Текст книги "Проклятое золото"

Автор книги: Леонард Карпентер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

ПРОКЛЯТОЕ ЗОЛОТО

Пролог
ЗАПАДНЯ

– Так-так, и что же мы имеем?.. Чудесно! «Жрец», «принц» и «король»! – громогласно возвестил князек,[1]1
  Князёк (gambler, англ.) – держатель банка, следящий за игрой (вор. жаргон)


[Закрыть] заглушая стук фишек из слоновой кости на мраморной столешнице. – Прямо скажем, очень и очень недурная комбинация. – Он разгладил кружева на грязной шелковой рубашке и высокомерно усмехнулся, не сводя глаз с игрока напротив: – Ну, а ты что скажешь, киммерийский варвар? По-моему, тебе пора сдаваться.

– Погоди, Каспиус. Не будь я Конан, если не выпутаюсь. Случалось мне попадать в переделки и покруче. – Прищурившись, он разглядывал свои фишки, прикрывая их огромной загорелой рукой.

Сидящий справа от него бородатый игрок сокрушенно вздохнул:

– Смысла нет продолжать. Побить «королевский дом» практически невозможно. – Он опрокинул свои фишки «рубашками» вверх. – Я пас.

– И я пас, – заявил худощавый бритунийский кавалерист с маленькими усиками над верхней губой, который сидел по левую руку от Конана. – Любой, у кого есть голова на плечах, сделал бы то же самое.

В ответ киммериец пробурчал что-то неразборчивое.

– Послушай, Конан, брось испытывать судьбу, – прошептала ему на ухо служанка. – Остановись, пока все не спустил. Лучше сделай мне подарок, если тебе некуда деньги девать, а я за это пущу тебя к себе на ночь. – И она стала нежно поглаживать его спину и шею тонкими руками в медных браслетах.

– Нет, я из игры не выйду, – решил наконец Конан. – Рискну прикупить. – Он порылся в карманах и извлек оттуда крупный рубин, при виде которого служанка издала завистливо-сокрушенный вздох. – Этого камушка должно хватить. Эй, хозяин, тащи сюда еще свечи, да поживее! В твоей таверне на расстоянии вытянутой руки ничего не видать!

– Как знаешь, варвар, – с аристократической небрежностью уронил князек. – Что ж, прикуп тебе и прикуп мне. – С профессиональной ловкостью он отделил две фишки от лежавшей перед ним груды, одну пустил по гладкой поверхности стола по направлению к Конану, а другую сразу перевернул. – Хо-хо! Сегодня мне везет – у меня «колдун»! Ну, варвар, теперь тебе крышка! Сильнее моей комбинации ничего нет!

– Ты так думаешь? – проворчал северянин. – А как насчет «каре»? – Он перевернул четыре косточки, включая только что полученную от князька, и сдвинул их в центр стола. – Мои «короли» бьют твою комбинацию.

– Что за чушь! – возмутился князек. – Полный «королевский дом» сильнее всех!

– Это знает любой дурак, даже если он варвар! – Князек, у которого был вид разорившегося вельможи, с достоинством расправил кружева на запястье и воззрился на Конана. Все это так, но только при честной игре, а ты, мошенник, свою последнюю фишку выудил из рукава! – С быстротой молнии киммериец перевернул оставшиеся в прикупе косточки и воскликнул: – Ну, что я говорил! Вот вам и доказательство! – Он ткнул пальцем в фишку, на которой был изображен «колдун». – При таком мерзком свете действительно трудно что-либо заметить, но я на глаза пока не жалуюсь.

– Как ты смеешь называть нашего друга Каспиуса мошенником?! – взвился кавалерийский офицер. – Ты за это ответишь!

– Да, да, немедленно ответишь! – поддержал его бородатый, даже не взглянув на фишки. – Ты сам подбросил второго «колдуна», чтобы корчить из себя обиженного. Ты и есть жулик!

– Ах, так вы заодно? – Конан слегка отодвинул назад свой стул, готовясь вскочить. – А может, С вами еще и хозяин таверны, который специально не дает свечей, чтобы шулерам было сподручнее работать в потемках?

Рука разъяренного князька рванулась к поясу, и перед глазами киммерийца блеснула сталь короткого кинжала с тяжелым лезвием, предназначенного для метания. В тот же миг Конан всей тяжестью навалился на массивный стол и с силой двинул то вперед, так что мраморная столешница угодила шулеру точнехонько в грудь. От неожиданного сокрушительного удара тот охнул, делая тщетную попытку вздохнуть, но так и остался сидеть с разинутым ртом, придавленный к стене тяжелой плитой. Мнимого аристократа сотряс судорожный кашель, и на губах запузырилась кровь, капая прямо на белые костяные фишки.

Все это киммериец видел не очень отчетливо, поскольку служанка, зайдя со спины, разбила о его голову большой глиняный кувшин с вином. Осколки брызнули во все стороны, потоки вина потекли по лицу и за шиворот, и Конану не пришлось слишком притворяться, что он теряет сознание и падает на лежащие в центре стола золото и драгоценности. Для того чтобы сгрести их в свой кошель, ему не потребовалось и мгновения.

– Хватайте его! Он украл весь банк!

Конан, как кошка, отскочил от стола, но на правой его руке повисла служанка. Киммериец не стал тратить время, чтобы отцепить ее от себя, а просто схватил в охапку и бросил в приближающегося к нему бородатого игрока. Тот повалился на пол и, ругаясь, пытался выбраться из-под сбившей его с ног полнотелой девицы.

Конан выхватил меч и успел вовремя отразить удар напавшего на него бритунийского офицера. Он сам сделал выпад, отпрыгнул назад, парировал мощную атаку – кавалерист оказался на удивление хорошим фехтовальщиком. Но до северянина ему было, разумеется, далеко. Неуловимое движение руки – и сабля кавалериста, звеня, покатилась по полу, а сам он даже не успел схватиться за раненую кисть, как получил такой мощный удар рукояткой меча в лицо, что рухнул без сознания.

Оглядевшись по сторонам, Конан увидел, что посетители таверны спасаются бегством через кухню, а бородатый игрок поднимается, держа в руках меч. Киммериец решил, что благоразумнее будет не задерживаться здесь слишком долго, и устремился к выходу. Взлетев по каменным ступенькам, он обернулся: погони не было, да оно и не удивительно. Не такой уж идиот этот бородатый, чтобы в одиночку гнаться за ним по узким извилистым улочкам, рискуя каждую секунду напороться на меч.

Конан удовлетворенно хмыкнул, вложил меч в ножны, отдернул плотную ткань, заменяющую дверь на улицу, и… очутился в центре окруживших его со всех сторон вооруженных людей. Он сразу понял, что это городская стража, надзирающая за порядком в городе. Отчаянный рывок киммерийца ничего ему не дал: двое здоровяков в черном, каждый из которых был ростом с Конана, заломили ему руки за пишу, третий приставил меч к его горлу. Четвертый стражник, по всей видимости их командир, подошел поближе:

– Ну-ка, ну-ка, и кто же тут у нас?.. Запоздалый гуляка. А вдобавок еще и чужестранец. Ответь мне, чужестранец, – именем короля Тифаса, приказываю тебе отвечать, – что ты можешь сообщить о грабеже или убийстве? Только что из таверны доносились крики и звон мечей.

– Клянусь мошной Бела, я ничего не видел и не слышал! Отпустите меня немедленно! А то как бы здесь и на самом деле не пролилась кровь!

– Ого, клянешься шемитским богом воров Белом и хочешь чтобы я тебе поверил? Кстати, раз уж речь зашла о кошельках, что это у тебя на поясе? – Он наклонился и, взвесив на руке толстый кошель, в мгновение ока срезал его неизвестно как оказавшимся у него ножом, увернувшись от пинка, который пытался дать ему Конан, несмотря на меч у горла. Стражник поднес кошель поближе к двери таверны, откуда из-за края занавески падал слабый луч света. – Однако, – произнес он своим резким неприятным голосом, – золото, драгоценности Подозрительно. Откуда они у тебя, чужестранец? Похоже, что ворованные.

– Да, ворованные! – прогремел Конан. – Их только что украл у меня черный стражник! А до тогo они были мои! И, клянусь Кромом, ты мне их сейчас же вернешь обратно – иначе тебе придется сильно пожалеть об этом!

– Успокойся, чужестранец, никто не собирается нарушать закон. Если золото и драгоценности действительно твои, объясни, откуда они у тебя. Если ты пришел с ними в Саргоссу, предъявил при входе в город и заплатил соответствующий налог, тогда это должно быть записано в наших учетных книгах. А если они достались тебе честным путем уже после твоего прихода – тогда просто скажи как.

– Сет побери! выругался киммериец от избытка чувств. – Да, пожалуй, ты имеешь право задать мне такой вопрос. Что ж, слушай. Я пришел в Саргоссу вчера, имея при себе часть содержимого кошелька. Остальное выиграл сегодня ночью.

– Как?! Ты играл на деньги во время праздника в честь бога нашего Амалиаса? – Его грозный возглас заглушил металлический звук защелкнувшихся кандалов, которые Конан вдруг ощутил на лодыжках. Вероятно, пятый стражник незаметно подобрался к нему сзади, пока он разговаривал с командиром. Тот все не мог уняться: – Разве ты, чужестранец, не знаешь, что в этот святой день запрещено предаваться любым порокам, и этому в том числе? Разве ты не знаешь, что нарушителям грозит суровое наказание? Не говоря уже о конфискации незаконно приобретенных богатств.

– Будьте вы все прокляты, лицемеры окаянные! вскричал киммериец вне себя от ярости. – Ты что, хочешь мне сказать, будто все эти притоны, бордели, игорные дома и прочие подобные заведения из-за праздника откажутся от своей выручки и закроются до окончания праздника? Да где такое видано? Просто это очередной подлый способ, который изобрел ваш король, чтобы отбирать денежки у их законных владельцев, вроде этого грабительского налога при входе в ваш гнусный город.

– Прекратить бунт! Чтобы я больше не слышал этих подстрекательских речей! – возвысил голос командир стражников. – Такому дерзкому грубияну не место в Саргоссе. Отвечай, есть ли у тебя здесь высокопоставленный знакомый, который мог бы за тебя поручиться? Я так и думал, – зловеще проскрипел он после короткой паузы. – Но ничего, для таких, как ты, у нас приготовлено специальное место. – Он побренчал содержимым кошелька Конана. – Как я понимаю, ты неравнодушен к золоту. Отлично, ты сможешь любоваться на него, пока тебе тошно не станет!

Глава I
БЕДА

– Тамсин, дочь моя, где ты? Иди сюда, дитя мое, помоги маме. Пора кормить кур и цыплят!

Негромкий нежный голос матери отчетливо прозвучал в утренней тиши не, но маленькая Тамсин, которая пряталась в густой листве дуба, удобно примостившись на нижней ветке, не издала ни звука. Держа в руках тряпичную куклу, она наблюдала за матерью.

– Тамсин, дорогая, иди скорей сюда. Я ведь знаю, как ты любишь кормить цыплят. – Женский голос звучал ласково и терпеливо. – Если бы я думала, что ты ушла куда-то, я отправилась бы искать тебя. Но я точно знаю, ты где-то рядом, иди же к маме. А после того, как покормим цыплят, нам с тобой надо будет замесить тесто, а если ты хочешь, чтобы мы испекли пирог… – Последние слова Тамсин не расслышала, потому что их заглушило громкое кудахтанье.

Девочка по-прежнему не двигалась, с мрачным видом наблюдая за матерью. Почему-то у нее было плохое настроение с самого утра. Она не смогла бы объяснить, что с ней, но сегодня ее раздражало все, и в первую очередь долготерпение матери. Тамсин покрепче прижала к себе самодельную куклу и зашептала ей на ухо:

– А мы не хотим никуда идти, правда, Нинга? Нам и тут хорошо. Вот когда папа вернется днем с поля, тогда мы и спустимся. А раньше нас не ждите.

Из хлева вышел, хромая, старый Хиггин, он приложил руку козырьком к глазам и стал смотреть куда-то мимо дома, в сторону луга, потом крикнул что-то, но Тамсин не поняла, что именно. Залаяла собака, потом еще две. Из дома вышла Велла и тоже стала смотреть туда же, куда смотрел ее муж.

Теперь наконец и Тамсин увидела, как из леса, окаймлявшего дальний луг, появилось ярко-желтое треугольное знамя. Это знамя развевалось в руках чернобородого всадника на прекрасной каурой лошади. Он был одет в кожаную куртку, кожаные штаны и высокие кожаные сапоги. На голове его сиял золотой шлем. Пятеро других были одеты так же, и все они скакали прямо к ферме. На их знамени был изображен силуэт какого-то странного черного зверя: туловище, хвост и задние лапы как у льва, а голова и крылья как у орла. На передних лапах, одна из которых была поднята, когти были не львиные, а птичьи, совсем как у кур.

Когда всадники были уже совсем близко, из курятника вышла мать. Из-за шума, поднятого курами, она не услышала топота копыт и не подозревала, что у них появились нежданные гости. Увидев ее, всадники начали оживленно переговариваться, но чернобородый со знаменем резко оборвал их. Он обратился к матери по-бритунийски, только выговор у него был какой-то необычный:

– Мы воины немедийской армии и по приглашению короля Тифаса едем к его двору, чтобы вступить в его войско. Ваш король собрался воевать с Коринфией, и ему нужна наша помощь, вот почему с его разрешения мы пересека ем страну.

Чернобородому ответил Хиггин:

– Королевская дорога вон в той стороне, отсюда будет мили две. Поезжайте через поляну, а дальше вниз по ручью, как раз и доедете.

Всадники рассмеялись, а их командир сказал:

– Да мы знаем, старик, где дорога. Мы ведь только передовой отряд, и нам приказано раздобыть побольше продовольствия. – Он посмотрел на мать Тамсин: – Вы обязаны отдать все, что потребуется, – так распорядился ваш король. Видите на знамени священного Грифона, знак его королевской власти?

Хиггин кашлянул:

– У нас, знаете ли, ферма бедная. Но если скажете, что именно вам нужно, я попытаюсь помочь.

– Я уже тебе сказал, старик, что нам нужна провизия, и как можно больше. Мука, овощи, птица, скот. Короче говоря, все, что у вас есть, – добавил он со смешком.

Старый слуга, казалось, его не слышал:

– Увы, увы, мы очень бедны… Конечно, мы поделимся с вами: тарелка супа, кусок хлеба – чем богаты, тем и рады…

Тамсин услышала резко прозвучавший голос матери:

– Хиггин, отдай им все, что они захотят.

– Да, да, я понял, приказ короля. – Он перевел взгляд со своей хозяйки на всадника со знаменем и повторил: – Я понял, только хочу спросить, сколько вы нам за это заплатите?

Чернобородый расхохотался:

– Ну и насмешил! Неужели ты, старый дурень, думаешь, что вашему королю не все равно, если мы даже оберем вас дочиста? Он сидит там, в своем дворце в Саргоссе, и ему важно только одно: чтобы мы помогли ему в войне с южанами.

– Да уж, впутался он в историю с этой Коринфией! – хмыкнул один из наемников.

– Но зато какая у него гостеприимная страна! – вскричал другой. – Они здесь не прячут своих женщин!

Немедийцы разразились оглушительным смехом. Мать бросила испуганный взгляд в сторону дуба, где пряталась дочка, и глаза их на миг встретились. Тогда женщина повернулась и что есть сил бросилась бежать к лесу. Всадники с гиканьем и улюлюканьем неслись ей вдогонку. Воины не стали объезжать стоящих у них на дороге Хиггина и Веллу – они направили коней прямо на них! Тамсин с изумлением смотрела на то место, где только что стояли старики: еще секунду назад она их видела, а теперь они пропали. В клубах пыли, поднятых лошадиными копытами, можно было разобрать лишь, что на земле лежит некое подобие груды тряпья.

Один за другим немедийцы начали возвращаться из леса, ведя коней в поводу. Они перерубили собак и принялись таскать из дома и амбара мешки и складывать их на телегу. Свернули головы всем курам и бросили их туда же. Потом вывели из сарая корову и вола. Вола они впрягли в телегу, а корову привязали к ней сзади.

Вдруг один из наемников крикнул что-то на незнакомом языке, и все воины стали садиться на коней. Тамсин увидела, что к ферме бежит ее папа с мотыгой в руках. Тамсин успокоилась: папа прогонит плохих людей и все опять будет хорошо. Она даже приподняла Нингу повыше, чтобы та тоже могла видеть, как это произойдет.

Когда папа добежал до фермы и увидел, что там делается, лицо его исказилось и он стал кричать на всадников, только Тамсин даже не могла разобрать, что он кричит. А потом он бросился на них с поднятой мотыгой. Тогда вперед выехал чернобородый, у которого в руках опять был флаг, и этим флагом – оказалось, что на самом деле это копье с привязанным к нему полотнищем, – он проткнул папу насквозь! Папа взревел, как бык, и упал на бок. Желтая ткань скомкалась у него на груди и почти сразу начала краснеть.

Это было так ужасно, что Тамсин вскрикнула, но никто ее не услышал потому что лошадь чернобородого как раз в этот момент громко заржала, а всадники принялись кричать и радоваться. Тогда Тамсин поняла, что надо сидеть тихо, иначе ее могут найти и тоже убить. Не слезая с лошади, чернобородый выдернул флаг-копье из папы и встряхнул им, чтобы расправить, потому что оно немного намокло от папиной крови.

После этого немедийцы опять слезли с коней и опять стали носить из дома мешки и разные вещи и складывать их на телегу. Кончив ходить взад-вперед, они принесли из печки тлеющие головни и разбросали их по соломенным крышам дома, сарая, амбара и курятника. Крыши сразу же начали дымиться, а наемники все время смеялись. В руках у них были бутылки папиного вина. Один из них поднял свою бутылку вверх и закричал:

– Пью за короля Тифаса и его щедрых подданных!

Всадники поехали прочь, продолжая смеяться, а соломенные крыши уже пылали вовсю и проваливались внутрь. Тамсин прижала лицо куклы к груди, чтобы та не могла этого видеть.

Глава II
КАРЬЕР

– Пошевеливайтесь, бездельники! – раздался сверху голос стражника. – Даром вас кормить никто не собирается!

Карьер – довольно обширная и очень глубокая открытая выработка – зиял, как гигантская могила под холодным северным небом. Обрывистые стены карьера были сложены хрупким слоистым сланцем, и сам он имел неправильную форму – результат частых обвалов. Обвалы эти представляли собой постоянную и неизбежную опасность для работающих внизу каторжников. Даже когда они по ходу дела специально обрушивали породу, иногда не обходилось без жертв: трудно было предвидеть все случайности. Впрочем, поскольку в карьере работали осужденные преступники, бритунийских властей ничуть не волновало, сколько из них покалечится, а сколько лишится жизни. Золото, которое здесь добывали, стоило сотен, а то и тысяч таких жизней.

– Конан, ты зачем роешь в ту сторону? Того и гляди, все обрушится! Здесь уже давно надо ставить дополнительные опоры. Ты что, совсем рехнулся? Порода-то ведь рыхлая, сама держаться не будет, – раздался предостерегающий голос Тжая, товарища Конана по несчастью. Тжай пришел в Бритунию из горной страны, расположенной на юго-востоке, страна эта находилась гак далеко от Бритунии, что Конан просто не мог себе представить, как его новому приятелю удалось проделать весь этот путь. Тжай думал найти в Сар-госсе счастье и богатство, а нашел горе.

Конан и Тжай сразу подружились. Объединило их в первую очередь то, что оба они были здесь чужими и, кроме того, происходили из относительно диких племен. Остальные же были просто городским отребьем: бандиты и воры, по которым давно уже плакала петля.

Конан не знал, где именно находится карьер, куда он так неудачно попал. В Саргоссе его арестовали и посадили в тюрьму. Там он пробыл совсем мало. Буквально на второй же день явились стражники, и один из них бросил ему в лицо порошок белого лотоса. От этого Конан не только ослеп на время, но и потерял способность двигаться. Все его чувства были притуплены, и он находился в состоянии какого-то полусонного оцепенения.

Ему смутно представлялось, что его заковали в цепи еще с десятком таких же, как он, бедолаг, а потом долго-долго везли в чем-то деревянном и закрытом со всех сторон. То ли это был трюм, то ли какая-то повозка… Конан не мог сейчас вспомнить даже этого. У него было ощущение, что карьер находится на севере Бритунии, и остальные каторжники были того же мнения, но где именно, знали не больше Конана.

Конана особенно мучило то, что один раз во время этого бесконечного путешествия он более или менее пришел в себя, когда его стали привязывать к спине мула (они должны были перебираться по горным тропам через какой-то хребет), и у него не хватило ни физических сил, ни воли, чтобы заставить себя попытаться сбежать. Вместо этого в его одурманенном мозгу мелькнула мысль, что, может, оно и неплохо узнать, где находится знаменитый «золотой» карьер, что, может, это ему когда-нибудь пригодится… В конце-то концов, карьер ведь не тюрьма, хотя ему уже приходилось убегать и из тюрем. Но из карьера он уж всяко убежит. Если бы он только мог представить себе, что его ожидает…

В определенном смысле он был тогда прав: если бы действительно можно было узнать, где находится карьер и по каким тропам и дорогам перевозят в столицу добытое заключенными золото, то смелый и предприимчивый, а главное – свободный человек мог бы неплохо на этом заработать. Но когда сидишь в этой яме, из которой только один выход – на тот свет, то даже если бы и знал что-то, толку от этого знания никакого. Впрочем, все это пустые рассуждения. Местонахождение карьера являлось государственной тайной, а насколько хорошо эта тайна охранялась, киммериец узнал на собственном горьком опыте.

– Конан! – воскликнул Тжай. – Ну сколько раз тебе говорить одно и то же! Твое северное упрямство доведет нас до беды! Ты что, не видишь, что кровля вот-вот обвалится?! – Он устало оперся на кирку, отирая пот со лба. – Да и вообще я не понимаю, зачем тебе понадобилось здесь ковыряться? Ведь здесь же нет золота. Если тебе так нравится махать кайлом, пошли тогда на ту сторону, хоть какой-то прок будет. Смотри, на какую богатую жилу они там вышли!

– Нет, Тжай, – тяжело дыша, ответил Конан, – потерпи еще капельку. Помоги-ка лучше стесать еще вон тот выступ. Из-за него у нас тут не повернешься. Да и потом, чем здесь плохо? Хоть какое-то время можно отдохнуть от этих стражников, которые шагу не дают спокойно ступить… До чего же поганые эти бронзовые кирки! Как они быстро тупятся, работать невозможно!

Каторжники никогда не покидали дна карьера. Они тут ели, пили и спали. Днем они предпочитали работать в прохладной тени южной стороны карьера, а ближе к вечеру переходили на нагретый солнцем северный край. Ни разу Конану не приходилось видеть, чтобы стражники воспользовались лестницей. Они никогда не спускались вниз. Иногда, правда, Конан видел свисающую сверху веревку, но его сразу предупредили, что это просто у стражников такое развлечение: подкараулить понадеявшегося ускользнуть, а когда он долезет до половины, обрезать

веревку. Тжай рассказал ему, что многие на его памяти пробовали рискнуть, и всегда это кончалось одним и тем же:

– Постой, Тжай, ты же не здесь долбишь! Того и гляди, действительно эта махина рухнет нам на головы. Ее же, в сущности, удерживает только одна хилая стойка. А выглядит она, прямо скажем, так, что на нее и смотреть-то страшно. Осторожнее, осторожнее, ты же сам только что меня учил.

Стражники на карьере носили форму гвардейских бритунийских войск: желтые туники и железные шлемы с меховой отделкой. Если каторжники жили на дне карьера, то стражники проводили все свое время на его верхнем периметре. Вдоль всего края был сооружен довольно узкий деревянный помост, слегка нависающий над карьером, чтобы удобнее было наблюдать за работой. В непогоду стражники прятались в будках на деревянных салазках, чтобы можно было оттащить их от обрывистой кромки в случае возникновения опасности оползня.

И ночью и днем с десяток стражников ходили но узким мосткам, надзирая за порядком, а главным образом за тем, чтобы заключенные аккуратно поднимали наверх золото и пустую отработанную породу. Для этой цели служили специальные металлические короба, которые втаскивались наверх с помощью блоков. Если стражникам казалось, что арестанты делают что-то неправильно, они брали рупор и через него отдавали команду, а чтобы те слушались побыстрей, кидали в них камни. Впрочем, это случалось нечасто, ведь намного проще было управлять заключенными, давая им больше или меньше еды, в зависимости от того, сколько они наработали за день.

Стражники с удовольствием контролировали бы и распределение воды, но тут они были бессильны, поскольку по дну карьера протекала небольшая подземная речка, часть русла которой оказалась вскрытой. Речка появлялась из низкой горизонтальной расщелины в одном краю карьера и утекала неизвестно куда под землю с другого его края. Понятно, что при такой отработанной системе стражникам было практически нечего делать, вот они и проводили все дни в праздности, играя от скуки в кости, когда не дежурили на мостках.

– Ну а теперь, Тжай, давай-ка и правда уберемся отсюда подобру-поздорову. Что-то вроде уже трещит над головой. Ты абсолютно прав, это безумие продолжать работать в этой норе. Пошли скорей!

Подталкивая перед собой Тжая, Конан выбрался из прорытого ими подкопа, за ним тянулась скрученная много раз веревка, нечто вроде каната.

– Эй, вы! – закричал Конан, едва оказавшись под открытым небом. Валите отсюда, и побыстрее! Оползень!

Все, кто работал у этой стены, побросали кирки и не мешкая ни секунды, кинулись прочь, спотыкаясь и оскальзываясь на камнях, устилающих дно карьера. Добежав до середины, они приостановились и оглянулись.

– Ну, и где же твой оползень? – спросил через некоторое время заросший почти до глаз каторжник. – Говорят, у страха глаза велики.

– Наш северянин, надо думать, перетрудился – сказал другой, не менее обросший. – Смотри, парень, держи себя в руках, а не то скоро начнешь бросаться на стены и взаправду обрушишь их на свою голову. Видали мы такое, и не раз.

– Говоришь, обрушить их? А почему бы и нет? – неожиданно ухмыльнулся Конан. – А ну-ка, хватайтесь все за веревку, помогите мне.

Он натянул канат, другой конец которого скрывался в темно! подкопе, и откинулся назад всем голом. Тжай заулыбался и присоединился к, Конану, а за ним еще человек десять-двенадцать.

Они привычно и дружно тянули под равномерный счет Конана: «Раз-два, взяли! Раз-два, взяли!» (именно так они каждый вечер поднимали наверх отработанную городу и золото).

Результат их усилий не заставил себя долго ждать. Канат подался так неожиданно, что мало кто устоял на ногах. Раздался приглушенный скрежет, потом загрохотало сильнее, и вот уже облако пыли взметнулось над ожившей вдруг стенкой карьера, которая все быстрее и быстрее заскользила вниз, грозя смести во на своем пути.

Арестанты взвыли от восторга, но тут же вынуждены были отбежать подальше, спасаясь от летящих градом камней. Сколько времени длился обвал, никто из них не мог бы сказать, но вот лавина, подкатившаяся почти к их ногам, приостановила свое движение и замерла. Отдельные камни еще продолжали сыпаться сверху, но их становилось все меньше. В воздухе висела плотная серая пыль

– Наверх! – вскричал Конан. – Наверх, пока пыль не осела! Там нас ждет свобода!

И он первым бросился по каменистой насыпи, делая громадные прыжки. Бежать было трудно, «живая», не слежавшаяся насыпь ползла под ногами, обутыми в разношенные сандалии. Каждый фут подъема требовал невероятных усилий. Особенно трудно было взбираться по мелкому щебню. Пока киммериец переносил одну ногу, другая уже сползала вниз. Тогда Конан стал высматривать глыбы побольше и прыгать по ним, как по ступеням громадной лестницы. По мере подъема склон становился более обрывистым, но зато не таким сыпучем.

Справа и слева от него карабкались арестанты, захваченные общим, для многих полузабытым порывом к свободе. Некоторые из них, крепкие, закаленные ветераны, умудрились даже обогнать своего вожака. Оборванные, бородатые, размахивая от возбуждения руками, они неудержимо стремились наверх. Со стороны они походили скорее на безумцев, сбежавших из дома умалишенных, чем на каторжников. Тжай, лицо которого светилось надеждой, не отставал от Конана.

– Здорово это ты придумал, Конан, – проговорил он, задыхаясь. – Я и не знал, что ты так хорошо знаешь горное дело и способен устроить такую штуку. Ведь ты совсем недолго на карьере.

Конан повернулся и протянул руку, чтобы помочь своему более низкорослому товарищу взобраться на очередную глыбу.

– Ничего странного, – ответил он. – Я ведь вырос в горах и еще мальчишкой охотился на горных коз. Как тут не научиться понимать камни.

– Конан, ты хорошо научился, – подтвердил Тжай. – Посмотри наверх. Видишь, насыпь начинается от самого края карьера. Тебе действительно удалось обрушить всю стену!

– Твоя правда, разорви меня Кром! – с чувством воскликнул Конан. – Но проклятые стражники уже догадались, что к чему, и тоже не теряют времени зря. Нам еще придется потрудиться, пока мы вырвемся на свободу.

Крутой откос, образовавшийся при обвале, Лишил часть деревянных мостков своей опоры, неспорые веревки, которыми для большей надежности и безопасности мостки были привязаны к близрастущим деревьям, оборвались, и теперь на краю откоса виднелись сползшие вниз и держащиеся на честном слове мостки длиной приблизительно футов в двадцать. Чуть ниже застряло тело разбившеюся при падении стражника. На уцелевшей, хотя и прогнувшейся части мостков скорчились две фигуры в желтых туниках. Они отчетливо вырисовывались на фоне бледно-голубого неба, даже несмотря на пыль, все еще висящую в воздухе. Один из них, приложив ладони ко рту, прокричал, глядя вниз:

– Арестанты! Немедленно возвращайтесь вниз! Под страхом смерти запрещаю вам приближаться к краю карьера!

Другой стражник выразился гораздо менее официально:

– Эй вы, собаки, живо вниз, не то плохо будет! Беглецы были уже недалеко от края карьера, когда на них сверху посыпался град камней. Собравшиеся там стражники швыряли в каторжников голышами такого размера, что любой из них мог если не убить, то во всяком случае покалечить. Вот уже кто-то вскрикнул, схватился за окровавленное плечо и упал. Прокатившись несколько десятков футов по склону, он остался лежать с нелепо подвернутой ногой. Никого это не образумило. Наоборот, все бросились вперед еще скорее. Беглецы карабкались справа от съехавшего вниз конца деревянных мостков, и только Конан с Тжаем устремились к мосткам. Конан схватился за свисающий конец веревки, и лезть сразу стало легче. Кроме того, деревянный настил частично прикрыл его от камней, которые бросали стражники, стоя на краю карьера. Те двое, что находились на более или менее горизонтальной части мостков, лихорадочно пилили своими короткими кинжалами толстые просмоленные веревки, желая как можно быстрее свалить вниз сползшую по склону секцию настила.

Конану с Тжаем одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Они принялись изо всех сил раскачивать нижний конец мостков. Захваченные врасплох стражники вцепились в доски, но один из них не удержался и свалился чуть ли не на голову Конану, а его кинжал подкатился прямо под ноги киммерийцу.

– Здорово, приятель, добро пожаловать, – проговорил он, но стражник, сломавший себе при падении шею, был уже мертв. Столкнув труп вниз, Конан поднял кинжал и сказал Тжаю: – Давай теперь по мосткам. Живей!

Зажав в зубах кинжал, Конан первым полез по настилу вверх, используя его как импровизированную лестницу. Тжай поспевал за ним как мог, а уцелевший стражник с ужасом наблюдал за их приближением, продолжая пилить веревки.