Текст книги "Бал виновных (СИ)"
Автор книги: Леа Рейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Неизвестно, как долго они вот так стояли на коленях, крепко прижимаясь друг к другу. Сеньорита Фернандес уже не плакала. Неведомое космическое спокойствие задвинуло её печаль и успокоило душу. Она подняла голову и посмотрела на Ивана мягким и нежным взглядом, как смотрят на что-то дорогое сердцу. А потом поцеловала его, так же мягко и так же нежно.
Этот поцелуй отрезвил Ивана, словно кто-то ударил его по лицу и прокричал в самое ухо: «Одумайся! Что ты вытворяешь?!» И все, что он мог сделать – это в ужасе воскликнуть «Извините!», подняться на ноги и попятиться к двери.
– Иван! – Сеньорита Фернандес тоже поднялась на ноги и кинулась вслед за ним. Вся эта ситуация казалась неправильной и страшной, но еще страшнее было бы отпустить Ивана и уже не увидеть его больше никогда. – Сегодня утром я подумала, что вы тоже ко мне что-то чувствуете. Просто… Я уезжаю, брат не хочет больше тут оставаться, и он сказал мне собирать вещи. Но я не хочу. Я как подумала, что больше не увижу вас… Вы мне понравились еще на балу… И я не знаю, что делать… – сбивчиво говорила она, а по щекам ее катились горькие слезы. У Ивана защемило сердце, он и подумать не мог, что все может быть так. Так просто, но в тоже время невыразимо сложно.
– Но я думал… Я думал, что вы будущая невеста сеньора Лукаса.
– О Боже, кто вам такое сказал? Это неправда!
– Да все об этом только и говорили. Даже сеньоры Гарсиа.
– Он просто лучший друг моего брата. Я ничего против него не имею, но он мне не нравится так, как нравитесь вы. Если это не взаимно, то простите. Я не хотела ставить вас в неловкое положение, – тихо и пристыженно сказала сеньорита Фернандес, опустив голову и беззвучно плача.
Иван совсем растерялся, но мысль о том, что сеньорита Фернандес уедет и не вернется, облила сердце раскаленным железом. Она уедет и не будет знать, что чувствовал к ней он. И от этого стало больно вдвойне.
Он подлетел к ней и поцеловал так, как никогда никого не целовал. В тот момент он понял, что все, что у него было до этого с другими девушками, – просто нелепо и несерьезно. Кто бы мог подумать, что ту самую он найдет среди сеньоров. Но он нашел ее. И мир вокруг треснул.
Вскоре все будет по-другому, – словно эхом раздались слова Йона. Иван ему верил.
***
В комнату сеньора Рафаэля пришел Лукас с крепко перевязанной рукой и, увидев собранные чемоданы, громко спросил:
– Ты что, уезжаешь?
– Да, я не могу больше тут находиться. Не дай бог еще моя сестра пострадает.
– Ничего с ней не случится. Охота же идет только на Гарсиа, – сказал Лукас, прислонившись к двери. Раненая рука сильно болела, но обезболивающее притупило эту острую боль и позволило юноше передвигаться по отелю, не прикладывая огромных усилий. Его рана и в самом деле не была такой же страшной, как у Йона. И Лукас был невероятно счастлив, что он так легко смог отделаться. – Нам с отцом нужна твоя помощь. У него появился план, как можно вернуть нам отель. Мы ведь не должны позволить какому-то официанту заполучить все наши деньги!
– Я уже решил увезти сестру.
– Послушай, когда-то я обещал, что сделаю тебя управляющим отеля. Я хочу сдержать свое слово. Просто помоги нам заполучить этот отель, и у тебя появится все.
Рафаэль тяжело выдохнул и, кинув взгляд на запакованные вещи, глухо произнес:
– Что вы придумали? Вдруг это не сработает, ведь донья Канделария четко сказала, что хочет исполнить волю своего покойного мужа.
– Отец уверен, что сработает. Но если что, то у него есть второй план. Какой именно, он не говорил, но рьяно уверял меня, что какой-то из этих способов точно даст результат.
– Ну, раз у него есть такая уверенность, то можно попытаться. Только сестру я бы отправил домой.
– Делай, как знаешь, главное оставайся сам, – ответил Лукас, воодушевленный планом отца и тем, что лучший друг поддерживает его во всем.
– Ну так а что вы придумали-то? – повторил вопрос Рафаэль, и Лукас принялся объяснять весь план в ярчайших подробностях, добавляя к нему свои детали, которые ни в коем случае не должны были дойти до ушей отца. Это был многослойный план, и Рафаэлю он пришелся по душе. Если все пойдет как надо, то сестру можно будет и не увозить. Этот отель может стать их домом.
***
Йон уже несколько часов перебирал вещи матери, которые ему отдал Иван. Там было много фотографий, которые мама показывала ему в детстве. Он решил подобрать для этих черно-белых карточек самые лучше рамки и расставить их на комоде в своей новой комнате.
На одной из фотографий были запечатлены мама и маленькие Иван и Йон. Эта фотография была особенной, на ней они на самом деле выглядели как настоящая семья. На других был запечатлен Адриан Вергара. На третьей мама и Иван, на четвертой – мама и Йон. И ни одной, где были бы мама и Адриан вместе. Йон уже начинал подумывать, что это были фотографии какого-то чужого человека, которого мама выдавала за отца, и что они никогда не были вместе. Но как узнать правду? Кто бы мог все рассказать? Кто в этом отеле находится настолько долго, чтобы помнить и знать все о личной жизни прислуги? На ум пришли только двое – донья Валенсия и дон Мигель. Они настолько старые, что кажется, будто это не они пришли работать в этот отель много лет назад, а будто это отель вырос вокруг них и поглотил их в себе. Гарсиа, конечно, тоже тут жили с самого начала, но вряд ли их интересовало хоть что-то связанное с личной жизнью обслуги.
Йон намеревался разузнать все, что связано с мамой и Адрианом Вергарой, а потому схватил две фотографии и бросился бежать вниз, чтобы отыскать донью Валенсию. С доном Мигелем он не очень хотел говорить, их отношения всегда были враждебными, и хоть дворецкий сейчас вряд ли бы посмел на него кричать, Йон решил по возможности с ним не пересекаться, чтобы не вытворить что-то из ряда вон выходящее, как он поступил недавно с Маргой.
Появление Йона в кухне произвело сильное впечатление на слуг. Они прекратили выполнять свою работу и застыли в безмолвном удивлении. Но ничего странного в этом не было, ведь еще недавно этот молодой человек ходил тут в униформе официанта, получал нагоняи от дона Мигеля и иногда в порывах злости что-то разбивал. А теперь он стоял в дорогом фраке, с галстуком на шее и прилизанными волосами и с холодным равнодушием кого-то искал. Но, конечно, равнодушие это было только снаружи. Под ним пряталась глубокая скорбь и печаль. Только вряд ли кто-то это понимал.
– Что вы встали, как вкопанные! – прокричала экономка на всю кухню. – Работа сама себя не выполнит!
Слуги встрепенулись и послушно продолжили работать, иногда искоса поглядывая на Йона. Те, кто ненавидел его раньше, возненавидели его еще сильнее. Те, кто относился к нему более-менее, стали его побаиваться и сторониться. Но ни у кого не возникало к нему добрых чувств. Все думали, как же так, официант, простолюдин с не лучшими моральными качествами – и вдруг наследник отеля. Однако никто еще не знал, что это именно ему суждено сделать жизнь обслуги в этом отеле в разы лучше.
Йон подобрался к донье Валенсии и очень тихо, чтобы его никто не мог подслушать, проговорил:
– Донья Валенсия, можно у вас спросить кое-что об Адриане Вергаре?
Женщина сначала замялась, но после нашла силы ответить со всей учтивостью, на которую была способна:
– Конечно, сеньор Гарсиа.
– Давайте только не тут, а в обеденной комнате.
Сейчас обеденная комната для обслуги была пуста, потому что время ужина у персонала еще не началось, а работы в отеле было полно, чтобы сидеть тут и прохлаждаться. Йон опустился за стол и выложил перед доньей Валенсией две фотографии – с мамой и с Адрианом Вергарой.
– Как я понимаю, вы знали Адриана, так ведь? – начал расспрашивать Йон.
– Да, у нас работал официант с таким именем.
– Это он на фотографиях?
– Да.
– Они с мамой были вместе?
– Были. Но на тот момент она уже была беременна. Адриан пообещал, что будет заботиться о ее ребенке, как о своем, и ему было не важно, от кого он.
– Так он знал, что отцом ребенка был дон Хавьер?
– Думаю, что не знал. У твоей матери тогда была не очень хорошая репутация, о ней ходили всякие гнусные и неправдивые слухи. Но я знала, что она была влюблена без памяти в какого-то сеньора, и я догадывалась, что ребенок был от него. Признаться, я и подумать не могла, что сеньором этим был дон Хавьер… В общем, Адриан твердо был настроен накопить на дом в Камтадере и переехать с Кристиной и тобой туда, поэтому отправился работать официантом на пароход, жалованье там было в разы больше. Но потом мы узнали из газет, что пароход утонул и похоронил всех, кто был на тот момент на борту.
– Полагаю, они были вместе не долго, поэтому у них нет совместных фотографий.
– Да, но и денег особо не было, чтобы сделать эти фотографии.
– Спасибо, донья Валенсия, вы мне очень помогли, – попытался улыбнуться Йон, но улыбка вышла вымученной и печальной.
– Не стоит благодарности. И… Сеньор Гарсиа, примите мои соболезнования, – сказала экономка, видимо, увидев в его маске проблески настоящих эмоций.
Йон кивнул и опустил голову, ощутив, как все тело сковало горе. Он сгреб фотографии и покинул кухню, стараясь не смотреть ни на кого по дороге. Слишком больно, слишком все не так. Как бы могла сложиться его жизнь, если бы пароход не потонул? Как бы она сложилась, если бы Адриан Вергара не поехал на нем? Уж точно совсем не так, как сейчас. Все в нашей жизни зависит от случая, от решения, иногда принятого наспех, а иногда четко продуманного и взвешенного. Каждая ситуация рождает несколько дорог, по которым можно пойти. И главная мудрость жизни – выбрать правильную из них. Только вот есть ли она, правильная?
***
Полчаса Йон сидел в своей комнате и думал о жизни. За это время он выпил еще стакан, но опьянения не чувствовал. На удивление сейчас он мыслил так ясно, как никогда еще не мыслил. И он не упустил возможности потратить свою ясность мысли на улучшение жизни в отеле. Появилось несколько идей, которые он зафиксировал на листе бумаги и надежно спрятал в новеньком портсигаре.
Вскоре к нему зашла донья Беатрис и сообщила, что донья Канделария устраивает семейное собрание в номере дона Хоакина. Йон побрел вслед за женщиной, опасаясь, как бы члены новой семьи не учуяли запах алкоголя и не стали обвинять его в пьянстве, как недавно обвиняли Лукаса. Вообще, Йон не любил пить. Но сейчас это было единственное средство, которое могло приглушить острую боль и заполнить огромную дыру в душе.
В номере-люкс уже собралась вся семья, в том числе и сеньор Лукас с перевязанной рукой и сеньор Рафаэль. Йон опустился на стул рядом с Альбой и с немым вопросом на нее взглянул, как бы спрашивая, зачем их всех тут собрали. Та пожала плечами – она не знала. Почти никто не знал. И это до невозможного напоминало недавнее собрание, на котором донья Канделария признала Йона членом семьи.
– Ну, сын, зачем ты нас всех тут собрал? – спросила донья Канделария у дона Хоакина. Очевидно, и она терялась в догадках.
– Я хотел кое в чем признаться, – начал говорить дон Хоакин, расхаживая по комнате крупными шагами. – Хавьер не единственный, кто имел романы на стороне. И не единственный, у кого есть внебрачный ребенок. Я решил последовать примеру покойного брата и признать своего сына, который тоже все это время рос среди обслуги.
Все уставились на мужчину во все глаза. Каждый день в семье Гарсиа происходили какие-либо удивительные вещи, причем одна удивительней другой. Донья Адриана побледнела, как мел, Альба прикрыла рот рукой, а Лукас слегка улыбнулся, словно эта новость его позабавила. Донья Беатрис схватила Йона за руку, как будто кто-то собирался его вышвырнуть из комнаты и заменить другим. Впрочем, женщина поняла все правильно. Этого дон Хоакин и добивался.
Донья Канделария же сидела с каменным лицом и ждала, когда сын продолжит. Но тот вместо того, чтобы что-то объяснять, просто раскрыл двери в спальню и выпустил оттуда фигуру в сером костюме.
– Иван Гарсиа, мой первый сын. И самый старший из претендентов на наследство. Надеюсь, мама, вы возьмете его в расчет, – объявил дон Хоакин, как ведущий концерта, который представляет знаменитость. Но Иван вовсе не был похож на знаменитость. Он выглядел запуганно, хоть и пытался робко и дружелюбно улыбаться. А еще он старался не пересекаться взглядом с Йоном, который во все глаза глядел на него. Эта новость Йона совсем не злила, эта новость Йона в какой-то степени даже обрадовала. Они на самом деле братья! Они оба Гарсиа! И вместе они действительно многое могли сделать!
– Я очень горжусь твоим поступком, сын, – изрекла донья Канделария после недолго молчания. – Мы, конечно, примем Ивана в нашу семью. Но в вопросе наследования все уже решено. Отель переходит Йону, как и было сказано в завещании Игнасио.
– А еще в завещании отца было указано, что вы вправе пересмотреть вопрос о наследовании и выбрать наследника сами! – запротестовал мужчина.
– Я все четко уже решила. Наследник Йон, – отрезала женщина грозным тоном, не терпящим возражений. – Иван, не стесняйся, мы рады тебя принять, – словно извиняясь, добавила она.
***
Новая комната Ивана была на втором этаже, но находилась она довольно далеко от комнаты Йона. Но все же она была куда ближе, чем та комната для обслуги.
Йон шёл по коридору со счастливой улыбкой на лице, желая добраться до Ивана и выразить ему всю свою радость по поводу чудесной новости, озвученной на собрании. Дверь была открыта, потому что горничные и официанты активно переносили сюда вещи. Теперь обслуга не по-доброму смотрела и на Ивана, но тому, кажется, было все равно, потому что он раскладывал в шкафу свои пожитки, абсолютно ни на что не обращая внимания. Йону же было некомфортно от таких взглядов, однако его радостное настроение сейчас ничто не могло омрачить.
– Так мы и вправду братья, – произнес Йон, привлекая внимание Ивана.
– А? – встрепенулся тот, как-то нервно и неаккуратно складывая свою старую рубашку. – Чего тебе?
– Как это чего? – не понял Йон, слегка нахмурившись. – Ты чего такой дерганный?
– Да ничего.
– Друг, мы теперь официально братья, самые настоящие. Не знаю, как ты, а я очень счастлив! Только представь, чего мы с тобой можем вместе добиться!
– Да ничего мы с тобой не можем добиться! – прикрикнул Иван, неожиданно вспылив. – Ты ничего не понимаешь! Лучше тебе держаться от меня подальше. Мы теперь на разных сторонах. И… Я не желаю больше с тобой знаться. – Последние слова Иван произнес тихо и обреченно, и даже ни разу не посмотрел на друга, словно говорил все это не ему, а рубашке, которую уже не складывал, а просто мял в руках.
Улыбка Йона начала таять. Казалось, что воздух вдруг резко превратился в воду. Стало невозможно дышать, и от хорошего настроения не осталось ни крупинки. Йон подумал, что, возможно, ослышался, а потому тихо и опасливо спросил:
– Что ты сказал?
Но Иван не повторил. Он даже не взглянул на Йона, будто тот не был достоин его взгляда, он просто продолжал мять в руках несчастную рубашку и, очевидно, ждал, когда Йон осознает произнесенное и выйдет из комнаты прочь.
Йон не желал осознавать произнесенное. Еще несколько секунд он стоял и выжидающе сверлил взглядом профиль Ивана, который сейчас имел слишком острые и грубые черты, и наконец понял, что брат больше ничего говорить не собирается. Его молчание Йона взбесило, он вышел из себя и ударил ладонью по стенке шкафа. Боль от удара распространилась по всему телу и отдалась тяжестью в раненом плече. От эмоций, однако, она не избавила, а, наоборот, приумножила их.
– Что ты сказал, мать твою?! – заорал Йон. От его крика перепуганная служанка, что только зашла в комнату со свежим постельным бельем, выскочила обратно в коридор, желая переждать бурю там и не попадаться под горячую руку.
Иван соизволил повернуться. На его лице было новое, неизвестное Йону ранее выражение. Смесь холода, презрения и отвращения. Иван так никогда ни на кого не смотрел. И Йон подумал, что перед ним сейчас некто другой, находящийся в теле его лучшего друга.
– Я сказал, чтобы ты валил к чертовой матери и больше никогда ко мне не подходил! – прокричал Иван. Йон остолбенел и даже не смог ничего сказать в ответ. Просто стоял и изумленно хлопал глазами, глядя на это нечто, что заменило его доброго Ивана. – Ну так сам свалишь или пинка дать?
Ещё секунду назад Йон готов был тут что-нибудь разнести. Но теперь он не мог даже пошевелить пальцем, только его ноги жили какой-то отельной жизнью и мигом потащили его неподатливое тело к выходу. Этот новый взгляд Ивана был страшным, этот новый взгляд Ивана сломал что-то внутри Йона, и это были осколки его души, которые и так были поломаны-изломаны трагедиями, а теперь разбились на ещё больше частей, и чем больше было этих частей, тем сложнее их было собрать вновь.
Этим вечером в номере Йона была допита бутылка коньяка, пробита насквозь дверца шкафа и разбита в кровь правая рука.
***
– Мама! – с таким возгласом зашёл дон Хоакин в кабинет доньи Канделарии. Женщина сидела в кресле и рассматривала какие-то бумаги, которые пришлось отложить в сторону при появлении сына. – Вы должны передать отель нам. Теперь у меня есть наследник, который должен вас устроить! Почему вы так упрямитесь?!
– Я исполняю волю своего мужа. И я начинаю подозревать, что ты признал Ивана вовсе не потому, что решил последовать примеру брата. Все из-за наследства, так ведь?
– Вы должны признать владельцем отеля меня! Я научу Ивана всему, что нужно. Я смогу это сделать. Он будет отличным наследником. Но какой может быть владелец из Йона? Кто воспитает его так, как подобает? Он грубый и не имеет манер, а в финансах уж точно не разбирается!
– Я сама его всему обучу, так что не волнуйся.
– Я не хотел этого делать, но если вы не передадите отель мне, то вся правда о смерти того француза отправится прямиком к детективу.
– Что, прости? – нервно усмехнулась донья Канделария. – Это был несчастный случай, о какой правде ты говоришь?
– Не надо, мама! Я все знаю. Я все видел.
– Что ты мог видеть?! Он поскользнулся и упал, ударившись головой.
– Он взял документы, подтверждающие, что отец получил это здание обманом. Вы его за это убили. Знаете, ударили по голове такими тяжёлыми часами из дерева. Он умер не сразу, он еще минут десять мучился, пока вы искали документы. И еще вы имели наглость выпытывать у него, куда он их запрятал. А он все молил о том, чтобы вы его добили и избавили от боли. Припоминаете нечто подобное? Я все видел, потому что украл эти документы у него гораздо раньше и спрятался в ванной комнате. Так что если не перепишите отель на меня, я все расскажу полиции и передам им документы. Тогда отель не достанется никому.
– Сукин ты сын! – воскликнула донья Канделария, изумленно соскочив с кресла. – Какого же ты черта молчал, что документы эти были у тебя?! Этого мальчика уже не вернуть к жизни!
– Это вы его убили, а не я. Это было ваше решение.
– Почему ты не сказал!..
– И лишился бы такой возможности шантажировать вас с отцом? Я знал, что рано или поздно будет решаться вопрос о наследстве, и подозревал, что решится он не в мою пользу. Я даю вам день на раздумья. Завтра вечером я приду к вам в кабинет, и если вы откажетесь переписывать отель на меня, документы и мои показания отправятся в полицию, – жёстко сказал дон Хоакин, эффектно развернувшись и направившись к двери.
Но он не успел покинуть кабинет. Донья Канделария, сохраняя сверхъестественное самообладание, произнесла:
– Не нужно ждать до завтра. Я дам свой ответ сейчас. Отель твой.
Дон Хоакин самодовольно улыбнулся и повернулся к матери лицом.
– Вот это другое дело. Ещё я хочу, чтобы вы уничтожили письмо Хавьера, где он признает Йона сыном, и все документы, подтверждающие принадлежность этого человека к нашей семье. Я хочу, чтобы вы выставили его из отеля и чтобы он тут больше никогда не появлялся.
– Но это переходит уже все границы! – возмутилась донья Канделария. – Чем тебе помешал мальчик?! Он же твой племянник!
– Нет, он ублюдок кухарки! Я не хочу видеть его, не хочу о нем слышать и не хочу знать, что он в любой момент может взбунтоваться и устроить скандал по поводу отеля. Пусть его не будет здесь! Выставите его вон или убейте, вы это умеете. А иначе вы знаете, что я сделаю.
На такой ноте дон Хоакин покинул кабинет, громко хлопнув дверью. А донья Канделария упала в кресло, схватившись за голову.
Какого же монстра я взрастила, – обреченно осознала она. – Действительно сукин сын. Но, видимо, какие родители, такие и дети.
