Текст книги "Мой желанный враг"

Автор книги: Лена Сокол

Лена Сокол
Мой желанный враг

© Сокол Е., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Плейлист

 
Glass Animals – Heat Waves
Nickelback – How You Remind Me
Duncan Laurence – Arcade
BANKS – Beggin For Thread
Astrid S – Hurts So Good
Fleurie – Love And War
John Newman – Love Me Again
Sofia Karlberg – Toxic
Bahari – Bipolar
Rosenfeld – I Want You
Imagine Dragons – Wrecked
Sam Smith – Fire On Fire
Normani ft. Cardi B – Wild Side
Royal Deluxe – I’m A Wanted Man
Maroon 5 – Lost
 

Я помню, как плакал мой малыш, когда его забирали у меня. Помню жестокие руки, что отняли моего сына. Руки человека, которого я когда-то безумно любила и исступленно ненавидела. Руки Марка Загорского.

В тот дождливый вечер люди Загорского выпустили в нас с мужем девять пуль, но, к их беде, я выжила. Похоронив воспоминания обо мне, Марк наслаждается новой спокойной жизнью в моем доме. Но ему осталось недолго, ведь я воскресла и вернусь, чтобы забрать свое.

Пролог

Полина

– Завтра уже будем дома, мой хороший. – Я провожу пальцами по его головке, по мягким светлым волосам на макушке, и мое лицо невольно озаряется счастливой улыбкой.

Младенец сладко причмокивает во сне, и я, любуясь им, думаю о том, что теперь все будет по-другому.

Сын. Мой сын…

Мне до сих пор не верится, что это произошло. Что я уже несколько дней мама. Мама! И рядом со мной на кровати сопит мое самое главное сокровище в жизни. Человек, которому я подарю всю свою любовь.

– Ты такой красивый, – шепчу я ему, – с ума можно сойти.

Мне кажется, что во мне так много чувств, что ими можно затопить целый город. Нет, всю Вселенную. Эмоции переполняют меня и хлещут через край, сердце колотится и вырывается из груди. Я сама – одно большое сердце, легкое, как воздушный шарик, готовое улететь в небеса.

Подношу палец к его ладошке, и малыш инстинктивно обхватывает его во сне. У него маленькие ровные пальчики и тонкие ноготочки. Все хрупкое, точно игрушечное, но он держит меня так крепко, словно боится потерять. И я ощущаю его силу.

Мой сын больше не в моем животе, он здесь – рядом со мной. Но я все еще чувствую, что мы – единое, неделимое целое. У нас на двоих одни мысли, одни чувства, одно дыхание. Он – частичка меня.

– Ты так похож на папу, – хрипло произношу я.

И мои дрожащие ресницы снова застилают слезы. Мне не верится, что природа могла произвести столь совершенное создание. Он великолепен, и мне хочется рыдать от осознания того, что это я смогла подарить ему жизнь.

Вечером в нашу палату стучится медсестра и зовет меня на осмотр.

– Я думала, что утром посмотрят, – говорю я, поднимаясь с кровати и поправляя больничную ночную рубашку.

– Доктор заступила на смену и решила провести осмотр, – бросает на меня уставший взгляд девушка. – Вы же сами просили выписать вас пораньше, разве нет?

– Да-да, – я надеваю тапочки. – А как же… – Смотрю на спящего в прозрачном кювезе Ярослава.

– Он же спит, – глядит на меня как на дурную медик.

– Я так не могу, – признаюсь я.

Все эти ночи у меня не получалось полноценно спать из-за того, что я слушала дыхание сына. Специально прикатила к своей кровати этот кювез и по десять раз за ночь вставала: проверяла его, поправляла валики из пеленок, которые подкладывала ему под спинку, чтобы он удобно лежал на боку.

Я не знала, как называется эта сумасшедшая штука, которую ученые зовут простым словом «инстинкт». Для меня это было какое-то дикое чувство ответственности, важности и зацикленности на человеке, почти на грани безумия: я ни на секунду не хотела отходить от своего дитя.

– Да вы же быстро, – пожимает плечами девчонка в белом халате.

Да что она понимает? Молодая еще, сопливая! Я и сама немногим старше, но уже знаю, каково это: выносить ребенка, родить его в муках, а затем ощущать, будто ты пришита к нему невидимыми нитями.

– Может, вы останетесь с ним? – мнусь я, вцепляясь пальцами в край кювеза.

– Господи… – закатывает глаза медсестричка. – Да отнесите вы его в детскую комнату!

– Хорошо, – соглашаюсь я.

Видела я эту детскую комнату. И воспоминания не навевали ничего хорошего. Десятки малышей в прозрачных кювезах, стоящих в ряд у стены. Все туго запеленатые, кричащие наперебой и оставленные без присмотра. Когда я пришла в себя после родов, первым делом встала и, покачиваясь, направилась искать своего сына. Нашла в конце отделения, в этой комнатке, куда посторонним вход воспрещен.

Пришлось долго жать на звонок и слушать, как надрываются младенцы там, за дверью. Мне открыла хмурая женщина в белом халате, спросила, из какой я палаты, велела отправляться обратно и захлопнула дверь прямо перед моим носом. Все, что я успела заметить, это кроватки с новорожденными за стеклом, в конце этой комнаты.

Наверное, мне нужно было позвонить и нажаловаться мужу на здешние порядки, ведь он же платил им деньги за сервис и соответствующее отношение, но, подумав, что все это делается работниками клиники из соображений безопасности, я решила не скандалить.

Тем более что женщина тут же появилась из-за двери – уже с моим Ярославом на руках. Она проводила меня обратно и вручила сына. С тех пор и до этого момента мы с ним не разлучались ни на минуту.

И вот я снова иду в детскую комнату и вручаю медикам своего сына. Уже другая работница деловито подхватывает его и захлопывает передо мной дверь. Я бреду в смотровую, прокручивая в голове все виды опасностей, которые могут грозить Ярославу: от того, что его уронят или застудят, до того, что оставят без присмотра, и он срыгнет и подавится.

И откуда только во мне эти мысли? Похоже, я действительно становлюсь сумасшедшей.

– Добрый вечер, Полина. Проходите, – улыбается доктор.

Ее помощница стелет на кресло одноразовую пеленку.

– Здравствуйте, – улыбаюсь я.

Все мои мысли там – с сыном.

– Как себя чувствуете? – интересуется она.

– На удивление, замечательно, – признаюсь я, снимая белье. Устраиваюсь на кресле. – Еще позавчера ощущение было такое, будто по мне проехался танк.

– Так бывает всегда, – смеется она, приступая к осмотру.

Трогает грудь, мнет живот, затем щупает меня изнутри.

– Угу, угу, – бормочет доктор, не обнаружив сгустков или чего-то подозрительного. – Ну, все хорошо. Завтра утром ребенка осмотрит врач, и поедете домой.

Она вежливо улыбается.

– А может, сегодня можно? – спрашиваю я, опуская вниз ноги. – Я бы позвонила мужу… Раз уж все хорошо, как вы сказали.

Врач переглядывается со своей ассистенткой.

– Ну, хорошо, – сдается она. – Только вы должны обещать мне, Полина, что если почувствуете себя плохо, если вдруг поднимется температура или усилится кровотечение, то вы сразу вернетесь сюда.

– Конечно! – радуюсь я.

– И позвоните мне на днях. Как раз придут результаты исследований.

Все что угодно, лишь бы не сидеть дольше в четырех стенах.

– Тогда я сейчас запишу для вас свои рекомендации, – говорит женщина, снимая перчатки.

Я уже не слышу ее, все мои мысли рядом с сыном.

Забрав его из детской комнаты, торопливо направляюсь в палату. Кладу кряхтящий комочек в кювез, достаю из-под подушки телефон и спешно набираю мужа.

– Да! – радостно восклицает он.

– Привет, Вик, я так рада, что ты ответил!

Слышно его шумное дыхание. Очевидно, он куда-то идет.

– Я только прилетел, еще в аэропорту. Как вы там?

– Родной, нас отпускают пораньше. Может, заберешь по пути?

– Правда? – едва не задыхается он от счастья.

– Да, я уже собираю сумку, приезжай.

– Уже сажусь в машину, – говорит он. Слышно, как хлопает дверца автомобиля. – Не могу поверить, что мы сейчас увидимся.

Бросаю в сумку свою одежду и косметику. Напоследок оставляю памперсы и средства гигиены для малыша: они пригодятся для последнего переодевания.

– А я не могу поверить, что наконец-то окажусь дома, – выдыхаю я.

Тут хоть и сервис: отдельная палата, питание, телевизор, душ и прочее, но все равно все какое-то чужое, холодное. К тому же я устала, и мне больше не хочется видеть посторонних. Нам с малышом нужен покой.

– Потерпи, любимая, я уже лечу, – обещает Виктор. – Скоро мы будем вместе.

Он знает, как я ненавижу больницы.

– Жду, – говорю я и целую телефон на прощание.

Ярослав, не дожидаясь, пока я закончу сборы, открывает глаза и всхлипывает. Первое же движение собственными ручками и ножками пугает его настолько, что он заходится отчаянным криком.

– Я здесь, сладкий, – умиляюсь я.

Протягиваю руки, беру сына и прижимаю к себе. Он еще совсем кроха, поэтому я помогаю ему найти грудь. Когда малыш начинает сосать, меня вновь захлестывает какое-то необъяснимое чувство. Его запах, его голос, тепло и бархат его кожи – это самое волшебное из всего, что мне раньше приходилось ощущать.

Ярослав ест и, кажется, смотрит на меня. Я понимаю, что в этом возрасте он не может видеть меня четко, но для него сейчас самое главное – быть со мной рядом, ощущать тепло моей кожи, уют и безопасность. Я сажусь на кровать и долго наблюдаю за тем, как он старается. И меня распирает от гордости. Вот он – мой малыш. Мое будущее. Я покажу тебе весь мир, дам защиту от всех невзгод. Я всегда буду рядом, сынок.

Через полчаса я кладу ребенка на столик, меняю подгузник и надеваю на него белое боди с длинным рукавом и милую белую шапочку. Ярик похож в ней на гномика, и поэтому я улыбаюсь. Заворачиваю его в одеяльце с вышивкой, которое подарила мама, и начинаю ходить из угла в угол, покачивая малыша на руках.

Мы ждем выписку. Для Виктора это простая формальность, бумажка. Если захочет, он заберет меня отсюда без всяких документов, стоит только захотеть. Но я еще не привыкла к тому, что деньги решают все, и мое воспитание не позволяет мне поторопить медработников. Я говорю мужу, что собираюсь, и он упрямо ждет нас в холле.

И вот заветная бумага у меня на руках. Я передаю сына сотруднице клиники, быстро переодеваюсь в брюки и кофту, которые теперь слишком широки мне, и мы вместе выходим из отделения и спускаемся вниз.

Мое сердце колотится как бешеное.

Я ужасно волнуюсь, когда вижу мужа. Он в белой рубашке и строгих брюках – только что из деловой поездки. На его лице проглядывает щетина, а глаза сияют от счастья. В руках огромный букет красных роз. Виктор целует меня, протягивает цветы, и сотрудница клиники торжественно вручает ему сопящий сверток.

Я прижимаю цветы к груди и с волнением наблюдаю за тем, как муж рассматривает нашего сына. На его лице не отражаются эмоции, поэтому меня начинает слегка лихорадить. Кажется, Вик в шоке, и ему трудно дышать.

У меня кружится голова, и я прикусываю щеку изнутри, чтобы не потерять равновесия. В этот самый момент супруг поднимает на меня взгляд, полный слез, и дрожащим голосом говорит:

– Он прекрасен. – Трясет головой, снова смотрит на сына и бормочет: – Прекрасен, господи, он – копия ты, Полин.

Я прерывисто выдыхаю и поправляю уголок одеяла с вышивкой. Прислоняюсь к плечу Виктора и закрываю глаза. Теперь мы втроем, и пусть так будет всегда. Больше нам никто не нужен. Я уговорю мужа уехать из этого города, и все останется позади.

– Домой? – спрашивает Вик, целуя меня в макушку.

– Домой, – киваю я.

Охранник открывает перед нами дверь, и мы спешим к большому черному седану, припаркованному прямо у входа. С неба накрапывает дождь.

Через полминуты мы отъезжаем от здания клиники. Ярослав спит в люльке, установленной на заднем сиденье. Рядом мы с Виком, по обе стороны от него. Муж не может оторвать взгляда от сына: сидит, склонившись над ним, и улыбается, разглядывая его черты. А я медленно погружаю нос в шикарный букет и глубоко вдыхаю аромат роз. Нежные лепестки приятно щекочут лицо.

– Ты все уладил? – спрашиваю я, выныривая из сладкого запаха цветов.

– Кажется, да, – с сомнением отвечает муж. Он тянется и берет меня за руку. – В любом случае, я уже сказал Марку, что категорически против сделки с испанцами. Они – опасные люди и могут оставить нас ни с чем. Лучше не рисковать и остаться при своем.

– Когда ты сказал ему? – осторожно интересуюсь я.

Вик поглаживает мою руку.

– Вчера.

– И что он?

Муж нервно рассмеялся.

– Рвал и метал. Он считает меня безумцем, Полин. – Виктор печально усмехается и трясет головой. – Да как обычно. Но мне плевать, что он обо мне думает. Главное – это вы с сыном.

– Марк грезит о богатстве, и он не отступится, – встревоженно говорю я.

– Это наше общее дело, и такие серьезные вопросы решаем мы оба, поэтому Марку придется со мной считаться, – твердо говорит Вик.

– Конечно, – я прячу взгляд.

Мы оба знаем, что Марк не смирится. Он чертов псих, готовый пойти на все, чтобы осуществить задуманное и получить то, что, как он считает, ему принадлежит. А мы для него как кость в горле – единственные, кто мешает единолично управлять капиталами фирмы. И это меня пугает.

– Я все улажу, ты не должна об этом переживать, – успокаивает муж.

Я сжимаю его ладонь.

«Если бы ты только знал, Вик… если бы знал…»

В лобовое стекло машины с треском и шумом бьет дождь. Настоящий ливень. Похоже, погода не слишком рада нашему возвращению.

– Ты устала? – скорее утверждает Виктор, чем спрашивает.

– Немного.

– Приедем, и я сделаю тебе ванну. – Его рука перемещается выше и касается моей щеки. Вик гладит мое лицо, и я закрываю глаза. – Спасибо за этот подарок, Полин. Не знаю, чем заслужил его. И тебя.

Мне не хочется размыкать век. Пусть этот момент останется на паузе, мне в нем так хорошо.

Наше молчание прерывает охранник, сидящий на пассажирском сиденье справа от водителя:

– Через минуту будем на месте, Виктор Андреевич!

– Отлично, – отвечает муж, пытаясь рассмотреть хоть что-то за темными стеклами автомобиля.

В эту секунду мои мысли переносятся к детской комнате, которую я оформляла для Ярослава собственными руками. Я представляю, как положу его в кроватку цвета слоновой кости, сяду рядом и буду любоваться тем, как сладко он спит.

– Что это? – успевает произнести водитель, вглядываясь в темное пятно на дороге. И тут же мы слышим какой-то странный глухой звук.

«Тыц, тыц».

Все происходит слишком быстро, поэтому я не успеваю понять, что это было. Перед глазами проносится картина: водителя словно пришивает чем-то к креслу. Он дергается и падает головой на руль. Автомобиль начинает швырять по дороге, затем заносит в сторону обочины, туда, где обрыв, несколько раз переворачивает, а потом… наступает тишина.

Это происходит в считаные секунды, но перед глазами проносится вся моя жизнь. Я инстинктивно вцепляюсь в люльку, но машину швыряет и дважды переворачивает. Уши закладывает криком, и я не сразу понимаю, что это мой собственный голос. Я кричу.

Наконец автомобиль замирает в каком-то странном положении: нас шатает, будто мы на корабле. Я не чувствую боли, ведь все мое внимание приковано к ребенку: тот сучит ножками и заходится в истошном крике.

– Оставайтесь в машине! – кричит нам охранник.

Он достает оружие, открывает дверцу и с трудом выбирается наружу.

– Как вы? – ощупывает нас Вик.

– Помоги достать его, – бормочу я. Мои пальцы дрожат. – Я хочу взять его на руки.

Тянусь к Ярославу, и в этот момент снова слышу с улицы эти странные звуки. Глухие, отрывистые. Звуки выстрелов. Мое сознание подсказывает, что нужно бежать. За рулем – мертвый водитель в неестественной позе, на лобовом стекле – следы от пуль, там, рядом с машиной, кто-то стреляет… «Он пришел убить нас, как и обещал!» – наконец понимаю я.

Автомобиль накреняется сильнее, но Вик уверенно говорит:

– Все будет хорошо.

И в этот момент я понимаю, что хорошо уже ничего не будет. Потому что дверь с его стороны открывается, и снова раздаются эти хлопки. Тупое черное рыло пистолета выплевывает в моего мужа три пули: две в сердце, одну в лоб. Даже умирая, Вик пытается закрыть нас своим телом. Но я уже чувствую это: один удар приходится мне в грудь, он с силой гвоздит меня к сиденью, и второй – в лицо, я пытаюсь отвернуться, но меня все равно обдает жаром – будто языки пламени лижут лицо.

На какое-то мгновение все звуки стихают, и я слышу только звук прибоя. У меня не получается пошевелиться, не получается вдохнуть воздуха. Сквозь склеенные кровью ресницы я еще вижу, как удаляется от машины темная фигура, слышу крик собственного ребенка и ощущаю запах роз, рассыпанных по сиденью. Что-то горячее и липкое течет по моему лицу, а в груди теснится адская боль, и почему-то не слушаются конечности.

Не понимаю, сколько проходит времени: пара секунд или пара минут, но голоса снаружи вдруг становятся громче, слышится мат. Я заставляю себя пошевелиться, мне нужно взять сына и бежать, пока они не вернулись добить меня, но у меня ничего не получается. Автомобиль скрипит, накреняясь еще сильнее, и мне становится очень страшно.

«Ну же, давай, давай, Полина, вставай!»

– Я сам! – раздается до боли знакомый голос.

И я вижу его руки. Сильные, красивые, которые еще недавно сводили меня с ума.

«Нет, пожалуйста, нет! Не забирай его!» – кричит мое сознание.

Но они подхватывают младенца и вытаскивают из салона автомобиля. Я слышу, как Марк уходит, раздавая указания своим людям, и крик Ярослава удаляется вместе с ним.

Меня разрывает на части от боли, и я из последних сил нащупываю ручку двери. Тяну, и, кажется, дверца поддается. Но в этот момент машина со страшным грохотом срывается вниз, в обрыв. Я лечу вместе с ней, но каким-то образом меня все-таки вышвыривает наружу. Я цепляюсь за сук бедром, ударяюсь головой, плечом и падаю на мокрую землю.

Дождь уже почти прекратился, но грохот падающей машины – нет. Последний яростный толчок, как скрежет консервной банки. Бах! И тишину вечернего леса разрывает мощный взрыв. Небо озаряют всполохи огня. Я вижу только их сквозь пелену кровавой маски на моем лице.

Где-то над головой слышатся голоса подручных Марка. Наверное, он сейчас доволен тем, что избавился от нас. Внизу догорает автомобиль. Я лежу на спине и чувствую, как редкие капли дождя ударяются о мое лицо. Медленно закрываю веки. Это все.

Не знаю, сколько точно проходит времени, прежде чем чьи-то руки подхватывают меня и отрывают от земли.

1

Полина

– Если бы не я, ты бы давно уехала в столицу, – печально произнесла мать.

– На что мне твоя столица, мам? – стараясь держаться бодро, улыбнулась я. Поправила ее подушку и подоткнула одеяло. – Чего я там не видела?

– Там хоть работа есть, а что у нас? Утки за лежачими выносить? Трусами на рынке торговать? Или в «Пятерочку» кассиром пойдешь? Сама знаешь, что с твоим образованием это унизительно. Как дорогую вазу поставить среди стеклотары!

– Ничего унизительного. Работа как работа, – отмахнулась я. – Главное, платят. – Взяла пару таблеток из блистера и подала матери вместе со стаканом воды. – К тому же Нинка меня обещала в гостиницу устроить. Горничной, помнишь?

– Грязь за командированными выметать? – скривилась мама. – Я всегда желала тебе лучшей доли, Полина. Думала, поедешь в столицу, устроишься дизайнером, будешь богачам дома обустраивать. Вдруг один из них на тебя глаз положит да замуж позовет? Смотри, какая ты у меня красивая! Ни чета нашим провинциальным курицам. Стройная, красивая, волосы до задницы, а умная какая!

– Перестань, мам.

– А я теперь все время себя виню, что заболела.

– И вовсе ты не виновата. – Я поставила стакан на столик. – Никто не виноват в том, что к нему приходит болезнь. Ты почти двадцать лет на вредном производстве пахала, мам. Ты этим асбестом дышала, как воздухом, поэтому и заработала себе рак легких. И никто не хочет сейчас за это отвечать. Ну и что, что они молоко тебе за вредность давали! Кому сейчас нужно это молоко? – Я села на край кровати и взяла ее за руку. – Я просто не хочу тебя потерять, мам. Слышишь? Мы будем бороться. До последнего бороться, мам! И не сдадимся. – Я погладила ее сухую ладонь. – И я все это время буду рядом. Не надо мне никаких столиц.

– Он все равно сожрет меня, Полин. Этот рак. Он уже жрет меня, дочь. Ты ведь слышала, что доктор сказал?

– Мне все равно, что он сказал, – отрезала я. – Если есть хоть крошечный шанс, значит, мы должны верить в него.

Я многое утаивала от мамы. И то, что не пошла в магазин «Пятерочку» работать из-за того, что толстяк-директор на собеседовании сначала делал мне недвусмысленные намеки, а потом и вовсе схватил за задницу и прижал к стене. В нашем захолустье каждая дура мечтала о должности менеджера или кассира в этой конторе, и, судя по всему, бедные девочки соглашались на все, чтобы попасть туда, раз он так себя вел.

Этот бессовестный толстяк сыпал проклятьями мне в спину, когда я убегала, расцарапав ему лицо. А потом были и другие попытки устроиться в заведения города, и снова приставания, снова наглые прикосновения и грязные намеки.

Тогда я просто пошла мыть полы в больницу. Ночью тихо выходила из дома, чтобы мать не волновалась, и шла пешком в инфекционку. Возвращалась домой к пяти утра, ложилась и немного спала, затем вставала и бежала в художественную школу, там я преподавала у младших классов. Платили за это сущие копейки, поэтому в свободное время мне приходилось снова искать работу или ухаживать за мамой: я возила ее на автобусе или такси в райцентр, водила под ручку на процедуры или химию, а когда ее клали в стационар, мне приходилось бросать все и оставаться там с ней.

Заработанных денег и маминой пенсии едва хватало на лекарства, поэтому я донашивала свое старое школьное пальто, регулярно штопала единственные колготки и стыдливо прикрывала в общественном транспорте руками потертую сумку, которая служила мне вот уже седьмой год.

Поэтому, когда Нина предложила устроить меня в единственную приличную в городе гостиницу, я ужасно обрадовалась. С такой зарплатой мне, возможно, даже дали бы кредит, и мы с мамой продержались бы еще чуть-чуть.

– Нужно что-то сделать с твоими волосами, – оценивающе оглядела меня Нинка перед первой сменой.

– А что с ними не так? – удивилась я.

– Их слишком много.

– Заплести косу?

– Господи, – закатила Нина глаза. – И откуда ты только такая взялась? Кто в наше время носит волосы до задницы и плетет косы? Нужно современнее быть! Хорошо хоть тут форму дают, иначе никто не пустил бы тебя на смену в твоем линялом платье, бабкиной кофте и с этой дешманской помадой с рынка! Таким раритетом только моя бабушка восьмидесяти лет подкрашивается!

– Это просто… блеск… – я прикоснулась к губам.

– И волосы я бы тебе советовала обрезать.

– Нет! – испугалась я, теребя свои локоны. – Лучше я их заколю шпилькой на затылке.

– Блин, Полька, ну не знаю я, что мне с тобой делать. Научить-то я тебя всему научу, но выглядишь ты… как деревня!

– Вовсе нет, – рассердилась я.

– Как целка деревенская выглядишь! А сюда знаешь, какие мужики приезжают? И директора заводов, и областные начальники – все у нас останавливаются. А если кто из них тебе дополнительно предложит подзаработать? Хотя о чем я… – Она еще раз оглядела меня с головы до ног.

– Что значит «дополнительно»? – уставилась на нее я.

Нинка рассмеялась.

– Официально это, конечно, запрещено, – она выкатила грудь колесом. – Но если мужчина красивый, да деньги неплохие, то почему бы и нет?

Я покраснела, точно спелая помидорина.

– Н-нет… я на такое точно не согласна.

– Полька, ты что, того? – Нина тряхнула меня за плечи. – Ни с кем еще никогда?

– Нет, – честно призналась я. – Никогда.

– А как же Вовчик? Он же твой портфель с пятого класса таскал! И на выпускном с тобой так вальсировал, так вальсировал, что я думала, что вы увальсировали в ту ночь к нему домой и… – Она подмигнула.

– Ничего такого не было, – возмутилась я.

– Но вы же с ним встречались?

– Да.

– И почему расстались?

– Просто мы… слишком разные, – коротко ответила я, решив умолчать о том, что преданный и верный Вовчик не стал дожидаться, когда я созрею до интимных отношений. Он переспал со всеми моими одноклассницами, начиная с Тоньки, к которой пришел, проводив меня с выпускного, и заканчивая Тамаркой, с которой мы вместе учились в вузе и сидели за одной партой. Именно с ней я и застала его, когда прибежала поделиться известием о том, что у мамы нашли рак.

– Ладно, убирай свою косу, надевай форму и будем учиться застилать постели, – приказала Нинка.

И мы с ней весь день упражнялись в уборке номеров, изучали инструкции и стандарты, учились чистить туалеты и комплектовать номера полотенцами и предметами личной гигиены.

– В ночную смену останешься? – спросила Нина, когда мы закончили.

– А можно сбегать домой на пару часов?

– Ну, беги.

Я попыталась накормить маму, но у той, как обычно, не было аппетита, помогла ей помыться, дала лекарства, уложила обратно в постель, а затем снова побежала в гостиницу.

– Держи, – Нинка, как-то странно хихикая, вручила мне ключ и тележку с инвентарем, – приберись в шестьдесят восьмом, оттуда как раз только что выехали.

– Хорошо, – согласилась я. – Там сейчас никого?

– Никого, – кивнула она.

– Ты проконтролируешь результат?

– Да, – заверила девушка. – Зови меня сразу, как закончишь.

И я направилась в номер.

Открыла дверь ключом, вкатила тележку, вошла и закрыла дверь. Напевая себе под нос старую песенку, я прошла в глубь помещения и оглядела фронт работ. Смятая постель, разбросанные вещи, запах табачного дыма. Разве Нина не говорила, что постоялец съехал?

И в этот самый момент где-то справа от меня послышались шаги. Я обернулась и потеряла дар речи. Постоялец не только не съехал, он был в номере и, очевидно, только что принял душ – потому что стоял передо мной абсолютно голый, с взъерошенными волосами и стекающими по смуглой коже каплями воды.

Конечно, я видела раньше голых мужчин. Ну… в фильмах. Но чтобы так близко… и так подробно – никогда. Конечно же, я закричала!