас нет времени. В любую секунду может начаться атака.

– Но… – Я ощутил неприятный холодок. – Мне надо сохранить кое-какую информацию. Я должен оставить своей расе повествование об этих событиях.

Кубарь указал своим суставом в угол:

– Все пишется, что здесь происходит. Я включу трансляцию, а копию нашей беседы возьму с собой. Всю прочую информацию моя раса вынет из твоего мозга, не испорть его. А я все обработаю и напишу от твоего имени, как ты жил и что ты чувствовал. Поверь, я очень опытный библиотекарь, я сумею.

– Спасибо, друг кубарь, – вздохнул я. – Удачи в жизни!

– Прощай, друг человек, – вздохнул он. – Почета в смерти!

Все слова были сказаны. Я понял, что если помедлю еще, то уже никогда не сделаю то, что должен. И тогда я поднял резак, приставил его к сердцу и нажал на гашетку.

На Волоколамском шоссе на кубическом постаменте стоит огромный памятник, он виден от самой Москвы. Вокруг памятника раскинулся широкий бульвар, корпуса научного городка, и Университета дружбы. Памятник изображает плечистого человека лет тридцати, в джинсах и куртке. Его длинные волосы развеваются, будто от ветра. Подняв голову, он смотрит вперед – сквозь время и пространство. Его правая рука сжимает плазменный резак. Левая протянута вперед, а в открытой ладони покоится Земной шар. Каждую неделю, в воскресенье, к памятнику подходят несколько кубарей. Все они каплевидной формы, с носом-шпилем, торчащим вверх и слегка в сторону. Кубари молча кладут к подножию свежие цветы. А затем долго-долго смотрят вверх – в лицо памятника и выше – в открытое небо. Затем уходят. А по бульвару идут люди – преподаватели, студенты, мамы с колясками. Гуляют влюбленные, взявшись за руки. Время от времени пробегают кубари самой разной формы, прибывшие сюда учиться. Там очень красиво. Если вам случится попасть в Москву – обязательно съездите под Волоколамск. Обязательно.

Мой кармический предок Рамирес Гальега

В Лизе прекрасно все. Может, тут не каждый со мной согласится, вкусы разные. Кому-то подавай, чтоб ноги были длинные, как лыжи, кому-то попу подушкой, кому-то шею клюшкой… Но я точно знаю, что лучше Лизы в мире не бывает женщин. Никогда не было и никогда больше не будет. До чего ж мне повезло, что мы родились с ней в один год в одном городе! И уж совсем чудо, что познакомились и живем вместе. Признаюсь честно: когда она прислала фотку, я ничего там особенного не заметил – ну, девушка и девушка, обычная. Но это только пока не встретились – оказалось, что фотка ничего о живом человеке сказать не может.

– Это еще что? – спросил Генка, когда увидел у меня на рабочем столе Лизин портрет.

– Елизавета Дуброва, – говорю, а сам ухмыляюсь. – Подруга моя. Не знал?

– Ну… И давно вы?

– Месяц уже. Обалденная девушка!

Генка удивленно так бровями повел.

– Ну ты-то, Андрюха, мог поинтересней найти. У этой барышни только один плюс: она тебе изменять не будет.

– Чего это, – говорю, – не будет?

– А желающих не найдется… – И хмыкает.

Друг называется. Но я-то уже знал, что такое моя Лиза, поэтому только расхохотался. И что? На Рождество Генка как Лизу живьем увидел – так весь вечер просидел, уши развесив и глаза выпучив, глаз с нее не сводил – дурак дураком.

Не знаю, изменяет она мне или нет, да и знать не хочу. Живем – и живем отлично. Во-первых, деньги появились в кои-то веки. Если б не она – я б так и работал в этом салоне на окраине города… Вам что-то подсказать? Какую-то конкретную модель ищете? Вам нужна функция видеоконференций?.. Тьфу, пакость… Это она меня надоумила пойти на курсы, кормила два месяца, пока я без денег сидел, конспекты со мной разбирала, галстук учила завязывать… А уж как резюме мне составила – вообще песня. Пока читаешь, полное впечатление, что я работал почетным консультантом по организации всех связных сетей страны… А если кому-то вздумается проверить – вроде и не подкопаешься, все факты правильно указаны, просто она их так расставила и так сформулировала. И пойти на кармическое обследование – тоже была ее идея.

Кармическое обследование почти втрое подешевело за последние годы. И центров этих теперь – в каждом городе. Но все равно дорого. И главное – ни за что! За бумажку. Анкеты заполни, три часа просиди в камере биорегистратора, а в результате – бумажка. Такой-то, в прошлой жизни родился тогда-то, умер тогда-то, жил там-то. И чего хочешь с бумажкой делай – хочешь ламинируй и на стенку вешай, хочешь – разорви и выкинь, чтоб не позориться, хочешь – ищи в интернете родственников и знакомых умершего. Да только о чем с ними говорить? Хотя, рассказывают, если человек выяснит, кем он был в прошлой жизни, начнет всерьез об этом думать, вспоминать, то со временем может проснуться кармическая память. Сперва на уровне смутных ощущений, а если повезет – и детали вспомнит. Так мне Лизка объяснила.

– Андреище, – говорит, – вот одна баба в Зеландии узнала, что в прошлой жизни была шейхом. А потом вспомнила, где он спрятал кучу денег! Показать журнал, где ее фото рядом с тайником?

– Помню, солнышко, – говорю ей, – помню этот журнал. Но ведь ей же деньги не отдали?

– Это мелочи, – отвечает Лизонька, – никто ей не виноват, что ислам не признает кармического переселения. Но факт-то был! Вдруг мы тоже вспомним что-нибудь? Нельзя такой шанс упустить!

– Нет, – говорю. – Нет – и точка. Мы ж на отпуск деньги копили. Ты ж сама говорила – на острова, на острова, к океану мечтаю…

– Говорила, – соглашается Лизонька. – Но не самоцель, есть вещи поважнее. Может, я окажусь в прошлой жизни из семьи миллионеров? Что ж они, живые родичи, свою родную душу не свозят к океану?

Это, признаться, мне уже совсем не понравилось. Мало ли, кто ее там захочет к океану свезти… А как же я?

– Солнышко, – говорю, – дело ведь опасное! Неужели тебе приятно знать, как умерла в прошлой жизни?

– Так все мы от чего-то умерли. Что ж такого?

– А то, – говорю, – что это может на судьбу повлиять. Помнишь, как итальянский студент на машине разбился, когда узнал, что прошлая жизнь окончилась аварией?

– Какой еще студент?

– Я тебе ссылку когда-то кидал на статью. Журнал «Таймстрим» акцию объявил – «Возвращение журналиста». У них был известный обозреватель, погиб в расцвете сил. А когда выяснилось, что его душа в итальянском студенте возродилась, студента пригласили снова в Штаты работать. Коттедж ему прежний выкупили, обстановку воссоздали… А он по дороге в аэропорт – бац – и опять разбился насмерть… Тебе такое совпадение странным не кажется?

– Кажется, – говорит Лизонька, и по ее тону непонятно, всерьез она или издевается.

– А все потому, – говорю, – что над ним рок висел. Нервничал, пока вел машину.

– Он что, на собственной машине в аэропорт ехал? – поднимает бровь Лизонька.

– Да не знаю я, на чем он ехал! Дело-то не в этом! Он бессознательно искал такой же смерти, как и в прошлой жизни! Ждал бессознательно! И дождался!

– Бессознательно, – говорит Лизонька. – Бессознательно – это подозрительно. А чем он в прошлой жизни занимался, журналист?

– Да что ты пристала? – начинаю я накаляться. – Говорю же, знаменитый был человек. Политический обозреватель. Расследования вел. Статьи писал интересные. За последнюю его вообще посмертно наградили. Орденом.

– Как называется?

– Типа «Орден золотого пера». Или льва?

– Статья, – говорит Лизонька, – как называется? За которую наградили?

– Да я помню, что ли?! Вот пристала! Про гвозди что-то. И про доски.

– Про гвозди и доски?

– То ли «Три гвоздя из гробовой доски Кеннеди», то ли…

Закончить я не успел. Она вдруг как заржет! По волосам меня потрепала, в щеку чмокнула, словно я дурачок какой-то, и вышла из комнаты кофе варить, я даже ничего и ответить не успел. Все-таки Лизка бывает иногда совершенно невыносимой. Но люблю я ее – больше жизни!

– Нет! – говорю, и кулаком по столу – бац. – Не будем мы деньги тратить на кармическую дурь! Я сказал – и точка!

– Как скажешь, солнышко, – откликается Лизонька из кухни, – как скажешь.

Процедура оказалась проще, чем мы думали, хотя заняла весь день. Лизонька дома работает, а мне – отгул брать, заявление писать. Пришлось причину указывать. Провожали меня всем офисом, желали удачи. Затем всю неделю спрашивали, нет ли результатов. А результаты раньше чем через неделю и не бывают – там же пока обработают, пока вычислят даты рождения и смерти, пока по международным базам пробьют, кто в эти даты рождался. Бывает, ничего и не находят. Но деньги не возвращают – там в договоре отдельный пункт на этот счет. В общем, неделю эту я провел как на иголках.

– Что ты так трясешься? – удивляется Лизонька.

– Мало ли что окажется, – ворчу я.

– Интересно, интересно! – говорит Лизонька и глазками блестит. – Скрываешь от меня что-то, поди?

– Да ну тебя… – обижаюсь я. – Сроду я от тебя ничего не скрывал, сама знаешь. Просто мало ли что окажется?

– Интересно, интересно, – говорит Лизонька, а сама под одеялом на меня заползает и руки на грудь кладет. – Расскажи-ка мне, чего ты боишься?

– Да ничего я не боюсь!

– Боишься! – говорит Лизонька. – Я же вижу!

– Ну… Вдруг окажется, что…

– Что?

– Не скажу.

– Давай, давай, – говорит Лизонька и по щеке меня треплет. – Выкладывай.

– Ну… Что я… Что я женщиной был, например, в прошлой жизни… Часто ведь такое бывает.

И смотрю на нее. А она как захохочет! Глазки блестят в темноте, и язык мне показывает.

– С каких пор, – говорит, – тебе женщины так неприятны стали?

– Тьфу ты, – говорю, – совсем с ума сошла? Я ж не об этом! Просто вдруг окажется, что у меня женская душа была… Да хватит смеяться уже!

– А какая разница? Ну, женская. А в позапрошлой жизни – может, снова мужская. Мне вот без разницы.

– Позапрошлую выяснять еще не научились, – ворчу я. – Не знаю, как тебе, а мне будет неприятно себя женщиной чувствовать в прошлом. Ну не смейся, пожалуйста!!!

– Вот дурилка, – говорит Лиза уже спокойно. – Ну какая ты женщина? У тебя даже комплексы обычные, мужские. У вас, парней, всегда так – что угодно случись, руки-ноги оторви, а страх один: только бы мужиком остаться, не геем и не бабой! Ты на себя посмотри. Конь двухметровый. Нос орлиный. Силища… Дай-ка руку! Руку, говорю, дай, не вырывайся! Напряги бицепс! Вот. Смотри, какая мышца – обе мои ладони не обхватят. Красавец. Бык породистый. А живот… Ну-ка напряг живот быстро! Где наши кубики? Ну-ка покажем кубики… Во-о-от наши кубики…

– Восемь лет атлетикой занимался, – говорю с гордостью.

– Знаю, милый, знаю. Ну а здесь что у нас такое? – говорит Лизонька. – Это что, я спрашиваю? Тихо, тихо, лежи! Лежать, сказала, укушу! Расслабься. Кто у нас тут женщиной боится оказаться с такой штукой? А?

Как всегда, в обеденный перерыв я позвонил Лизоньке.

– Привет, – говорю, – солнышко. Как дела?

– Приезжай вечером, не задерживайся, – отвечает Лиза. – Поговорим.

И у меня прямо сердце упало.

– Что случилось?!

– Нормально все. Приедешь – расскажу.

А я ведь слышу – голос странный. У меня на такие вещи интуиция.

– Лизонька! – говорю. – Скажи мне, что случилось! Или я сейчас все брошу и примчусь!

– Тихо, тихо. Просто съездила я за нашими результатами…

– Ну?! И?!

– Тебе, солнце, про кого больше интересно? Про меня или про себя?

Мне стало стыдно за свой эгоизм.

– Про тебя, конечно… – говорю.

– Ну так слушай, – отвечает Лизонька. – Покойная обитель моей скромной души звалась Долли Чикен. Мисс Долли Чикен. Англичанка. Муж мой сэр Самюэль Чикен был фермером. Жили небогато. Обожала его.

– Ну и пожалуйста, – говорю. – И пожалуйста… Ну и иди к своему Самюэлю…

– Господи! – фыркает Лизонька. – Самюэль умер давным-давно, раньше меня. Я нарыла в интернете его портрет – обхохочешься, ревнивец Отелло…

– Не знаю, – говорю, смутившись. – Извини. Просто не ожидал, что у тебя муж какой-то…

– Давай я тебя тоже ревновать буду? – ехидно спрашивает Лизонька.

– А я кто? К кому ревновать?

– Ого… – хохочет Лизонька. – Приедешь – расскажу. Сплошные фотомодели и дорогие проститутки.

– Опс… – говорю. – И кто я был?

– Не по телефону, солнышко, извини.

– Ну хоть намекни! Шпион? Актер? Кеннеди?

– Не по телефону. Вечером все расскажу. Не вздумай с работы сорваться – я еду по делам и буду не раньше десяти. Чао!

И вот. В прошлой жизни у моей души было имя дон Рамирес Гальега. Рамирес-Марио-Хуан Гальега. Родился в Эквадоре. Мать его была проституткой, а отец неизвестен. Детство маленького Рамиреса прошло в нищете, и он рано начал работать – разносил газеты, пиццу, но и в школе учиться успевал. А в четырнадцать лет ухитрился вместе с другом из богатой семьи открыть свою пекарню. Благодаря энергии молодого Рамиреса дела пекарни шли неплохо, но Рамирес заметил, что работать ему приходится за двоих, а деньги получает семья друга. Тогда он сбежал с полугодовой выручкой, устроившись юнгой на корабль. Так он попал в Колумбию, где купил дом и начал было учиться на врача, но это ему быстро надоело, и тогда Рамирес подался в партизаны. Три года о нем ничего не было известно. Затем появился в столице – рослый и возмужавший. Начал работать у мелкого криминального дельца. Вскоре делец при странных обстоятельствах попал в перестрелку, а восемнадцатилетний Рамирес взял его дела в свои руки. Карьера дона Гальеги пошла в гору – это оказался самый хитрый и успешный кокаиновый барон, державший в кулаке всю Колумбию. Жил он в основном в Америке, в Лос-Анджелесе, кружа голову дамам высшего света. Со временем Рамирес прибрал к рукам большую часть наркооборота Латинской Америки и успешно покорял Штаты. Тогда по сговору международных синдикатов Рамиреса было решено тихо убрать. Но заносчивый латинос сумел всех перехитрить и здесь. Остается непонятным, как ему удалось взять под контроль заказ на самого себя, но факт остается фактом: наемники были уверены, что стреляют в кортеж Рамиреса, а под пули попали два крупных авторитета Америки. Америка ему этого не простила. На Рамиреса была объявлена самая настоящая охота, но он удачно скрылся – следующие пять лет никто о нем не слышал, хотя делами Латинской Америки он продолжал заправлять. Судя по слухам, Рамирес готовил серьезный реванш. Помешала трагическая случайность. Погожим июльским днем Рамирес пересекал океан на личном самолете, а у пилота произошла остановка сердца. Позже выяснилось, что пилот болел давно, но скрывал это от Рамиреса. Известно, что Рамирес, никогда прежде не бывавший в кабине пилота, сумел взять управление, практически выйти из пике и даже послать в эфир сигнал бедствия (о подробностях трагедии узнали в основном с его слов). Но было поздно: самолет ударился о поверхность океана, и сплющенная груда металла ушла на дно… Если онлайн-переводчик сумел правильно перевести статьи на русский, то это практически все, что известно в мире о доне Рамиресе Гальеге.

– Господи, – сказал я. – Какой ужас…

– Понравилось? – усмехнулась Лизонька и потрясла распечаткой, наслаждаясь эффектом.

– Лизонька… – Я шагнул к ней. – Ты меня теперь разлюбишь?

– Почему? – Лиза приподняла бровь.

– Такого мерзавца нельзя любить…

– А вот смотри. – Она ехидно протянула мне другой листок.

Это была фотография, где на фоне синего-синего – насколько позволял подсевший картридж – безоблачного неба на палубе яхты сидел щуплый мужичок с острой бородкой и хитрой улыбкой, а у его ног стелились две девушки невероятно модельной внешности: с точеными ножками, огромными глазищами и кругло, как у рыб, раскрытыми ртами. Мужичок деловито держал одну за талию, другую за грудь.

– Вишь, как любят мерзавца, – усмехнулась Лизонька.

– Тьфу, какие дуры… – сказал я. – Ты посмотри, полные дуры!

Лизонька хохотнула.

– Видать, любил ты дур, Рамирес-Марио-Хуан!

– А почему мне нельзя никому рассказать об этом? – спросил я Лизоньку.

– Милый, – отвечала Лиза. – Ты помнишь, где спрятал деньги?

– Какие деньги? – удивился я.

– И это спрашивает наркобарон, обобравший половину американских бонз? У тебя не было денег в прошлой жизни?

– Я ничего не помню…

– Это пока. Но ты понимаешь, что есть люди, которые хотят этих денег? И хотят, чтобы ты вспомнил?

– Ну… Они разве еще не умерли?

– За двадцать пять лет? Не думаю. Преемники остались. В любом случае кто-то захочет тебе отомстить.

– Мне?! Но за что?! Я же больше не Рамирес!

– Это для полиции ты больше не Рамирес, – терпеливо объяснила Лизонька. – И для меня ты больше не Рамирес, – поспешно добавила она, увидев мое лицо. – Но для них ты – коварная душа Рамиреса в новом теле.

– Я что, коварный? – огорчился я. – Ты действительно так считаешь?

– Ну, со мной, может, и не коварный. Хотя кто вас, Рамиресов, знает? – Лизонька хихикнула. – Хитрый – это факт.

– Я разве хитрый?!

– Надеюсь, что да. И постарайся вспомнить всю свою хитрость, иначе нам конец, – серьезно сказала Лизонька.

– Ты уверена, что меня будут искать здесь, в России?

– Я уверена, что тебя уже много лет ищут. Найдут где угодно.

– Что же делать? Что теперь делать? – Я потер ладонями виски. – Слушай! А где это заключение? Давай его сожжем?

– Уже, – сказала Лизонька. – Но не забывай, что ты все равно попал в международную базу кармического центра.

– Они же гарантируют тайну! – возмутился я. – В договоре был пункт, что…

– Я бы не доверяла, – заметила Лизонька. – Сливают они свои базы рано или поздно. Ну, месяц, ну, два. Потом тебя найдут.

– Господи, что ж делать-то?!

– Рамирес, – строго сказала Лизонька. – Прекратить истерику!

– Не называй меня так!!! – заорал я изо всех сил. – Не называй меня Рамиресом!!!

– Тс-с-с… – сказала Лизонька. – Всех соседей оповестил? Сейчас стучать будут.

В тот же миг по батарее гулко застучали. Я сел в кресло и закрыл лицо руками.

– Давай уедем? – прошептал я. – У меня тетя в Крыму. У нее дом и виноградник. И кролики. Помнишь, я рассказывал? Будем жить. Я буду окапывать виноград. Ты – гладить кроликов. Давай, Лизонька? Красота! Мы с тобой уедем, и…

– Гладить кроликов? – Лизонька с омерзением покачала головой.

– Лизонька! – прошептал я. – Давай уедем! – И осекся. – Господи, что я все о себе думаю?! – Я вскочил. – Я уеду один! Пусть меня ищут! Пусть найдут! Зато тебя – не тронут! Ведь не тронут?

– Не тронут, не тронут… – вздохнула Лизонька. – Только я тебя не брошу.

– Нет бросишь!

– Не-а, не брошу.

– Бросишь!!! – заорал я. – Бросишь немедленно!!!

По батарее снова застучали.

– Все, – сказала Лизонька. – Всем спать. Душ. Секс по-быстренькому. И спать.

– Подожди… – сказал я шепотом. – А что я на работе скажу? Они же спросят?

– Об этом я позаботилась. – Она протянула мне бумажку.

– Что это?

– Я отсканировала свой бланк в компьютер, вписала твое имя и распечатала заново. Если издалека показывать – никто ничего не заподозрит, гарантирую.

– Еще чего! – возмутился я. – Долли Чикен?! Я?! Ни за что!

– Глупые мужские комплексы, – обиженно произнесла Лизонька и порвала бумажку на клочки. – Хотела же как лучше. Тогда сам думай, Рамирес. Скажи, что ты канадский теннисист Джонни Уокер.

– А кто это?

– Понятия не имею. Пусть ищут в интернете.

– А если такого нет? – засомневался я.

– В мировых рекордсменах, может, нет, а в сельском фитнес-клубе, может, и был, поди докажи. Самое главное – не проболтайся ни единой живой душе, кем ты был на самом деле. Понял, гражданин Рамирес?

– Понял. Чего уж тут не понять… – проворчал я и поплелся в душ.

Не спалось. Я машинально посмотрел на часы и перевернулся на другой бок. Понял, что не запомнил, который час, пришлось смотреть снова. Через три часа вставать на работу. И тут меня прошибло!

– Лизонька… – сказал я шепотом. – Лизонька! Ты спишь? Спишь?!

– М-м-м-м… уже нет… – медленно ответила Лиза и пошевелилась.

– Лизонька, прости меня… Я так тебя обидел…

– А? – удивилась Лиза.

– Ты сказала, что меня… То есть Рамиреса… Что его любили девушки… А я ответил, что его любили… любили дуры… Лизонька! Я ж не это имел в виду! Не это! Я не имел в виду, что ты… Что я… Ты можешь подумать… Я вовсе не имел в виду, что ты дура!

– Да я и не думала так.

– Я ж видел, как ты обиделась и сказала, что я люблю дур…

– Да успокойся ты, никто на тебя не обижается. Ты меня дурой считаешь?

– Нет, конечно!!!

– Ну и все, спи, солнышко.

– Но ведь…

– Никаких «но».

– Я просто хотел сказать, что…

– Стоп. Почему ты все время со мной споришь?

– Я не спорю…

– Споришь!

– Не спорю!

– А я говорю, споришь!

– Не спорю! Не спорю! Не спорю!

– А сейчас ты что делаешь?

– Ой… – Я замолчал.

– Я тебя люблю, – сказала Лизонька и зевнула. – Спи давай. Чмоки.

И я действительно сразу заснул.

Генка еще раз подозрительно глянул на меня, изломал в пальцах зубочистку, кинул на тарелку и взял следующую. Обед заканчивался, сотрудники шаркали стульями и расходились по кабинетам.

– Вообще это марка виски, – сказал он задумчиво.

– Ух… – огорчился я. – То-то я думаю, откуда мне это слово знакомо? Джонни Уокер…

– Хотя на спортсмена ты с виду похож, – продолжал он.

– А то ж! – кивнул я торопливо. – Восемь лет легкой атлетикой занимался. И в армии два года играл в футбол.

– В канадской? – удивился Генка.

– Да я про себя рассказываю!

– Ага… – Генка прищурился. – В армии ты, конечно, играл… Но душа-то у тебя не спортсмена, как мне кажется. – Генка цыкнул зубом. – Душа-то бессмертна, ее не спрячешь. А я тебя не первый день знаю… Джонни Уокер, говоришь?

Я приуныл. А затем оглянулся вокруг и прошептал:

– Никому не скажешь?

– Никому… – удивился Генка.

– Да! Я не Джонни Уокер! Только это страшная тайна! Я крупный мафиози!

– Правда? – изумился Генка. – Вот сразу бы так! А то придумал какую-то глупость, думал, я поверю?

– Да! Я дон Рамирес-Марио-Хуан Гальега!

– Гляну в интернете, – кивнул Генка.

– Только никому не слова! – Я еще раз оглянулся и добавил: – Глянуть можешь. Но только следы подчисть, чтобы даже ссылок на твоем компьютере не осталось! Чтоб ни одна живая душа в этом мире не знала!

– Само собой, – кивнул Генка. – Что ж я, не понимаю, что ли…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю