Текст книги "Лимонная планета"
Автор книги: Леонид Каганов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Собравшиеся изумленно переглянулись.
– Проблема в том, – задумчиво произнес Мигулис, – что у рецидов нет слова «друг».
– Этого не может быть! – отрезала Дженни. – Вы просто не знаете!
Мигулис погладил бородку и аккуратно выдохнул:
– В языке рецидов всего четыреста двадцать слов, – сказал он тихо. – Несложно выучить. Но понятия «друг» нет. Есть понятие врага – «чуг». И термин «аг-чуг» – по смыслу что-то вроде «временный помощник в убийстве общего врага».
– Союзник, – догадалась Дженни.
– Не совсем. Когда враг убит, твой аг-чуг сразу превращается в чуг – теперь предстоит разобраться с ним.
– Значит, нам выпадет честь подарить их языку слово «друг»! – подытожила Дженни.
Все смущенно замолчали. Мигулис покачал головой:
– У них врожденный язык. Они вылупляются с языком, памятью родителей и предков.
– Мемонаследование, – уточнил Херберт. – Как у галасимцев, адонцев и трисимметричных панцероидов Большого Шелла. Они получают с генами язык, приемы боя, нормы морали, а заодно помнят самые важные эпизоды из жизни предков своего рода.
Полковник тактично кашлянул.
– Вам, Дженни, нужно время, чтобы собрать побольше информации…
– Знание базовых принципов освобождает от изучения ненужных частностей! – отрезала Дженни. – Социальные законы едины для всех рас. В известной нам Вселенной сто восемь разумных рас. Я – магистр ксенотехнологии. Я работала с семью расами, выстроила отношения даже с зурянами! Сегодня я главный эксперт-технолог во всем ЦУБе. И я знаю, что говорю. В любой культуре есть союзники, есть привязанность к братьям, родителям…
В конференц-зале снова повисла тишина.
– Ну давайте, Мигулис, раз уж начали, чего молчите, – усмехнулся полковник.
– А почему я? – обернулся Мигулис. – Пусть Херберт объяснит, он биолог!
– А мне это зачем? – возмутился Херберт. – Есть литература по рецидам, статьи, справочники – все подробно описано, читай, не выходя из кабинета ЦУБа. Зачем мне это озвучивать? Чтоб потом в рапорте стояло, что Херберт опять фашист и оскорбляет чужую расу?
– Давайте я попробую помочь нашей Дженни! – вызвался вдруг Саймон и поднял руку. – Дело в том, что у рецидов нет привязанности к родителям – мать они сжирают, как только та перестает плодоносить, отца – как только он слабеет. Съесть отца – почетно, это выпадает не каждому, потому что потомков сотни. Лишних потомков сжирают отцы – обычно к концу засухи, когда племя доедает всех пленных рабов. Если отец был вождем – убивший вождя сам становится вождем. Любви к братьям у них тоже нет – братьев начинают жрать еще внутри кокона, и так растут: из полтысячи зародышей остается пятерка сильнейших, они и вылупляются…
– Пренатальный отбор, – уточнил Херберт. – Ни у какой другой разумной расы такого нет. В мужской отсек кокона самка закладывает около четырехсот личинок и замуровывает. Они начинают расти и драться за пищу. А пища в коконе – только они. Вырастают три-пять самых злобных… простите, сильных. Растут они внутри, уж извините за совпадение, около девяти месяцев. И вылупляются взрослыми, только встать на задние ноги и пройти ритуальный экзамен по истории рода. Детства у них нет – все обучение и школа проходит в коконе, в тесноте и драках. Биологи ставили внутрь видеожучков – возьмите записи, если не противно. Мне приходилось стоять у коконов и слышать вопли оттуда. В отсеке самок вылупляется одна: самки не воюют, у нее есть питательный пузырь, она его доедает и выползает за шесть месяцев. Самок считают недоразвитыми, панциря у них нет, за членов общества их не держат, они непрерывно строят коконы и плодоносят. На всякий случай уточню, что лично я не приветствую подобных законов природы, а выступаю против насилия, взаимной ненависти и половой дискриминации – так и укажите в рапорте.
Дженни даже слегка растерялась. Паузу нарушил Мигулис:
– Если вернуться к языку, иногда вылупляется всего один – единолуп. Единолупом быть особо почетно – вырос без братьев, сумел всех сожрать. Если вылупляются несколько, то есть перволуп – самый сильный, который пробивает выход из кокона, а за ним братья – солупы. Если кто-то из них потом убьет перволупа, он становится перелуп – убивший перволупа, тоже почетный титул…
– Хватит! – нервно перебила Дженни. – С меня довольно!
– Они, Дженни, – грустно подытожил полковник, – конечно, равная раса и очень нам друзья… Но ничего общего не найти. Поверьте тем, кто живет с ними рядом много лет.
– Почему ничего общего? – возразил Мигулис. – Кровная месть племен. Этот обычай был и у нас в древности…
– Стоп и тишина! – перебила Дженни и призывно хлопнула в ладоши. – Разговоры окончены, продолжаем работу по плану.
Она включила новый слайд:
– Времени мало, в двух словах азы технологии. Работа с чужими территориями бывает трех видов: партнерство, протекторат и марионеточное спонсирование. Первые два требуют достаточного уровня культуры, о них говорить не будем. Наш путь – третий. Рециды – примитивное общество четвертой категории с типичными проблемами. ЦУБ ведет четыре похожих проекта в разных концах Вселенной. Для примитивных мы используем стратегию «electi et impera». Для обществ индустриальных – «divide et impera». Для высших, информационных – «pressa et impera». Все схемы известны со времен Древнего Рима. Кому интересно – возьмите любой учебник по ксенотехнологии. Здесь первобытная клановая структура без власти и закона. И наш метод – electi et impera. Задача – сформировать electi. Для этого нам надо провести империализацию и выстроить вертикаль, на вершине которой будет лояльный нам вождь, следящий за своей территорией. Взамен он получает дотации – в нашем случае это простейшие предметы быта, а также поощрения самолюбию, учитывая совсем низкий класс цивилизации. Такова схема марионеточного спонсирования – невмешательство во внутренние дела с поддержкой лояльного следящего. Наша цель – чтоб он контролировал всю территорию и обеспечивал нам отсутствие угроз на ней. Для прессы это всегда называется дружбой народов. Для внутреннего пользования – гарантиями порядка. Для цивилизованного мира это единственный допустимый, а заодно самый эффективный способ прекратить нападения, подкопы и похищения людей. Альтернатива – геноцид. Но этот позорный путь никогда не применяется. Почему, полковник?
– Запрещен Пактом Гуманизма, – отрапортовал Гаусс.
– А еще потому, – веско закончила Дженни, – что это равнозначно признанию собственного неумения работать по примитивным территориям.
– Примитивные территории? – присвистнул Херберт. – Нет ли в этом расизма?
– Это научный термин из учебников, он относится к уровню общества, а не к расе. Есть высокоразвитые общества, есть примитивные. Высокоразвитая цивилизация должна обладать высокими технологиями работы с примитивными – гуманизм и толерантность. Этим мы и займемся. Для начала следует выбрать кандидатуру среди местных вождей. Кто-нибудь в курсе состояния нынешних племен и авторитетов? Или с окончанием научной работы закончились и все контакты с ними?
Собравшиеся разом зашумели.
– Херберт, ответьте вы! – потребовала Дженни. – Вы здесь ученый, вы ведете работу?
Херберт слегка растерялся.
– Работа конечно идет, – сообщил он, откашлявшись. – Но она… в общем, автоматизирована, без участия человека. Аэросъемка снимает кочевья сверху, микрожучки ползают и собирают информацию, все это пишется в базы данных, можно запросить у системы любой анализ. Вы хотите, чтоб я это сделал прямо сейчас?
– Да.
– Хорошо, я пошел за своим планшетом… – Херберт поднялся и вышел.
Полковник кашлянул.
– Вы не понимаете, Дженни, – заметил он. – У рецидов нет понятия благодарности, не говоря уже о верности. Когда им даешь подарки, они требуют больше, пока не впадут в агрессию.
– Полковник, не учите меня работать, – отмахнулась Дженни. – Читайте учебник ксенотехнологии, там все схемы расписаны по пунктам.
– Господин полковник прав, – неожиданно поддержал Мигулис. – Благодарности у них нет, они предадут как только смогут. Главное для них – свой собственный род, он у них в генетической памяти.
– И вы, Мигулис, тоже не учите меня работать.
– Кроме того, вожди постоянно жрут друг друга и меняются! – неожиданно произнес Лях.
Дженни обернулась:
– Одна из первых задач – сделать так, чтобы на примитивной территории вождь был один и никогда не менялся. Так мы получим безопасность региона.
Вернулся Херберт, на ходу копаясь в планшете. Он вывел карту на экран: два полушария, размеченные цветными областями и флажками. Заштрихованные пятна солончаков, синие точки водных источников, красные флажки, обозначающие стоянки племен и колыхающиеся огоньки в тех местах, где идут стычки.
– Самый крупный род – Хох, – заговорил Херберт, указывая пальцем, – он контролирует треть планеты, разбит на тысячи подкланов, которые постоянно грызут друг друга. Род Гтох числом поменьше, их много в наших краях, на юге. Есть род Лкох…
– Шкох, – поправил Мигулис. – Я переслушал много записей.
– Да будь они все прокляты, – отмахнулся Херберт. – В общем, тоже большой. Остальные меньше, до тысячи воинов. Вот я вывел диаграмму столбиками.
Дженни кивнула:
– Кто более дружественный к нам?
– Никто, – ответили разом все присутствующие, и от такой неожиданности переглянулись.
– С кем было меньше конфликтов?
Все молчали, Херберт пожал плечами.
– Хорошо, – продолжала Дженни, – есть информация по вождям крупных родов?
Херберт снова уткнулся в планшет, набрал несколько запросов, и на экране появилась разноцветная схема и несколько треугольных рыл, напоминавших раскрывшиеся еловые шишки.
– Почему такие фотографии плохие? – спросила Дженни.
– У микрожучков объективы быстро забиваются песком, переговоры и перемещения пишутся лучше. Да зачем вам их фотографии, они же одинаковые как тарелка с креветками…
– Херберт! – прикрикнула Дженни.
– Нет, ну правда, вы же их не различите! Я только могу сказать, что вождь Хох стар, его скоро съедят. Они живут в среднем до десяти земных лет, а ему уже одиннадцатый пошел.
– Так мало? – удивилась Дженни.
– Зато взрослеют всего за год.
– Мне казалось, они должны жить до ста как панцероиды Большого Шелла, они же так похожи.
– Вы, главное, не ляпните такого на Большом Шелле, – усмехнулся Херберт. – Они люто ненавидят рецидов с момента, как мы их открыли. Для них это как древнему мусульманину показать обезьяну и объяснить, что человеческий род точно произошел от нее… – Херберт снова покачал головой: – Нет, это разные виды.
– Но есть гипотеза ковчега! – с жаром возразил Мигулис.
Херберт даже подпрыгнул:
– Бред! У Шелла никогда не было космических технологий, ни до Катастрофы, ни после! Вы бы еще вспомнили гипотезу расколовшейся планеты! И гипотезу божественной эвакуации! И магической телепортации!
– Телепортация бред, – согласился Мигулис. – А раскол планеты, скажем, от метеорита, по-моему вполне научная…
– Чушь! – взвился Херберт. – Вам же Петерсон, профессиональный планетолог, столько раз объяснял, а вы опять! Шелл – планета земного типа! Спутник Ич-Шелл – тяжелый планетоид из свинца и тория! Как они могут оказаться обломками одного тела?! Только полный кретин…
– Стоп и тишина! – перебила Дженни. – Вождь второго племени моложе?
Херберт пришел в себя и глянул в планшет.
– Вождь у Гтох совсем молодой, ему два года. Единолуп.
– Очень хорошо, – подытожила Дженни. – С ним и будем работать, это будет наш Сансан.
– Простите? – переспросил Мигулис.
– Общий термин для вождя примитивного общества, – объяснила Дженни. – Происходит от «сын солнца». У любых культур ниже третьего уровня верховный вождь всегда объявляет себя второй персоной мироздания: Сыном Светила, Посланником Неба или Наместником Бога. Понятно, почему он персона вторая, а не первая? – Дженни оглядела конференц-зал. – Основной закон первобытного общества – диполь власти и подчинения. Власть без подчинения не укладывается в сознание, как палка с одним концом. Поэтому вождь должен предъявить своим рабам точку собственного подчинения, даже если ее нет. Поза раба – всегда у ног, выше подданных стоит вождь, а точка подчинения вождя, значит, должна быть совсем наверху – гипотетическое продолжение вертикали власти. А наверху что? Небо, светило и божества. Это всеобщий закон. Наша задача – вклиниться в эту вертикаль: для своего народа вождь останется Сыном Света, но будет подчиняться Властелину Света. То есть – вам, полковник.
– Что?! – изумился Гаусс. – Я Властелин Света?!
– Можем придумать вам другое имя, например Санта Гаусс. Важно, что вы – комендант, авторитет, вас они знают и боятся, вас надо вклинить в диполь подчинения и замкнуть власть на себя. – Дженни снова повернулась к экрану: – Выведите мне снова карту… – Она нахмурилась и ткнула пальцем: – А поселения вокруг базы, которые вы сожгли, это были сплошь кочевья Гтох?
– Вообще они тут бегают вперемешку, – ответил Херберт. – Опасаетесь, что нас записали в кровные враги? Мы враги у всех племен, потому что другие, и у нас есть, чем поживиться. Наоборот: мы недавно доказали, что мы сильные враги, нас боятся и уважают. Вам их не понять, Дженни…
– Почему же, вполне. Значит, работаем с Гтох. Как вы их обычно вызываете пообщаться, полковник?
– Выезжаем на тракторе и вываливаем кучу тряпок – они любят тряпки и не нападают. Потом можно говорить через бронестекло.
Дженни покачала головой:
– Никакого бронестекла. Мы выйдем из трактора и пойдем пешком. Впереди пойдете вы, полковник, и будете выкрикивать то, что буду диктовать я, Мигулис будет переводить.
Все хором загалдели.
– Это невозможно! – кричал Херберт. – Пешком к ним ходили только фольклористы, и вот чем кончилось!
– Я ссыльный, а не смертник! – возмущался Мигулис. – Мне два года осталось!
– Что станет с базой, когда меня убьют? – говорил полковник.
Дженни подняла руку.
– Стоп и тишина! Я профессионал, автор учебников, и я точно знаю, что делаю. Если вы трусы, я бы обошлась без вас, но мне нельзя: самка в примитивных цивилизациях, где отбор идет через конкуренцию самцов, занимает униженное положение и ее не принято слушать. Поэтому идет полковник, я и переводчик. Сперва отправим маленького робота-парламентера с тряпками и заученными словами о том, что завтра в полдень вождь всех людей Гаусс явится провести переговоры со своим братом… как его зовут?
– Вот только не брат! – возразил Мигулис. – Брат – солуп, конкурент на всю жизнь. Солупов приходится терпеть, чтобы они продолжили род в случае гибели, но не стали причиной этой гибели! Солуп всегда пытается убить перволупа.
– Демагогия, – отмахнулась Дженни. – Схема предписывает использовать термин братья, значит будем использовать его.
Вдруг послышался голос Августы – оказалось, она незаметно вошла.
– Скажите, Дженни, – спросила Августа, глядя спокойными серыми глазами. – Могли они не убить Нэйджела, а взять в братья и растить как своего?
– Конечно, дорогая, именно так они и поступили, – ответила Дженни.
– Тогда я пойду с вами. Вдруг они расскажут про Нэйджела?
– Не завтра. В следующий раз, обещаю.
* * *
Тулф и свита пришли на место за несколько часов – было их сотни полторы. Первым делом они вырыли в песке множество ям, и половина родни спряталась там с топориками, прикрывшись раскидистыми ветками сиреневой мочалки. Дженни хладнокровно наблюдала изображения с камер, казалось, именно этого она и ждала. Решив, что пора, она сделала знак, первой надела кислородную маску, и все трое вышли из трактора. Дженни вдруг заметила, что на корме размашистой черной краской намалевано: «cucarachas muerte!».
– Это, – указала она пальцем, – стереть сегодня же.
– Зачем? – удивился Гаусс. – Они же не умеют читать.
– Это нужно не для них, а для нас. Мы люди. И должны оставаться людьми в любой ситуации. Сегодня же стереть.
– Если у нас еще будет это сегодня… – пробурчал Мигулис.
Они шли по ярко-лимонному песку. Было жарко, кондиционеры скафандров едва справлялись – местная звезда Ассанта висела над головами гигантским оранжевым шаром и палила нещадно. Тени были короткими. Вокруг сколько хватало глаз простиралась каменистая пустошь такого же лимонного цвета. Пустыня выглядела безжизненной, лишь местами блестело что-то вроде канав, усыпанных желтыми кристаллами, а по краям такой канавы обычно кудрявились здоровенные дырчатые лепестки капусты сиреневого цвета – единственная флора этой планеты: капуста, она же мочалка. Желтая пустыня продолжалась до горизонта, который казался совсем рядом, и где-то там поблескивали поля солнечных батарей.
Дженни решила, что молчание затянулось.
– В любой культуре есть традиция переговоров без оружия, – сообщила она. – Не может не быть.
– Есть и у рецидов, – охотно подтвердил Мигулис. – Одно из самых известных стихотворений поэта Архо: «Я без копья – Ты без копья – Нынче друзья». Это всё, у них короткие стихи. Перевод мой, – не без гордости сообщил Мигулис. – Рифму я добавил от себя, они не знают рифмы. Там главное в поэзии – количество слогов выдоха, каждый сопровождается ударом клешней по панцирю…
– А вы же говорили, что слова «друзья» нет? – перебила Дженни.
Мигулис смутился.
– Если переводить совсем дословно, это будет э-э-э… «ур лаз топ о-цы, гер лаз топ о-цы, вех ка-боб аг-чуг» – «я вышел из норы без копья, ты вышел из норы без копья, это в честь праздника – погиб враг, против которого мы были в заговоре».
– И сразу другой смысл, – заметил полковник Гаусс.
– Хорошая идея начать с этого стиха, – подытожила Дженни. – Гаусс произнесет любую фразу, Мигулис переведет как стих.
– Только господину полковнику надо колотить ладонью по груди, – уточнил Мигулис. – Чтобы они поняли, что это он читает. Если Тулф ответит – значит, разговор пошел на равных. А если нападет…
– Если нападет, – уточнил полковник, – вы, Дженни, даже отреагировать не успеете: у них от природы мышцы другого типа. Они стальной трос перекусывают и разгоняются до двухсот километров по песку. Человеку с ними не справиться – у гадов скорость как у пули, только роботы успевают реагировать. И я хочу заметить, что сейчас они окопались для атаки.
– Прекратите истерику, полковник, – холодно осадила его Дженни. – Делайте то, что говорит эксперт. Мы навязываем незнакомую им схему поведения, угрозы они не видят, включится любопытство.
– А если нет? – спросил Гаусс.
– Доверьтесь опыту, – повторила Дженни. – Вы двадцать лет отстреливались с базы, а я пятнадцать лет работаю с негуманоидами.
Под ногами хрустел липкий желтый песок, сверху палила безжалостная Ассанта, а вдали над самым горизонтом висел далекий тусклый диск Большого Шелла. Впереди стояли рециды в низкой стойке. Наконечники копий тускло поблескивали.
– Стоп, тишина, – негромко скомандовала Дженни и остановилась. – Держим паузу. Мигулис, ставим коробку на песок и раскладываем подарки перед собой. Медленно!
Мигулис принялся выкладывать стеклянные плошки, бусы из металлокерамики и фонарики. А Дженни рассматривала своего будущего Сансана. Вождь Тулф был самый рослый.
Усики, которыми поросла треугольная морда, были совсем еще розовые – только начали темнеть с концов. Дженни читала, что это говорит о юном возрасте – год-два. Стоял вождь на трех крепких ходовых ногах, вывернув их немного косолапо – в этой неряшливой позе чувствовалась раскованность и некое презрение к миру. Три могучие клешни верхнего пояса то неподвижно свисали вдоль туловища, то начинали почесывать туловище между хитиновыми пластинами. Тело вождя было, как у всех, опоясано плетеной сбруей из кишок и веток, только оружия на нем висело больше – маленьких метательных кольев был целый пучок, а по бокам виднелась пара местных топориков-хлыстов: острый камень, приделанный к гибкой плетеной рукоятке. В том месте, где головогрудь переходила в брюхо и служила чем-то вроде шеи, висело богатое ожерелье из нанизанных глаз – даже странно, как в таком юном возрасте он успел съесть столько врагов. Помимо ожерелья на шее вождя красовались еще две плетеные ленты: на одной висел пластиковый фонарик из тех, что дарили им когда-то пачками. На другой красовался крупный плетеный шар – то ли фляга с водой, то ли своего рода медаль, символизирующая власть. Морда вождя не выражала ничего – такая же, как у всех здесь, хитиновая треугольная пирамидка, обращенная острием вперед, с усиками, выбивающимися из-под нахлестов чешуйчатых пластин, с тремя глазами и пучком жвал на конце. Он был похож одновременно на земного броненосца и на кузнечика под сильным увеличением, если бы не три глаза, по одному на каждую грань морды. Дженни прежде никогда не работала с трисимметричными организмами, и на Большом Шелле ей тоже бывать не доводилось – вблизи они, конечно, выглядели жутко.
Ящик с подарками опустел, все дары были разложены по песку. Но рециды не спешили бросаться на драгоценности, хотя пучили глаза и нетерпеливо переминались.
Полковник хлопнул ладонью по груди и громко выкрикнул:
– Ахо!
Ответом была гробовая тишина – на приветствие никто не ответил.
– Продолжаем по плану, – спокойно произнесла Дженни. – Гаусс, декламируйте что-нибудь и колотите по груди…
Полковник на миг замешкался и забасил:
– Протокол выхода на поверхность базы… Провести визуальный осмотр через наружные камеры… Вывести трех охранных роботов в шлюз… Первый под прицелом двух других производит осмотр прилегающей территории, обращая особое внимание на неровности песка…
– Ур! Лаз! Топ! О! Цы! – выкрикивал в паузах Мигулис, тоже хлопая себя ладонью по груди. – …Вех! Ка-боб! Аг-чун!
– Смотреть им в глаза! – яростным шепотом приказала Дженни.
Шеренга рецидов замерла в пяти метрах. Вокруг – справа, слева, за спиной – сидели в своих ямах воины и тоже ждали.
– Ахо… – вдруг негромко выдохнул вождь и снова лениво почесался.
И сразу со всех сторон послышалось:
– Ахо!!! Ахо!!! Ахо!!!
Рециды переворачивали копья, втыкая их остриями в песок.
Тулф бочком пробежал вперед, очутился перед полковником и ухватил клешней связку бус. От него удушливо несло тухлым мясом.
– Вот только так, – назидательно прошипела за спиной полковника Дженни Маль. – Сила разума, красота поэзии и точное соблюдение технологии!
Дальше переговоры шли хорошо. Дженни тихо говорила за спиной полковника, тот громко повторял, Мигулис переводил.
Тулф сперва не понимал, что от него хотят, но Дженни была терпелива и заставляла повторять одно и то же всякий раз другими словами. Наконец Тулф прекратил шевелиться и задумался – думал он явно медленней, чем двигался и жестикулировал. Его усики по всей морде подрагивали.
– Хох – чуг, – заявил он наконец.
– Чуг, – подтвердил полковник.
– Хох – чуг, Шкох – чуг, Ррох – чуг, Кжчох – чуг… – перечислял вождь. – Алоэ – чуг!
– Алоэ – означает весь, все, любое, – шепотом пояснил Мигулис.
– Чуг! – подтвердил полковник. – Алоэ – чуг, Гтох и полковник Гаусс – аг-чуг. Тулф – Сансан!
– Сансссан, – с трудом повторил вождь, пробуя незнакомое слово, смысл которого ему так долго объясняли.
– Алоэ сансссан! – воскликнул он, обвел клешнями бескрайнюю равнину, а затем ударил себя в грудь: – Санссан!!! – Он указал клешней на полковника: – Плк Гсс аг-чуг!
– Аг-чуг, – терпеливо повторил полковник Гаусс.
– Ич! – выкрикнул вождь и положил клешню на плечо полковника.
– «Ич» – означает рядом, близко, плечом к плечу, – шепотом пояснил Мигулис.
– Положите тоже руку ему на плечо! – скомандовала Дженни и полковник подчинился.
Вождь снова заговорил.
– Он говорит, что враги сильны, – объяснил Мигулис. – Просит огненный хлыст. Огнемет.
– Полковник Гаусс даст Сансану огнемет, – подсказала Дженни.
– Нет, – обернулся полковник.
– Полковник Гаусс даст Сансану огнемет! – с нажимом повторила Дженни.
Брови полковника полезли вверх.
– Инструкция ЦУБ запрещает давать дикарям оружие! – рявкнул он.
– ЦУБ здесь я, – напомнила Дженни и вынула жетон, он ярко сверкнул на солнце.
Вождь внимательно смотрел на жетон. Его усики восхищенно подрагивали.
– Пока я здесь, огнеметов у тварей не будет! – твердо сказал полковник. – Высылайте меня под трибунал, а потом делайте что хотите!
– Стоп и тишина! – прикрикнула Дженни.
Вождь вдруг оказался прямо перед ней и угрожающе поднял все три клешни. Мигулис изо всех сил залопотал что-то на местном языке.
– Аг-чуг! – произнес полковник с отчаянием и указал пальцем на Дженни. – Аг-чуг! Аг-чуг!
Дженни медленно-медленно сняла с шеи жетон и передала его полковнику. Тот недоуменно посмотрел на него и надел себе на шею.
Вождь мгновенно успокоился и вернулся на свое место перед полковником.
– Что это было? – тихо спросил полковник.
– Все хорошо, – шепнула Дженни. – Вы друзья, он защищает вас от меня. Вы перволуп, я солуп, а перелупом он мне стать не позволит. Диполь власти установлен правильно и работает как надо. Выполняйте, что я сказала!
– Полковник Гаусс даст Сансану огнемет… – пробасил Гаусс хмуро, и Мигулис начал переводить.
Когда он закончил, вождь издал вопль и вдруг пустился в пляс. Он крутился волчком, поднимая клубы песка и описывая круги как смерч, он приседал и размахивал клешнями. Вслед за ним пустились в пляс его воины. Из окопов повыскакивали спрятавшиеся и тоже начали кружиться.
– Что вы стоите, полковник? – прошипела Дженни. – Пляшите! А мы за вами.
– Как? – растерялся полковник.
Вместо ответа Дженни подняла руки и начала пританцовывать на песке. Мигулис тоже начал дергаться. Полковник разочарованно развел руки в стороны, чуть присел, едва-едва согнув коленки, поднял руки вверх и снова неловко присел. Он топтался на месте, делал наклоны и приседания, вытягивая вперед руки, как привык делать утреннюю гимнастику. На рецидов это произвело неизгладимое впечатление – они прекратили вопить, остановились, а затем принялись повторять его позы.
Сверху, с аэрокамер, полковник смотрелся школьным учителем, который вывел на зарядку свой класс. По крайней мере, так Херберт сказал Ляху, с хохотом указав на экран.
* * *
В столовой Мигулис взял коробку еды и подошел к столику, куда только что села Дженни.
– Разрешите составить компанию? – спросил Мигулис.
– Конечно, – кивнула Дженни.
Мигулис поддел край фольги, из коробки повалил пар и аппетитно запахло зеленым горошком.
– Все-таки считаю, что мне повезло, – сказал он. – Ссыльным здесь позволяют жить и питаться вместе с гарнизоном, дают интересную работу.
– За что вы осуждены, можно полюбопытствовать? – спросила Дженни.
– Журналист – одна из самых опасных профессий, – усмехнулся Мигулис. – Вторая после политики.
– И все же? – полюбопытствовала Дженни.
– Ничего достойного вашего внимания, – отмахнулся Мигулис, – авторские права. Я вам хочу сказать другое: я не верил, что ваши схемы работают, но беру свои слова обратно.
Дженни улыбнулась, показав ровные белые зубы с застрявшими кое-где частицами горошка:
– Это закон Вселенной, Йозеф. Если существа обрели разум, они социальны и живут в обществе себе подобных. А значит, у них есть система социальных договоров и традиций: месть, дружба, союзничество, благодарность, власть, подарок, доверие. В этом поле мы и работаем. Если общество отстает от нас на много веков, мы используем свое превосходство не чтобы провоцировать вооруженные конфликты и показывать силу оружия, а чтобы наладить партнерские отношения так, как это выгодно нам. Миссия высшей цивилизации – навязать свои правила игры, а не принять местные…
Внезапно в столовую вошел Лях и принялся озираться. Заметив Дженни, подбежал к столику.
– Да как вы себе это представляете?!! – вскричал он возмущенно.
– Что случилось?
– Полковник сказал, вы требуете, чтобы я подготовил огнеметы для передачи рецидам?!
– Да.
– Это оружие! – кричал Лях. – Там интеллектуальная система! Она подчиняется только человеку или роботу, выполняющему четыре закона роботехники! Огнемет невозможно дать рециду, он заблокирован от применения чужими! У нас нет прав снять блокировку!
– А, вот вы о чем, – кивнула Дженни. Она сняла с шеи жетон и протянула Ляху: – У нас есть любые права. Приложите, снимите блокировку и верните мне.
Лях ушел, потрясенно сжимая жетон.
– Мне кажется, Лях не хочет давать рецидам огнеметы, – заметил Мигулис. – И никто не хочет.
Дженни пожала плечами:
– Это необходимая часть плана. Как Сансан установит контроль над территорией, если не запугает соседей?
Мигулис снова вздохнул.
– Возьму себе еще котлету, – сказал он. – Вам принести?
– Спасибо, я сыта.
Мигулис вернулся за столик и некоторое время смаковал белковую котлету.
– Дженни, вы, конечно, большой профессионал, – продолжил он тактично, – но все-таки рециды особая раса. И я боюсь… Мы все боимся, что… Ваши схемы – они для тех рас, которые… – он с трудом подбирал слова: – больше демонстрируют свою разумность. Рециды – другие. Вот вы сказали – запугать соседей… Рецидов нельзя запугать! Вы не видели, как они бросаются с голыми клешнями на трактор под огнеметы. У них нет страха, они не ценят жизнь – ни свою, ни чужую. Потому что не верят в смерть.
– Так не бывает, – возразила Дженни.
– Здесь так. У них память предков. Они помнят, что было до их рождения, понимаете? Поэтому уверены, что жизнь циклична, и после смерти будет перерождение. Каждый их них считает себя не личностью, а бесконечным родом.
Дженни вскинула брови.
– А их не смущает параллельное существование живых родителей? Или братьев с той же памятью? А тот факт, что их воспоминания о жизни предков только до момента зачатия?
Мигулис пожал плечами.
– Такие мелочи никогда не смущали даже существ и без генетической памяти. Но если у тебя память предков длиной в несколько поколений, то вера в перерождение души непоколебима. Бессмертие и служение своему роду – это главное в их психологии. У поэта Архо было так: «Как смерть найти такую, чтоб забыть, кем был, кем есть, кем после буду быть?» Перевод мой.
– Этот Архо уважаем среди рецидов? Мы можем с ним встретиться?
Мигулис покачал головой:
– Его давно казнили.
– Как? – удивилась Дженни.
– Как казнили? Пробили в панцире дыры и засыпали внутрь соль. Одна из самых долгих и мучительных казней. Рециды большие мастера по части пыток.
– А за что его казнили? – удивилась Дженни.
– Поэт – опасная профессия, – пожал плечами Мигулис. – Вторая после журналиста. Зато он теперь национальный классик, если отозваться о нем пренебрежительно – убивают.
Дженни встала.
– Спасибо за приятную беседу, Мигулис. У меня к вам просьба: придумайте несколько лаконичных надписей на языке рецидов: «Непобедимый полководец», «Главный друг людей» и «Великий ученый». Будем поощрять нашего Сансана медальками.
– У них же нет письменности, – удивился Мигулис.
– Ох, я и забыла…
– А если сделать говорящий брелок? – воодушевился Мигулис.
– Нет, это не работает – не будешь же каждому встречному включать. Отстающие расы покупаются только на медальки.
