Текст книги "Старик Хоттабыч. Голубой человек"

Автор книги: Лазарь Лагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

LII. Обида старика Хоттабыча.

К утру «Ладога» вошла в полосу густых туманов. Она медленно продвигалась вперёд, каждые пять минут оглашая пустынные просторы мощным рёвом своей сирены. Так полагалось по законам кораблевождения. В туманную погоду корабли должны подавать звуковые сигналы, всё равно, находятся ли они на самых бойких морских дорогах или в пустыннейших местах Северного Ледовитого океана.

Сирена «Ладоги» нагоняла на её пассажиров тоску и уныние. На палубе было неинтересно и сыро, в каютах было скучно. Поэтому все кресла и диваны в кают-компании были заняты экскурсантами. Одни играли в шахматы, другие – в шашки, третьи – в подкидного дурачка. Неожиданные таланты в этой игре вдруг проявил Серёжа, неизменно выходивший победителем и к обеду завоевавший грозное звание «заслуженного мастера подкидного дурака».

Помногу раз переиграли все патефонные пластинки, перепели хором и в одиночку все знакомые песни. Потом изъявил желание спеть старик Хоттабыч, вызвав шумное и весёлое одобрение собравшихся.

Он сразу сделался серьёзным, снял пиджак, уселся, поджав под себя ноги, прямо на ковре, покрывавшем пол кают-компании, и многозначительно откашлялся. Со всех сторон посыпались заказы:

– «Коробочку» спой!

– «Хаз-Булат удалой»!

– Тамбовскую какую-нибудь, постаринней! Но Хоттабыч окинул аудиторию проникновенным взором и заявил:

– Я вам сейчас, с вашего позволения, спою весёлую песенку про то, как проводил своё время знаменитый калиф Гарун аль Рашид.

– Просим, просим! – подбодрили его окружающие.

Хоттабыч, блаженно закрыв глаза, пронзительно запел.

Сразу все удивлённо переглянулись.

Старик пел с большим чувством, и это было ужасно. Вполне возможно, что несколько тысяч лет тому назад этот дикий набор звуков был самой модной и весёлой песенкой. Возможно.

Но сейчас экскурсанты, тактично сдерживая зевоту, с трудом дослушали до конца сольный номер, которым Хоттабыч собирался пленить слух своих слушателей. Старик заметил это, обиделся и, присев на краешек стула около Вольки, сражавшегося в шашки с третьим помощником капитана, мрачно насупился.

Незаметно проходили дни путешествия по малоизведанным морям и проливам, мимо суровых островов, на которые не ступала или почти никогда не ступала нога человеческая. Экскурсанты высаживались на острова, где их торжественно встречали мужественные зимовщики, и на совершенно необитаемые одинокие скалы. Вместе со всеми остальными экскурсантами наши друзья лазили на ледники, бродили по голым, как камни в банной печи, базальтовым плато, скакали с льдины на льдину через метровые полыньи, охотились на белых медведей. Одного из них бесстрашный Хоттабыч собственноручно привёл за холку на «Ладогу». Медведь под влиянием Хоттабыча сразу сделался ручным и ласковым и впоследствии доставил немало весёлых минут экскурсантам и команде парохода. Этого медведя сейчас показывают в цирках, и многие из наших читателей его, вероятно, видали. Его зовут Кузя.

LIII. «Селям алейкум, Омарчик!»

После посещения острова Рудольфа «Ладога» повернула в обратный путь. Экскурсанты уже порядком устали от множества впечатлений, от солнца, светившего круглые сутки, от частых туманов и почти непрестанного грохота льдин, ударявшихся о форштевень и борта судна. Всё меньше и меньше находилось охотников высаживаться на пустынные острова, а под конец только наши друзья да ещё два-три неутомимых экскурсанта не упускали ни одной возможности посетить негостеприимные скалистые берега.

– Ну что ж,– сказал как-то утром Степан Тимофеевич,– в последний раз высажу вас – и баста! Никакого расчёта нет останавливать пароход из-за каких-нибудь шести-семи человек.

Поэтому Волька сговорился со всеми отправившимися вместе с ним на берег по-настоящему проститься с Землёй Франца-Иосифа и не спешить с возвращением на «Ладогу». Тем более что Хоттабыча, торопившего обычно с возвращением, с ними в этот раз не было – он остался играть в шахматы со Степаном Тимофеевичем.

– Ребята,– таинственно сказал своим приятелям Серёжа, когда они через три часа, усталые, поднялись наконец по шторм-трапу на борт парохода,– айда ко мне в каюту! Я вам покажу кое-что интересное… Ну вот, смотрите,– продолжал он, плотно притворив за собой дверь каюты, и извлёк из-под полы своего пальтишка какой-то продолговатый предмет.– Что вы на это скажете? Я нашёл эту посудину на другом конце острова, у самого берега.

В руках у Серёжи находился позеленевший от морской воды, а может быть, и от времени, небольшой, размером со столовый графин, медный сосуд.

– Его нужно сейчас же сдать Степану Тимофеевичу! – возбуждённо сказал Волька.– Это, наверно, какая-нибудь экспедиция вложила в него письмо и нарочно бросила в воду, чтобы те, кто его выловит, узнали о её бедственном положении.

– Правильно,– подтвердил со своей стороны Женя.

– Я тоже сначала так решил,– отвечал Серёжа,– но потом сообразил, что ничего страшного не случится, если мы раньше сами вскроем эту посудину и первые посмотрим, что там внутри. Это же очень интересно. Правильно я говорю, ребята?

– Правильно! Конечно, правильно! – загалдели Волька с Женей.

Серёжа, побледнев от сознания важности момента, довольно быстро соскрёб с горлышка сосуда смолистую массу, которой оно было наглухо замазано. Под смолой оказалась массивная свинцовая крышка, покрытая какими-то письменами. Серёжа с трудом отвинтил её.

– А теперь,– сказал он, опрокидывая сосуд над своей койкой,– посмотрим, что там…

Он не успел закончить эту фразу, как из сосуда валом повалил густой чёрный дым, заполнивший всю каюту так, что стало темно и нечем было дышать. Однако через несколько секунд дым собрался, сжался и превратился в малопривлекательного старика со злобным лицом и глазами, горящими, как раскалённые угли.

Первым делом он упал на колени и, истово колотясь лбом о пол каюты, возопил громовым голосом:

– Нет бога, кроме Аллаха, а Сулейман пророк его!

После этих слов он ещё несколько раз молча стукнулся лбом об пол с такой силой, что вещи, висевшие на стенах каюты, закачались, как во время сильной качки. Потом он снова вскричал:

– О, пророк Аллаха, не убивай меня!…

– Разрешите справочку,– прервал его стенания перепуганный и в то же время заинтригованный Волька.– Если я не ошибаюсь, речь идёт об иудейском царе Соломоне?

– Именно о нём, о презренный отрок, о нём, о Сулеймане ибн Дауде, да продлятся дни его на земле!

– Это ещё большой вопрос, кто из нас презренный,– тактично возразил незнакомцу Волька.– А что касается вашего Сулеймана, то заявляю вполне официально: дни его ни в коем случае продлиться не могут. Он, извините, умер.

– Ты лжёшь, несчастный, и дорого за это заплатишь!

– Напрасно злитесь, гражданин. Он умер три тысячи лет назад. Об этом даже в энциклопедии написано.

– Кто открыл сосуд? – деловито осведомился тогда старичок, приняв, очевидно, к сведению Волькину справку.

– Я,– скромно отозвался Серёжа, замирая от гордости.– Я. Но не стоит благодарности.

– Радуйся, о недостойный мальчишка!

– А чего это мне радоваться? – удивился Серёжа.– Это вас спасли из заточения, вы и радуйтесь. А мне-то чему радоваться, чудак вы старичок?

– А тому, что я убью тебя сию же минуту злейшей смертью!

– Ну, знаете ли,– возмутился Серёжа,– это просто неблагодарность! Ведь я вас освободил от этой медной посудины. Если бы не я, кто знает, сколько бы ещё тысяч лет вы в ней проторчали в дыму и копоти!

– Замолчи! – сердито прикрикнул незнакомец.– Пожелай, какой казнью будешь казнён. У-у-у-у!…

– Попрошу без запугиваний. И вообще, в чём, собственно говоря, дело? – вконец рассердился Серёжа.

– Знай же, о недостойный юнец, что я один из джиннов, ослушавшихся Сулеймана ибн Дауда – мир с ними обоими!. И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот привёл меня насильно, ведя меня в унижении, против моей воли. Он поставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня, призвал против меня на помощь Аллаха и предложил мне принять его веру и войти под его власть, но я отказался. И тогда он велел принести этот кувшин и заточил меня в нём…

– Правильно сделал,– тихо прошептал Женя на ухо Вольке.

– Что ты там шепчешь? – подозрительно спросил старик, прервав свои слова.

– Ничего, просто так,– поспешно отвечал Женя.

– То-то! – мрачно сказал старик.– А то со мною шутки плохи… Итак… Он заточил меня в этот сосуд и отдал приказ джиннам, и они понесли меня и бросили в море. И я провёл там сто лет и сказал в своём сердце: всякого, кто освободит меня, я обогащу навеки. Но прошло сто лет, и никто меня не освободил. И надо мной прошло ещё четыреста лет, и я сказал: всякому, кто освободит меня, я исполню три желания. Но никто не освободил меня, и тогда я разгневался сильным гневом и сказал в душе своей: всякого, кто освободит меня сейчас, я убью, предложив раньше выбрать, какою смертью умереть.

И вот ты освободил меня, и я тебе предлагаю выбрать, какою же смертью тебе желательней было бы умереть.

– Но ведь это просто нелогично – убивать своего спасителя! – горячо возразил Серёжа.– Нелогично и неблагодарно.

– Логика здесь совершенно ни при чём! – жёстко отрезал джинн.– Выбирай себе наиболее удобный вид смерти и не задерживай меня, ибо я ужасен в гневе…

– Можно вам задать вопрос? – вмешался в этот страшный разговор Волька, но джинн в ответ так цыкнул на него, что не только у Вольки, но и у молчавшего Жени от страха подкосились ноги.

– Ну, а мне, мне-то вы разрешите один только единственный вопрос? – взмолился Серёжа с таким отчаянием в голосе, что джинн ответил ему:

– Хорошо, тебе можно. Но смотри, будь краток.

– Вот вы утверждаете, что провели несколько тысяч лет в этом медном сосуде,– произнёс тогда Серёжа дрожащим голосом,– а между тем он настолько мал, что не вместит даже одной вашей руки. Как же вы, извините за бестактный вопрос, в нём умещались целиком?

– Так ты что же, не веришь, что я был в этом сосуде? – вскричал джинн, обращаясь к Серёже.

– Никогда не поверю, пока не увижу вас в нём собственными глазами,– твёрдо отвечал Серёжа, подмигнув Вольке, который при этих словах еле удерживался от радостного восклицания.

– Так смотри же и убеждайся! – заревел джинн, встряхнулся, стал дымом и начал постепенно вползать в кувшин под тихие аплодисменты обрадованных ребят.

Уже больше половины дыма скрылось в кувшине, и Серёжа, затаив дыхание, схватил крышку, чтобы снова запечатать в нём джинна, когда тот, видимо раздумав, снова вылез наружу и опять принял человеческий образ.

– Но-но-но! – сказал он, хитро прищурившись и помахивая пальцем перед лицом Серёжи, поспешно спрятавшего крышку в карман.– Но-но-но! Ты свои штучки брось, о презренный молокосос? Проклятая память! Я чуть не забыл, что тысячу сто девятнадцать лет тому назад меня точно таким способом обманул один рыбак. Он задал мне тогда тот же вопрос, и я легковерно захотел доказать ему, что я находился в кувшине, и превратился в дым и вошёл в кувшин, и этот рыбак поспешно схватил тогда пробку с печатью и закрыл ею кувшин и бросил его в море. Не-ет, больше этот фокус не пройдёт!

– Да я и не думал вас обманывать,– ответил дрожащим голосом Серёжа, чувствуя, что теперь-то он уже окончательно пропал.

– Выбирай же поскорее, какой смертью тебе хотелось бы умереть, и не задерживай меня больше, ибо я устал с тобой разговаривать.

– Хорошо,– сказал Серёжа, немного подумав,– но обещай мне, что я умру именно этой смертью, которую я сейчас выберу.

– Клянусь тебе в этом! – торжественно обещал джинн, и глаза его загорелись дьявольским огнём.

– Так вот,– сказал Серёжа и судорожно глотнул воздух,– так вот: я хочу умереть от старости.

– Вот это здорово! – воскликнули в один голос Волька с Серёжей.

А джинн, побагровев от злобы, воскликнул:

– Но ведь старость твоя очень далека! Ты ведь, увы, ещё так юн!

– Ничего,– ответил мужественно Серёжа,– я могу подождать.

Услышав Серёжин ответ, ребята радостно засмеялись, а джинн, беспрестанно выкрикивая какие-то ругательства на арабском языке, стал метаться взад и вперёд по крошечной каюте, расшвыривая в бессильной злобе всё, что ему попадалось на пути. Так продолжалось по крайней мере пять минут, пока он не пришёл наконец к какому-то решению. Он захохотал тогда таким страшным смехом, что у ребят мороз пошёл по коже, остановился перед онемевшим от ужаса Серёжей и торжествующе произнёс:

– Спору нет, ты хитёр, и я не могу тебе в этом отказать! Но Омар Юсуф ибн Хоттаб хитрее тебя, о презренный…

– Омар Юсуф ибн Хоттаб?! -в один голос воскликнули поражённые ребята.

Но джинн, дрожа от злобы, заорал:

– Молчать, или я вас всех немедленно уничтожу! Да, я – Омар Юсуф ибн Хоттаб, и я хитрее этого мальчишки. Я выполню его просьбу, и он действительно умрёт от старости. Но,– он окинул ребят победным взглядом,– но старость у него наступит раньше, чем вы успеете сосчитать до ста!

– Ой! – воскликнул Серёжа звонким мальчишеским голосом.– Ой! – воскликнул он через несколько секунд басом.– Ой,– захрипел он ещё через несколько секунд дребезжащим, стариковским голосом,– ой, умираю!

И его друзья с тоской взирали на то, как Серёжа с непостижимой быстротой превратился на их глазах сначала в юношу, потом в зрелого мужчину с большой чёрной бородой, как затем его борода быстро -поседела, а сам он стал пожилым человеком, а затем дряхлым, лысым стариком. Ещё несколько секунд – и всё было бы кончено, если бы Омар Юсуф, злорадно наблюдавший за быстрым угасанием Серёжи, не выкрикнул при этом с тоской:

– О, если бы со мною был сейчас мой несчастный брат! Как он насладился бы моим торжеством!

– Постойте! – закричал тогда изо всех сил Волька.– Скажите только: вашего брата звали Гассан Абдуррахман?

– Как ты дознался до этого? – поразился, в свою очередь, Омар Юсуф.– Не напоминай мне о нём, ибо сердце у меня разрывается на части при одном лишь воспоминании о несчастном Гассане. Да, у меня был брат, которого так звали, но тем хуже будет тебе: ты разбередил мою кровоточащую рану!

– А если я вам скажу, что ваш брат жив? А если я вам покажу его живым и здоровым, тогда вы пощадите Серёжу?

– Если бы я увидел моего дорогого Гассана, тогда твой приятель остался бы жить до тех пор, пока он не постареет по-настоящему! И это тогда случится, уверяю тебя, очень не скоро. Но если ты обманываешь меня… О, клянусь, тогда никто из находящихся здесь не спасётся от моего справедливого гнева!

– Подождите, в таком случае, одну, только одну минуточку! – обрадованно воскликнул Волька, рванул дверь каюты и через несколько секунд ворвался в кают-компанию, где Хоттабыч азартно сражался в шахматы со Степаном Тимофеевичем.

– Хоттабыч, миленький,– взволнованно залепетал Волька,– беги скорее со мною в Серёжину каюту, там ждёт тебя очень большая радость…

– Для меня нет большей радости, чем сделать мат высокочтимому моему другу Степану Тимофеевичу,– степенно отвечал Хоттабыч, задумчиво изучая положение на доске.

– Хоттабыч, не задерживайся здесь ни на одну минуту, я тебя очень и очень прошу немедленно пойти со мною вниз!

– Хорошо,– отвечал Хоттабыч и сделал ход ладьёй.– Шах!… Иди, о Волька, я приду, как только выиграю, а это, по моим расчётам, произойдёт не позже как через два-три хода.

– Это мы ещё посмотрим,– бодро возразил Степан Тимофеевич,– это ещё бабушка надвое сказала. Вот я сейчас немножко подумаю и…

– Думай, думай, Степан Тимофеевич,– иронически ухмыльнулся старик.– Всё равно ничего не придумаешь. Почему не подождать? Пожалуйста.

– Некогда ждать! – воскликнул с отчаянием Волька и смахнул рукой фигуры с доски.– Если ты сейчас со мною не спустишься бегом вниз, то и я, и Серёжа, и Женя погибнем мучительной и страшной смертью! Бежим!

– Ты себе слишком много позволяешь! – недовольно пробурчал Хоттабыч, но побежал вместе с Волькой вниз.

– Значит, «ничья»! – торжествующе крикнул им вслед Степан Тимофеевич, очень довольный, что так счастливо выскочил из совершенно безнадёжной для него партии.

– Ну нет, какая там «ничья»… – запротестовал Хоттабыч, порываясь вернуться назад, но Волька примирительно воскликнул:

– Конечно, «ничья», типичная «ничья»! – и изо всех сил втолкнул недоумевающего Хоттабыча в каюту, где бесновавшийся Омар Юсуф уже собирался привести в исполнение своё зловещее обещание.

– Что это за старик? – осведомился Хоттабыч, увидев лежавшего на койке, жалобно стонавшего старца, бывшего ещё несколько минут назад тринадцатилетним мальчиком Серёжей.– И это что за старик? – продолжал он, указывая на Омара Юсуфа, но тут же побледнел и, не веря своему счастью, сделал несколько неуверенных шагов вперёд и тихо пробормотал: – Селям алейкум, Омарчик!

– Это ты, о дорогой мой Гассан Абдуррахман? – вскричал, в свою очередь, Омар Юсуф, и оба брата заключили друг друга в столь долгие объятия, что для людей со стороны это даже показалось бы странным, если не знать, что братья были в разлуке без малого три тысячи лет.

В первые секунды Волька был так растроган этой драматической встречей двух братьев среди льдов Арктики и настолько рад за Хоттабыча, что совсем забыл про несчастного Серёжу. Но еле слышный хрип, донёсшийся с койки, напомнил Вольке о необходимости срочных мер.

– Стойте! – закричал он и бросился разнимать обоих сынов Хоттаба, продолжавших обнимать друг друга.– Прекратите целоваться! Тут человек погибает, а они милуются!

– Ой, помираю! – как бы в подтверждение Волькиных слов прохрипел дряхлый старец Серёжа, и Хоттабыч с удивлением осведомился:

– Кто этот убелённый сединами старик и как он попал сюда, на постель нашего друга Серёжи?

– Да это и есть Серёжа! – с отчаянием воскликнули в один голос Волька и Женя.– Спаси его, Хоттабыч!

– Прошу прощения, о дражайший мой Гассанчик,– не без раздражения промолвил Омар Юсуф, обращаясь к своему вновь обретённому брату,– мне придётся прервать столь приятные мгновения нашей встречи, чтобы выполнить данное мною обещание.

С этими словами он подошёл к койке и, дотронувшись жёсткой ладонью своей правой руки до Серёжиного плеча, прошипел:

– Проси скорее прощения!

– Прощения? У кого? – удивлённо спросил старец Серёжа.

– У меня, о презренный отрок!

– За что?

– За то, что ты пытался провести меня.

– Это ты у меня должен просить прощения! – запальчиво возразил Серёжа.– Я тебя спас, а ты меня за это собирался убить. Не буду просить прощения!

– Ну и не надо! – ехидно сказал Омар Юсуф.– Но учти, что тогда ты через несколько мгновений умрёшь.

– И умру! И прекрасно! – гордо прошептал обессилевший Серёжа, хотя, по совести говоря, ничего прекрасного в этой перспективе не видел.

– Омарчик,– ласково, но твёрдо вмешался в эту трагическую беседу Хоттабыч.– Не омрачай нашей долгожданной встречи нечестным поступком. Ты должен немедленно и без всяких предварительных условий выполнить обещание, данное моему драгоценному другу Вольке ибн Алёше. Учти к тому же, что и этот достойный Серёжа – мой лучший друг.

Омар Юсуф в бессильной злобе заскрежетал зубами, но всё же взял себя в руки и промолвил:

– Встань, о дерзкий Серёжа, и будь таким, каким ты был раньше…

– Вот это совсем другое дело,– удовлетворённо заметил Серёжа, и все присутствующие в каюте насладились невиданным доселе зрелищем – превращением умирающего старца в тринадцатилетнего мальчишку.

Сперва на его морщинистых впалых щеках появился румянец, потом его лысый череп стал быстро покрываться белыми волосами, которые вскоре почернели так же, как и его густая борода. Окрепший Серёжа молодцевато вскочил с койки, весело мигнув при этом своим друзьям. Перед ними был полный сил коренастый мужчина, на вид казавшийся лет сорока, но отличавшийся от своих сверстников тем, что его борода сама по себе становилась всё короче и короче, пока наконец не превратилась в еле заметный пушок, который затем тоже пропал. Сам же он становился всё меньше ростом и всё уже в плечах, пока не приобрёл обычный вид и рост Серёжи Кружкина.

Так Серёжа стал единственным в мире человеком, который может сказать: «Когда я ещё был стариком», с таким же правом, как многие миллионы пожилых людей говорят: «Когда я ещё был юным сорванцом».

LIV. Омар Юсуф показывает свои коготки

– Одно мне непонятно,– задумчиво произнёс через несколько мгновений Омар Юсуф, поёживаясь от холода,– я ведь явственно слышал, как Сулеймановы джинны сказали: «Давайте сбросим его (то есть меня) в волны Западно-Эфиопского моря». Вот я и думал, что если мне когда-нибудь посчастливится снова увидеть землю и солнечный свет, то это будет у знойных берегов Африки. Но это,– он показал на видневшийся в иллюминаторе быстро удалявшийся остров,– это ведь совсем не похоже на Африку. Не правда ли, о братик мой Гассан?

– Ты прав, любезный моему сердцу Омар Юсуф: мы находимся совсем у иных и очень отдалённых от Африки берегов,– отвечал ему Хоттабыч.– Мы сейчас…

– Понял! Честное пионерское, понял! – прервал беседу обоих братьев Волька и торжествующе заплясал по каюте.– Вот это здорово! Понял! Понял!

– Что ты понял? – брюзгливо осведомился Омар Юсуф.

– Я понял, как это вы очутились в Арктике.

– О дерзкий и хвастливый отрок, сколь неприятна мне твоя непонятная гордыня! – произнёс с отвращением Омар Юсуф.– Как ты можешь понять то, что остаётся тайной даже для меня – мудрейшего и могущественнейшего из джиннов? Ну что ж, говори своё мнение, дабы мы с моим дорогим братом могли вдоволь над тобою посмеяться.

– Это как вам угодно. Хотите – смейтесь, хотите – нет, но только всё дело здесь в Гольфстриме.

– В чём, ты говоришь, дело? – иронически переспросил Омар Юсуф.

– В Гольфстриме, в тёплом течении, которое и принесло вас от берегов Африки сюда, в Арктику.

– Какая чепуха! – хмыкнул презрительно Омар Юсуф, обращаясь за поддержкой к своему брату. Но тот дипломатично промолчал.

– И совсем не ерунда… – начал Волька, но Омар Юсуф поправил его:

– Я сказал не «ерунда», а «чепуха».

– И совсем это не ерунда и не чепуха! – раздражённо продолжал Волька.– Я как раз за Гольфстрим получил «отлично» по географии.

– Я что-то не помню такого вопроса на испытаниях,– озабоченно сказал Хоттабыч.

И Волька, во избежание обид со стороны Хоттабыча, соврал, будто бы про Гольфстрим он сдавал ещё в прошлом году. Этот ответ вполне удовлетворил нашего старого друга, который искренне огорчился бы, узнав, что Волька скрыл от него свою переэкзаменовку.

Так как Женя и Серёжа поддержали Волькину научную гипотезу, к ней присоединился и Хоттабыч. Омар Юсуф, оставшись в единственном числе, сделал вид, что согласился насчёт Гольфстрима, но затаил против Вольки и его приятелей злобу.

– Я устал от спора с тобою, о учёный отрок,– произнёс он, деланно зевая.– Я устал и хочу спать. Достань же поскорее опахало и обмахивай меня от мух, покуда я буду предаваться сну.

– Во-первых, тут нет мух, а во-вторых, какое право вы имеете отдавать мне приказания? – не на шутку возмутился Волька.

– Сейчас будут мухи,– надменно процедил сквозь зубы Омар Юсуф.

И действительно, в ту же минуту в каюте загудело великое множество мух.

– Здесь можно прекрасно обойтись без опахала,– примирительно заявил Волька, делая вид, что не понимает издевательского характера требований Омара Юсуфа. С этими словами он раскрыл сначала дверь, а потом иллюминатор, и сильный сквозняк моментально вынес жужжащие рои мух из каюты в открытое море.

– Всё равно ты будешь обмахивать меня опахалом,– капризно проговорил Омар Юсуф, не обращая внимания на все попытки Хоттабыча успокоить его.

– Нет, не буду! – запальчиво ответил Волька.– Ещё не было человека, который заставил бы меня выполнять издевательские требования.

– Значит, я буду первым.

– Нет, не будете!

– Омарчик… – попытался вмешаться в разгоравшийся скандал Хоттабыч, но Омар Юсуф, позеленевший от злобы, только свирепо отмахивался от него.

– Я лучше погибну, но ни за что не буду выполнять ваши прихоти! – мрачно выкрикнул Волька.

– Значит, ты очень скоро погибнешь. Не позже заката солнца,– с удовлетворением констатировал, отвратительно улыбаясь, Омар Юсуф.

– В таком случае, трепещи, о презренный джинн! – вскричал Волька самым страшным голосом, каким только мог.– Ты меня вывел из себя, и я вынужден остановить солнце. Оно не закатится ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Трепещи и пеняй на себя!

Это был очень рискованный шаг со стороны Вольки. Если Хоттабыч успел уже рассказать своему брату, что в Арктике солнце в это время года светит круглые сутки, то всё пропало. Но Омар Юсуф в ответ на Волькины слова только глумливо возразил:

– Бахвал из бахвалов, хвастун из хвастунов! Я сам люблю иногда похвастать, но даже в минуты самой большой запальчивости я не обещался остановить ход великого светила. Этого не мог сделать даже Сулейман ибн Дауд – мир с ними обоими!

Волька понял, что он спасён. И не только спасён, но и может прибрать к рукам неприятного братца старика Хоттабыча. Кстати, Хоттабыч одобрительно подмигнул Вольке, а о Серёже и Жене и говорить не приходилось: они догадались о Волькином замысле и сейчас буквально стонали от восторга, предвкушая близкое посрамление Омара Юсуфа.

– Не беспокойтесь, Омар Юсуф. Раз я сказал, что остановлю солнце, то можете быть уверены: оно сегодня не закатится.

– Мальчишка! – презрительно бросил Омар Юсуф.

– Сами вы мальчишка! – столь же презрительно возразил ему Волька.– За солнце я отвечаю.

– А если оно всё же закатится? – давясь от смеха, спросил Омар Юсуф.

– Если закатится, то я буду всегда выполнять самые нелепые ваши приказания.

– Не-ет! – торжествующе протянул Омар Юсуф.– Нет! Если солнце, вопреки твоему самоуверенному обещанию, всё же закатится – а это, конечно, будет так,– то я тебя попросту съем. Съем вместе с костями и волосами.

– Хоть вместе с тапочками,– мужественно отвечал Волька.– Зато, если солнце сегодня не уйдёт за горизонт, будете ли вы тогда во всём меня слушаться?

– Если солнце не закатится? Пожалуйста, с превеликим удовольствием, о самый завистливый и самый ничтожный из магов. Только этому не суждено осуществиться.

– Это ещё очень большой вопрос, – сурово ответил Волька.

– Смотри же! – предостерегающе помахал пальцем Омар Юсуф.– Судя по положению солнца, оно должно закатиться часов через восемь-девять. Мне даже чуть-чуть жаль тебя, о бесстыжий молокосос, ибо тебе осталось жить меньше полусуток.

– Пожалуйста, оставьте вашу жалость при себе. Вы лучше себя пожалейте.

Омар Юсуф пренебрежительно хихикнул, открыв при этом два ряда мелких жёлтых зубов.

– Какие у тебя некрасивые зубы,– сочувственно промолвил Хоттабыч.– Почему бы тебе, Омар, не завести золотые, как у меня?

Омар Юсуф только сейчас заметил необычные зубы Хоттабыча, и его душу наполнила самая чёрная зависть.

– По совести говоря, братец, я не вижу особенного богатства в золотых зубах,– сказал он как можно пренебрежительней.– Уж лучше я заведу себе бриллиантовые.

И точно, в ту же секунду тридцать два прозрачных алмаза чистейшей воды засверкали в его ехидно улыбающемся рту. Посмотревшись в маленькое бронзовое зеркальце, которое этот франтоватый старик, оказывается, хранил у себя за поясом, Омар Юсуф остался очень доволен. Он определённо обогнал своего добродушного брата.

Только три обстоятельства несколько омрачали его торжество. Во-первых, Хоттабыч не выказал никаких признаков зависти к нему. Во-вторых, его бриллиантовые зубы сверкали, только если на них падал свет. Если же свет на них не падал, то рот производил впечатление беззубого. В-третьих, бриллиантовые зубы в первую же минуту до крови расцарапали ему язык и губы. В глубине души он даже пожалел о том, что так пожадничал, но не подал и виду, чтобы не подорвать своего авторитета.

– Нет, нет! – хитро подмигнул он, заметив, что Волька собирается покинуть каюту.– Тебе не удастся покинуть помещение до самого заката. Я тебя прекрасно понимаю: ты хочешь скрыться от меня, чтобы избежать своей заслуженной гибели. Я не намерен рыскать потом по всему судну в поисках тебя.

– Пожалуйста,– спокойно согласился Волька,– я могу остаться в каюте, сколько вам угодно. Это даже будет лучше. А то разыскивай вас по всему пароходу, если солнце не закатится. Сколько мне, по-вашему, придётся ждать?

– Не больше девяти часов, о юный бахвал,– ответил, отвесив издевательский поклон, Омар Юсуф, как-то по-особому щёлкнул большим и указательным пальцами левой руки, и на столике, стоявшем под самым иллюминатором, немедленно появились громоздкие водяные часы.– Не успеет вода дойти до этого вот деления,– добавил он, щёлкнув ногтем по стенке часов,– как солнце зайдёт, и это будет одновременно часом твоей смерти.

– Хорошо,– сказал Волька,– я подожду.

– И мы подождём,– решили также Серёжа, Женя и Хоттабыч.

Восемь часов прошли почти незаметно, так как Серёжа не смог отказать себе в удовольствии и предложил самоуверенному Омару Юсуфу научить его играть в подкидного дурачка.

– Только я тебя всё равно обыграю,– обещал ему Омар Юсуф и согласился.

За эти восемь часов Серёжа оставил сварливого старика в дураках несметное число раз. Омар Юсуф страшно злился, пробовал мошенничать, но его каждый раз хором изобличали, и он начинал новую партию с тем же печальным для него исходом.

– Ну, вот и прошло уже назначенное время, Омар Хоттабович,– сказал наконец Волька и победоносно глянул на увлёкшегося игрой Омара Юсуфа.

– Не может быть! – откликнулся Омар Юсуф, бросил взгляд на водяные часы и побледнел.

Он взволнованно вскочил с койки, на которой играл в карты с Серёжей, подбежал к иллюминатору, высунул из него голову наружу и застонал от бессильной злобы: солнце, как и восемь часов назад, высоко стояло над горизонтом.

Он повернулся затем к торжествующему Вольке и скучным голосом произнёс:

– Я, наверно, ошибся немного в своих расчётах. Подождём ещё часочка два.

– Хоть три! – великодушно отвечал Волька, еле сдерживая улыбку.– Только это тебе всё равно не поможет. Как я сказал, так и будет: солнце не закатится ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.

Через четыре с половиной часа Омар Юсуф в двадцатый раз выглянул в иллюминатор и, к ужасу своему, убедившись, что солнце и не думает уходить за горизонт, страшно побледнел, задрожал мелкой трусливой дрожью и тяжело бухнулся на колени.

– Пощади меня, о могучий отрок! – воскликнул он жалким голосом.– Не гневайся на меня, недостойного твоего слугу, ибо, крича на тебя, я не знал, что ты сильнее меня!

– А если я слабее, тогда можно на меня кричать? – спросил Волька.

– Конечно, можно,– убеждённо ответил Омар Юсуф.

– Ну и братец же у тебя! – шепнул Женя на ухо Хоттабычу.– Ты меня, пожалуйста, извини, но он пренеприятный, завистливый и злобный старикашка.

– Да,– печально отозвался, потупив глаза, Хоттабыч,– братец у меня не сахар.