Текст книги "Огромное окно"

Автор книги: Лемони Сникет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава восьмая

Когда по причине аллергии у человека распухает язык, бывает трудно разобрать, что он говорит.

– Тла-тла-тла-тла-тла, – проблеял Клаус, когда дети вышли из такси и направились к облупленной белой двери Тети-Жозефининого дома.

– Не понимаю. – Вайолет почесала на шее пятно, имевшее очертания штата Миннесота.

– Тла-тла-тла-тла-тла, – настойчиво повторил Клаус, то есть говорил он, вероятно, что-то другое, но я понятия не имею что.

– Не важно, не важно. – Вайолет открыла дверь и впустила внутрь брата с сестрой. – Теперь у тебя есть время закончить соображать то, что начал.

– Тла-тла-тла, – пролопотал Клаус.

– Все равно не понимаю. – Вайолет сняла пальто с Солнышка, потом с себя и бросила на пол. Как правило, пальто вешают на вешалку или убирают в стенной шкаф, но зудящая сыпь действует раздражающе и порой вынуждает забыть о подобных вещах. – Я склонна предположить, Клаус, что ты выразил согласие. А теперь, если тебе не нужна наша помощь, мы с Солнышком пойдем и примем содовую ванну, чтобы облегчить зуд.

– Тла! – выкрикнула Солнышко. Вообще-то она хотела крикнуть: «Ганз!», что приблизительно означало: «Вот хорошо! А то чесотка меня с ума сведет!»

– Тла. – Клаус энергично закивал и бросился бежать по коридору. Пальто он не снял, но причиной было вовсе не раздражающее действие аллергии. Просто он направлялся туда, где было очень холодно.

Открыв дверь в библиотеку, Клаус поразился, насколько там все изменилось. Ветер, предвещающий ураган, вышиб последние осколки оконного стекла, дождь намочил удобные кресла, оставив на сиденьях темные расплывшиеся пятна. Несколько книг, упавших с полок, отнесло ветром к окну, где они разбухли от воды. Редко бывает зрелище печальнее, чем погибшая книга, но Клаусу некогда было печалиться. Он знал, что вот-вот явится Капитан Шэм и заберет их отсюда, поэтому надо срочно приниматься за работу. Прежде всего Клаус достал из кармана записку Тети Жозефины, положил на стол и прижал книгами, чтобы не унесло ветром. Затем он поспешно перешел к полкам и начал изучать корешки книг, выбирая заглавия. Он остановился на трех: «Основные правила грамматики и пунктуации», «Руководство для продвинутого использования кавычек» и «Правильное написание всех, всех без исключения английских слов, существующих на свете». Каждая из книг была толщиной с арбуз, и Клаус зашатался под тяжестью всех трех. С громким стуком он брякнул их на стол, пробормотал себе под нос: «Тла-тла-тла, тла-тла-тла-тла», и, найдя перо, взялся за дело.

Обычно библиотека – очень подходящее место для работы в дневное время, но не тогда, когда окно выбито и близится ураган. Ветер становился все холоднее, дождь лил все сильнее, и в комнате становилось все неуютнее. Однако Клаус ничего этого не замечал. Раскрыв три выбранные книги, он делал обильные (иначе говоря, «многочисленные») записи и время от времени останавливался, чтобы обвести кружочком что-то из написанного Тетей Жозефиной. Уже засверкали молнии. И тут вдруг Клаус перестал писать и, сосредоточенно нахмурясь, начал вчитываться в записку. Потом написал два слова в самом низу письма. Он так углубился в свои занятия, что буквально подскочил в кресле, когда Вайолет и Солнышко вошли в библиотеку и окликнули его.

– Тла напугали тла! – вскрикнул он. Сердце у него колотилось, но язык стал менее неповоротливым.

– Прости, – сказала Вайолет, – я не хотела тебя напугать.

– Тла приняли тла ванну с пищевой содой? – осведомился Клаус.

– Нет, – ответила она, – не приняли. У Тети Жозефины нет пищевой соды, она ничего не печет, потому что не включает духовку. Но это не имеет значения. А вот что ты делаешь в этом холодильнике? Зачем ты нарисовал столько кругов на письме Тети Жозефины?

– Тлаклятая грамматика, – ответил он, обводя рукой книги.

– Тла? – выкрикнула Солнышко, возможно желая сказать «гла?», что означало нечто вроде: «Зачем ты тратишь драгоценное время на грамматику?»

– Блатому, что я думаю, – нетерпеливо сказал Клаус, – тла Тетя Блазефина оставила нам в записке сообщение.

– Она чувствовала себя несчастной и выбросилась из окна, – возразила Вайолет, дрожа от ветра. – Какое тут может быть сообщение?

– В записке слишком много тламматических ошибок, – пояснил Клаус. – Тетя Жозефина любила тламматику и ни за что не сделала бы столько ошибок, если бы у нее не было причины. Вот этим я и занимаюсь – считаю ошибки.

– Тла, – сказала Солнышко, что значило приблизительно: «Продолжай, пожалуйста, Клаус».

Клаус стер капли дождя с очков и вгляделся в свои заметки.

– Так, мы уже знаем, тла первой фразе употреблено неправильное местоимение «ее». Думаю, это сделано для того, чтобы привлечь наше внимание. Но посмотрите на вторую блазу: «Моя душа оледенела, как оледенел Айг, жизнь стала нивыносимой».

– А правильно было бы «невыносимой», – подхватила Вайолет. – Ты нам уже это говорил.

– Не только это, – возразил Клаус, – «оледенела», «г» вместо «к» и вообще, по-моему, тут что-то не так. Помните, бла Жозефине хотелось думать, что ее муж находится там, где бла жарко.

– Верно, – подтвердила Вайолет. – Она говорила в этой самой комнате, что Айк любил солнце, и поэтому она представляет его в каком-то солнечном месте. Хорошо, у нас есть Айг, нивыносимая и холодное место, – перечислила она. – Но пока мне это ни о чем не говорит.

– Мне тоже, – сказал Клаус. – Но тласмотрите, что дальше: «безроботно плинимаю сваю учясть». Что ни слово, то ерунда.

– Не очень-то внятное сообщение, Клаус, – начала Вайолет.

– Погоди, дай мне закончить, – остановил ее Клаус. – Я нашел и другие тламматические ошибки. Когда она написала «чтоп отчаенная судьба сделала вдовицу такой нещастной, что превела к последней крайности», она нарочно поставила «п» вместо «б», «е» вместо «я», «щ» вместо «сч» и «е» вместо «и».

– Кайк! – пожаловалась Солнышко, что означало: «У меня уже голова от всего этого кружится!»

– У меня тоже, Солнышко. – Вайолет подняла с пола сестру и посадила на стол. – Но пусть он закончит.

– Остались тла ошибки. – Клаус поднял кверху два пальца. – Она вписала второе «р» в слово «выражая», а в последней фразе написала «папечение».

– Ну и что из этого? – задала вопрос Вайолет. – Что означают все ошибки?

Клаус улыбнулся и показал сестрам два слова, которые написал в самом низу записки.

– «ГИБЛАЯ ПЕЩЕРА», – прочел он вслух.

– Гиблая чик? – спросила Солнышко, желая сказать: «Гиблая – что?»

– Гиблая пещера, – повторил Клаус. – Если взять все ошибочные буквы подряд, «г» вместо «к», «и» вместо «е» и так далее, они составят именно эти два слова. Понимаете теперь? Тетя Жозефина делала грамматические ошибки нарочно, она знала, что мы их заметим. Она оставила нам тайное сообщение, и оно гласит: «Гиблая…»

Клауса прервал сильнейший порыв ветра; ветер влетел в разбитое окно и тряхнул комнату, точно маракас (слово, означающее музыкальный инструмент из бутылочной тыквы типа погремушки, которым пользуются в Латинской Америке). Все в библиотеке дико загремело, кресла и скамеечки опрокинулись кверху ножками. Полки затрясло с такой силой, что самые тяжелые из книг сбросило вниз прямо в дождевые лужи. А бодлеровских сирот швырнуло на пол как раз в тот момент, когда молния прочертила темнеющее небо.

– Бежим отсюда! – скомандовала Вайолет, стараясь перекричать раскат грома, и схватила своих младших за руки. Ветер задувал с таким натиском, что Бодлерам казалось, будто они идут не к дверям комнаты, а карабкаются на высоченную гору. К тому времени, когда они наконец выбрались в коридор и закрыли за собой дверь, их била дрожь.

– Бедная Тетя Жозефина, – сказала Вайолет. – Библиотека погибла.

– Но мне надо зайти туда еще раз. – Клаус помахал запиской. – Пока мы лишь установили, что она в Гиблой пещере. Но без библиотеки нам не узнать, где находится пещера.

– Библиотека ни при чем, – заметила Вайолет. – В ней только книги по грамматике, а нам нужны книги про озеро Лакримозе.

– Зачем? – не понял Клаус.

– Голову даю на отсечение, что именно там находится пещера. Помните, Тетя Жозефина говорила, что знает на озере каждый остров и каждую пещеру на берегу? Спорю, что Гиблая пещера как раз одна из них.

– Но зачем ей в тайном послании писать о какой-то пещере? – с недоумением спросил Клаус.

– Ты до того был занят разгадыванием послания, – сказала Вайолет, – что не понял его смысла. Тетя Жозефина не умерла. Она только хочет, чтобы ее считали умершей. Но нам она хотела сказать, где прячется. Надо найти книги про озеро Лакримозе и выяснить, где находится Гиблая пещера.

– Только сперва надо выяснить, где эти книги, – заметил Клаус. – Она говорила, что убрала их после смерти мужа, помните?

Солнышко что-то крикнула в знак согласия, но старшие не расслышали ее из-за удара грома.

– Давайте подумаем, – сказала Вайолет. – Куда бы вы убрали вещь, если бы не хотели ее видеть?

Бодлеровские сироты притихли и стали думать, куда они прятали предметы, которые не хотели видеть, когда они еще жили дома с родителями. Вайолет вспомнила про изобретенную ею автоматическую гармонику, которая издавала такие устрашающие звуки, что пришлось спрятать ее подальше, чтобы забыть о своей неудаче. Клаус вспомнил про книгу о франко-прусской войне, которую пришлось убрать подальше, чтобы она не напоминала ему о том, что он еще не дорос до нее. А Солнышко вспомнила о камушке, чересчур твердом даже для ее острых зубов, так что пришлось спрятать его, чтобы дать отдохнуть деснам, натруженным в попытках совладать с ним. И все трое Бодлеров вспомнили, где они прятали эти предметы.

– Под кроватью, – сказала Вайолет.

– Под кроватью, – повторил Клаус.

– Ика ит, – согласилась Солнышко.

И все трое дружно побежали по коридору в комнату Тети Жозефины. Вообще-то считается невежливым заходить в чужую комнату не постучавшись, но в том случае, когда обладатель комнаты умер или делает вид, будто умер, не грех сделать исключение. Поэтому Бодлеры вошли в комнату без стука. Она выглядела так же, как у сирот: синее покрывало на кровати и горка жестянок в углу. Небольшое окно выходило на мокрый склон холма, около кровати стояла стопка новых книг по грамматике, которые Тетя Жозефина не успела прочитать и, к моему прискорбию, уже никогда не прочитает. Но детей интересовала только подкроватная часть комнаты. Они опустились на коленки и заглянули туда.

У Тети Жозефины, как видно, накопилось много вещей, на которые ей не хотелось смотреть. Среди них была кухонная посуда, которая, видимо, неприятно напоминала Тете Жозефине о плите. Там лежали безобразные носки, очевидно чей-то подарок, на которые невозможно было смотреть из-за их безобразности. Бодлеры с грустью увидели фотографию мужчины с добрым лицом; в одной руке он держал горсть крекеров, а губы были сложены так, будто он свистит. Это был Айк, и Бодлеры поняли, почему Тетя Жозефина сунула фотографию под кровать, – ей было слишком грустно смотреть на нее. Но за самой большой кастрюлей скрывалась стопка книг, и сироты немедленно вытащили их на свет.

– «Приливы и отливы на озере Лакримозе», – прочла Вайолет заглавие верхней книги. – Это не то.

– «Дно озера Лакримозе», – прочел Клаус название следующей книги. – Это нам ни к чему.

– «Озерная форель», – прочла Вайолет.

– «История района Дамокловой пристани», – прочитал Клаус.

– «Иван Лакримозе – исследователь озера», – прочитала Вайолет.

– «Из чего состоит вода», – прочел Клаус.

– «Атлас озера Лакримозе», – прочла Вайолет.

– Атлас? Отлично! – закричал Клаус. – Он состоит из карт!

За окном сверкнула молния, дождь усилился, по крыше застучало, словно кто-то бросал на нее мраморные шарики.

Не обменявшись больше ни словом, Бодлеры раскрыли атлас и начали его листать. Они перебирали карту за картой, но Гиблой пещеры не находили.

– В книге четыреста семьдесят восемь страниц! – воскликнул Клаус, заглянув в конец. – Мы будем искать пещеру вечно.

– Но вечности у нас нет, – возразила Вайолет. – Капитан Шэм, наверно, уже едет сюда. Посмотри в конце индекс. Ищи слово «гиблая».

Клаус быстро перелистнул страницы, ища слово «индекс». Как вы, уверен, знаете, он представляет собой алфавитный список всех слов, упоминающихся в книге, и страниц, на которых они упоминаются. Клаус передвигал палец сверху вниз по колонке на букву «г», бормоча себе под нос:

– Головлевый грот, Голый остров, Грозовые скалы, Горчичный залив, Гиблая пещера… Вот она! Страница сто четыре. – Клаус быстро отыскал нужную страницу и вгляделся в подробную карту. – Гиблая… Гиблая… где же она?

– Тут! – Вайолет ткнула пальцем в крошечное пятнышко на карте, обозначенное «Гиблая пещера». – Прямо напротив Дамокловой пристани, к западу от Лилового маяка. Пошли.

– Пошли? – переспросил Клаус. – А как мы переберемся через озеро?

– Нас перевезет Хлипкий паром. – Вайолет показала пунктирную линию на карте. – Глядите, паром идет прямо к маяку, а дальше мы пойдем пешком.

– И до Дамокловой пристани мы тоже пойдем пешком под проливным дождем? – ужаснулся Клаус.

– У нас нет выбора, – ответила Вайолет. – Мы должны доказать, что Тетя

Жозефина жива, иначе нас заберет Капитан Шэм.

– Хорошо бы она еще была… – Клаус вдруг умолк и показал на окно: – Глядите!

Вайолет и Солнышко поглядели в ту сторону. Окно выходило на склон холма, и в него был виден один из паучьих металлических стержней, которые удерживали дом Тети Жозефины от падения в озеро. Сейчас дети увидели, что стержень сильно поврежден бушевавшим ураганом. Судя по черному пятну, его обожгла молния, а ветром согнуло под опасным углом. Буря продолжала бесноваться, дети видели, как стержень сопротивляется напору ветра, с трудом удерживаясь на месте.

– Тафка! – выкрикнула Солнышко, что означало: «Нужно бежать отсюда сию же минуту]»

– Солнышко права, – сказала Вайолет. – Бери атлас и бежим.

Клаус схватил «Атлас острова Лакримозе», стараясь не представлять себе, что случилось бы с ними, не оторвись он от атласа и не взгляни в окно. В ту минуту, когда дети поднялись с пола, ветер достиг сокрушительной силы, другими словами, «потряс весь дом и швырнул троих сирот на пол». Вайолет ударилась коленом о ножку кровати. Клаус упал на холодный радиатор и ушиб ногу. А Солнышко хлопнулась на груду жестянок и ударилась всем, чем можно. Когда дети с трудом поднялись, вся комната, казалось, накренилась на одну сторону.

– Скорей! – отчаянно завопила Вайолет и схватила на руки Солнышко. Сироты выскочили в коридор и помчались к входной двери. Кусок потолка в одном месте отвалился, и на ковер струилась вода. Детей обдало душем, когда они пробегали под дырой. Дом качнуло еще раз, и детей снова бросило на пол. Дом Тети Жозефины начал съезжать со склона.

– Скорей! – завопила опять Вайолет, и сироты, спотыкаясь, поскальзываясь в лужах, на подгибающихся от страха ногах кинулись по наклонному полу к двери. Клаус первый достиг ее и распахнул настежь, и как раз в этот миг дом дернулся еще раз, после чего раздался страшный, зловещий скрежет.

– Скорей! – опять крикнула Вайолет.

Бодлеры на четвереньках выкарабкались наружу, на склон, и прижались друг к другу, поливаемые ледяным дождем. Им было холодно. Им было страшно. Но они спаслись.

Я повидал много удивительного за свою долгую беспокойную жизнь. Я видел ряды коридоров, стены которых были сплошь выложены черепами. На моих глазах началось извержение вулкана и огромная волна лавы поползла к маленькому селению. На моих глазах женщину, которую я любил, подхватил громадный орел и унес ее в свое гнездо высоко в горы. Но мне все-таки не представить, каково было детям наблюдать, когда дом Тети Жозефины валился в озеро Лакримозе. Согласно моему расследованию, они в немом изумлении наблюдали, как белая облупленная дверь захлопывается и начинает съеживаться в комок, точно смятый лист бумаги. Мне говорили, что дети еще теснее прижались друг к другу, услыхав резкий, оглушительный треск, когда дом напрочь оторвался от склона. Но мне опять-таки не передать вам, каково было смотреть, как все сооружение падало, падало, падало и, наконец, обрушилось в бурные воды Лакримозе.

Глава девятая

У почтовой службы Соединенных Штатов есть свой девиз: «Ни дождь, ни мокрый снег, ни зимняя метель не задержат доставку почты». Это означает, что даже в мерзкую погоду, когда почтальону хочется остаться дома и насладиться чашечкой какао, ему (или ей) волей-неволей приходится закутаться как следует, выйти на улицу и разносить ваши письма. Почтовая служба Соединенных Штатов не считает, что холод и буря могут явиться помехой для выполнения долга.

Бодлеровским сиротам, к своему крайнему огорчению, довелось убедиться, что Хлипкий паром работает не по этим правилам.

Вайолет, Клаус и Солнышко с огромным трудом спускались с холма. Ураган набирал силу, и у детей создалось впечатление, что ветер и дождь сговорились сбросить их в бушующие волны озера Лакримозе. Вайолет и Солнышко не успели захватить свои пальто, когда в панике покидали дом, так что все трое по очереди надевали пальто Клауса, пока ковыляли по затопленной дороге. Раза два мимо проезжали машины, и тогда Бодлеры прятались в мокрых грязных кустах, опасаясь, что это едет за ними Капитан Шэм. Когда они наконец добрались до Дамокловой пристани, зубы у них стучали, а пальцы на ногах почти ничего не чувствовали от холода. Поэтому когда они увидели в окошке билетной будки табличку «Закрыто», это повергло их в отчаяние.

– Закрыто. – Голос Клауса прозвучал пронзительно от горя и необходимости перекричать ураган. – Как мы теперь попадем в Гиблую пещеру?!

– Придется подождать, пока заработает паром, – отозвалась Вайолет.

– Он не заработает, пока ураган Герман не кончится, – возразил Клаус, – а к тому времени нас уже найдет Капитан Шэм и увезет с собой. Надо как можно скорее добраться до Тети Жозефины.

– Не представляю, каким образом, – сказала дрожащая от холода Вайолет. – Согласно атласу, пещера находится на противоположном берегу. Не можем ведь мы переплыть озеро в такую погоду.

– Энтро! – добавила Солнышко, что приблизительно значило: «И обходить его пешком тоже некогда».

– Должны же быть на озере лодки кроме парома. Моторки, рыбачьи лодки или… – Он умолк, глаза его встретились с глазами сестер. Все трое подумали об одном и том же.

– …или парусные лодки, – закончила Вайолет. – Прокат лодок Капитана Шэма. Он говорил, что это здесь, на Дамокловой пристани.

Стоя под навесом билетной будки, Бодлеры вгляделись в дальний конец безлюдной пристани. Они увидели металлические ворота, очень высокие, да еще увенчанные блестящими пиками. На воротах висело объявление, но слов было не разглядеть. Около ворот притулилась еле видная за сеткой дождя лачуга, где в окошке мерцал свет. Дети смотрели на огонек, и в душе у них нарастал страх. Войти в Прокат парусных лодок Капитана Шэма с целью найти Тетю Жозефину было равносильно тому, чтобы войти в логово льва, чтобы убежать от льва.

– Нам туда нельзя входить, – сказал Клаус.

– Но придется, – сказала Вайолет. – Нам известно, что Капитана Шэма там нет, он либо едет к дому Тети Жозефины, либо еще сидит в «Озабоченном клоуне».

– Но тот, кто сидит там, – Клаус показал на мерцающий огонек, – не даст нам напрокат парусную лодку.

– Там не знают, что мы Бодлеры, – возразила Вайолет. – Как бы там ни было, скажем, что мы дети Джоунзов и хотим покататься.

– В разгар урагана? – хмыкнул Клаус. – Так они нам и поверят.

– Им придется поверить, – веско произнесла Вайолет (здесь это слово означало «словно она сама в это верила, хотя уверенности вовсе не испытывала») и повела за собой брата и сестру в сторону лачуги. Клаус прижал атлас к груди, а Солнышко, в свой черед получившая пальто Клауса, завернулась в него поплотнее. Бодлеры уже скоро стояли, дрожа от холода, под вывеской «Прокат парусных лодок Капитана Шэма – каждой лодке ее парус». Однако высокие металлические ворота оказались наглухо заперты, так что Бодлерам пришлось остановиться, хотя неудача и не отбила у них желания попасть в лачугу.

– Давайте заглянем в окно, – прошептал Клаус, однако ни ему, ни Солнышку было не достать до окна. Тогда Вайолет встала на цыпочки и заглянула внутрь и с одного взгляда поняла, что у них нет никаких шансов получить напрокат парусную лодку.

В тесной комнате умещался только небольшой стол с мерцающей над ним голой лампочкой и стул. А на стуле спал некто такой неимоверной толщины, что вся лачуга, казалось, была заполнена громадной тушей. Существо это спало и храпело и при этом держало бутылку пива в одной руке и кольцо с ключами в другой. Когда громадина издавала храп, бутылка тряслась, ключи брякали, а дверь в лачугу приоткрывалась каждый раз на несколько сантиметров. Хотя все эти звуки были достаточно жуткими, не они напугали Вайолет. Напугало ее то, что невозможно было понять – мужчина это или женщина. Подобных людей на свете не так много, и Вайолет сразу догадалась, кто это. Быть может, вы успели забыть о злобных сообщниках Графа Олафа, но Бодлеры-то видели их близко, во плоти (а в данном случае плоти было ох как много), и помнили их во всех жутких деталях. Все сообщники Графа Олафа были грубые, все до единого были хитрые и делали то, что он (в данном случае Капитан Шэм) им велел, и сироты по опыту знали, что те могут всегда объявиться в любой момент. И вот пожалуйста – один из них объявился в лачуге, опасный, коварный и громко храпящий.

Должно быть, на лице у Вайолет отразилось разочарование, потому что Клаус сразу спросил:

– Случилось что-то плохое? Ну, кроме урагана Герман, притворного самоубийства Тети Жозефины и охотящегося за нами Капитана Шэма и всего остального?

– Тут в лачуге один из труппы Графа Олафа.

– Который?

– Который не то мужчина, не то женщина, – ответила Вайолет.

Клаус содрогнулся:

– Самый кошмарный?

– Я не согласна, – возразила Вайолет. – По-моему, самый кошмарный – лысый.

– Васе! – прошипела Солнышко, возможно желая сказать: «Обсудим это в другой раз».

– Он тебя заметил? То есть она заметила? – поинтересовался Клаус.

– Нет. Он, то есть она, спит. Но в руке держит связку ключей. Они нам наверняка понадобятся, чтобы отпереть ворота и отвязать лодку.

– Ты хочешь сказать, мы украдем лодку? – спросил Клаус.

– У нас нет выбора, – ответила Вайолет.

Разумеется, кража – преступление, и, кроме того, это невежливо. Но как большая часть невежливых поступков, кража простительна при определенных обстоятельствах. Она непростительна, если вы, скажем, находитесь в музее и решили, что та или иная картина будет смотреться лучше в вашем доме и вы попросту хватаете картину и уносите домой. Но если вы очень, очень голодны и не можете раздобыть денег, то простительно будет схватить картину, унести ее домой и съесть.

– Мы должны добраться до Гиблой пещеры как можно скорее, – продолжала Вайолет, – а единственный способ – украсть парусную лодку.

– Да, понимаю, – согласился Клаус, – но как заполучить ключи?

– Не знаю, – призналась Вайолет. – Дверь в лачугу скрипучая, и, если мы попробуем открыть ее пошире, боюсь, мы разбудим его или ее.

– Ты могла бы залезть в окно, – предложил Клаус, – если встанешь мне на плечи. А Солнышко покараулит.

– А где Солнышко? – нервно спросила Вайолет.

Они с Клаусом посмотрели вниз и увидели только пальто Клауса, сиротливо сгорбившееся на земле. Они оглядели пристань, но увидели только билетную будку и пенящиеся воды озера, которое темнело в надвигающихся сумерках.

– Ее нет! – закричал Клаус, но Вайолет приложила палец к губам и, встав на цыпочки, снова заглянула в комнату. В приоткрытую дверь на четвереньках вползала Солнышко, стараясь по мере возможности ужать свое тельце, чтобы дверь не открывалась шире.

– Она уже внутри, – прошептала Вайолет.

– В лачуге? – Клаус задохнулся от ужаса. – Нет, нет, надо остановить ее.

– Она очень медленно подползает к спящему. – Вайолет боялась даже моргнуть.

– Мы же обещали родителям заботиться о ней, – шепнул Клаус. – Мы должны удержать ее.

– Протягивает руку к связке ключей, – задыхаясь проговорила Вайолет. – Осторожно вынимает ключи из его руки…

– Не рассказывай мне больше ничего, – пробормотал Клаус, когда молния прочертила небо. – Хотя нет, рассказывай. Что там сейчас?

– Ключи уже у нее, – продолжала Вайолет. – Она берет их в рот и ползет обратно к двери. Она вся съеживается и протискивается в приоткрытую дверь.

– Она справилась! – в изумлении произнес Клаус.

К ним с торжествующим видом подползла Солнышко с ключами в зубах.

– Вайолет, она справилась! – Клаус крепко обнял девочку как раз в ту минуту, когда прогремел раскат грома.

Вайолет улыбнулась Солнышку, но улыбка тут же исчезла, как только Вайолет заглянула в окно лачуги. Гром разбудил олафовского приспешника, и теперь Вайолет с тревогой наблюдала, как громадное существо уставилось на пустую руку, потом на пол, на котором Солнышко оставила следы своих мокрых от дождя коленок, а затем перевело взгляд на окно и увидело лицо Вайолет.

– Он проснулся! – завопила она. – Она проснулась! Оно проснулось! Клаус, скорей, открывай ворота, я попробую отвлечь его!

Не теряя ни секунды, Клаус выхватил связку ключей у Солнышка изо рта и бросился к высоким металлическим воротам. На кольце болталось три ключа – один тощий, второй толстый, а третий зазубренный, с блестящими зубцами, похожий на пики у них над головой. Клаус положил атлас на землю и попробовал вставить тощий ключ в скважину, но тут, неуклюже переваливаясь на своих толстых ногах, из лачуги вышел сообщник Графа Олафа.

Сердце выскакивало у Вайолет из груди, но она встала перед громадиной и улыбнулась ему деланой улыбкой.

– Добрый день, – сказала она, не зная, что добавить – «сэр» или «мадам». – Я, кажется, заблудилась на пристани. Не могли бы вы показать мне дорогу к Хлипкому парому?

Существо ничего не ответило и продолжало, шаркая, надвигаться на сирот. Тощий ключ вошел в скважину, но не повернулся, и Клаус взялся за толстый.

– Простите, – сказала Вайолет, – я, наверно, не расслышала. Не скажете ли вы…

Не проронив ни звука, громадное существо схватило Вайолет за волосы и с легкостью перекинуло себе за плечо, точно тюк. Клаусу не удалось вставить в замок толстый ключ, и он стал пробовать зазубренный, между тем как громадина сгреб Солнышко другой рукой и поднял перед собой, как держат стаканчик мороженого.

– Клаус! – завопила Вайолет. – Клаус!

Зазубренный ключ тоже не подошел, Клаус в отчаянии тряс и тряс металлические ворота. Вайолет колотила ногами громадину по спине. Солнышко кусала державшую ее руку, но существо было подобно жителю Бробдингнега[1]1
  Страна великанов, куда попал Гулливер


[Закрыть], что в данном случае означало «оказалось неимоверно толстокожим», и все удары и укусы, причиняемые детьми, наносили ему минимальный урон, что в данном случае можно назвать «нулевым». Олафовский сообщник двинулся тяжелым шагом в сторону Клауса, продолжая крепко держать двух других сирот. Б полном отчаянии Клаус еще раз вложил тощий ключ в замок, и, к его удивлению и радости, ключ повернулся и высокие металлические ворота распахнулись. Всего метрах в двух от ворот на воде колыхались шесть парусных лодок, привязанных к пристани толстой веревкой, – лодок, которые могли доставить детей к Тете Жозефине. Но поздно. Клаус почувствовал, как его сгребли за рубашку сзади и подняли в воздух. Что-то слизкое потекло у него по спине, и он с ужасом понял, что существо держит его в зубах.

– Пусти меня! – завизжал Клаус. – Пусти!

– Пусти меня! – завопила Вайолет. – Пусти!

– Пода риш! – пискнула Солнышко. – Пода риш!

Однако неуклюжему существу не было никакого дела до желаний Бодлеров. Шлепая своими огромными ногами, оно медленно повернулось и захлюпало по грязи в сторону лачуги, унося с собой сирот. Дети слышали чавкающие звуки, раздававшиеся из-под его толстых ног; он брел, тяжело ступая, по лужам – шлеп, шлеп, шлеп, шлеп. И вдруг вместо очередного «шлеп» послышалось «шлип» — существо наступило на Тети-Жозефинин атлас и поскользнулось. Олафовский сообщник взмахнул руками, чтобы не потерять равновесия, уронил Вайолет и Солнышко, но затем все равно грохнулся на землю. Рот у него от удивления открылся, и Клаус вырвался на свободу. Сироты, несмотря ни на что сохранившие неплохую физическую форму, проворно вскочили на ноги, причем значительно быстрее, чем отвратительное существо, и бросились через распахнутые ворота к ближайшей парусной лодке. Громадное существо с трудом поднялось и устремилось вслед за ними. Но Солнышко успела перекусить веревку, привязывавшую лодку к пристани, и когда неповоротливое существо еще только достигло остроконечных ворот, сироты уже качались на бурных волнах озера Лакримозе. В тусклом предвечернем свете Клаус стер грязь с обложки атласа и углубился в его изучение. Атлас Тети Жозефины однажды уже спас их, указав на карте местоположение Гиблой пещеры, теперь он их спас вторично.