Текст книги "Тени ужаса [=Конан-островитянин ]"

Автор книги: Лайон Спрэг де Камп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Леон Спрег де Камп
Лин Картер
Тени Ужаса

Глава I.
КРАСНЫЕ ТЕНИ

Из тайных бездн в чреве земном

Забытым, древним, страшным сном

На крыльях тени в мир скользят.

Как кровь, как жгущий душу Ад.

Видения Эпимитреуса

Король Конан восседал на троне для судебных разбирательств в Зале Правосудия, расположенном в одном из покоев его дворца в Тарантии – столице королевства Аквилонии. За разноцветными витражами окон, над зелеными садами, усыпанными яркими благоухающими цветами, изгибался свод голубого неба. Дальше, за садами, ввысь устремились квадратные башни из белого камня, проникающие небесную синеву купола, отсвечивающие зеленоватой медью, силуэты домов, храмов, дворцов, крыши которых были покрыты красной черепицей. В ту древнюю хайборийскую эпоху это действительно был самый величественный город Западного мира.

За садами виднелись старательно выметенные улицы Тарантии, запруженные потоками движущихся людей: мужчины и женщины, пешком, на спинах лошадей, мулов, ослов, в носилках и на колесницах, в повозках, запряженных четверками быков, и на телегах. Речные суденышки, словно тучи водяных насекомых, облепили берега реки Коротас. За два десятилетия твердого, нетерпимого правления Конана Великого Аквилония превратилась не только в самую могущественную, но и в самую цветущую страну из когда-либо существовавших в этом предрассветном мире.

В то время как король вершил свое правосудие, в колонном зале, поодаль друг от друга, стояли группы богато разряженной знати; придворные в шелковых одеяниях, толстые купцы в кафтанах строгого покроя, шею каждого из которых украшала серебряная цепь со знаком своей гильдии на медальоне. Судебный список включал несколько чрезвычайно важных дел, и поэтому сейчас здесь собралась большая часть знатных жителей Аквилонии. Среди них был юный Гонзальвио, сын князя Пуантенского, вместе со своим отцом, старым Троцеро, стройным и элегантным, одетым, как обычно, в алый бархат; золотой леопард – символ его провинции – был рельефно выткан серебряной нитью на его тунике. Здесь присутствовали также граф Монато из Кафен, барон Гильом из Имируса и аскетического вида старец с белоснежной бородой – широко образованный и мудрый Декситей, Верховный Жрец Митры.

Суровые воины, облаченные в черные кольчуги королевских легионов, зловеще застыли у сводчатых дверей и у портика; солнечный свет вспыхивал на их шлемах с драконьими крылами и поблескивал на наконечниках копий. Все взгляды были устремлены на центральный помост, где над толпой смутно нависли два трона, и на толстого торговца, усыпанного драгоценными камнями, беспокойно переминавшегося с ноги на ногу. А в это время его адвокат в серебристо-черной, будто припорошенной дорожной пылью мантии держал оправдательную речь перед большим из тронов.

С его высоты на трепещущего ответчика грозно взирал Конан. В душе он чувствовал глубокое отвращение к этим утомительным многословным, запутанным делам о налогах, с их ложью, так похожей на правду, с их сложными математическими расчетами, от которых раскалывалась голова. Как бы ему хотелось запустить короной в толстую рожу этого жадного глупца, стоящего перед ним, ринуться прочь из зала, ударить ногами по крутым бокам могучего жеребца и умчаться на весь день на охоту в Северные леса. «Чума забери эти королевские обязанности», – думал он. Они высасывают последние капли животворной влаги из человеческого тела, превращая мужчину во вздорного старого крючкотвора, в жилах которого не хватит горячей крови даже на взмах меча. После двадцати утомительных лет под тяжестью короны, прежде чем неумолимая, всепобеждающая секира времени подкосит его, человек просто обязан отбросить все почести и титулы и умчаться к туманным горизонтам последнего приключения, в путь, отмеченный запекшимися кровавыми следами.

Конан украдкой бросил взгляд на соседний трон, где сидел принц Конн, его сын, наследник Аквилонии. Парню было уже двадцать лет – вполне достаточно, чтобы занять престол самого могущественного королевства Запада. С легкой улыбкой, игравшей на суровой складке рта, старый король изучал отсвет скучающей мятежной неприязни на лице молодого Конна. Вне сомнений, парень тоже мечтал сбросить с себя эти сковывающие парадные одежды и умчаться на весь день на охоту или, может быть, окунуться с головой в ночной разгул в одной из прибрежных пивных. Конан усмехнулся, вспомнив многочисленные попойки своей собственной горячей молодости.

Действительно, принц Конн был копией отца в его юные годы. Те же нахмуренные черные брови над пронзительными, глубоко посаженными голубыми глазами, то же смуглое угловатое лицо, обрамленное черной гривой жестких, ровно подрезанных прямых волос, та же мощная комплекция молотобойца, с широкими плечами, покатой грудью и буграми массивных мускулов, которых не могли скрыть шелка и бархат; те же длинные стальные ноги. Едва достигший совершеннолетия, сын Конана был на голову выше большинства присутствующих в зале, уступая лишь своему могучему повелителю, величайшему из воинов, когда-либо переступавших порог этого мира.

Что же касается самого Конана, то время еще не могло сломить этого неукротимого борца. Действительно, шестьдесят с лишним лет жизни уже вплели серебряные нити в густую черную шевелюру и в седеющую, коротко подстриженную жесткую бородку, закрывавшую его суровые губы и железные скулы. Он несколько высох, став похожим на усталого серого волка Северных степей. Холодная рука времени уже вырезала глубокие морщины над угрюмыми бровями и на изрытом шрамами лице. Но по его мощной фигуре все еще перекатывались волны неистребимых жизненных сил и жгучее пламя едва сдерживаемого гнева таилось в глубине глаз. Парализующая хватка времени еще не сумела сковать титаническую силу его могучих, словно железные клещи, рук, переплетенных узлами тугих мышц и упругих сухожилий.

* * *

Он восседал на серебряном троне, как на широкогрудом жеребце среди усеянного телами бескрайнего поля сражения. Могучая рука крепко сжимала серебристо-черный жезл правосудия, словно утыканную шипами боевую булаву, которая в любой момент могла взмыть вверх, чтобы тут же обрушиться на теснящуюся внизу толпу. Богатые одежды, усыпанные драгоценными камнями, украшенные золотыми цепями и медальонами, облегали его усохшую мощную фигуру, напоминая воинские доспехи. Куда бы он ни вошел: в полную ли веселья пиршественную залу, в пыльную ли тишину библиотеки, пронизанную призрачными отзвуками древности, в обитую ли шелками спальню, этот угрюмый варвар из придавленных низкими облаками пустынь северной Киммерии приносил с собой грозную, безжалостную атмосферу поля брани. И это был не просто отпечаток прошлых лет, даже теперь, когда причуды Судьбы, усмешка богов или, может быть, его собственная несгибаемая воля вырвали этого чернобрового дикаря из ряда безымянных искателей приключений, чтобы поднять его в сверкающую высь – обитель сильных мира сего, сделав его повелителем могущественного королевства Западного мира. Конан помнил ту ночь почти полвека назад, когда, одетый в лохмотья юнец с безумным взглядом, он прокладывал себе дорогу, вырываясь из хайборийского загона для рабов, вращая обрывком цепи, чтобы потом безоружным пуститься в долгий путь, который лишь немногих избранных приводит к могуществу и славе. В стычках и битвах неукротимый киммериец прошел полмира навстречу своей судьбе, прорубив багряную тропу сквозь десяток королевств, от грохочущих пляжей Западного Океана до туманных долин сказочного Кхитая.

Грабитель, пират, наемник, искатель приключений, предводитель варварских племен, главнокомандующий королевских войск, он отваживался на многое и был знаком со всеми опасностями и чудесами, какие только мог предложить ему этот мир. Своим могучим мечом непобедимый киммериец повергал в прах демонов, драконов и кровожадных чудовищ Древней Тьмы. Тысячи врагов познали жалящий укус его вихрем носящегося клинка – воины, покрытые с ног до головы бронзовой броней, злобные колдуны, воинственные вожди бешеных варварских народов, высокомерные короли. Даже бессмертные боги иногда вынуждены были избегать гнева его сокрушительного меча.

Но приключению, начавшемуся здесь, в Королевском Зале Правосудия в Тарактии этим теплым весенним днем, по прошествии девяти тысяч лет со времени падения Атлантиды и за семь тысячелетий до расцвета Египта и Шумерского царства, суждено было стать самым странным и фантастическим из всех многочисленных испытаний, которыми и так была насыщена его славная и полная смертельной опасности жизнь.

Это произошло совершенно неожиданно.

Еще мгновение назад Конан сердито разглядывал торговца и его речистого жестикулирующего защитника, но в следующий миг озадаченный взгляд киммерийца скользнул по залу к месту, где элегантная фигура его старого верного друга, князя Троцеро из Пуантена, вдруг зашаталась на отполированном до зеркального блеска полу.

– Нет, нет! Во имя всех алых демонов Ада!

В хриплом голосе старого придворного прорезались нотки ужаса и отчаяния, оборвавшие витиеватую речь адвоката. Изумленные лица обратились к его закачавшейся на одеревеневших ногах фигуре. Брови поползли вверх. Возможно ли, чтобы старый князь Пуантенский явился в Зал Правосудия пьяным?

Одного взгляда на онемевшее от страха, белое лицо Троцеро было достаточно, чтобы отбросить эту мысль. Крупные капли холодного пота поблескивали в его бескровных чертах, а мертвенно-бледные губы шевелились будто в немой агонии. Вокруг остекленевших глаз придворного выступили черные круги.

– Троцеро! – рявкнул Конан. – Тебе плохо? Что случилось, дружище?

Король чуть привстал, в то время как его ближайший друг и вернейший из соратников шатался на отполированных мраморных плитах с вытянутыми вперед руками, словно желая отстранить невидимого врага. В зале воцарилась тишина. Рослый сын Троцеро бросился от трона, протянув одну руку, чтобы поддержать своего господина. Старый воин стоял в самом центре зала, не в силах сдвинуться с места; ноги его дрожали.

– Нет, я сказал! Я не могу – ты не посмеешь! О Иштар и Митра! Мит… – Его голос сорвался в зловещий вопль.

И тогда Ужас нанес свой удар.

С крестового сводчатого потолка, из углов просторного зала вылетели крылатые тени – бледные и прозрачные, как обрывки дымчатой ткани, призрачно-красные Тени Ужаса.

В мгновение ока они опутали дрожащую фигуру старого пуантенца. Сквозь красноватую пелену находящиеся в зале могли видеть его белые неподвижные черты лица, застывшие в гримасе странного мучения. Будто стая призрачных летучих мышей-вампиров облепила неосторожного путника с ног до головы.

В течение бесконечно долгого, словно бы остановившегося мгновения Красные Тени закутывали жертву в свои бледно-розовые покрывала. Вскоре они исчезли вместе с ней.

* * *

Своей неподвижностью зал напоминал застывшую в красках картину. Печать растерянности лежала на лицах присутствующих. Старый князь Пуантенский, который уже четверть века стоял возле трона Конана и сражался за него, вдруг растворился в воздухе.

– Отец! О боги… – Голос молодого Гонзальвио оборвался в звенящей тишине.

– Во имя железного сердца Крома! – прогремел Конан. – Черная магия при моем собственном дворе? Я сниму голову с того, кто сотворил это! Эй, стража! Проклятье, что вытаращились, олухи, – трубите тревогу!

Яростный рев Конана вдребезги разбил хрупкую тишину. Женщины, пронзительно вскрикнув, падали в обморок. Мужчины ругались, терли глаза и снова ошара-шенно устремляли невидящий взгляд на то место, где только что стоял один из величайших пэров Аквилонии. Над всей этой суматохой поднялся визгливый бронзовый зов военных рожков. Грохотали барабаны, и мрачные воины из легиона Черных Драконов Конана, с мечами в руках, расталкивали сгрудившуюся в замешательстве толпу. Они пробивали себе дорогу к висящему над помостом знамени Аквилонии, с вышитым на нем львом, вставая на защиту его и правителей, восседавших под его пологом. Но мечи не могли отыскать там ни притаившегося убийцы, ни шпиона, – то есть ничего доступного глазам.

На помосте, среди закованных в доспехи воинов, король Конан рыскал по залу горящим немигающим взором. Сейчас он был похож на грозного льва среди саванны. Глубокая боль пронзила его загадочное сердце, и острое чувство потери хлынуло в душу. Троцеро Пуантенский был первым, кто поддержал Конана, когда тот возглавил бунт против короля-выродка Нумедидеса. Престарелый граф предпринял далекое путешествие к берегам страны пиктов, чтобы вернуть назад бывшего главнокомандующего аквилонскими армиями, которому пришлось бежать от наемных убийц, посланных завистливым Нумедидесом. Вскоре Конан выступил из Зингары во главе опытных и храбрых воинов. Постоянно пополняя ряды своими сторонниками, он, подобно кровавому мечу, рассек всю Аквилонию от дальних провинций до ворот увенчанной башнями Тарантии, откуда шагнул на ступени королевского трона. И там он собственными руками задушил развращенного Нумедидеса и водрузил корону на свою черноволосую голову. В глубине души Конан горячо оплакивал потерю своего самого старого верного друга, ставшего первой жертвой Ужаса…

Оставшиеся две недели этого месяца Ужас атаковал снова и снова, пока семь тысяч жителей Аквилонии – пэров и поденщиков, графинь и куртизанок, баронов и бродяг, священников и крестьян – не исчезли в роковых объятиях Красных Теней.

Глава II.
ЧЕРНОЕ СЕРДЦЕ ГОЛАМАЙРЫ

Пока ленивые года тянулись словно корабли,

И фениксы покой моей гробницы стерегли,

В бездонных пропастях уныния мрачного я спал,

Но пробил час, и я от сна восстал!

Конан спал один под неусыпной охраной в одном из просторных покоев своего дворца. В сумеречной вышине неясно маячил позолоченный купол потолка. И хотя последние три дня он не смыкал глаз ни на минуту, отчаянно пытаясь совладать с мистической напастью, поразившей его королевство, сон Конана скорее напоминал беспокойную дремоту, часто посещаемую какими-то видениями. В течение длинных дней и ночей, полных горького бессилия, он держал бесконечный совет. Конан искал ответа у мудрейших людей королевства – седовласых старцев и образованнейших ученых мужей. Он просил священнослужителей Митры, Иштар и Азуры молиться о заступничестве богов. Он слушал рассказы шпионов и изучал донесения тайных агентов. Он пытался прибегнуть к чарам и ворожбе служителей тайных культов – все напрасно.

Теперь изнеможение подточило силы даже его несгибаемой железной ярости. Старый, поджарый волк, охваченный беспокойной наркотической дремотой, Конан растянулся в тяжелой кольчуге на шелковых покрывалах подложив под руку свой широкий меч.

Конану казалось, что он слышит далекий голос. Отдающийся эхом призыв прозвучал достаточно громко, чтобы заставить его насторожиться, но столь туманно и неясно, что он никак не мог проникнуть в смысл фразы, жутким шепотом растекающейся по его комнате.

Конан вскочил с постели и, осмотрев свои голые руки и ноги, понял, что это было сновидение. Король обернулся и увидел свое собственное тело, погруженное в глубокую дремоту. Кольчуга мерно вздымалась на широкой груди, поблескивая в серебряном лунном свете, проникавшем сквозь высокие узкие окна.

Снова раздался далекий бормочущий зов, в котором звенели властность и непринужденность. Поразительно, что потом Конан так и не смог ясно представить себе, как из пронизанной лунным светом темноты комнаты он двинулся вперед, разбивая преграды пространства и времени, пока вьющаяся вихрем серая, как его поседевшая борода, дымка не сомкнулась вокруг него, скрыв все остальное из виду. И даже после этого он все перемещался вперед каким-то непостижимым способом, так не похожим на движение в оставшемся позади материальном мире, – вперед, сквозь серую тьму, застилающую глаза подобно липким объятиям ночного тумана.

Из этой зыбкой дымки снова и снова доносился тот настойчивый голос, который извлек его дух из громады плоти и увлекал его в этот мир прозрачной темноты и феерического мичмана. Постепенно звуки голоса, раздающегося вновь и вновь, стали яснее «Конан из Киммерии! Конан-Аквилонец! Конан-Островитянин!»

Теперь Конан слышал голос совсем отчетливо, но последняя фраза озадачила его: что значит имя «Конан-Островитянин»? Никогда, за все долгие годы скитаний, это прозвище не было связано с его именем.

Наконец он дошел до места, где почувствовал твердую почву под ногами. И в этом странном сновидении ему почудилось, что серый туман рассеялся. Тусклый неземной свет пробивался сквозь голубоватые пары. Теперь он находился в колоссальных размеров зале, чьи темные стены и величественный сводчатый потолок казались вырезанными из черной, как могильная тьма, плоти самой Древней Ночи. Слабое мистическое свечение как будто исходило от самих камней, и он мог смутно различить гигантские ниши, возносящиеся от пола до сводчатого потолка.

Каждый квадратный дюйм черных стен был покрыт изумительной резьбой, изображавшей пышные процессии крошечных фигур, – бесконечная стремительная панорама, заполненная миллионами сталкивающихся и сражающихся людей. Приблизившись, он поразился необычности их одежд и оружия, будто принадлежащих далеким эпохам и другим мирам. Словно чьи-то титанические усилия превратили холодные камни в великолепные гобелены, в которых с высоты птичьего полета отразилась история всего человечества, начиная от забытых дней до Катаклизма, когда Атлантида и Лемурия, Валусия и Грондор боролись за мировое господство; и даже раньше, когда сгорбленные косматые предки людей неуклюже пробирались сквозь джунгли и чернокрылая Ка, Птица Сотворения Мира, впервые вылетела с загадочного Востока, чтобы запустить ход Времени.

Над сражающимися рядами древних королей и героев неясно вырисовывались и другие фигуры – безобразные, нескладные и ужасные. Конану казалось, что в глубине своей души он имел представление об этих существах – древних Безымянных Тварях, господствовавших над заполненной звездами вселенной за биллионы эонов до рождения Голамайры – Первого из Людей.

Теперь Конан знал, что он шел через сновидения, где время остановилось, и что дух его был захвачен древней Силой, которая стерегла племя людей. Исходящим из самого нутра звериным чутьем, столь естественным для его варварской души, он постигал, что нога смертного еще не касалась этой мертвой пыли, покрывавшей черный пол задолго до начала счета времени. Это существовало всегда, и он сознавал это. И даже более того, ему казалось, что однажды, много лет назад, он стоял на этом самом месте и проходил вниз, в разверстую черную глотку этой гигантской пещеры, охваченный таким же странным магическим сном.

Бесконечное число лет прошло с того далекого дня, но что такое эфемерные поколения смертных людей для него, вечно спящего под черными сводами лежащей вне времени Голамайры, Горы Вечности?

Конан вступил на широкую винтовую лестницу, которая уносила крутые ступени из черного камня на немыслимую высоту. Уступы стен были здесь украшены загадочными символами какого-то тайного письма, настолько древнего и в то же самое время смутно знакомого, что пробудили в нем неясные воспоминания. Рожденные воспоминания восходили к опыту далеких предков, еще во многом похожих на первых человеке-зверей, неуклюже ковыляющих сквозь Времена Рассвета. И вспыхивающие в этом туманном вихре неясные проблески, в которых оживали видения Старших Времен, вызвали мурашки на его голом теле. Он поспешно отвел глаза от загадочных иероглифов. Поднимаясь по ступеням этой колоссальной лестницы, Конан видел, что всякий раз ставит ступню на слепо шарящую в темноте голову змеи с омерзительно-тонкой чешуйчатой шеей. Извивающиеся кольца змеи были высечены в камне и вызывали образы тех ненавистных кошмарных форм, которые называли Сетом. Старый Змий, бессмертный, злобный Демон Тьмы. Этим символическим приемом неизвестные зодчие хотели знаменовать, что путник каждым своим шагом попирает слепые силы зла и хаоса.

Конан медленно двигался вверх по бесконечной спирали лестницы. Наконец он увидел и саму гробницу, высеченную из сверкающего массивного кристалла, название которого Конану не было известно. Если это был бриллиант, а кристалл действительно был похож на него, то ценность камня, из которого была сделана гробница, была просто немыслимой. В холодном кристалле мириадами звезд сверкали беспокойные лучи мерцающего света.

По обе стороны погруженного в сон склепа в мрачном безмолвии застыли огромные зловещие фигуры фениксов с железными клювами и когтями. Их широкие крылья раскинулись над бриллиантовой усыпальницей, укрывая зубцами каменных перьев обитателя склепа. Из непроглядной темноты гробницы стали возникать очертания титанической фигуры, окруженной сверкающим ореолом лучей чистейшего света. Завороженный, онемевший Конан не мог оторвать глаз от величественного, обрамленного седой бородой лица.

– Говори, о смертный! – трубно прозвучал глубокий голос. – Знаешь ли ты, кто говорит с тобой?

– Да, – с трудом произнес Конан, – во имя Крома и Митры и всех Богов Света, ты – пророк Эпимитреус, чья плоть превратилась в призрачную пыль пятнадцать тысяч лет назад!

– Верно, о Конан. Много лет прошло с тех пор, как я призвал твой спящий дух, чтобы он предстал передо мною здесь, в черном сердце Голамайры. За протекшие с того дня годы мой немеркнущий взгляд неотступно следовал за тобой по всем извилистым дорогам, через все битвы в разных уголках земли. И ты всегда выбирал правильный путь. Все было сделано так, как того хотели Бессмертные, поставившие меня охранителем людей. Но сейчас тьма нависла над Западными землями – тень, рассеять которую не в силах ни единый смертный, кроме тебя.

Конан вздрогнул от неожиданности этих слов и хотел заговорить, но высохшая рука старца поднялась вверх, приказывая молчать.

– Слушай внимательно, о Конан! В былые времена Боги Жизни дали мне власть и мудрость, недоступную другим людям, чтобы я мог вести войну против исчадия самого Ада, злобного Змия, старого Сета, с которым я уже боролся и убил его, но тогда же и сам нашел свою смерть. Ты знаешь это.

Об этом рассказывается в старинных книгах и поется в песнях, проговорил Конан.

– Да, это было так. – Голова, окутанная сверкающими лучами, едва заметно склонилась. – Ты знаешь, о сын человека, что еще при рождении вечные Боги предопределили тебе великие свершения и бессмертную славу. Через множество смертельных опасностей проходил твой путь, и много темных и злых сил, человеческих и потусторонних, были повержены в прах твоим мечом. И Боги были довольны.

Конан ничего не отвечал на эту похвалу. Его угрюмое лицо было бесстрастным. Воцарилось молчание, и затем снова раздался глубокий, звенящий в ушах голос Эпи-митреуса.

– Еще одно, последнее дело ожидает тебя, о киммериец, прежде чем ты сможешь удалиться на заслуженный покой. Этот подвиг был предсказан твоему духу еще до начала отсчета Времени. Одна последняя и Величайшая победа ждет тебя, но за нее придется заплатить горькой ценой.

– Что это за предназначение и какова та цена? – потребовал ответа Конан.

– Ты должен спасти Западный мир от Ужаса, который уже сейчас медленно наступает на твои зеленые владения. Над землями людей нависло страшное проклятие. Это рок более чудовищный, чем может постичь твой ум. Это Ужас, который внезапно обрушивает вниз свои чары, порабощает души людей и рвет в куски их несчастные тела. Ужас, который должен был рассыпаться в пыль десять тысяч лет назад.

Сверкающий взгляд пророка изучающе застыл на суровом лице киммерийца.

– Но, чтобы совершить это, тебе придется передать трон и королевскую корону твоему сыну и в одиночку устремиться вперед к туманным горизонтам самых отдаленных границ Западного Океана. Ни один человек не отваживался проникнуть туда с того самого времени, когда по воле рока Атлантида погрузилась в сверкающие волны. Именно этой ночью ты должен оставить корону и грамоту об отречении от престола – все, чем ты доселе был связан, и тайно отправиться за пределы твоего королевства, чтобы никогда более не увидеть его. Путь в неведомые края долог и тяжек. Множество смертельных опасностей отделяет тебя от конечной цели, опасностей, от которых даже Боги не смогут оградить тебя. Но ты единственный из людей, кто может пройти по этой тропе, имея хоть какой-то шанс на победу. Да, все эти великие испытания и великая слава предназначены тебе одному, потому что лишь немногим смертным суждено участвовать в судьбе этого мира.

Сквозь облако света старец улыбнулся стоящему внизу королю.

– Только один подарок могу я тебе дать. Пронеси его сквозь все невзгоды, потому что в час величайшей нужды лишь он сможет спасти тебя… Довольно, ничего более я не могу открыть тебе. Твое сердце само подскажет, как использовать этот талисман в час смертельной опасности.

Комочек искрящегося света, подобно облаку звездной пыли, выплыл из протянутой ладони пророка. Что-то холодно звякнуло у самых ног Конана. Не отрывая глаз от пророка, он нагнулся и поднял талисман.

– Еще одно лишь слово, – произнес Эпимитреус, – короли-чародеи из забытой Атлантиды использовали Знак Черного Кракена. Этот символ иногда еще может возникнуть вновь. Остерегайся его!

– Теперь иди, сын Крома, – продолжал мудрец. – Смертному нельзя слишком долго оставаться в царстве теней, даже если его дух и был призван мною. Возвращайся, о Конан, в свою оболочку из плоти, и благословение бессмертных Богов пребудет с тобой, дабы рассеять мрак предстоящего тебе пути на краю табели. Никогда более не окажешься ты перед лицом Эпимитреуса – ни в этом, ни в других бесчисленных грядущих мирах, через которые пройдет твоя душа, вновь возродившаяся для борьбы и свершений. Прощай!

Задыхаясь, словно после жестокого удара, Конан внезапно проснулся. Он обнаружил, что лежит на шелковой постели в своей серебрящейся сталью кольчуге. Липкий пот обильно струился по его телу. Несомненно, это был только сон! Наркотическое действие вина и его собственные заботы слились в одном устрашающем видении.

Но вдруг его взгляд упал на какую-то вещицу, крепко зажатую во вспотевшей ладони. Это был огромный сверкающий бриллиант – талисман, выточенный в виде птицы феникса. И Конан понял, что это было нечто большее, чем просто сон.

Спустя три часа, во время летнего шторма, когда пронизывающий насквозь ливень захлестывал могучие башни дворца Тарантии и молнии скручивали их в фантастические фигуры, потайная дверь во внешней стене, которой редко пользовались, неслышно открылась. Гигант, закутанный в черный плащ, из-под которого поблескивала железная кольчуга, тихо вышел из темного проема. Его лицо было наполовину скрыто огромной черной шляпой с опущенными полями. За ним показалась другая высокая фигура, за которой шел на поводу горячий жеребец. Они остановились; и первый мужчина стал внимательно осматривать подпругу и проверять длину стремян.

– Черт побери! – глухо прозвучал голос молодого принца Конна. – Это несправедливо! Если кто-нибудь и имеет право следовать за тобой, так это я!

Конан мрачно тряхнул головой, и с полей его шляпы поспешно сорвались капельки дождя.

– Кром знает, сынок, что если бы я мог взять кого-то, то я выбрал бы тебя. Но теперь мы уже не те двое беззаботных искателей приключений и не можем подчиняться своим прихотям. Человеку никогда не достичь власти и славы, если у него нет чувства ответственности. Мне потребовались годы, чтобы хорошо выучить этот урок, но иногда он мне кажется слишком тяжелым. Я ухожу, возможно, навстречу смерти, а ты должен остаться здесь, чтобы править этой землей и творить на ней правосудие, как подскажет тебе разум. Такова воля богов. Полностью не доверяйся никому. Надежнее всего ты можешь положиться на тех людей, которым я сам оказал доверие. Знай, однако, что девять десятых всех похвал – ложь, ибо королевский титул притягивает к себе лесть, как падаль привлекает мух. Суди о человеке не столько по словам, сколько по делам. Никогда не наказывай принесшего дурную весть и не хмурься грозно на того, кто высказывает неприятное для тебя суждение. Иначе люди не осмелятся говорить правду своему королю. Прощай!

Железная ладонь отца крепко стиснула руку сына, и они на мгновение сдавили друг друга в объятиях. Одним прыжком Конан взлетел в седло, пока Конн держал жеребца за поводья, другой рукой придерживая стремя. На мгновение человек в плаще обернулся, окинул тускло вспыхивающие золотом башни Тарантии, звездной столицы Западного мира, и сердце его забилось быстрее. Словно силясь убежать от нахлынувших чувств, Конан пришпорил коня и помчался сквозь хлещущие струи дождя на юг, по дороге, вырываемой из темноты вспышками молний, на Аргос, к морю. Так могучий воин, с которым никто на земле не мог сравниться силой, пустился в последнее и самое удивительное из всех своих приключений.