Текст книги "Канонерка 658. Боевые операции малых кораблей Британии на Средиземноморье и Адриатике"

Автор книги: Леонард К. Рейнолдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Неожиданно ситуация изменилась. Мы заметили луч прожектора, который принялся методично обшаривать воду к северу от нас. Что случилось? Неужели нас обнаружили? Или Сиракузы готовится покинуть очередной конвой?

Мы застопорили машины и некоторое время дрейфовали, вслушиваясь в тишину. Мы находились примерно в полутора милях от Сиракуз, в идеальном положении для нападения на вражеские суда, если они, конечно, появятся. Обычно суда, заходящие в гавань или ее покидающие, психологически менее всего готовы к атаке, поскольку команда слишком поглощена обычными делами – подготовкой к отдаче якоря и швартовым операциям или, наоборот, уборкой оборудования для швартовки и множеством других дел, свойственных именно для начала или конца пути.

Затем прожектор прошел прямо над нашими головами. Лично мне эта неожиданная вспышка света принесла ужасное чувство своей уязвимости. Это все равно что стоять голым под светом автомобильных фар. Я опасливо оглянулся. Наверняка мы уже находимся на прицеле у всех береговых батарей Сицилии.

Однако мы так и не дождались снарядов со стороны Сиракуз. Вскоре двигатели были снова запущены, мы развернулись и снова пошли вдоль берега. Так на протяжении остатка ночи мы и сновали взад-вперед, пережив еще однажды период долгого ожидания с застопоренными двигателями.

В 4.40 633-я повернула на обратный курс. Это означало, что патрулирование закончено. Но мы знали, что рассвет – самое опасное время, именно это время суток предпочитают летчики для нанесения ударов. Согласно приказу с появлением первых лучей солнца мы должны были находиться не менее чем в 40 милях от берега Сицилии. У люфтваффе на Сицилии было много аэродромов и самолетов, а наши самолеты могли вылетать только с Мальты, которая располагалась слишком далеко, чтобы авиация могла обеспечить надежную и, главное, длительную защиту. Самолеты люфтваффе безраздельно господствовали над этими водами, и было чрезвычайно неприятно думать о бесчисленных «мессерах» и «юнкерсах», выжидающих случая напасть на нас.

Корни и Пик всю ночь не смыкали глаз, а мне удалось дважды понемногу вздремнуть. По этой причине я был удостоен сомнительной привилегии нести вахту на обратном переходе. Понимая, что в любой момент может нагрянуть вражеская авиация, я постоянно осматривал небо, особенно его восточную часть, где приближающиеся самолеты вряд ли будут заметны, поскольку будут заходить со стороны солнца. Но любое усилие после почти бессонной ночи казалось свыше человеческих сил. Глаза закрывались сами по себе. Я встряхивался, как собака, попутно ругая себя самыми последними словами, понимая, что совершаю преступление, но ничего не мог поделать. Требовались более радикальные меры. Я разговаривал с рулевым, но с трудом слышал его голос. Я промывал глаза специальным тонизирующим глазным лосьоном, пил крепкий чай – ничего не помогало. Три часа ползли неторопливо, словно три года или даже три века… Невозможно выразить словами, как я обрадовался, когда после бесконечных мытарств наконец увидел долгожданную землю – низкий желтый берег Мальты.

На входе в гавань я, как мне и положено, присоединился к партии на баке и с ужасом обнаружил, что засыпаю на ходу – отключаюсь на секунду или две. А после швартовки мои мечты о немедленном и по возможности продолжительном сне растаяли, как утренняя дымка.

Лодку следовало немедленно подготовить к очередному выходу в море. Пик отдал приказ: «Обе вахты на завтрак, с 8.00 – наведение порядка на борту и чистка орудий, в 10.30 – бункеровка, отбой после ужина».

В тот вечер желающих отправиться в увольнительную на берег почти не нашлось. Люди слонялись по кораблю и клевали носами.

На протяжении этих нескольких недель 658-я и 663-я были почти все время вместе. Они стояли рядом у причала, да и в море редко выходили в одиночку. Поэтому естественно, что команды этих двух кораблей были одновременно главными соперниками и самыми большими друзьями. Мы столько раз вместе выходили в море, что наши парни окрестили 663-ю «тенью», потому что она всегда следовала за нами. Корни был несколько старше Томми. В нашей кают-компании офицеры с 663-й также были частыми гостями, поэтому мы никогда не удивлялись, обнаружив за столом Томми, Деррика или Барри Сайретта – старпома с 663-й. Скорее уж мы недоумевали, когда никого из них не было. 657-я задержалась в Боне из-за неисправности двигателей, и, хотя после ее прихода мы всегда находились уже не вдвоем, а втроем, отношения с командой 657-й были все-таки не такими теплыми, как с командой нашей «тени».

Томми Лэднер был замечательным человеком. Обычно очень спокойный, он приходил в необычайное волнение, отстаивая свою точку зрения, а его острый ум и отшлифованная речь профессионального юриста делали его ни на кого не похожим. Он был человеком вдумчивым и уделял значительно больше внимания мелким деталям, чем Корни или Дуг. Там, где Корни только устанавливал высокие стандарты, возлагая их выполнение на Пика и меня, только проверяя, чтобы в следующий раз все было не хуже, Томми лично следил за всеми мелочами, педантично и часто напоминая своим офицерам, что его распоряжения должны быть выполнены в точности. Оба метода работали одинаково, но Томми затрачивал намного больше нервной энергии, чем Корни.

Именно в это время я получил прозвище, которое сопровождало меня до самого конца войны.

Я всегда был активным членом скаутского движения и в самом начале своего обучения на военно-морском флоте вступил в отряд глубоководных бойскаутов. При первом же визите на корабль «Сент-Анджело», где велась вся флотская бухгалтерия, я заметил, что лейтенант-коммандер, ответственный за наши выплаты, тоже носит скаутский знак. Мы познакомились, и я обзавелся очень ценным другом.

Это произвело сильное впечатление на Корни и Пика. Тот факт, что их юный необстрелянный штурман удостоился дружеского расположения старшего счетного офицера базы, казался им необычным и удивительным. А когда я начал каждый вторник посещать собрания мальтийского экипажа глубоководных скаутов и как-то раз даже привел на 658-ю одного из офицеров, который очень хотел посмотреть, что представляет собой канонерка, они единодушно окрестили меня Ровером [5]5
  Rover 1) старший бойскаут, 2) морской разбойник, пират (англ.). (Примеч. пер.)


[Закрыть]Рейнолдсом.

Я не имел оснований сомневаться в доброжелательности старших товарищей, поэтому не возражал, и прозвище «прилипло» ко мне очень прочно. Когда я возвращался на борт, Пик и Корни всегда шутливо встречали меня скаутским приветствием. Позже эту привычку перенял у них и наш не чуждый юмора командир флотилии, нередко выходивший с нами в море на операции.

Во время установившегося на некоторое время периода затишья Корни задался целью заменить наши полудюймовые пулеметы одиночными эрликонами с каждой стороны мостика. Он доказывал, что полудюймовки являются главным образом противопехотным оружием, а 20-мм эрликоны обладают большей разрушительной силой при действиях как против людей, так и против техники. К тому же они более просты в обращении и более надежны. Они являются более дальнобойными орудиями и делают почти 500 выстрелов в минуту.

В конце концов он сумел убедить главного артиллериста базы в своей правоте, мы погрузили новое оборудование и вышли в море на стрельбы. В результате было отмечено, что сильно увеличилась вибрация, однако мы поверили в новое оружие и не сомневались в его эффективности.

В конце июня на Мальту наконец прибыл лейтенант-коммандер Норман Хьюс и привел оставшиеся пять лодок. Теперь наша флотилия оказалась в полном составе. Командиром 665-й был Питер Томпсон, с которым мы попрощались три месяца назад в Веймуте. Увидеть его вновь было очень приятно. Но для Деррика и для меня самым главным событием стало долгожданное появление Гордона Сертиса. Будучи штурманом командира флотилии, он был очень загружен всевозможными секретарскими обязанностями. Хорошо еще, что на той лодке был превосходный старший помощник – Билл Дарракот, благодаря организаторским талантам которого все дела выполнялись точно в срок.

Новые дог-боты были не единственными прибывшими на Мальту кораблями. Совершая очередное путешествие на «Сент-Анджело» за жалованьем, мы пересекли из конца в конец главную гавань и получили возможность ознакомиться с собравшимся здесь флотом. Я узнал наши старые линкоры «Уорспайт», «Малайя» и «Куин Элизабет», а крейсеров и эсминцев было так много, что идентифицировать их было невозможно. В гавани Марксамаксет были заняты уже все пирсы и причалы, но корабли продолжали прибывать каждый день.

28 июня мы получили приказ выйти на патрулирование бухты Сент-Пол (именно здесь вышеупомянутый святой когда-то потерпел кораблекрушение). В этом патруле нас не ожидало ничего, кроме скуки. Подобные мероприятия мы прозвали «зиц-патрулями». Сей презрительный термин применялся к патрулям, в которых ничего не могло и не должно было произойти. Зато все свободные от вахты члены команды могли спокойно спать, ровным счетом ничего не опасаясь.

Патруль, как и следовало ожидать, был начисто лишен каких бы то ни было событий. Для меня он оказался памятным лишь тем, что как раз на него пришелся мой двадцатый день рождения. Я находился на иностранной службе, а это означало, что я автоматически получал повышение из гардемарин во «временные младшие лейтенанты». Поэтому, когда мы по возвращении из патруля подходили к боновым заграждениям, я, находясь среди матросов на баке, услышал, как Корни торжественно прокричал в мегафон:

– Младшего лейтенанта Рейнолдса на мостик!

Недоумевая, что бы это значило, я подчинился. На мостике меня встретил ухмыляющийся Корни и объявил, что в связи с получением очередного звания мне доверена честь подвести корабль к причалу и осуществить швартовку. Я почувствовал, как у меня задрожало все внутри, но предпринял героическое усилие, чтобы это никак не отразилось на моем поведении.

И Корни, и Пик мастерски управляли лодкой. Они постоянно внушали мне мысль, что выполнение маневров на высокой скорости зрелищно, но неразумно, потому что не оставляет возможности среагировать на возможные случайности. Кроме того, я понял, что свидетельство высокого класса при маневрировании – как можно меньше пользоваться машинным телеграфом. Чем меньше приказов, тем лучше. Последнюю истину я усвоил накрепко, в особенности после того, как в процессе выполнения очередных маневров Корни несколько раз отправлял меня вниз – в машинное отделение – сначала просто понаблюдать, а затем попрактиковаться в обращении с рычагами. Это оказалось делом очень нелегким, даже когда приказы с мостика не следовали один за другим.

По поводу моего дня рождения и повышения планировалась небольшая вечеринка в кают-компании, но ее пришлось отменить, поскольку сразу же после возвращения из «зиц-патруля» нам было объявлено, что предстоит еще один патруль у побережья Сицилии совместно с 663-й (как обычно), 640-й и 634-й.

Этот патруль оказался несколько более волнующим, чем первый, поэтому свой двадцатый день рождения я запомнил особенно отчетливо. 634-я и 663-я были вынуждены в самом начале вернуться в гавань из-за неполадок с двигателями. Я подумал, что надо не забыть подразнить Деррика плохим техническим обслуживанием корабля, и принял вахту, которую должен был нести на переходе к району патрулирования, чтобы позволить Корни и Пику немного поспать.

Мы прилежно бороздили воды вдоль побережья Сицилии, и, если не считать лучей прожекторов, замеченных нами в районе Сиракуз, ничто не вызывало абсолютно никаких эмоций – ни надежд, ни страха. Дважды на радаре были замечены потенциальные цели, но оба раза Ганнинг заверял, что оснований для беспокойства нет, на экране всего лишь «привидения». Он обладал настолько острым зрением и чувствительными пальцами, что замечал даже малейшую реакцию своей аппаратуры. А иногда у него на экране появлялись отчетливые следы, которые никак нельзя было объяснить, не беря в расчет сверхъестественные силы.

В 3.00 командир решил, что, поскольку нам, похоже, так и не удастся в этом патруле встретить ни одного вражеского корабля, есть смысл немного пощекотать нервы противнику и обстрелять с моря гавань Авола-Марина в 20 милях к югу от Сиракуз. Это мероприятие было оправдано сразу с трех точек зрения: во-первых, оно должно было сказаться на моральном духе противника, во-вторых, могло причинить некоторый ущерб, а в-третьих, наши артиллеристы таким образом получали возможность попрактиковаться в ведении огня в ночное время.

Мы замедлили ход в миле от Аволы, и командир флотилии прокричал с борта 640-й:

– Корни, нас осталось только двое! Подойдем чуть ближе, чем мы решили, и сделаем два захода. Держись поближе ко мне. И помни, что мы ни в коем случае не можем допустить повреждения лодок. Если будет горячо, придется выложиться по полной.

Корни махнул рукой в ответ и повернулся к Пику.

– Приготовились, – сказал он. – И напомни артиллеристам, что у них есть шанс показать, на что они способны. Я хочу, чтобы они постоянно вели огонь все время, пока мы будем перед целью.

Мы заняли свое место в кильватере 640-й. Я машинально отметил, что затемнение по-сицилийски было не слишком качественным. Призванные следить за этим государственные чиновники и полицейские Авола-Марина явно с прохладцей относились к своим обязанностям. То здесь, то там проглядывали огни, и вскоре я, присмотревшись, разглядел очертания гавани.

– Подготовительный флаг пять, – донесся искаженный некачественной связью голос.

Пик тут же передал предупреждение артиллеристам:

– Будьте готовы открыть огонь на красный-3–0! Будем поворачивать направо.

На расстоянии 200 ярдов 640-я выполнила поворот вправо и увеличила скорость.

– Флаг пять! – раздался крик.

Пик вдавил кнопки зуммеров артиллеристов, и обе лодки открыли огонь.

А как мгновенно изменился характер 658-й! Из спокойной, слегка меланхоличной домашней кошечки она превратилась в дикую, разъяренную тигрицу, атакующую невидимого врага!

Начавшийся шум меня ошеломил и оглушил. Грохот наших орудий долетал до древних стен Аволы и, отразившись, возвращался обратно, подавляя все мысли и чувства своей интенсивностью. На таком расстоянии, имея перед глазами большую и совершенно неподвижную цель, промахнуться было невозможно.

Мы видели, как 6-фунтовые заряды ударяли в стены, каждый поднимал облако дыма и пыли, так же как и длинный язык оранжевого пламени. Пом-пом и эрликоны тарахтели беспрерывно, трассирующие снаряды образовывали в темноте светящуюся дорожку, ведущую к цели.

Первый заход длился около двух минут, затем мы резко повернули направо, чтобы лечь на обратный курс. К этому времени береговой гарнизон уже проснулся – на берегу неуверенно заговорили пулеметы. Командир соединения, памятуя о необходимости избежать повреждения лодок, приказал немного увеличить расстояние и снова открыть огонь. Теперь у эрликонов появилась конкретная цель – источники пулеметного огня на берегу, и очень скоро все, кроме одного, замолчали. Заход был почти завершен, когда со стороны берега над нашими головами пролетел первый тяжелый снаряд и шлепнулся в воду с перелетом ярдов в двести, подняв внушительный фонтан воды.

На корме 640-й сразу же замигала сигнальная лампа – нам передавали «I». Сопровождаемая ревом двигателей, 658-я понеслась за 640-й на скорости 24 узла, периодически виляя то влево, то вправо, чтобы не дать противнику прицелиться.

Через три минуты мы остановились и принялись обозревать в бинокли Аволу. Видимым результатом нашего обстрела стали пожары, видневшиеся в нескольких местах на берегу. Но наши орудия и артиллеристы получили боевое крещение, и это было значительно важнее, чем сомнительный ущерб, нанесенный островному морскому курорту.

Через несколько дней около 12.30 я увидел Пика, возвращавшегося с базы на дгазе Джо. Я подошел к трапу и поприветствовал командира.

– Найди Пика и приходи вместе с ним ко мне в каюту, Ровер. И захватите с собой, пожалуйста, бутылку и три стакана.

В каюте нашего командира могли разместиться как раз трое. Пик и я уселись на крошечный диванчик, а Корни устроился за рабочим столом. Когда мы наполнили стаканы, Корни сказал:

– Это будет Сицилия, парни, и всего лишь через пару дней. Флот вторжения будет самым большим в истории.

Глава 6. СЖАТИЕ ПРУЖИНЫ

Я заглянул в свой стакан, потом поднял глаза на Корни. Мои мысли пребывали в полном смятении. Мне не с чем было сравнивать, поэтому я никак не мог представить себе масштабы предстоящей операции. Значительно больше меня занимал вопрос собственного участия в ней. Справлюсь ли я? Как буду чувствовать себя в настоящем деле? Именно оно мне предстояло. Как бы там ни было, хорошо, если я через много лет смогу заявить: «Я был на Сицилии».

Пик оказался куда более прагматичен.

– Каково будет наше участие в операции?

– Наша флотилия станет защитным экраном против вражеских торпедных катеров во время высадки, а ночью будет патрулировать Мессинский пролив. И здесь возникает немаловажный вопрос: как долго мы можем действовать в отрыве от базы? Они хотят, чтобы мы оставались днем вблизи берега, а ночью осуществляли патрулирование до тех пор, пока не будет взят порт, из которого мы могли бы работать. Бобби Аллан готов переместить свою мобильную базу, как только появится возможность, а топливо мы будем получать с танкеров вблизи берега.

Пик сжал губы и глубоко задумался. Механическое оборудование дог-бота было необычайно сложным, тем более учитывая небольшие размеры лодки. Четыре главных двигателя с их системой радиаторов и оборудованием для подачи топлива, два вспомогательных двигателя, работающие постоянно. А еще есть две замысловатых электрических цепи, радар, радиорубка, орудийные башни, приводимые в движение гидравликой от главных двигателей… Все это периодически ломалось, а выход из строя даже одного из перечисленных компонентов был чреват для лодки крайне неприятными последствиями. Чтобы все это безотказно работало, требовалось высочайшее мастерство и изрядный опыт механиков, которым придется выкладываться, как говорится, по полной программе. Все это не могло не вызвать сомнений, но все же у нас было одно утешение.

Наш чиф, с которым мы вышли из Англии, настолько исстрадался от морской болезни, что его пришлось в Боне списать на берег. На его место нам прислали главстаршину Уильяма Ласта.

Билл Ласт был ветераном Береговых сил и имел за плечами двухлетний опыт операций на канонерках. Более года он был механиком на малой канонерке в районе восточного побережья, а в ноябре 1941 года (как раз перед тем, как я поступил на флот) участвовал в сражении с вражескими торпедными катерами и получил ранение. Он принимал 640-ю вместе со Стюартом Гаулдом и привел ее на Средиземноморье в составе конвоя, который прибыл перед нами. Нам очень повезло, что он оказался свободен, как раз когда нам позарез был нужен новый чиф.

Это был высокий, темноволосый уроженец Оксфордшира, обладающий ослепительной улыбкой и обаянием, которому было невозможно противостоять. А самое главное, он был настоящим королем среди механиков. Он был храбр, но не безрассудно, силен физически и никогда не терялся в критических обстоятельствах. Мы знали, что Ласт – именно тот человек, который может заставить двигатели работать, и всецело полагались на него. К тому же он был не один. Его старший механик-моторист Берт Берроуз (до войны служивший телеграфистом в почтовом ведомстве) в процессе обучения достаточно хорошо овладел техническими знаниями и теоретически был подкован не хуже Ласта. Вдвоем они составляли достаточно надежный тандем.

Но наша уверенность в команде не устраняла другую проблему – обеспечение запасными частями. Мы уже успели обнаружить, что снабжение запчастями сложного оборудования наших лодок ведется преступно плохо. Нам было довольно сложно поддерживать 658-ю в состоянии А (готовности к операциям) даже сейчас. Сможем ли мы действовать ночь за ночью без ремонта и замены вышедших из строя деталей и будем ли мы обеспечены запчастями, если возникнет необходимость?

В тот же вечер мы по очереди ознакомились с информацией, касающейся морской части предстоящего вторжения. Она была изложена на 50 листах машинописного текста, вложенных в большой конверт с внушительной надписью: «Операция „Хаски“ – совершенно секретно». Корни передал его мне со словами: «Положите его в сейф, господин офицер по работе с секретными документами, и, ради бога, помните, если вы потеряете эти бумаги, нас с вами обоих будет судить военный трибунал и, скорее всего, приговорит к расстрелу».

Об этом он мне мог и не напоминать. Мысли о секретных материалах, хранившихся в нашем маленьком и не слишком надежном сейфе, не давали мне спать по ночам до самого начала вторжения.

Лишь ознакомившись с документом, я начал понимать грандиозный размах планируемой операции. В час Х дня Д к острову Сицилия с разных сторон сойдется около двух тысяч кораблей. Я никак не мог представить себе, что такое две тысячи судов вместе, и попытался изобразить их точками на бумаге. Получалось 20 линий по 100 точек в каждой. И многие корабли придут прямо из Америки, Британии и Египта через те воды, которые еще год назад считались самыми опасными в мире, да и теперь люфтваффе и немецкий подводный флот держат в тех районах серьезные силы.

План «Хаски» предусматривал одновременную высадку крупных сил союзников в 2.00 10 июля в двух основных районах: американцев – на юго-западном побережье, англичан и канадцев – на юго-восточном побережье.

Наша флотилия, впервые собравшись вместе в полном составе, должна была участвовать в высадке канадских войск и отряда разведчиков «Ловет» на участке побережья, получившем имя Асид-Норт-Бич, расположенном к югу от Сиракуз и мыса Мурро-ди-Порко. Его мы хорошо знали.

Период, предшествовавший дню Д, навсегда врезался в мою память. Казалось, все население Мальты было занято лишь одним – обсуждением предстоящей операции. Строились догадки и высказывались самые невероятные предположения относительно времени ее начала и места проведения. В таких условиях хранить секретность было чрезвычайно трудно. Мы понимали, как важно сохранить в тайне достоверную информацию, но вместе с тем представлялось очень уж маловероятным, что для немцев готовящаяся операция оставалась тайной, когда о ней ничего не знал разве что слепой и глухой.

Напряжение возрастало с каждым днем. Нам предстояла серьезнейшая проверка на прочность, которую мы обязаны были выдержать с честью. Вызывал опасения тот факт, что наши лодки были как следует не испытаны и еще не встречались в бою с противником.

Только командиры лодок владели всей полнотой информации, могли в полной мере представить, что нам предстоит, лучше, чем кто бы то ни было, понимали основные задачи.

Корни, Дуг и Том не были исключением и с тревогой ждали начала операции. В последние двое суток беспокойство достигло высшей точки, оно висело в воздухе и, казалось, мешало дышать. Напряжение стало таким сильным, что его просто необходимо было снять. Поэтому накануне выхода в море в «Монико» – самом популярном баре на берегу – стихийно началась всеобщая вечеринка. Когда к бару подошли канадцы, они обнаружили его до отказа заполненным офицерами знаменитой 51-й дивизии хайландеров, которые только что прибыли из Северной Африки и были преисполнены уверенности в себе. Они подавляли всех – громко пели шотландские песни, исполняли народные танцы, причем не только на полу, но и на столах. В общем, веселье было в самом разгаре. Представители армии безусловно завладели всеобщим вниманием, и в какой-то момент Дуг Мейтленд решил, что не должен с этим мириться.

После одного из самых зрелищных выступлений он воспользовался минутной тишиной и подошел к одному из разудалых танцоров:

– Скажите-ка, капитан, а вы могли бы выпить свой джин, а потом закусить его стаканом?

Вопрос был встречен градом насмешек. Мейтленд повернулся к бармену и попросил шерри в тонком бокале на длинной ножке. Он выпил напиток и стал медленно есть стакан, откусывая по небольшому кусочку и тщательно пережевывая. Покончив, под пристальным наблюдением большой группы зрителей, с сосудом, он поставил на стол ножку и пододвинул ее молодому офицеру-горцу:

– Вот, сэр, я оставил вам самое вкусное. Не хотите ли попробовать? Быть может, кто-нибудь другой желает пари?

Желающих не нашлось. Героями дня оказались моряки. Но вечеринка еще не закончилась, и противостояние между армией и флотом началось нешуточное. Страсти накалились настолько, что была вызвана военная полиция. Разошедшийся Корни случайно выбросил из окна стул, который крайне неудачно приземлился – прямо на голову начальника военной полиции, лично прибывшего, чтобы разобраться в причинах беспорядков. Этот джентльмен, оказавшийся полковником морской пехоты, пришел в неописуемую ярость и немедленно учинил расследование, в процессе которого, к его немалому изумлению, не смог выявить виновника покушения на его персону. Оказалось, что никто ничего не видел, и Корни, естественно, тоже.

Утром 10 июля все командиры прибыли на базу для получения последних инструкций.

К счастью, наши приказы оказались куда менее сложными и запутанными, чем ранее. Теперь они были изложены не на увесистой стопке бумаг, едва уместившейся в большой конверт, а всего лишь на половине листка.

«20-я флотилия канонерок будет осуществлять патрулирование Сиракуз и Аугусты начиная с 23.30 и возвращаться к „Асид-Норт-Бич“ на рассвете…»

Далее следовали детали передвижения других подразделений флота прибрежного плавания в течение ночи и пределы, за которые мы не должны были заходить, «если только не преследуем противника».

В заключение старший офицер, ответственный за проведение операции, передал каждому штурману копию обращения командующего Средиземноморским флотом всем участникам вторжения. Его следовало зачитать командам перед выходом из гавани.

Мы вернулись на 658-ю в дгазе Джо. У трапа нас встретил Пик, и в ответ на его вопросительный взгляд Корни махнул рукой, приглашая следовать за нами вниз. Мы быстро разработали план работы на день, и Пик послал за рулевым, чтобы сообщить ему детали, касающиеся команды. Когда Робертс постучал в дверь, его физиономия оставалась, как всегда, непроницаемой, но глаза взволнованно поблескивали.

– Сегодня на берег никто не пойдет, рулевой, – сказал Пик. – В 16.00 уходим. В 15.30 все должны быть на местах. Скажите команде, чтобы были готовы к ненастной погоде – прогноз плохой.

– Да, сэр, – отчеканил рулевой.

Он не задавал вопросов, но мы не сомневались: теперь команда получит пищу для догадок и предположений, по лодке поползут самые разные слухи. Люди не будут знать, что предстоит в действительности: обычный патруль или настоящая боевая операция, а значит, начнут строить догадки.

В тот день назвать погоду хорошей ни у кого не повернулся бы язык. Дул довольно сильный ветер, в борт ритмично ударяли далеко не маленькие волны. Время тянулось бесконечно. Каждые несколько минут кто-то из нас выглядывал в иллюминатор, чтобы посмотреть, не улучшилась ли погода. В конце концов Корни не выдержал и объявил, что пойдет к себе прилечь на часок, поручив Пику проследить за готовностью лодки.

Пик и я поднялись на мостик – отсюда можно было видеть всю гавань. Многие корабли уже покинули якорную стоянку. Даже в защищенной гавани Марксамаксет чувствовалось волнение, а это давало основания полагать, что в открытом море творится нечто и вовсе уж невообразимое. Там северо-западный ветер, должно быть, неистовствовал вовсю. На входе мы могли видеть бурлящие волны, увенчанные пенными гребнями. Пожалуй, нам еще не приходилось сталкиваться с такими тяжелыми погодными условиями и уж тем более действовать в них.

Ветер ничуть не ослабел, а небо вроде бы еще больше посерело и нахмурилось, когда на мостик поднялся Корни. Естественно, он так и не смог заснуть.

– Я пойду поговорю с командой, Пик.

– Да, сэр.

Пик отправился в корму к рулевому.

Прозвучал резкий свисток боцмана, и зычный голос дежурного стал подгонять людей побыстрее собраться в столовой команды. Собственно говоря, особенно подгонять никого не пришлось. Не прошло и двух минут, как рулевой доложил, что все в сборе.

Корни в несколько шагов преодолел 20-футовый коридор, разделявший на нашей лодке помещения офицеров и команды.

Войдя в дверь, он махнул рукой собравшимся, разрешая им не вставать.

– Через полчаса мы выходим в море. Нам предстоит сыграть свою небольшую роль в операции «Хаски» – вторжении на Сицилию. Возможно, мы будем отсутствовать в течение нескольких недель. Сейчас я кратко введу вас в курс дела, чтобы вы имели представление о том, что происходит и будет происходить. Постараюсь не держать вас в неведении на протяжении всей операции.

Собравшиеся оживленно зашумели. Люди переглядывались, обменивались краткими репликами. Но страха я не заметил. Только взволнованное нетерпение. А когда я передал Корни карту, собравшиеся заинтересованно затихли.

Он показал, где будет произведена высадка, и наши районы патрулирования. Когда же он сказал, что американские дивизии следуют к острову прямо из Соединенных Штатов, а канадцы – из Великобритании, послышались изумленные восклицания.

Затем он прочитал обращение командующего:

– «Нам предстоит важнейшее предприятие в этой войне – мы впервые нанесем удар по противнику на его земле.

Успех будет означать открытие „второго фронта“ со всеми вытекающими из этого последствиями. Это будет первый шаг на пути к быстрой и решительной победе над врагом.

Наша цель ясна, а главная задача – обеспечить высадку внушительных сил на берег в минимальный промежуток времени. Затем мы должны оказать поддержку силам пехоты и авиации, которые пойдут в глубь вражеской территории.

Все это будет связано с огромным риском, на который нам придется пойти. Безопасность наших кораблей и другие подобные соображения будут отодвинуты на второй план, если это потребуется ради выполнения главной задачи.

На каждом командире, офицере и простом матросе лежит личная ответственность за то, чтобы на его участке ничто не помешало успеху этой важнейшей операции.

Я ни минуты не сомневаюсь в мужестве и опыте всех тех, кому выпало участвовать в ней».

Закончив чтение, Корни обвел взглядом притихших людей:

– Ну вот и все, парни. У кого-нибудь есть вопросы?

В одном из углов столовой команды люди зашевелились и встал котельный машинист Артур Фрэнсис:

– Простите, сэр, а на Сицилии будут увольнения на берег?

Раздавшийся веселый смех уничтожил остатки напряжения, люди начали готовиться к работе.

У нас явно не было причин беспокоиться о команде.