Текст книги "Лев правосудия"

Автор книги: Леена Лехтолайнен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

8

Я сразу же отключилась и даже вырубила телефон. Местоположение аппарата можно установить, а пребывание на территории ближайшей к Хевосенперсет станции сотовой связи выдаст меня с головой. Вот черт! Кто же такой на самом деле этот Рютконен? Лайтио считал его усердным глупцом, но мой прокуренный друг не всегда бывает прав.

Когда я вернулась, Моника сидела за компьютером и что-то записывала. Я не брала с собой ноутбук, поэтому попросила, чтобы Моника не отключала Интернет. Возможно, сетевые поисковики смогут рассказать о Рютконене больше. Я не знала его полного имени, но при встрече он представился как Мара. Это может быть Мартти, но может также быть Маури или даже Маркку. Лайтио и не подозревал, что его начальник знаком с Давидом. От волнения я вспотела, дыхание участилось. Моника заметила дыхательные упражнения, при помощи которых я старалась успокоиться.

– Что-то случилось?

– Нет!

Я открыла холодильник: там должна быть бутылка пива. Пробку я сорвала о край стола, раздалось знакомое шипение. Дядя Яри научил меня этому приему задолго до достижения возраста, когда закон позволяет пить пиво.

По глазам Моники было видно, что она мне не поверила, но вопросов больше не последовало. И поэтому тоже она мне так нравилась. Моника всегда была готова выслушать, если вам нужен слушатель, но не лезла в мои дела, если они ее не касались.

– Майины лепешки с начинкой из каши, безусловно, войдут в наше меню, – сказала Моника, поднимаясь из-за компьютера. – Редко удается найти что-то настолько хорошее. Думаю, правда, что их принесли откуда-то с востока, из Карелии.

– Разве Майя не рассказывала, что ее мать эвакуировали из Салми? [17]17
  Поселок в Питкярантском районе Карелии. (Прим. перев.)


[Закрыть]Оттуда и лепешки, карельские пирожки и лакомства из грибов. При нынешних границах это можно считать заграничной кухней. Я сейчас только проверю кое-что по мелочи, потом пойдем спать. Завтра нам предстоит долгая поездка.

Моника купила фургон, но водила его с неохотой, так что мне придется еще исполнять должность шофера. Хорошо, что пива была всего бутылка. Моника расположилась в старой каморке дяди Яри немного почитать, а я принялась за поиски. Сначала попробовала «Маури Рютконен», но не нашла ничего подходящего. Зато на «Мартти» клюнуло. «„Хотя угрозы безопасности не следует преувеличивать, есть основания помнить, что международным преступникам легче, чем прежде, проникнуть в Финляндию“, – констатирует комиссар заграничного отделения Центральной криминальной полиции Мартти Рютконен», – прочитала я во второй строке результата поиска. Через несколько страниц нашлись упоминания о призовых местах в соревнованиях по бодибилдингу среди полицейских и даже ссылка на более точные личные данные: Рютконен Мартти Куллерво, родился в 1975 году в Ийсалми, кандидат юридических наук. Комиссар заграничного отделения ЦКП, до этого работал в Европоле в Брюсселе. Увлечения – бодибилдинг и карате. О семье сведений не было, домашнего адреса тоже, что и понятно. В справочной могли дать только номер ЦКП. Редкий полицейский будет настолько глуп, чтобы разглашать свой собственный номер.

Я не могу следить за Рютконеном, но Рейска мог бы это сделать. Не попробовать ли по возвращении в Хельсинки старый способ? Но почему Касси было кодовым именем Рютконена? Поскольку и другие кодовые имена были названиями животных, я думала, что за эстонским обозначением кошки скрывается соотечественник Давида, возможно брат Джанни. Я и на этот раз ошиблась. Но почему Касси-Рютконен ответил именно сейчас, где пропадал несколько месяцев до этого?

Последнее, что я сделала вечером, – спрятала на дно дорожной сумки запертый ящик с «глоком» и патронами. Монике не следует видеть оружие, и на Юрьонкату я буду держать его в платяном шкафу, к которому следует купить замок. Надо бы на досуге смастерить в нем фальшивую стенку и сходить в тир пострелять. Без практики навык забывается, а это плохо.

В Хельсинки нас ждал придирчивый строительный инспектор, который утверждал, что обнаружил в наших чертежах ошибки и угрозу безопасности. По словам Моники, о нем в ресторанных кругах ходили слухи, что он находится на содержании у некоторых сетевых предприятий и в угоду им душит конкурентов. Мы получили день на приведение чертежей в порядок, а также на подбор доказательств, что наш будущий ресторан будет специализироваться на традиционной кухне, а не предлагать плотный завтрак с этническими мотивами. Пожалуй, Рейска мог бы прийти немного проучить крючкотвора, но Моника этого не одобрила бы.

Однако ничто не мешало мне воспользоваться голосом Рейски для нового звонка Касси. Раньше я тренировалась неразборчиво сипеть, к тому же Рейска слегка заикался. Никто не сомневался, что на другом конце провода мужчина. Но сейчас мне нужно было выработать голос, похожий на голос Давида.

Я старалась выбрать такое место, чтобы оно находилось в центре Хельсинки, но чтобы рядом никто не мог меня слышать. Самыми безопасными были дорожки для пробежек в Хиетаниеми и Кайвопуйсто. Три следующих раза звонки на номер Касси давали тот же результат, что и весной: «Абонент недоступен, перезвоните позже». Вероятно, Рютконен отвечал только тогда, когда считал это безопасным. Лишь дней через десять после нашего приезда с Хевосенперсет клюнуло. Я шла по берегу моря в портовой части, только что миновала клуб «Ностури». Поняв, что нужно изменить голос на баритон, заодно сменила и походку на мужскую.

– Рютконен. И не клади трубку, как в прошлый раз! – В речи Рютконена сейчас не было ни следа от диалекта Саво: возможно, он думал, что Сталь, для которого финский язык неродной, не понял бы его. – Значит, ты снова в Финляндии?

– Нет, – ответила я.

Эту ложь будет легко разоблачить, но все-таки я попыталась сбить его с толку. Интересно, какое сейчас выражение на его строгом лице? Удивление? Или страх? Предназначался ли номер Касси только для звонков в критических обстоятельствах? Второй из абонентов Давида, Кавалло, лишился жизни. Знал ли Рютконен, что звонок нес для кого-то опасность?

– Но тебе следует звонить на этот номер только из Финляндии! Что все это значит? Куда ты пропал?

– Туда же, куда и Кавалло.

– Кавалло? Тогда совсем ничего не понимаю. Кто такой Кавалло? Я должен это выяснить? Можно использовать обычные источники?

– Ты не знаешь, кто такой Кавалло? Кто ответит по этому телефонному номеру?

– Почему ты так странно себя ведешь? Будто не помнишь о нашем договоре! Если не можешь сказать ничего разумного, закончим. Или чувствуешь себя слишком одиноко? Слишком тяжело бремя?

Я надеялась, что Рютконен назовет своего предполагаемого собеседника по имени, иначе этот разговор ничего мне не давал. Значит, нужно было рискнуть.

– С кем ты, по-твоему, говоришь? – Я закашлялась: сипение утомляло связки.

– Сталь, не валяй дурака.

– Телефон может попасть в другие руки. И ты не заметил, что я слишком хорошо говорю по-фински, без всякого эстонского акцента?

На другом конце линии наступила тишина. От волнения у меня так стучала кровь в ушах, что я испугалась, как бы собеседник не услышал. Был ли Рютконен все-таки Касси? Телефон можно украсть, выяснить номер и подсоединиться к линии. И если так, и к тому же Рютконен ответил, назвав свое имя, то более чем очевидно, что разговор записывался. Мне нужно было быстро придумать способ спутать карты еще больше.

– У меня телефон Давида Сталя, – продолжила я. – Сталь, к сожалению, не в состоянии говорить. Вам стоит поискать своего приятеля, пока он не утратил нечто более важное, чем телефон.

Рютконен не ответил, и связь оборвалась. Я выключила аппарат и удалила симку. К счастью, у меня в кармане нашлись перчатки. Безжалостно раздавив карточку каблуками, я зашвырнула ее в ближайший мусорный ящик. Вокруг в изобилии валялись картонные упаковки из-под пивных бутылок, и я подобрала несколько, чтобы бросить сверху на карточку, и еще добавила пару пустых сигаретных пачек. Все время я ждала, что раздастся полицейская сирена: Рютконену не понадобится много времени, чтобы установить, из какой части города ему звонили. На мне были кепка, большие солнечные очки и спортивная одежда: бирюзовые трико ниже колен, того же цвета футболка, поясная сумка, в которой, кроме ключей, лежали еще телефон, немного денег и перчатки. Выглядела я вполне женственно, и во мне не заподозрят сиплого собеседника Рютконена.

Первую полицейскую машину я увидела, когда повернула на Техтаанкату. Была ли она послана искать меня или оказалась здесь случайно? Во многие ли камеры наблюдения я успела угодить, разговаривая по телефону? Надо надеяться, Рютконену хватит ума искать своего собеседника среди мужчин. Кепка и солнечные очки довольно хорошо скрывали черты лица, и во время звонка мои движения были как у Рейски. Но запись камеры наблюдения увидит Лайтио, его мне не удастся обмануть.

Оставалось только ждать. На углу у церкви Святого Иоанна я разминулась с полицейской машиной и вскочила в десятый трамвай. До поры до времени мне лучше держаться от Рютконена подальше. На какое-то мгновение я даже пожалела, что уничтожила телефон Давида.

Никаких его следов мне больше найти не удалось. Тем не менее я ждала вестей от него каждый раз, когда мой мобильник принимал сообщение или на электронный адрес приходило письмо. Время от времени я позванивала тетушке Воутилайнен и спрашивала, не приходила ли для меня почта, но каждый раз тетушка с сожалением говорила «нет».

Так как Лайтио не позвонил и не написал, я сама звонила ему, представляясь другими именами, и спрашивала, какие новости. Но ни разу он не упомянул о том, что кто-то звонил Рютконену под видом Давида Сталя. Вероятно, информация внутри ЦКП не слишком хорошо циркулировала, во всяком случае между Лайтио и Рютконеном. Я тщетно придумывала способ пообщаться с этим последним, не раскрывая собственной личности. Даже написала брату Джанни, но ответом была только открытка с изображением монастыря Сан-Антимо в тумане и текстом: «Дорогая Хилья, у меня нет никаких новостей. Тебе следует удовлетвориться этим».

Однажды вечером, когда Моника навещала родственников, я разобрала калейдоскоп, привезенный из Монтемасси, разбила дно, и содержимое высыпалось. Сначала я увидела на столе только кусочки стекла – белые, пурпурные, алые, фиолетовые… В следующем слое были желтые, зеленые и черные. Я вспомнила прочитанные в детстве истории про шпионов, которые среди стекляшек прятали драгоценные камни, и начала изучать кусочки стекла по одному. У меня никогда не было микроскопа: еще со времен академии я собиралась его приобрести, но так и не собралась. Для начала могла бы пригодиться лупа, а заодно с ее помощью можно было бы проделать классический тест с царапаньем стекла.

Стекляшек было больше сотни, но ничего особенного я не нашла. Подняв калейдоскоп опять к глазам, увидела только мерцание зеркала внутри. Может ли что-то находиться между зеркалом и латунным корпусом? Но как туда проникнуть? Расплавить корпус? Одновременно я уничтожила бы возможное содержимое. Кто мог бы рассказать мне, как устроено изделие? Я даже не знала, можно ли починить подобную вещицу. Я решила не придавать значения утверждению, будто разбитое зеркало принесет неудачу на семь лет, тем не менее сомневалась, стоит ли разбивать его. Предмет был сделан искусно, было жалко разрушать что-то красивое, но так было нужно, если я хотела добраться до сути в этом деле.

Из-за разбитого стекла выпал свернутый в трубочку кусочек бумаги. Сообщение на шведском языке было коротким, но заставило меня громко выругаться. «Хилья, любимая, я знаю тебя слишком хорошо. Надеюсь, ты выяснишь также значение карты и кольца. Давид».

Если бы я уже не сломала калейдоскоп, ему досталось бы сейчас. Что значила эта детская выходка Давида? Как будто он откуда-то издалека, возможно из могилы, посмеялся надо мной! Может, он раскаивался, что рассказал о себе лишнее? Какое-то мгновение мне казалось, что я его ненавижу.

На кольцо я после этого даже смотреть не хотела, но и не выбросила. Мне мерещилось в нем что-то знакомое, но что именно? Может быть, мы восхищались им в витрине ювелирного магазина? У меня не было об этом никакого воспоминания, так как обычно я не ношу украшений, только с целью маскировки. Я никогда не мечтала об обручальном кольце, как иные девушки, которые уже в школе планируют, сколько бриллиантов они для него хотят. Слишком отчетливо я помнила блестящие кольца на отрезанном пальце моей мамы и не воображала, будто замужество обеспечивает женщине защиту.

На свадьбе Риики я ужасно напилась и чуть не оказалась в постели с кузеном жениха, который едва достиг совершеннолетия, но в последний момент сообразила дать задний ход. От меня юноше был бы только вред, и для меня он стал бы помехой. Нравственным похмельем страдала два дня.

К счастью, дела с рестораном почти не оставляли нам времени для отдыха. Персонал укомплектовали. Повар, который готовил горячую пищу во времена «Чез Моник», и два официанта захотели вернуться к нам, хотя Моника и рассказала им, что бизнес-идея нового ресторана иная. Однажды вечером, привинчивая ручки к посудному шкафу, мы взялись придумывать для него название.

– Ресторан не может бесконечно оставаться безымянным, – проворчала я, когда мы перебирали идеи, одна грандиознее другой.

Рука Моники замерла.

– Безымянный… А ведь неплохо звучит! Подумай-ка: мы предлагаем пищу, у которой имя производителя не имеет значения, это не какой-нибудь «Биф Веллингтон» или «Захер», а еда, которую обычные люди готовили много сотен лет, деликатесы простого народа. В названии «Чез Моник» подчеркивалась моя персона, этакий проклятый бренд. Здесь же выражается совсем противоположное. Значение имеет не тот, кто готовит, а только вкус и происхождение еды.

– Эй, финская шведка, ты, пожалуй, не знаешь второго значения слова «безымянный»? Оно означает трусики.

Моника засмеялась.

– Хилья, дорогая, ты всегда так умеешь подбодрить. Совсем не помешает, если название ресторана будет чуточку игривым. И пожалуй, в современном мире упомянутая деталь гардероба демонстрируется вполне открыто и никто больше не стесняется говорить о ней прямо.

– Но «Безымянный» звучит невыразительно. Как это было бы по-французски?

– «Санс ном»… – задумчиво ответила Моника.

Это, можно сказать, была та же идея, что и «Чез Моник», только вывернутая наизнанку.

Так ресторан стал «Безымянным» по-французски. Моника настаивала, что открытие должно произойти восьмого октября, в мои именины. До этого мы собирались посетить, представляя нашу концепцию, ярмарку продуктов в Турку. Я пыталась отговорить Монику от этой мысли, так как с точки зрения безопасности ярмарки занимали самое последнее место, но Моника ни о чем не беспокоилась.

Сначала она отказалась даже установить в «Санс ном» камеры наблюдения или сигнализацию на случай ограбления, но в первых числах сентября произошло кое-что, заставившее ее изменить мнение. Дождливым утром в среду подъехав к ресторану, мы увидели, что большое окно у главного входа разбито.

Я не знала, что искали воры. Внутренняя отделка зала была еще не закончена, алкогольные напитки не завезены на склад. Кухонное оборудование уже находилось на местах, но его не повредили. Единственным свидетельством взлома, наряду с осколками стекла, были следы пары грязных ботинок: в каждом помещении и в туалетах для клиентов, еще не обложенных кафелем, а также в аскетичных комнатах для персонала. В замке двери черного хода обнаружились свежие царапины: надо думать, взломщики попались не слишком умелые.

– Не вызвать ли нам полицию? – спросила Моника.

Что я могла ответить? Может, кто-то хотел лишь перекусить и найти место для ночлега? На заднем дворе часто околачивались пьяницы, иные и ночевали в ящиках с газетами. Не исключено, что кто-то из них хотел сырой осенней ночью укрыться в тепле. Хорошо было бы поговорить с этими типами, но они куда-то исчезли. Полицию взлом почти не заинтересовал: даже отпечатки пальцев не стали снимать, только призвали заново застеклить окно и приобрести камеры наблюдения. Похожих взломов, по слухам, последнее время не случалось, но они свяжутся, если что-нибудь выяснится.

Во второй половине дня в дверь постучали. Нас навестил один из тех алкашей, по имени Вейкко, – вполне безобидный тип, который во хмелю не дебоширил, а сидел на складном стульчике и смотрел на море.

– Заходи, – приветливо сказала я, но Вейкко остался в дверном проеме и показал на окно, которое я временно прикрыла картоном.

– Серьезный урон нанесли эти озорники.

– Ты видел, кто разбил окно?

– Они были бритоголовые, возможно тяжелоатлеты, здоровенные, как шкафы. Им не посмеешь возразить. Они причинили какой-то ущерб?

Вейкко проснулся в два часа от шагов и бренчания. Бритоголовые сначала пытались взломать заднюю дверь, но не преуспели. Тогда они обошли здание спереди, и Вейкко осмелился проследить за ними из-за угла.

– Они кого-то искали. Внутри никого не оказалось, и они ушли, ругаясь. Неужели воображали, будто кто-то живет в ресторане? – Вейкко удивился. – Я не решился зайти внутрь, а то еще свалят все на меня. Полиция любит таскать людей вроде нас в вытрезвитель, хотя мы ничего не сделали.

– Значит, по-твоему, они искали какого-то человека? Монику? – спросила я, хотя была вполне уверена, что она ни при чем. – Это были финны?

– Говорили по-фински. И если я не ослышался, речь шла о каком-то парне. Дескать, парня здесь нет.

– Что за парень?

Моника удивилась, а я заподозрила, что знаю ответ. Может ли взлом «Санс ном» означать, что Рютконен или кто-то из его союзников думал обнаружить Давида Сталя в Финляндии и где-то рядом со мной?

Тем же вечером я купила и установила камеры наблюдения для ресторана, но об этих странных взломщиках, как и о полиции, расследующей происшествие, больше ничего не было слышно. Зато Давид приобрел раздражающую привычку являться мне во сне. Иногда меня ласкал мужчина с телом Давида и головой рыси. Однажды я проснулась от того, что почувствовала прикосновение шершавого языка к щеке. Позвала по очереди Давида и Фриду и, когда осознала, что они оба ушли, чуть не расплакалась.

– Оставь меня в покое, Сталь, – простонала в подушку.

Фриду я все же не хотела забывать.

В конце сентября я по делам Моники побывала в Тапиоле. [18]18
  Район города Эспоо. (Прим. перев.)


[Закрыть]Когда в хельсинкском «Стокманне» для официантки не нашлось черных брюк клеш подходящего размера, ее отправили примерять пару в магазинчик Тапиолы. Брюки в целом сидели нормально, но их штанины нужно было укоротить на пять сантиметров, а у нас ни у кого не было времени на шитье, хотя фургон был полон спасенных с барахолки льняных скатертей и полотенец, ожидавших починки и глажки. По мнению Моники, в «Санс ном» должно быть как можно больше оборудования б/у. Машину тоже купили подержанную.

Приобретенный фургон Моника отдала разрисовывать студентам-практикантам из профессионального училища, которые специализировались на аэрографии автомобилей. Название ресторана выглядело так, словно его изобразил наилучший специалист по граффити, и окружала его группа корнеплодов: морковь, картошка, свекла, а также земляная груша, которую случайный прохожий вряд ли бы узнал. По-моему, машина привлекала ненужное внимание, и нам бы гораздо больше подошел столь же «безымянный» транспорт, который ни у кого не застрял бы в памяти.

В паркинг «Стокманна» в Тапиоле я зарулила во второй половине дня. От входа казалось, что справа есть свободное место, но так как поворот направо был запрещен, следовало объехать вокруг всего зала. Послушно следуя правилам, я повернула по часовой стрелке и уже почти включила индикатор, чтобы заехать на стоянку, как вдруг шлагбаум поднялся и показался черный внедорожник «ауди», который, не считаясь с дорожными знаками, поехал направо и втиснулся на свободное место.

Я нажала на клаксон, но безрезультатно. За мной в очереди было уже две машины, так что приходилось двигаться. Когда я нашла новое место на более низком уровне, водитель внедорожника уже испарился. Автомобиль проехал мимо так быстро, что шофера я не успела рассмотреть. На внедорожнике были финские номерные знаки, и ничто не указывало на пункт проката. Я с осторожностью пнула колесо: в помещении, конечно, были камеры наблюдения. В моем бумажнике нашлись ненужные чеки, на которых я могла оставить маленькое предостережение водителю, но у меня не было ничего пишущего, даже карандаша для бровей. Это раздражало. Я могла только надеяться, что камеры наблюдения зафиксировали нарушение правил. У полиции вряд ли было время рассматривать подобные дела.

Я забрала подшитые брюки и вернулась к фургону, как вдруг зазвонил телефон: Моника попросила еще привезти две пары колготок песочного цвета размера «М» своей любимой марки, которая продается только в «Стокманне». Я вернулась в торговый центр, раздумывая, кто же я теперь: телохранитель, ассистент или девочка на побегушках. Поглядела на колготки с изображением леопарда, но не купила. Именно сейчас я хотела одеваться так, чтобы не привлекать ничьего внимания. Возможно, потом, если еще услышу что-то о Давиде… Нет, такие мысли нужно выбросить из головы.

Когда я выводила фургон из паркинга на улицу, передо мной вновь оказался тот черный внедорожник. Захотелось прибавить газу и наподдать ему в бампер, но я не знала, хорошо ли у меня позади прикреплен неупакованный груз: в наведении порядка Моника была не слишком сильна. Перед внедорожником поднялся шлагбаум. Через затемненное заднее стекло я не видела даже, сколько человек сидело в машине. Я подъехала к шлагбауму и открыла окно. Водитель внедорожника оставил парковочный талон в автоматической стойке: трудно было второй раз протянуть руку, пусть другие за ним прибирают.

Это было уже слишком. Я схватила талон и бросила на переднее сиденье рядом с собой, заплатила кредиткой фирмы Моники и отправилась за внедорожником. Догнала его уже в туннеле, ведущем на улицу, и поехала рядом. Когда он остановился на красный свет, чтобы повернуть налево, я открыла переднее окно фургона со стороны внедорожника, посигналила и помахала парковочным талоном. Я была только на десять сантиметров ниже, чем сидящие в автомобиле; мне был виден водитель в кепке и мужчина рядом с ним. Он заметил мой сигнал и открыл окно.

– Прочь камеру! – рявкнул он. – Имеет ведь человек право спокойно посетить магазин.

– Вы оставили вот это. – Я протянула парковочный талон.

Я, конечно, узнала мужчину. Уско Сюрьянен, несомненно, считал, что общие правила на него не распространяются, и в изумлении уставился на клочок бумаги.

– Эта подпись… Пожалуй, не сейчас, не на светофоре!

Для машины Сюрьянена сменился сигнал, и я свернула за ним на Западную автостраду, не обращая внимания на гудки едущих сзади. Не один только бизнесмен Сюрьянен умеет нарушать правила. Я могла бы пригрозить, что расскажу о беспардонности его шофера бульварным газетам, тем, что охотно раздувают из мухи слона. Во всяком случае, его могли бы оштрафовать за игнорирование знака, запрещающего поворот.

После перекрестка машина Сюрьянена повернула на запад – должно быть, к Коппарняси. Сюрьянен собирается посмотреть свои будущие участки? При разрешенной скорости восемьдесят километров его водитель выжимал чуть меньше сотни, так что мне было несложно в несколько приемов перестроиться и подобраться к внедорожнику с левой стороны. Я хотела увидеть шофера.

Это желание едва не стоило мне жизни. Рассмотрев того, кто сидел за рулем, я чуть не потеряла управление фургоном и едва не выехала за разделительную полосу. На узком бледном лице больше не было эспаньолки, летные очки прикрывали глаза, но тем не менее обознаться было нельзя. Этот был тот человек, что однажды похитил мою работодательницу и охотился также за мной. Внедорожник городского типа вел Юрий Транков.