Текст книги "На запретном берегу"

Автор книги: Леонард Карпентер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Но вскоре сильные ветра с суши, заросли зеленых водорослей и сильное, холодное течение сделали продвижение вверх по реке почти невозможным. Какое-то время Конан пытался плыть вечерами, когда в спину начинал дуть ветер с моря, но это было слишком опасно, поскольку шли первые дни новолуния и ночи стояли темные.

Ночевки на берегах тоже превратились в сущее мучение. По мере того как путешественники продвигались в глубь страны, пустыня все ближе подходила к берегам Стикса, и по ночам их лагерь атаковали целые полчища змей, скорпионов и прочей пакости, которую так любили обожествлять стигийцы.

И если ночами донимали их ядовитые твари, то днем они мучились от зловонных испарений стоячей, несвежей воды под почти отвесными палящими лучами солнца. Корабли двигались медленно, с трудом пробивая себе дорогу среди водорослей и тины. И напрасно пытались моряки поймать ветер в праздно повисшие паруса галер – лишь изредка удавалось им пройти лигу-другую без помощи весел, бесшумно скользя по зеркальной поверхности воды, в которой отражались огромными белокрылыми птицами все пять кораблей.

Заросли белого лотоса начали попадаться им уже здесь, но Каспиус утверждал, что этот цветок не подходит и нужно искать непременно серебряный. Изредка однообразие пустынных берегов нарушалось какими-нибудь древними руинами пышной гробницы или заброшенного храма, вся паства которого теперь состояла лишь из змей да ящериц.

За зарослями белого лотоса последовали заболоченные низины, заросшие ивами, где русло реки подчас становилось таким узким и мелким, что галеры едва могли пройти. Каспиус высказывал предположение, что вода, видимо, выходит какими-то подземными протоками, а солдаты шептались, что отсюда берет начало тот Стикс, который течет через Серые Равнины.

Главный проток петлял от одного берега к другому, отклоняясь то к северу, то к югу, и Гулизар только разводил руками, повторяя, что он не может отвечать за реку, фарватер которой меняется после каждого разлива. Юркие баркасы высылались вперед каждые несколько часов, но и тогда не обходилось без ошибок: казалось бы, широкий и глубокий проток приводил их в настолько заросшую лагуну, что по ней не прошла бы и лодка. Иногда застрявшую в водорослях галеру приходилось брать на буксир остальным и вытягивать усилиями всех гребцов.

Движение очень замедляли постоянные промеры глубин и исследования боковых ответвлений, но без них было не обойтись. Каждый раз, выходя на открытое пространство, где русло было глубоким, а течение – сильным, Конан старался наверстать упущенное, но такие отрезки пути встречались все реже. Порой солдаты могли пройти по берегу пешком столько же, сколько проходили за день корабли. Глянув на эту ленивую, скучающую толпу, которой нечем было себя занять, кроме купания лошадей и рыбной ловли, мало кто опознал бы в ней одну из самых дисциплинированных армий Шема.

Но Конан каждый час помнил о том, зачем они отправились, ибо черные птицы по-прежнему кружили у них над головами день и ночь. Первые дни Конан еще пытался подстрелить какую-нибудь из них, но вскоре оставил напрасные попытки: стервятники парили слишком высоко.

Но что бы ни означали черные птицы, кошмары, похоже, оставили сны баалурцев навсегда. Жирея от ничегонеделанья, они лишь ели и спали, и по ночам их тревожили только надоедливые москиты.

Даже часовые, сначала не спавшие ночами, теперь дремали на своих постах, оставляя бодрствующим кого-нибудь одного, кто мог бы быстро поднять их при внезапном появлении Конана. Лагерь на стоянках не охранял никто, а вся охрана кораблей состояла из трех зевающих воинов на каждый, и никому такие посты не казались беспечными или недостаточными.

Маалюс, по прозвищу Рыжий, призванный в воинство Конана из отряда городской стражи, дремал на корме, уютно устроившись под тонкой москитной сеткой. Он полагал, что достаточно натрудился за день, чтобы отдохнуть ночь, и был весьма недоволен тем, что его определили в караул.

У себя в городе он неоднократно слышал жуткие россказни про Стикс, который на поверку оказался самой мирной речушкой из всех, какие он когда-либо видел. Болтали, будто бы над ней ходят по ночам мертвые, которые не совсем мертвые, громыхают костями призраки, летают колдуны верхом на болотных ибисах, и прочую ерунду в том же духе. Подумать только, когда-то он слушал эти байки с раскрытым ртом и верил каждому слову!

Теперь все это ему казалось байками, не стоящими внимания настоящего мужчины. Мертвые не летали над рекой, а спокойно спали в своих четырехугольных гробницах; ни один колдун до сих пор не пролетал над его головой; и даже крокодила он видел один-единственный раз, и то было похоже, что отвратительный ящер испугался этой встречи больше, чем он сам. Не-ет, теперь он знал цену этим россказням: пусть ими пугают маленьких детей и дураков – а он не дурак.

За все тридцать с небольшим лет своей жизни действительно страшные вещи видел Маалюс лишь во сне в своем родном доме, в Баалуре. Ничто не пугало его так, как эти кошмары. Но теперь они были позади, а скоро будут позади и для всех остальных, когда они с помощью пресветлого Митры доберутся наконеи до зарослей серебряного лотоса.

Встав, чтобы пройтись и размяться, он увидел Травика, сидящего с лампой на корме и глазеющего на черные, пустые воды, словно он надеялся высмотреть там что-нибудь ценное. Но, подойдя поближе, он увидел, что голова у Травика запрокинулась, а челюсть отвисла. Спит, подумал Маалюс. Ну и всыплет же ему военачальник Конан, если увидит на посту спящим!

– Эй, Травик! Сладко ли спится в дозоре? – весело окликнул он приятеля. – Мышка тут не пробегала? Лягушка не проплыла незамеченной?

Но приятель не шевельнулся. Подойдя ближе, Маалюс потряс его за плечо – голова часового откинулась назад, и стало видно, что горло у него взрезано от уха до уха. Кровь заливала его кольчугу и палубу под ним.

Какой-то неясный шум, тихий, как плеск воды, послышался у Маалюса за спиной. Он вздрогнул, сорвал колпак с лампы – и прямо перед собой увидел страшную рожу – бледную, с копной мокрых волос, облепленную водорослями и тиной. Рожа ухмыльнулась, и над фальшбортом показались плечи и огромные руки. Маалюс раскрыл рот, чтобы крикнуть. Чья-то рука с размаху зажала ему рот. Маалюс дернулся и почувствовал холодную сталь кинжала у самого уха.

Глава 10
НАПАДЕНИЕ

Конану снился сон. Он был глубоко в центре земли, посреди какой-то волшебной пещеры, вырубленной в глыбе розового мрамора. Бело-желтые колонны сталактитов свешивались с куполообразного потолка, почти встречаясь внизу со своими братьями-близнецами, растущими из пола.

В глубине пещеры была ниша. Над ней, отбрасывая по стенам пляшущие тени, горел факел. В нише, раскинувшись на огромном овальном ложе, застеленном простынями розового шелка, лежала ведьма Зерити.

Она мало изменилась с тех пор, как Конан в последний раз видел ее, разве что кожа, всегда мягкая и золотистая, стала теперь бледной, словно у северянки, редко видевшей солнце. Но это ее ничуть не портило, скорее, наоборот: на бледном лице ярче горели темные глаза и более чувственными казались губы. Пряди длинных черных волос разметались по плечам и высокой груди, почти закрывая страшный шрам, происхождение которого Конану было известно слишком хорошо. Собственно, его меч проткнул ведьму насквозь в тот самый миг, когда вызванный ею демон бросился на Имболио, огромного кушита. Лишь то, что чернокожий воин отвлек на себя это темное порождение чар стигийки, спасло тогда Конану жизнь. Разглядывая сейчас бесстыдно раскинувшуюся перед ним нагую ведьму, Конан думал, остался ли шрам у нее на спине между лопаток?

– Зерити, неумирающая ведьма! – приветствовал он ее с насмешливым почтением. – Всего мгновение назад я был в своей постели – мало же тебе понадобилось времени, чтобы доставить меня в твою!

Задрав голову, он оглядел пещеру, где под потолком искрились в свете факелов капли влаги.

– Уютненькая спаленка! Так чем я обязан такому вниманию с твоей стороны?

Зерити рассмеялась коротким грудным смехом, чуть приоткрыв полные яркие губы, обнажив полоску жемчужно-белых зубов:

– Да-а, это, несомненно, Конан – искатель счастья с далеких, холодных скал Киммерии! Только он, став главнокомандующим огромной армии, мог не усвоить при этом хороших манер! Помнится, и Маздок, и Озбаал в свое время быстро этому научились, поднявшись из такой же грязи, как и ты. – Не отрывая от него пристального взгляда мерцающих глаз, она сменила свою и без того нескромную позу на еще более вызывающую. – За те короткие мгновения, что мы с тобой виделись, я мало успела тебя узнать, но, как вижу, не ошиблась, представляя тебя эдаким косматым, грубым дикарем, – она откровенно разглядывала его почти обнаженную фигуру. – И, – добавила она, – ты мне очень нравишься именно таким.

– Ну, ты тоже должна будить желание во многих, – насмешливо протянул Конан, – коль скоро сотни мужчин каждую ночь теперь видят тебя во сне!

Она снова рассмеялась, но вскоре оборвала смех и придала своему лицу озабоченное выражение.

– Ну, а если серьезно, Конан, я и в самом деле думаю, что такой силач и умелый воин, как ты, сможет сослужить мне неплохую службу. – Тут она снова изогнулась как кошка и сказала уже совсем другим тоном: – Неужели ты не сможешь удовлетворить мои скромные чаяния?

Ведьма, конечно, смеялась над ним, но ведь не просто так она то ли вызвала его к себе, то ли сама явилась к нему во сне. Он скрестил руки на груди и решил посмотреть, чем все это кончится. Если он спит, то это не более чем сон, а присниться может всякое.

– Сожалею, Зерити, но нынче я немного занят и не смогу уделить тебе времени ближайшие несколько месяцев. Не говоря уже о том, что нынешние мои заботы прямо противоположны твоим.

– Хватит, – вдруг резко оборвала его Зерити, садясь на постели и обнимая себя за плечи, словно ей внезапно стало холодно. – Я и без твоих насмешек прекрасно знаю, с каким поручением послала тебя Руфия. Но знай, киммериец, рано или поздно ты будешь моим! Ты будешь принадлежать мне телом и душой, хочешь ты этого или нет! – Тут она засмеялась, но на этот раз смех ее звучал как-то неестественно. – Так что лучше тебе этого захотеть. Ибо скоро, очень скоро все то, что будет мне неинтересно, просто перестанет существовать! Если я захочу, я сотру с лица земли тебя и твою Киммерию… -

Говоря это, она скорчила отвратительную гримасу, отчего ее лицо потеряло всю привлекательность.

Встав с постели, Зерити протянула руку к факелу и резким движением вырвала его из гнезда в стене.

– Никогда не заботили меня ни глупые страхи, ни страдания плоти – этому подвержены вы, простые смертные. И мне нет дела до вашей любви или ненависти, ибо у меня есть любовь бога, – она с яростью глянула на Конана, – бога, а не грязного варвара! Хочешь знать его имя? Я скажу тебе, – она вдруг развернулась и ткнула пылающим факелом прямо в шелковые простыни, выкрикивая: – Джакала! Его зовут Джакала!

Постель вспыхнула, словно облитая маслом. Пламя, завиваясь столбом, поднялось до самого потолка пещеры, и та, словно была не из мрамора, а из воска, начала вдруг плавиться, оплывать и терять форму. Ведьма пропала, и языки пламени рванулись к Конану.

Дивясь на все эти чудеса, Конан вдруг понял, где находится. Пещера была не пещерой, а сталактиты были не сталактитами. Варвар стоял посреди пасти какого-то немыслимого древнего хищника, у самой его глотки, и хищник этот начал просыпаться. Пламя обжигало ему небо, а розовая постель, на которой нежилась Зерити, была не чем иным, как его языком. Северянин затравленно оглянулся в поисках выхода, но гигантские челюсти клацнули, смыкаясь, горящий язык шевельнулся, потянувшись к нему раздвоенным концом…

Конан проснулся весь в поту. Открыв глаза, он обнаружил, что, ворочаясь во сне, едва не разбил себе голову о торчащую из палубы металлическую скобу. Конан выругался и сел, откинув одеяло.

Киммериец нащупал на затылке изрядную шишку и выругался еще раз. Ему и прежде снились дурацкие сны, но, видно, надо было крепко стукнуться головой, чтобы привиделась такая чушь. Да и вчерашнее вино оказалось несколько прокисшим…

Ночь стояла тихая и безлунная. Где-то поблизости послышался тихий вскрик, и Конан поморщился: он надеялся, что кошмары давно перестали сниться его воинам.

Но ведь кошмар приснился сегодня даже ему… А что, если они достигли границ темного царства Зерити и теперь эта чума снова охватит всех доединого? Но что это за надежды, которые возлагает на него ведьма? Надо будет попробовать расспросить людей, о чем говорит с ними Зерити во сне. Наверняка и остальным снится что-то похожее.

Конан встал и прошелся по палубе. С бака его окликнул часовой, ему тут же отозвался часовой снизу. Вокруг было по-прежнему тихо, но Конана грызло какое-то беспокойство. Огни четырех галер мирно мерцали, отражаясь в черной воде.

И тут снова послышался тихий вскрик.

– Часовые, будите команду! – рявкнул Конан и сам кинулся вниз поднимать спящих солдат и гребцов. – Поднять якорь! Всем на весла! Но только тихо, и не зажигайте огней – сначала нужно узнать, что происходит.

Снова поднявшись на корму, он окликнул часового на соседнем корабле и велел ему разбудить Турио. Тем временем, бормоча и спотыкаясь со сна, команда расселась по веслам. Гребцы терли глаза и зевали во весь рот.

Вскоре перед Конаном предстал Турио – такой же заспанный, как и все остальные.

– Я обойду лагуну и вернусь, если не увижу ничего подозрительного, – сказал ему Конан. – Ты остаешься здесь за меня.

– А что случилось? – Турио, не вполне проснувшийся, соображал еще туговато. – Я ничего не слышал…

– А я слышал! – оборвал его Конан. – Но еще не понял что.

Якорь был поднят, люди расставлены по местам. Киммериец велел начинать грести и как можно тише разворачивать галеру по течению.

Корабль почти бесшумно скользил по зеркальной глади воды. Лишь изредка всплескивали весла. Три галеры спали беспробудным сном; фонари часовых едва горели, а сами сторожа далеко не сразу отзывались на тихий окрик Конана. Ниже по течению, чуть поодаль от остальных, мерцали огни четвертой галеры, но, под плывя поближе, Конан разразился отчаянной руганью: на мелкой волне спокойно покачивалась пустая лодка с фонарем посреди скамьи, кормовой и бушпритный фонари были подвешены на склонившиеся над водой ветви деревьев.

А галеры не было и в помине.

– Всем на весла! – крикнул Конан. – Рулевой, разворачивай корабль и подведи вплотную к третьей галере! Ты и ты, возьмите по пять человек, разыщите свои мечи и следуйте за мной.

Когда нос корабля Конана почти ткнулся в корму последнего судна, он спрыгнул на его палубу и кинулся разыскивать часовых; и вскоре он их отыскал. Первый свалился с койки прямо ему под ноги, когда Конан плашмя вытянул его мечом по тощему заду. Второй, увидев военачальника в таком дурном расположении духа, кинулся к борту, явно вознамерившись спасаться бегством. Конан отвесил ему доброго пинка и помчался на нос, где третий часовой, помаргивая сонными глазами, трясся как осиновый лист, раз за разом повторяя, что он не сделал ничего дурного.

– Ничего?! – ревел Конан. – Ничего?! Пираты уводят нашу галеру у вас из-под самого носа, а вы и ухом не шевелите! Говори, сын греха, видел ты хоть что-нибудь, или вы проспали все на свете? Где Гулизар, задери его бешеный волк?!

С нижней палубы поднялся заспанный кормчий, бормоча на ходу:

– Не утруждайте себя напрасным гневом, мой господин, я сейчас сам все выясню!

– Нет уж, иди сюда, ты можешь мне понадобиться! Капитан, буди команду и готовь к бою! Я иду искать галеру.

– Если это пираты, – вмешался Гулизар, – стоит немного подождать и отправиться двумя кораблями!

– У нас нет на это времени, – отрезал Конан. – Оставайтесь здесь и постарайтесь хотя бы не потерять то, что осталось, раз уж вы умудрились проспать галеру со всем экипажем! Если я не вернусь до рассвета, можете спуститься по течению и попробовать меня поискать.

Вернувшись вместе с Гулизаром на свой корабль, Конан велел зажечь все огни и принести на нос как можно больше факелов. Барабанщики задали ритм и смолкли. Корабль летел по воде почти бесшумно, и Конан напряженно вслушивался в ночные шорохи.

– Ну, кормчий, что скажешь? – спросил он наконец. – Куда они могли утащить ее?

Кормчий на это только беспомощно развел руками:

– Кто ж их знает? Но вероятнее всего, вниз по течению. Они постараются увести ее как можно дальше и спрятать, а для этого здесь есть добрая дюжина подходящих мест…

– Барабанщики, полный ритм! – взревел вдруг Конан, не слушая его. – Рулевой, правь к северному берегу и держись его, как только мы выйдем из течения!

Команда налегла на весла, и барабаны снова смолкли. Галера быстро плыла наперерез потоку, от света факелов, ярко горевших на носу, шарахались сонные крокодилы, да изредка птица вылетала из зарослей тростника, потревоженная плеском весел.

– Пока мы будем так ходить вкривь и вкось от берега к берегу, пираты просто уведут его, – негромко сказал Гулизар. – Они наверняка плывут себе сейчас вдоль стигийского берега и смеются, глядя, как удаляются огни нашей галеры…

– Тс-с! – шикнул Конан, зажимая ему рот железной ладонью. – Тише! Слышишь?

Откуда-то издалека донесся тихий плеск весел, эхом вторящий ударам их гребцов. Конан подал команду свистящим шепотом:

– Гребите изо всех сил! Гелм, правь вон к тому протоку, только осторожно, не врежься в берег!

Факелы погасили, и темный корабль призраком заскользил под самыми ветвями деревьев. Плеск дальних весел становился все громче, к нему прибавился звон металла и ржанье лошадей. Перед ними внезапно открылась большая лагуна, сплошь заросшая камышом, по которому хорошо было видно, что здесь недавно прошло несколько кораблей.

– Ну, теперь приналягте, ребята! Барабанщики, ритм! – уже не таясь, в полный голос взревел Конан. – Вон они!

Вдали, там, где лагуна разливалась в небольшое озеро, в свете факелов и фонарей виднелась галера, со всех сторон окруженная пиратскими баркасами. Они вились вокруг большого судна, как пчелы у улья, тесня его все ближе к берегу. Всего несколько десятков гребцов беспомощно плескали веслами по воде, пытаясь вырваться из окружения. С корабля Конана было видно, что одна из мачт галеры уже срублена, а у второй сломана рея. Судя по яростным воплям и звону мечей, на палубе кипела битва. Они подоспели как раз вовремя.

– Всем готовиться к бою! – гремел Конан. – На веслах остаются шестьдесят человек, остальные – ко мне! Рулевой, правь прямо на тот баркас, мы попробуем его протаранить!

Медный стержень бушприта на полном ходу вонзился в бок пиратской посудины. В ней тотчас же открылась течь, оставшиеся еще на борту пираты разразились проклятиями и бросились на вновь прибывших.

– Стреляйте по ним, не стойте! – крикнул Конан. – Вот так! Ага, собаки, теперь вы почуяли запах жареного!

Не прошло и нескольких минут, как пираты баркаса были перебиты один за другим, не успев даже схватиться за борт большого корабля. Часть гребцов снялась с весел и, достав из-под скамей длинные луки, присоединилась к баалурцам, расстреливавшим пиратов с левого борта.

Видя, что на подмогу уже почти беспомощной галере откуда ни возьмись вынырнул новый корабль, полный вооруженных людей, пираты поспешили удариться в бегство, ибо силы были явно неравны. Появление Конана было встречено на похищенной галере радостными выкриками, и отчаявшиеся было воины с новыми силами взялись за мечи, рубя наседающих пиратов и скидывая их за борт, а лучники на боевом корабле уже довершали остальное. Многие из атакующих сами прыгали в воду, надеясь тем спасти свои жизни, но и там настигали их короткие арбалетные стрелы бааллурцев.

Конан, уже перебравшийся на растерзанную галеру по пробитому баркасу, раздавал удары направо и налево, весело выкрикивая:

– Эй, эй, оставьте мне хотя бы троих, а то мой меч что-то зависелся в ножнах!

Вскоре битва была кончена. Ни один из пиратов не добрался до берега, их баркасы яркими факелами пылали в ночи, подожженные стрелами лучников. Конан отер лицо тыльной стороной ладони и огляделся.

В центре палубы, у срубленной мачты, был собран пиратский улов: около сорока человек с перерезанными глотками, те, кого похитители успели застать спящими. Прокравшись на галеру, пираты могли бы перебить во сне всех до единого, но, видимо побоявшись, что возня будет услышана на соседнем судне, они подняли якорь и увели корабль вниз по течению. И только после того, как крики с баркасов, встретивших похищенное судно у входа в лагуну, разбудили тех, кто спал на нижней палубе, началась настоящая битва. Она унесла жизни еще нескольких дюжин баалурцев.

– Если бы они не торопились увести галеру от стигийского берега, они могли перебить здесь всех, как овец, – зло сказал Конан, глядя на гору мертвых тел – нагих и безоружных. – А потом тихо красться за нами вдоль берега и ночью увести следующую галеру, а затем и следующую!… Клянусь Кромом, никогда еще не доводилось мне попадаться в такую простую ловушку!

– Да нет, такое невозможно! – возразил Гулизар. – Это было просто безумие: надеяться, что мы не хватимся корабля до самого рассвета!

– А вы бы и не хватились! – зло отозвался Конан, мгновенно впадая в ярость. – Если бы я не услышал тот слабый крик, их план бы сработал!

– Да, правда, я забыл, что сам слышал какие-то невнятные крики, но решил, что кому-то просто приснился страшный сон, у ваших это все же еще часто бывает… – принялся оправдываться Гулизар, но Конан перебил его:

– Это и был крик во сне, просто он прозвучал слишком далеко! Мне и в голову не пришло, что здесь идет резня, но я подумал, что судно могло сняться с якоря и двигаться по течению. Этому малому и его кошмару мы обязаны кораблем, а те, кто остался в живых, – своими жизнями. Может, именно его вопль и разбудил всех, пока галеру уводили.

Гулизар несильно пнул носком сапога трех связанных пленников, выловленных из реки.

– А с этими что делать? Вздернуть на рее или пустить на корм крокодилам? – Он выдернул из борта торчащий в дереве окровавленный нож и с размаху метнул его вниз, так что тот вонзился в палубу у самых глаз лежащего ничком пирата.

– Не торопись, мой кровожадный шкипер, – усмехнулся Конан, и в голосе его появились мурлыкающие нотки. – Мы понесли большие потери, надо же их будет как-то восполнить. Тем более что предстоит еще одна невосполнимая утрата. Одного очень важного, но очень любящего поспать человека.

– К-кого же ты имеешь в виду, господин мой, – пролепетал кормчий, на всякий случай делая шаг назад.

– Кого же, как не тебя! – загремел Конан, наступая на него. – Ведь это ты должен был следить за остальными тремя кораблями! Или ты нарочно взял в гребцы парочку глухих и слепых и только и ждал удобного случая, чтобы выставить их в караул? А перед тем сообщил пиратам, что можно приходить и забирать корабль, а?

– Да что ты такое говоришь, господин мой! – чуть не плакал маленький кормчий, не зная, куда деваться от разбушевавшегося военачальника. – Разве я сумасшедший, чтобы отважиться на такое?

– В самом деле?..

Конан вдруг сгреб могучей рукой за шиворот одного из пленников и вздернул в воздух.

– А ну, света сюда! А скажи-ка мне, Гулизар, где те матросы, которых ты привел на борт этой галеры, когда обнаружилась нехватка команды, – помнишь, перед самым отплытием? Я не вижу их среди мертвых. Я не вижу их среди оставшихся в живых. Но разве вот этот – не один ли из них? Хотя он так вымазан кровью и опутан водорослями, что узнать его и впрямь трудно!

Видя, что кормчий отходит все ближе к борту, двое солдат из баалурского войска шагнули к нему ближе.

– Ну, ты молчишь, мой опытный шкипер? Не ты ли с самого начала уговаривал меня держаться ближе к берегам Шема? А вчера вечером не ты ли достал из погреба новый бочонок вина, помеченный черным крестом? Я хорошо знаю вкус асгалунского двухлетнего вина, а это отдавало маком! Ты столковался с пиратами заранее, еще до того, как мы вошли в дельту! Да, на этой галере не было слепых и глухих, зато были проворные шемиты с длинными ножами!

– Господин мой, – скулил Гулизар, – подумай сам, какие ты говоришь ужасные вещи! И кто только рассказал тебе все это, что ты поверил ему с первого слова? Вспомни, ведь сам король представил тебе меня как надежного и опытного кормчего!..

– Это я хорошо помню! – отозвался Конан. – И не сомневаюсь, что Маздок верил тебе – как и я до нынешней ночи. Желал бы я доставить тебя к нему, уж мы бы придумали, какого наказания заслуживает предатель! Но вместо этого тебя будут судить вот эти молодцы. – Он пнул одного из пиратов и встряхнул того, которого все еще держал за ворот кожаной куртки. – Ну, что скажете? Какой участи заслуживает ваш господин, который, чтобы замести следы, продал бы вас в рабство с той же легкостью, что и всех нас?

И с этими словами он подпихнул почти бесчувственного кормчего поближе к пленникам.

Солдаты, предвидя потеху, развязали пиратов и отошли в сторонку, окружив их плотным кольцом, чтобы не смогли сбежать. Кормчий, отданный на расправу своим же людям, затравленно озирался, переводя умоляющий взгляд с Конана на свирепые рожи пиратов. Двое набросились на него с кулаками, а у третьего блеснул в руке вынутый из сапога нож, и Конан прервал забаву в самом начале:

– Эй, оружие долой! – Сильным движением руки он вывернул пленнику кисть, и нож, описав сияющую дугу, исчез в черной воде. – Мало того, что вы украли у меня корабль и расправились с людьми на нем, вы еще и хотите испортить мне месть!

И, не дожидаясь, пока кормчего приговорят растерявшиеся пираты, он вынул саблю и одним ударом снес предателю голову. Мертвое тело мешком рухнуло на палубу, заливая ее кровью.

– Ну, можно сказать, что такой конец себе он избрал сам! – Эти слова были единственной надгробной речью Конана. Он вытер клинок о штаны уже мертвого Гулизара и спокойно вложил саблю в ножны. – А этих троих заковать в железо и посадить у весел, пусть отрабатывают!

Когда они вернулись на стоянку, волоча за собой на буксире потрепанную галеру с мертвыми товарищами, было уже почти утро. На вопрос Турио, что случилось с Гулизаром, Конан коротко ответил: "Он заплатил за попытку пойти против меня". Капитан несколько побледнел, но не промолвил ни слова, и северянин, хмыкнув, ушел досыпать, предоставив остальным расписывать друзьям свои подвиги.

Наутро, несколько успокоившись, они принялись подсчитывать потери. Тысяча, выведенная Конаном из Баалура, уменьшилась больше чем на сотню, помимо солдат, погибло и много гребцов. Сколько было убито пиратов, не знал никто, но лучники клялись, что ни один из прыгнувших с баркасов в реку до берега не добрался.

Мертвых завернули в одеяла и уложили на палубе захваченного пиратского баркаса, дыру в котором забили досками и просмолили. Все облили маслом, отпустили концы и подожгли, бросив факел с галеры. Течение быстро подхватило неуправляемое суденышко и потащило вниз, но долго еще виднелся над рекой столб черного густого дыма. Конан заметил, что в то утро черных стервятников стало как будто больше – они кружили над следами побоища с хриплыми криками, напомнившими ему смех Зерити. Но, видно, жажда крови ведьмы этим не утолилась, потому что, едва они снялись с якоря, часть птиц, паря все так же высоко, как и прежде, двинулась вслед за ними.

Отойдя подальше от того места, где произошло несчастье, баалурцы пристали к берегу и взялись за починку пострадавшей галеры. Но окончательно отмыть ее палубу от крови так и не удалось: она словно въелась в свежее дерево.

От тех матросов, что привел на корабли Гулизар, на галерах осталась еще добрая дюжина, и Конан, собрав их, заявил во всеуслышанье:

– Поскольку ваш кормчий оказался предателем, вы теперь все под подозрением. Но поскольку все вы мирно проспали эту ночь, я верю, что ни один из вас не знал о предстоящем нападении. Но если вы знали и теперь боитесь сознаться в этом, то лучше сразу прыгайте за борт, потому что за любую провинность я вздерну вас на реях – по трое на каждой галере, в назидание остальным. Те же из вас, кто с честью выдержит это путешествие и вернется домой с победой, будут щедро вознаграждены королем Маздоком. Но не забывайте, что за предательство у меня есть только одна награда – смерть.