Текст книги "В поисках Библии: Тайны древних манускриптов"

Автор книги: Лео Дойель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Откуда появились эти папирусы? Их физическое состояние подсказывало ответ. Прежде всего большинство документов были фрагментами разных текстов, и приобретались они древним гробовщиком, по-видимому, как мусор. Возможно, этим материалом его регулярно снабжал мусорщик, собиравший их в разных местах. Часто футляр одной мумии или даже нескольких мумий был сделан из обрывков одного и того же текста, которые можно было сложить вместе. В одном случае, например, эти фрагменты оказались частными и официальными бумагами колониста, из которых удалось восстановить его карьеру. В отдельных случаях длинный документ шел в дело целиком, особенно когда его использовали для того или иного более ровного участка тела. Затем, если улыбнется счастье, "его можно было извлечь в таком виде, как будто более чем двухтысячелетнее погребение не нанесло ему ни малейшего вреда".

Когда все папирусные саваны были собраны, Петри посвятил себя задаче распрямления затвердевших кусков – делу отнюдь не легкому, которое не всегда заканчивалось удачей. Петри рассчитывал главным образом на смачивание папирусов. Позже был отработан более удовлетворительный способ пропаривания и химического воздействия. Петри сумел обработать большое количество отрывков, которые можно было прочесть. После окончания сезона он взял их с собой в Англию и вручил Сейсу, который на лето перебрался в свой старый колледж в Оксфорде. Сейс пригласил профессора Джона Пентланда Махаффи из Дублина, изучавшего историю Птолемеев, разделить с ним эту волнующую работу во время долгих летних каникул 1890 г. Некоторые фрагменты не были еще раскрыты, но большинство было готово для предварительной сортировки, после которой могла начаться работа по дешифровке. Начертания букв были незнакомыми, тексты принадлежали к периоду, до сих пор не приносившему палеографических находок. Предстояло определить содержание текстов, а затем попытаться идентифицировать их. Идентификация являлась величайшим вызовом, и она же таила в себе величайший сюрприз для исследователей классики. Если выяснялось, что фрагмент относится к какому-либо утерянному или неизвестному науке произведению, возникала гигантская проблема определения авторства – часто проблема неразрешимая.

И Махаффи, и Сейс с умилением описывали счастливые недели этого оксфордского лета. "Мало кому из современных ученых, – писал Махаффи, – выпадало счастье проводить такие дни, какие провели мы вдвоем в Оксфорде в долгие каникулы 1890 г., погружаясь на целый день, пока светило солнце, в эти неотчетливые и отрывочные записи, обсуждая по вечерам найденные нами бессвязные данные и их возможное значение. Постепенно проявились куски какого-то Платонова диалога – теперь установлено, что это был "Федон"; потом страница из трагической поэмы… и вместе с ними много юридических и официальных документов с датами, которые удивили нас и заставили призадуматься…"

Отрывок из аттической трагедии в триста стихов оказался одной из грандиознейших загадок. Письмо было трудным для понимания, и расшифровка продвигалась медленно. Сначала фабула казалась неясной. Стиль, однако, напоминал Еврипида. Впрочем, напоминал не настолько, чтобы быть в этом уверенным. Вот если бы ученым удалось привязать этот сюжет! Вдруг Махаффи сказал Сейсу: "У меня появилась идея: пойдем в библиотеку!" Так они и сделали. "Через несколько минут, – писал позже Сейс, – он показал мне цитату из утерянной трагедии Еврипида "Антиопа", в точности совпадающую с одной из строк, которые мы копировали, Отрывок был идентифицирован, и давно утерянная реликвия великого афинского поэта была снова в наших руках". Этот эпизод, кстати, служит яркой иллюстрацией того, каким образом происходит обычно идентификация утерянных произведений. Такие сцены повторялись довольно часто.

Утерянная "Антиопа" цитировалась Платоном в диалоге "Горгий". В античные времена эта трагедия считалась одним из лучших творений Еврипида. Мифологическая по теме пьеса описывает спасение плененной Антиопы двумя ее детьми, которые наказывают ее угнетательницу – подлую Дирке. Дирке привязывают к рогам дикого быка, как это изображено в знаменитой эллинской мраморной скульптуре, находящейся сейчас в Национальном музее в Неаполе. Основываясь на знакомом сюжете, Сейс и Махаффи были уверены, что папирус, найденный Петри, содержит части последнего акта, в котором молодые герои Амфион и Зет пришли к соглашению с мужем Дирке, Ликом, и воцарились на престоле в Фивах.

Выполненный в III в. до н. э. список Платонова "Федона", обнаруженный Петри в Гуробе. Восходя к столь раннему времени, он, возможно, не сильно отличается от рукописей времени великих греческих классиков.

"Федон", хотя эта работа Платона и была уже известна, с точки зрения палеографии был находкой первого ранга. Он был написан аккуратным лапидарным письмом, весьма близким к надписям на камне IV в. Ма-хаффи и Сейс утверждали, что он мог быть написан рукой уроженца Аттики, возможно даже при жизни Платона, и был взят с собой переселенцем, покидающим родную Грецию.

"Федон" и "Антиопа" были самыми яркими из литературных папирусов, найденных Флиндерсом Петри. Но значительный интерес вызвал также и другой фрагмент, в котором описывается состязание между Гомером и Гесиодом. Один из коллег Махаффи приписывал его к "Музейону" Алкидаманта, софиста IV в. до н. э. Одна из версий поэмы была известна со времен императора Адриана (который цитируется в ней), со II в. н. э., и считалась оригиналом до тех пор, пока за двадцать лет до находки Петри молодой немецкий ученый в двух блестящих статьях, являвших собой образчик филологической детективной работы, не оспорил эту точку зрения. Руководствуясь несколькими намеками в тексте, он предположил, что это произведение было известно задолго до времен Адриана. Затем он смело заявил, хотя ему и недоставало решающих доказательств, что настоящим автором был эолиец Алкидамант, живший за четыреста лет до Адриана. Папирус III в. до н. э., найденный Петри в Файюме, подтвердил его предположение. "Редко случается, – писал критик в 1892 г., – чтобы ученый в этой области получил такое неожиданное подтверждение правильности своей теории и тем самым доказал, что она базировалась на столь глубоком знании и проницательности". Этим немецким ученым был Фридрих Ницше.

Среди других замечательных отрывков в коллекции Петри был, конечно, фрагмент "Илиады". Казалось, это был "жалкий обрывок… содержащий только окончания строк одной колонки и начала соседней, всего тридцать пять окончаний и начал, но этого было достаточно, чтобы узнать строки одиннадцатой книги "Илиады", причем пять или шесть строк из них не содержались ни в одном из известных нам вариантов текста". Поскольку это была, несомненно, самая древняя из когда-либо обнаруженных копий отрывка из "Илиады", ей суждено было породить бесконечные споры о достоверности традиционного текста, который дошел к нам от александрийских критиков более позднего времени.

После памятного лета 1890 г. Сейс, основные интересы которого были связаны с языками Ближнего Востока, а не с греческой литературой и палеографией, с разрешения Петри передал всю ответственность за редактирование и публикацию папирусов Махаффи. Многие годы спустя Сейс с легкой грустью вспоминал те дни интеллектуального восторга, когда они, казалось, вновь переживали времена Возрождения: "В эти дни, как и тогда, на свет появлялись все новые утерянные фрагменты классической литературы вместе с копиями существующих сочинений, но эти копии были на столетия древнее рукописей, уже известных нам". Как они наслаждались, закопавшись по уши в этих текстах, пока не наступало время обеда, когда они "за десертом и вином в профессорской могли обсудить свои открытия и надежды с другими учеными! Это было прекрасное время, но, как и всему прекрасному, ему слишком быстро пришел конец".

Для Флиндерса Петри, Сейса и Махаффи непреходящей радостью было сознавать, что они участвовали в первом крупном открытии древнегреческих папирусов. В их распоряжении были литературные тексты III, если не IV столетия до н. э., быть может написанные при жизни Демосфена или Еврипида. Теперь наконец можно было изучить особенности раннего эллинистического письма. Даже те греческие тексты, которые донесла до нас традиция, стали известны в копиях, созданных на тысячу лет раньше старейших традиционных текстов. Среди них были отрывки произведений, приписываемых величайшим именам классической литературы и считавшихся безвозвратно утерянными. Чтобы опубликовать основную часть находок, потребовалось четыре толстых тома, и эти тома даже не смогли вместить все греческие папирусы, не говоря уже о других языках. И все же находки Петри среди погребального убранства Гуроба знаменовали собой лишь преддверие возрождения исчезнувшей было древней литературы.

Торговля папирусами

Папирусы возбудили не меньший интерес, чем в свое время черепки. И мы имеем поэтические произведения, которые можно сравнить с Гермесом Олимпийским и Возничим Дельфийским; и у нас есть новые истории, не уступающие историям, ставшим известными благодаря раскопкам Трои, Микен и Крита.

Фредерик Дж. Кеньон

Фредерик Дж. Кеньон служил младшим помощником в Британском музее уже несколько месяцев, когда в январе 1890 г. его внезапно пригласили в хранилище рукописей. Перед ним стоял стол, на котором лежали папирусные свитки. Папирусы были только что раскрыты опытным техническим специалистом. Что он мог сказать о них? С первого взгляда материал казался совершенно незнакомым. Скоропись, хотя и явно греческая, была необычной и почти совершенно неразборчивой. Кеньон решил, что некоторые из свитков могли быть исторического содержания, другие, вероятно, были литературными произведениями. Кеньон сумел произвести должное впечатление на своих руководителей, и они передали ему свитки. На следующий год – одновременно с книгой Сейса и Махаффи "Папирусы Флиндерса Петри" – Кеньон опубликовал их. И этот год, 1891-й, стал annus mirabilis (годом чудес) папирологии. В то время как рукописи Петри, составлявшие покровы мумий, были слишком коротки для того, чтобы полностью восстановить античную трагедию, папирусы Британского музея дали миру почти целые произведения.

Список литературных открытий возглавляют четыре текста, изданные музеем в течение 1891–1897 гг. Это были "Афинская полития" Аристотеля, "Мимы" Герода (Геронда), поэмы Вакхилида и новые речи Гиперида.

Как только трактат Аристотеля был опубликован, его возможный источник возбудил огромное любопытство. Неужели какой-то счастливчик откопал старую библиотеку?

Однако, кроме слухов, не было никаких сведений, а служащие Британского музея отказывались говорить об источнике текстов. Они заявляли, что "не надо ждать ответа или требовать его… Вполне вероятно, что из этого источника придет еще много текстов, и если это так, то руководство Британского музея поступит в высшей степени недальновидно, открыв этот возможный источник будущих сокровищ". Естественно, эта таинственность раздражала многих, и не в последнюю очередь египетскую Службу древностей в Каире. Она также в избытке порождала различные подозрения. Однако, вне всякого сомнения, служащие Британского музея имели все основания к тому, чтобы хранить упорное молчание. Должны были пройти годы, прежде чем можно было обнародовать факты. Сделал это Эрнст Альфред Томпсон Уоллис Бадж, выдающийся ориенталист, многие годы связанный с музеем, в котором он состоял хранителем отдела египетских и ассирийских древностей.

Уоллис Бадж, которого Британский музей раз шестнадцать направлял на Ближний Восток для покупки рукописей, умел заключить выгодную сделку и, как правило, весьма свободно толковал букву закона, регулирующего вывоз древностей. Вследствие этого он испортил отношения не только со Службой древностей в Египте, руководимой французами. Турецкие власти в Месопотамии, так же как и британские чиновники, управляющие Египтом, по слухам, с неодобрением смотрели на его деятельность. Но "все делали это", а Бадж более изобретательно и успешно, чем другие. Он умел находить общий язык с местными жителями и, когда возникала необходимость избежать нежелательных контактов с бдительными чиновниками, вполне мог рассчитывать на какого-нибудь Ахмеда в Египте или не менее хитроумного Хасана в Месопотамии. И всегда находилось несколько высокопоставленных особ, готовых помочь ему выбраться из затруднительного положения или миновать западню.

У него было много врагов, особенно среди других агентов и представителей соперничающих европейских организаций, не исключая его сограждан – англичан. Завидуя его успехам, они в любой момент могли донести на него властям и обвинили его также в тайном соглашении со Службой древностей, в получении крупных барышей и бесстыдной эксплуатации невежества местных жителей. На последнее обвинение он находчиво ответил: "Это результат явной недооценки местных жителей, которые, как хорошо известно всем, кто имел с ними дело, весьма сообразительны в защите своих интересов. Правда заключается в том, что они пытались обращаться со мной так, как они это делают со всеми, а когда убеждались, что это не приносит успеха, они меняли свои планы и начинали доверять мне".

Бадж, как было правильно сказано, имел за всю свою жизнь только одну страсть, и этой страстью был Британский музей. Бадж был в большой степени движим тем же пылом, той же дерзновенной, обаятельной предприимчивостью и той же любовью к словесности, что и энтузиасты эпохи Возрождения. Подобно величайшим из гуманистов, он был и филологом, и путешественником, и дипломатом. В нем было также что-то от человека Елизаветинской эпохи с его разносторонностью и жизнелюбием. Грубоватый, непостоянный, первоклассный рассказчик, полный энергии, нетерпимый к притворству и праздности, обладавший внушительной комплекцией, он был неповторимой личностью среди людей науки. В компании своим коллегам-ученым Бадж предпочитал солдат и деловых людей, и, хотя он добился выдающегося положения в востоковедческом языкознании, ему суждено было стать ученым – искателем приключений в полном смысле этого слова.

Бадж родился в 1857 г. в Корнуолле. Его предки издавна служили в Ост-Индской компании, и его детство было наполнено скорее рассказами о Востоке, чем воспитанием вкуса к классике. Когда ему еще не было двадцати, он по собственной инициативе занялся древнееврейским, для того чтобы изучить Книгу Царств в оригинале. Когда Джордж Смит, пионер изучения месопотамских текстов, прочел свой знаменитый доклад об ассирийском описании Всемирного потопа (основанный на клинописных табличках, найденных в Ниневии), который глубоко повлиял на развитие науки о Ветхом Завете, молодой Бадж был буквально потрясен. Его познакомили с доктором Самюэлем Берчем, в то время ведущим ориенталистом Британского музея, и с этого момента путь Баджа был предопределен. Берч позволил ему скопировать несколько ассирийских текстов, хранящихся в музее, заинтересовал подающим надежды ассириологом Гладстона и позаботился о том, чтобы Баджу была предоставлена в Кембридже стипендия студента-заочника. Вслед за тем Бадж получил стипендию от колледжа Христа и несколько академических премий. Будучи еще студентом, в возрасте двадцати одного года, Бадж написал свою первую книгу "Ассирийские заклинания", в которой рассматривались магические тексты. Через несколько месяцев за ней последовала другая. Профессор Баджа вначале с неодобрением отнесся к публикации еще не оперившегося юнца, но вскоре признал мастерство молодого человека в интерпретации клинописи. Эти книги были только началом в последовавшем за ними длинном списке трудов. Действительно, их поток был столь обилен, что Бадж, вполне возможно, превзошел в смысле количества некоторых из самых плодовитых авторов популярной беллетристики. В конце концов у него набралось что-то около ста тридцати работ, перечень которых занял в "Кто есть кто" вместе с биографической справкой об авторе целую страницу, образовав самую обширную статью в этом томе.

Несмотря на такую плодотворную литературную деятельность, которой хватило бы на несколько человек, Бадж находил время для проведения многочисленных раскопок в Месопотамии, Египте и Судане. Он действовал с присущей ему энергией, почти полностью игнорируя при этом научную методику раскопок. В 1883 г. по рекомендации Гладстона он был направлен в восточный отдел Британского музея. Его продвижение было быстрым, несмотря на то что зависть некоего коллеги заставила его до поры до времени отказаться от ассириологии. Но он так же быстро освоился и с египтологией, избрав своей специальностью изучение иератических текстов. К 1893 г. он стал главой отдела, которым успешно руководил вплоть до ухода на пенсию в 1924 г.

Бадж внес выдающийся вклад в египетскую археологию, когда в 1887 г. сумел, руководствуясь смутными слухами, найти клинописные таблички, выкопанные, как предполагалось, какой-то крестьянкой в Верхнем Египте. Благодаря своим познаниям в ассириологии он, наперекор всеобщему мнению, убедительно доказал, что эти таблички были подлинными записями, представляющими собой переписку между фараонами Египта и чужеземными властителями или вассалами во II тысячелетии до н. э. Верный своему обычаю, он немедленно организовал покупку восьмидесяти двух бесценных глиняных документов из Тель-эль-Амарны для Британского музея.

Годом позже, в декабре 1888-го, Бадж не спеша ехал местным поездом, направляясь вверх по течению Нила в Асьют и останавливаясь по дороге в разных селениях, в том числе в Маллави, примерно в 185 милях к югу от Каира, раннехристианском центре, где в предыдущем году он приобрел коптские и греческие "магические" папирусы. На этот раз он решил попытаться выяснить у местных жителей источник этих религиозных текстов. Его переправили через реку и привели к невысокой холмистой гряде, где он увидел много прекрасных высеченных в скалах древних гробниц эпохи поздних фараонов (XXVI династии). На одном из склонов холма ему показали два ряда гробниц римско-византийской эпохи, по-видимому IV или V в. Из этих гробниц в дополнение к "магическим" папирусам было извлечено большое количество мумий. Бадж сразу обратил внимание на нижний ярус гробниц, которые остались нетронутыми, так как "огромные кучи камней и песка преграждали доступ к ним". Он питал определенные надежды на то, что в этих гробницах содержатся ценные древности.

Бадж был здесь только проездом. Он не имел ни времени, ни возможности вести раскопки. Да и снаряжения и разрешения на раскопки у него тоже не было. Кроме того, он не мог не признать, что права первооткрывателей принадлежат местным жителям – коптам, которые привели его на это место. Он предложил, чтобы они получили разрешение от Службы древностей на вскрытие гробниц. Бадж писал в своей автобиографии: "Они наотрез отказались сделать это, объяснив, что не доверяют этому учреждению!" Из сказанного можно сделать вывод – хотя Бадж и хранит об этом молчание. – что они боялись, как бы оповещение Службы древностей не привело к появлению других людей – может быть, профессиональных археологов или даже конкурентов-торговцев. К тому же Службе древностей было дано право задерживать наиболее ценные предметы, объявив их национальным достоянием.

Законные требования египетских властей, казалось, совершенно не волновали Баджа. Вместо этого он находит решение, устраивающее и его, и коптов: они начинают расчистку подступов к гробницам и проникают в них, а он обещает выкупить половину всех находок, обнаруженных ими в этих скалах. Если же затея не принесет ничего, достойного внимания, он обязуется оплатить пятьдесят процентов расходов на расчистку песка и камней, преграждающих доступ к гробницам. Заключив джентльменское соглашение, Бадж отправился дальше. Однако мысль о затеянных им раскопках не давала ему покоя. Правильно ли он сделал, доверившись своей интуиции? Довольно долго его местные компаньоны не могли сообщить ему ничего утешительного. Они решили отложить все операции по расчистке до лета, хотя в это время все археологические работы обычно прекращаются. Но они чувствовали, что знойное, расслабляющее время года как нельзя более подходит для успешного выполнения их задачи, так как "сильная жара обычно парализовала энергию инспекторов Службы древностей и содержимое гробниц оставалось на произвол судьбы" [10]10
  Budge Е. A. W.By Nile and Tigris. London, 1920.


[Закрыть].

В сентябре Бадж получил известие, что в гробницы наконец сделан проход. Но сообщение местных землекопов сопровождалось ставшим уже привычным для археологии Ближнего Востока досадным рефреном: в гробницах успели побывать до них – правда, не в нынешние времена. Грабители безжалостно обчистили гробницы еще в древности, оставив явные признаки своего набега на мумии, которые были бесцеремонно разломаны на куски и разбросаны повсюду. Копты написали, что никаких папирусов до сих пор найти не удалось. Однако поиски продолжались, и в ноябре 1888 г. Бадж получил известие, что в одном из раскрашенных ящиков было обнаружено несколько свитков значительной длины.

Бадж договорился с коптами, что они встретят его, когда его корабль, направлявшийся через Индийский океан и Красное море, в апреле 1889 г. прибудет в Порт-Саид. Здесь, в соответствии с планом, Бадж и его партнеры встретились. "Мы обсудили, – рассказывает Бадж, – покупку всех этих папирусов, и они назвали свою цену. Папирусы должным образом были доставлены в Англию, и попечители Британского музея приобрели их. Немедленно некоторые любители совать нос в чужие дела обвинили меня в напрасной трате средств музея на покупку папирусов за "безрассудно большую цену", а другие заявили, что я обманул "бедных туземцев" и ограбил их, заплатив за папирусы меньше, чем они стоили. На самом деле местные жители получили больше, чем просили, и были полностью удовлетворены. Они поддерживали со мной деловые отношения по крайней мере в течение еще двадцати лет, пока у них оставалось хоть что-нибудь, что можно было продать".

Копты из Маллави поддерживали деловые отношения и с другими людьми. Когда Фредерик Кеньон принялся за расшифровку и переписку текстов, он обнаружил, что несколько бесценных отрывков "Афинской политии", главной находки из всего числа папирусов, отсутствуют. Но даже если копты вели честную игру с Баджем, никому, конечно, не суждено узнать, какие именно тексты они нашли в этих скальных гробницах, – сами местные жители не могли прочесть их. Точно так же никто не смог бы с уверенностью сказать, какие тексты были извлечены из этих гробниц или же как именно они были найдены. И все же музей имел все основания быть довольным результатами третьей "закупочной миссии" Баджа 1888–1889 гг. Подробный перечень, представленный на рассмотрение попечителям, среди прочего включал в себя: двести десять клинописных табличек и фрагментов из Куюнджика (Ниневии); тысячу пятьсот табличек и сорок девять круглых печатей из Абу-Хаббы и Дера в Месопотамии; три свитка папируса, исписанных с обеих сторон греческими письменами (на оборотной стороне оказалась копия произведения Аристотеля); различные свитки папируса, содержащие части "Илиады", магические тексты и т. д.; три иероглифических папируса и пятьдесят две арабские и древнесирийские рукописи из Мосула и его окрестностей.

Когда Бадж в соответствии с инструкциями Британского музея на следующий год вернулся в Египет, чтобы начать поиски отсутствующих фрагментов трактата Аристотеля, весь Египет бурлил, взбудораженный новостью об этом выдающемся открытии. Служба древностей была разгневана тем, что еще одно сокровище ускользнуло у нее из рук. И хотя Британский музей воздерживался от объяснений того, каким образом он стал обладателем "литературной находки века", официальные лица в Египте не сомневались, что Уоллис Бадж имеет какое-то отношение к этому делу. Они не преминули выразить ему свое неудовольствие и установили тщательное наблюдение за его деятельностью.

Некоторые коллеги Баджа, не так хорошо информированные, высказывали другие мнения. К своему удивлению, Бадж встретился с джентльменами, которые настаивали на том, что это они идентифицировали греческий текст утерянного произведения. "Другие заявляли, что нашли папирус сами и продали его местным жителям, которые продали его мне, и не один археолог лично уверял меня, что сам вручил папирус попечителям". Вариации этих историй время от времени продолжают всплывать в литературе, но, с тех пор как Бадж нарушил молчание, а Кеньон и Британский музей подтвердили его роль в этом приобретении, им можно не придавать ни малейшего значения.

В попытках обнаружить недостающие фрагменты Бадж предпринял длительные поиски в деревнях по обоим берегам Нила. Наконец его привели к одному человеку в Асьюте, с которым он быстро пришел к соглашению. Оставалась проблема вывоза фрагментов из страны. О том, чтобы Служба древностей дала разрешение на вывоз, не могло быть и речи. Кроме того, Бадж находился под неусыпным наблюдением. Однако он недолго искал выход из положения. "В конце концов я купил набор прекрасных фотографий Египта, сделанных синьором Беато, которые могли быть использованы для выставки в египетской галерее Британского музея. Разрезав (!) папирус на части, я поместил их между фотографиями, упаковал в несколько ярких бумажных оберток мадам Беато и отправил пакет в Лондон заказной бандеролью". Последовало несколько недель напряженного ожидания. И когда Бадж был уже готов отправиться в Месопотамию, он получил телеграмму, в которой ему сообщали о прибытии пакета и с невинным видом подтверждали, что его "содержимое в точности соответствовало тому, что ожидали получить".

В ноябре 1896 г., когда Бадж встретился со своими местными коллегами в Каире, чтобы получить несколько греческих рукописей, к нему явился некий человек из Меира. Он не принимал участия в предыдущих операциях Баджа, но был хорошо осведомлен о репутации англичанина и заявил, что у него есть для продажи папирусный свиток. Вот как описывает это Бадж: "Он открыл коробку и извлек из нее свиток светлого папируса со многими оторванными от него фрагментами, и, когда конец папируса был развернут, я увидел на нем несколько колонок, написанных греческим унциальным письмом. Я не настолько знал греческую литературу, чтобы идентифицировать текст, но все же достаточно для того, чтобы понять, что передо мной литературное произведение и что оно написано в конце II в. Было ясно, что я должен сделать все от меня зависящее, чтобы приобрести его для Британского музея. Но я и виду не подал, что документ меня интересует, и мы оба продолжали разговаривать о чем угодно, кроме папируса, потягивали кофе и покуривали кальян, пока гость не стал увязывать свою коробку, чтобы уйти. Тогда, сделав вид, что я вспомнил о папирусе в последнюю минуту, я вновь заговорил о нем и попросил человека назвать свою цену. Когда я начал с ним торговаться, он оказался "твердым" и "сухим", как говорят местные жители, и по сравнению с тем, сколько я платил за греческие папирусы в предыдущие годы, его цена казалась просто абсурдной".

Во время последующего разговора Бадж должен был пустить в ход все ловкие приемы бывалого торговца на восточном базаре. Он решил, что не уйдет, пока не гарантирует себе получение этого папируса. Но он не хотел, чтобы теперешний владелец папируса понял это. У Баджа не было при себе требуемой суммы, и он должен был убедиться, стоит ли папирус этих денег, прежде чем ударить по рукам. Поэтому он сначала попросил у владельца разрешения скопировать несколько строк, чтобы отправить их в Лондон и получить согласие на выплату требуемой суммы. Хитрость заключалась в том, что он, дожидаясь ответа из музея, как бы закреплял за собой право на приобретение этого манускрипта. Бадж продолжал свои попытки завоевать доверие этого человека, поглощая вместе с ним одну за другой бесконечные чашечки кофе – общепринятое средство "смазывания" социальных контактов на Ближнем Востоке. В ходе разговора он выяснил, что свиток был найден в саркофаге, извлеченном из большой гробницы, в одном из многих захоронений в холме, расположенном близ Меира. Папирус, по словам человека, лежал между ногой мумии и стенкой саркофага. Затем египтянин стал рассказывать о других предметах, найденных им в гробнице, часть из которых он, по-видимому, прихватил с собой для распродажи на рынке древностей. Бадж знал, "что лучшим способом облегчить заключение какой-либо трудной сделки является вручение суммы за какую-нибудь другую покупку наличными", и несколько предметов тут же перекочевало из рук в руки. "Вид денег произвел на египтянина должный эффект", и теперь можно было возобновить переговоры о более важном объекте – папирусе. Наконец договорились о цене, но Бадж вынужден был признаться, что не сможет уплатить до тех пор, пока не будет уполномочен на это музеем.

Теперь, однако, представление устроил египтянин. Рассердившись, он собрал свои вещи и был готов уйти. Бадж испугался. "Я почувствовал, – писал он, – что с моей стороны было бы громадной ошибкой позволить ему уйти, поэтому я сказал, что мог бы выложить приличную сумму из своего кармана в качестве залога, при условии, что он отдаст папирус на сохранение моему местному другу в Каире до моего возвращения из Верхнего Египта… Он согласился… После этого я отправил копию нескольких строк греческого текста директору библиотеки в Лондон и запросил инструкций…"

В ожидании ответа Бадж совершил обычную поездку по Нилу, чтобы посмотреть, в каком состоянии другие его предприятия. Вернувшись в Каир, он нашел письмо из музея с просьбой выкупить папирус, который, как подразумевалось в сообщении, обладал значительной ценностью. Но возникли новые осложнения. Человек из Меира показал фрагменты другим экспертам, один из которых решил, что он узнал в них утерянные поэмы древнего классического автора. Один английский ученый, без определенной цели живший тогда в Каире, подтвердил это и стал похваляться повсюду в городе своим необычайным открытием. Огласка повысила стоимость и привлекательность свитка, который стал теперь желанным для многих. Его владелец понял, что даже та "абсурдная" сумма, которую он запросил у Баджа, была чересчур скромной, и забрал свиток у друга Баджа, на чье попечение он был оставлен.

Фрагмент из папируса с текстом Вакхилида, написанного около середины I в. до н. э.

В этот момент Бадж вновь появился на сцене, готовый заплатить то, что был должен, и забрать папирус. Вместо этого человек из Меира настаивал на возвращении задатка, заявляя, что он более не хочет иметь дело с Баджем. К тому же он намекнул, что Служба древностей якобы знает о существовании манускрипта и запугивает его. Бадж был вне себя. Он не мог подвести Британский музей. Он спорил, льстил, умолял. Как мог этот человек только подумать о том, чтобы не продавать ему свиток, когда фактически он уже продал его?! Бадж был неумолим, и в конце концов его настойчивость заставила египтянина отступить: "Просидев в его доме вместе с ним два дня и две ночи, к вечеру третьего дня мы пришли к соглашению, и я вернулся в Каир с папирусом". Нам неизвестно, была ли при этом заплачена более высокая цена, чем было оговорено вначале.