Текст книги "Гроза над Чохирой"

Автор книги: Лайон Спрэг де Камп

Соавторы: Лин Спрэг Картер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

4

Конан и Флавий, в обществе двух наспех одетых и, видимо, только что поднявшихся с постели мужчин, сидели в небольшой, освещенной масляной лампой комнате в казармах Велитриума. Тяжелый дневной переход под лучами палящего солнца, последующее сражение с пиктами, долгие часы, проведенные в холодной воде, – все это совершенно не отразилось на состоянии варвара, тогда как его молодой спутник был полностью измотан. И потому Флавий почти не принимал участия в разговоре, с трудом удерживаясь, чтобы не заснуть прямо за столом. Двое других аквилонцев резко отличались друг от друга: один из них был коренастым человеком с седой бородкой и покрытым шрамами смуглым лицом; второй – аристократического вида высокий юноша, на плечи коего спускались длинные локоны светлых волос. Собравшиеся обсуждали события прошедших дня и ночи.

– То, что ты рассказал, звучит очень странно, капитан Конан, – заговорил молодой блондин, – Граф Лусиан – один из знатнейших нобилей Аквилонии, и поверить, что он продал свою страну, жизни наших солдат за пиктское золото… нет, это совершенно невозможно!

Киммериец презрительно пожал плечами.

– Верить или не верить – твое дело, Лаодамас, однако Флавия тоже свидетель этому. Он видел и слышал все!

– Как ты считаешь, Глико, – обратился Лаодамас к седому воину, – имеем ли мы дело с изменой, или у них обоих просто помутился разум?

– Мы действительно услышали сейчас невероятные вещи, – после некоторой паузы ответил тот. – Но ты ведь знаешь, что полусотник Флавий – достойный молодой командир, а Конан из Киммерии дослужился в нашем войске до чина капитана и не единожды доказал свое мужество и верность. А вот граф Лусиан известен мне намного меньше, ибо он командует нашим легионом не так уж давно.

– Но граф Лусиан – аристократ! Знатный нобиль! – воскликнул Лаодамас.

– Великое дело! – фыркнул киммериец. – Просто смех берет, до чего вы, люди благородной крови, уверены, будто наследственный титул, как щит, оберегает аристократа от слабостей и пороков, присущих нам, простым смертным! Ты еще молод, Лаодамас, и вот тебе мой совет: присмотрись-ка хорошенько кое к кому из своих собратьев, и ты узнаешь о них такое…

– Но даже если все, что ты натворил, было бы правдой… Да подожди!.. – воскликнул юноша, заметив блеснувший в глазах Конана гнев. – Подожди, я ведь не сказал, что это ложь! Но ты представляешь, в каком мы оказались положении? По-моему, мы сейчас отправимся к командующему легионом Золотых Львов и с порога скажем, что он – гнусный предатель, а мы заявились, чтобы заточить его в темницу? Так?

Киммериец скривил угол рта в недоброй усмешке.

– Не считай меня глупее, чем я есть на самом деле, Лаодамас. Разумеется, необходимы доказательства – и они у нас будут! Например, пройдоха Эдрик с четырьмя пиктами, которые тащат Лусиану тяжеленный ящик с золотом… Ведь должен же наш благородный граф получить то, что честно заработал! Мы с Флавием старались добраться сюда побыстрей и почти не отдыхали – видишь, парень совсем выбился из сил, – а та компания движется не так проворно и, я думаю, не раз отдыхает у своего сундука. Так что мы успеем перехватить их прежде, чем кровавое золото будет доставлено по назначению.

Выслушав эту речь, седобородый Глико хмыкнул с одобрением, и Лаодамас, поколебавшись, кивнул головой.

* * *

Ночь уже близилась к концу и на востоке уже вспыхнули рассветные зарницы, когда киммериец и трое аквилонских военачальников подошли к небольшой пристани, около которой на волнах Громовой реки раскачивались несколько небольших лодок. От вод уже поднимался предрассветный туман, звезды тускло мерцали на бледнеющем небе. Было очень тихо; лишь изредка плескала волна да терся о причал лодочный борт. И потому, когда совсем рядом внезапно раздалось уханье совы, все вздрогнули. Но Конан лишь покачал головой: на этот раз они на самом деле слышали голос ночной птицы.

Ждать им пришлось недолго. Заря еще не успела разгореться, как киммериец прислушался и предостерегающе поднял руку.

– Похоже, это они… Быстро в укрытие!

Стараясь не шуметь, все четверо затаились под пристанью – более удачного места, чтобы остаться незаметными, здесь не нашлось. Теперь и спутники Конана слышали скрип уключин и мерный плеск весел, что становился все ближе и ближе. Вскоре из сумрака выплыла неясная тень – к пристани приближался челнок, и над его бортами виднелись расплывчатые силуэты людей. Их было пятеро.

Когда лодчонка достигла берега, один из сидевших в ней выпрыгнул на доски причала и привязал ее, тогда как остальные кряхтя от натуги, принялись вытаскивать из лодки какой-то большой и, судя по всему, на редкость тяжелый предмет. Подставив плечи под толстый шест, на котором была укреплена эта ноша, они потащили ее за пятым своим товарищем, шедшим налегке. Сидевшие в засаде приметили, что на плечах носильщиков болтались плащи аквилонских солдат – вероятно, перед тем, как отправиться речной дорогой, пиктов сменили доверенные люди Лусиана.

Когда процессия приблизилась к укрытию перед ней, как призрак, явившийся с Серых Равнин, выросла могучая фигура киммерийца.

– Всем стоять! – рявкнул он. – Стоять, или вам конец! – Спутники Конана уже приближались с обнаженными клинками, стараясь отрезать пути к отступлению. Но изменники оказались проворней – они успели сбросить с плеч тяжелый сундук и стремглав бросились к своему суденышку. Один из них перерезал веревку, а остальные, попрыгав в челн, тут же схватились за весла. Однако их командир – а это был Эдрик, находившийся на пару шагов дальше от лодки и тоже попытавшийся спастись бегством – был менее удачлив. Он споткнулся о валявшийся на пристани ящик, и длинный меч Конана уколол его в шею.

– Попробуй только шевельнуться – и это будет твоим последним движением в жизни, – холодно сказал киммериец и повернулся к спутникам. – Преследовать остальных нет смысла, нам вполне достаточно этого пса. Ты ведь не станешь скрывать, Эдрик, кто заманил наших солдат в ловушку? Не сомневаюсь, что у тебя найдется его много такого, о чем стоит рассказать. Не правда ли, приятель?

Изменник угрюмо молчал. Конан бросил на него взгляд, не предвещающий ничего доброго.

– Ладно, у нас еще будет время для беседы. – Он убрал меч и махнул рукой трем аквилонским военачальникам. – Пошли! Отведем его в казарму и допросим.

– Послушай, Конан, – обеспокоено сказал Флавий, – как же мы дотащим этот сундук? Его несли четверо здоровых парней, а нам еще надо присматривать за этим мерзавцем.

– Свяжи ему для начала руки ремнем – его собственным, конечно. И следи хорошенько! Ну, а что касается сундука… – Тут киммериец толкнул побледневшего предателя к Флавию, а сам потянулся, как огромный кот, и расправил плечи. – Попробуйте-ка приподнять его с земли, – кивнул он к Глико и Лаодамасу, – так мне будет сподручнее.

Напрягая все силы, два аквилонца, подставив плечи под жердь, с немалым трудом оторвали тяжеленный груз от досок пристани. Конан согнул спину, примерился – и, взвалив ящик на плечи, резко выпрямившись, встал.

– Великий Митра! – протянул изумленный Лаодамас. – Если бы я не видел этого собственными глазами, никогда б не поверил, что человек способен поднять такую тяжесть!

– Ваше дело – не упустить Эдрика, – буркнул киммериец. – И пошли скорее – не могу сказать, чтобы мне нравилось тащить на хребте этот груз, хоть он и был бы чистым золотом!

Вскоре по улицам Велитриума в предрассветных сумерках двигалась странная процессия: впереди Лаодамас и Глико вели между собой связанного изменника, а Флавий, шедший за ними, время от времени подгонял Эдрика, покалывая между лопатками острием клинка. Последним, сгибаясь и пошатываясь под своей неподъемной ношей, шел гигант-киммериец. Когда они достигли казармы, у часового от удивления отвисла челюсть, но, узнав командиров, он проворно распахнул перед ними ворота.

5

Ящик опустили посреди комнаты в казарме легиона Золотых Львов; рядом с ним на табурет был усажен Эдрик со связанными за спиной руками. Четверо военачальников разместились вокруг него.

– Итак, доказательства перед тобой, Лаодамас, – с трудом переводя дыхание, проговорил киммериец. Потом он обратился к Эдрику: – Ну, приятель, будешь говорить сам, или мне хорошенько попросить тебя об этом? Я, знаешь ли, знаком с некоторыми способами убеждения, которые обычно используют твои друзья пикты.

Пленник угрюмо молчал, опустив голову.

– Прекрасно, – с хмурой усмешкой произнес Конан, – не хочешь по-доброму, не надо. Флавий, – обратился он к полусотнику, – ты отобрал у него нож? Дай-ка его мне. Не люблю портить свой клинок, – пояснил он остальным. – Когда сталь раскаляется докрасна, это не идет ей на пользу.

По лицу Эдрика разлилась смертельная бледность.

– Я все скажу… – прошептал он сдавленным голосом. – Ты, варвар, и в самом деле не остановишься ни перед чем… Так вот: все началось с того, что наш барон, губернатор Орисконии, предложил мне с приятелями немалые деньги, коль мы поможем ему в одном деле… в таком, что в случае успеха Чохира была бы возвращена пиктам. Мы в своей провинции не очень-то интересуемся судьбой других земель, а монеты мне были нужны… И дурак же я был, что согласился! Когда имеешь дело с благородными, ничего хорошего не жди. Эти чванливые свиньи…

– Эй, придержи-ка свой грязный язык, пес! – возмутился Лаодамас. – Как смеешь ты облаивать родовитых людей! Я вырву твой язык и…

Лаодамас не закончил свою угрозу: нетерпеливым жестом оборвав его, Конан велел Эдрику продолжать. Лазутчик признался, что он со своими людьми по приказу графа Лусиана заманил аквилонский отряд в засаду, подстроенную дикарями. Граф, по словам Эдрика, желал доказать пиктам, что обещанное выполнит – иначе он не получил бы денег, в которых очень в тот момент нуждался.

– А устроил ловушку шаман Сагайета, – добавил Эдрик. – Этот проклятый колдун ведает заклинания, благодаря коим подчиняются ему эти жуткие пиктские гадюки. Говорят, заклятья эти таковы, что душа Сагайеты вселяется на время в тело владыки змей…

Киммериец почувствовал, как при упоминании о гигантских ядовитых тварях по спине его потянуло морозом.

– Как ты считаешь, – обратился он к Эдрику, – зачем Лусиан собирался отдать Чохиру дикарям?

– Понятия не имею, – пожал плечами разведчик. – Мне, как и благородному графу, были нужны деньги, а остальное меня не слишком интересовало…

– И зря, между прочим. Если б ты немного пошевелил мозгами, то сообразил, что наш достойный граф тебя в живых не оставит. Ни тебя, ни других, кто мог бы разболтать о его измене.

Эдрик побледнел еще сильней.

– Великий Митра! Об этом я не подумал… – прошептал он.

– То, что этот тип – предатель, мы поняли, – вмешался в разговор Лаодамас. – Но что, если он врет и наговаривает на графа Лусиана, чтобы выгородить себя?

– Ну, конечно! Ведь благородный нобиль просто не может быть способен на гнусный поступок! – взорвался киммериец. – А отряд он послал на смерть по чистой случайности! Скажи, Глико, ты знаешь, сколько вернулось наших?

– До вчерашнего вечера к своим пробились человек тридцать. Я надеюсь, что кто-нибудь еще блуждает по лесу и доберется в Велитриум позже.

Конан грохнул кулаком по столу.

– Тридцать человек! – проговорил он срывающимся от гнева голосом. – А было их больше сотни, гандерландцев и моих боссонцев! Я знал каждого своего бойца, учил их воевать, делил с ними кусок лепешки и глоток вина! А капитан Арно? Хоть не был он моим другом, но таких опытных и храбрых солдат немного найдется во всей аквилонской армии! Я отомщу за него и за своих людей! Отомщу Лусиану! Как бы он не заметал следы, за свое предательство он ответит сполна, я уж об этом позабочусь! – Глаза Конана сверкнули и погасли; затем, повернувшись к аквилонцам, он сказал: – Ну, хватит болтовни! Теперь нам пора действовать. Глико, Лаодамас, отправляйтесь к своим сотням – нам потребуется два десятка надежных солдат, которым вы полностью доверяете. Предупредите их, что мы нашли измену среди самых высоких людей, и пусть они будут готовы выполнить любой ваш приказ и подчиняются только вам. А ты, Флавий, отведи Эдрика в темницу, и пусть его запрут в одиночной камере. Встретимся на рассвете, на плацу.

– Послушай, Конан, – начал Лаодамас, – я готов согласиться с твоим планом и участвовать в деле, но почему, собственно, ты принял на себя командование? В конце концов, я потомственный нобиль и стою в списке военачальников легиона не на последнем месте…

– Покомандовать хочешь, сопляк?! – внезапно рыкнул молчавший до сих пор Глико. – И про список еще вспомнил! Между прочим, я стою в нем повыше тебя! Так что слушай мой приказ: нашим командиром будет Конан! Он раскрыл это грязное дело, и он доведет его до конца.

– Но все же… – не унимался Лаодамас. – У графа в подчинении столько людей! Мы обвиним его в предательстве, а он в ответ назовет изменниками нас. Кому поверят солдаты? Они нас без суда повесят, как заговорщиков!

– Вот мы и посмотрим, кому поверят, – спокойно сказал Конан.

* * *

Когда в назначенное время на плацу перед казармами выстроились, возглавляемые десятниками, солдаты Лаодамаса и Глико, Конан рассказал им, для чего их здесь собрали, и кто был виновником происшедшей вчера в пиктском лесу резни. Затем, велев четырем самым здоровым парням нести драгоценный сундук, он повел людей к резиденции графа Лусиана.

Командующий пограничной стражей Конаджохары располагался в роскошном особняке в центре города, окруженном садом. На улицу выходила открытая терраса, к которой вела широкая лестница о двенадцати ступенях; в теплое время ее покрывал ковер. У лестницы стояли стражи. Когда Конан со своим отрядом приблизился к дому, двое часовых заступили ему путь.

– Нам нужно видеть графа Лусиана. Если вы не желаете пропустить нас в дом, вызовите его сюда! – потребовал киммериец.

– Графу не нравится, когда его тревожат так рано, – со смущенным видом сказал часовой. – Он еще, пожалуй, не одет…

– У меня важное дело! – рявкнул Конан. – Не сомневаюсь, что раде него граф поторопится. Зови его сюда, приятель, да побыстрее!

Заметив по угрюмым решительным лицам солдат, что те не склонны к шуткам, охранник скрылся за дверью. В это время к террасе подвели жеребца в богато украшенной сбруе, отделанной серебряными бляшками. Киммериец не мог не залюбоваться великолепной статью животного.

– Это конь графа? – поинтересовался он у второго стража.

– Да, капитан. Благородный граф Лусиан перед завтраком обычно ездит верхом, – ответил оставшийся у входа часовой.

На террасу вышел посланный к Лусиану охранник и доложил:

– Граф просит подождать, капитан. Сейчас у него брадобрей и…

– Копыта Нергала! Ты что, не понял меня, приятель? У нас срочное дело, и если граф не соизволит немедленно выйти к нам, мы войдем к нему сами.

Часовой снова отправился в дом, и на сей раз доклад его возымел нужное действие – двери распахнулись, и в дверях появился граф Лусиан. Его и вправду заставили прервать утренний туалет: он был обнажен до пояса, на шее висело полотенце из тончайшей льняной ткани. Граф Лусиан был коренастым человеком среднего роста и не первой молодости; некогда он отличался большой силой, но сейчас мышцы его заплыли жирком и одрябли. Длинные усы, обычно напомаженные и воинственно торчащие вверх, сейчас неопрятно свисали до подбородка.

– Что случилось, капитан? – спросил он крайне недовольный тоном. – По какой причине меня беспокоят в столь неурочный час? И затем, у меня совершенно нет времени! Принеси-ка табурет, – обернулся он к часовому. – Пусть капитан излагает свое дело, а цирюльник завершает свою работу. Ну, так что ты имеешь сказать, капитан… Конан, если не ошибаюсь?

– Для начала мы кое-что покажем, граф! – Киммериец махнул рукой, и по лестнице поднялись четверо солдат, сгибаясь под тяжестью огромного, окованного медью сундука. Опустив его на украшенный мозаикой пол террасы, они снова присоединились к своим товарищам, ожидающим, по указанию Конана, внизу.

Других доказательств не требовалось – увидев сундук аквилонского казначейства, в котором перевозилось золото, граф Лусиан побледнел как полотно и изменился в лице. Руки Глико и Лаодамаса непроизвольно потянулись к рукоятям мечей.

Киммериец отбросил крышку ящика, ослепительно-яркие лучи утреннего солнца заиграли в золоте монет. Граф нахмурился, тогда как часовые не могли оторвать завороженных взглядом от содержимого сундука.

– Игра закончена, Лусиан, – решительно сказал киммериец. – Этот сундук – доказательство твоей измены. Не знаю, что сделает с тобой король, когда ему доложат о предательстве, а свое слово я скажу сейчас: нельзя представить поступок гнуснее, чем совершен тобой. Ты послал на гибель собственных солдат – воинов, преданно исполнявших твои приказы и жизнью заплативших за твою подлую измену!

Лусиан, все еще ошеломленный и молчаливый, лишь непроизвольно облизнул пересохшие губы.

В глазах Конана сверкнули презрение и ненависть.

– Нам известно, что пикты передали для тебя это золото, захваченное ими в Тусцелане. И у нас есть признание твоего человека, Эдрика. Оно полностью тебя изобличает. Арестовать его!..

При этих словах граф вскочил с табурета и, вырвав из рук цирюльника тазик, плеснул мыльной водой в глаза Конану. Затем, натужившись так, что вздулись жилы, он ухватился за край стоявшего у самой лестницы сундука и опрокинул его. Из ящика посыпался вниз сверкающий дождь золотых монет.

Солдаты Конана, не ожидавшие такого поворота событий и в жизни не видевшие столько золота, попытались остановить драгоценный ручеек и не дать ему растечься по улице. Пока киммериец протирал залитые мыльной пеной глаза, а воины подбирали монеты, Лусиан во всеобщей неразберихе проскользнул мимо них, скатился по лестнице и, взлетев в седло гарцевавшего у крыльца скакуна, бешено дернул поводья. В следующий миг жеребец, вздымая клубы пыли, понесся прочь, унося изменника-графа.

Очнувшись от столбняка Лаодамас закричал своим солдатам, чтоб бежали в казарму да отрядили верховую погоню. Но Конан остановил его.

– Поздно, Лаодамас! Нам его не догнать – у Лусиана лучший скакун во всей Конаджохаре, Да, собственно, нам он не столь уж нужен – главное, что мы от него избавились. О его измене мы сообщим королю, и пусть сам владыка думает, что делать с графом. Возможно, что достойный нобиль отделаешься лишь ссылкой в другую провинцию… Нам же сейчас надо остановить пиктов! Если они захватят Чохиру, прольются реки крови!

Затем Конан повернулся к солдатам, ползавшим на коленях у лестницы.

– Быстро подберите монеты и отнесите сундук в казарму! А потом мы займемся делали посерьезней – попробуем, во имя светозарного Митры, сохранить Аквилонии этот край, а людям, населяющим его, – жизнь.

6

– Одно дело сражаться против пиктов, даже если их и больше в несколько раз, и совсем другое – эти их гадюки, что падают с деревьев, – сказал Глико. – Моих людей сильно напугали рассказы солдат, уцелевших после того страшного боя.

– Так вести войну не по правилам, – поддержал седобородого капитана Лаодамас. – Я никогда не трусил в открытом бою, но змеи – это уже слишком! Надо бы разнесет их там в клочья, а стрелки закончат дело. К тому же и со змеями на равнине будет легче справиться…

– Посмотрел бы я, как ты их туда выманишь, – усмехнулся Конан. – Ведь всякому ясно, что на Чохиру пикты пойдут через Южную Протоку. А там равнин нет, там – сплошные леса.

– Но равнина есть вокруг форта Скондар, – не сдавался Лаодамас. – Мы можем перегруппировать наши силы, занять оборону около крепости, и тогда мои кавалеристы…

– Как ты не понимаешь, что пикты не станут драться там, где не смогут использовать свое преимущество? Мы что же, так и будем сидеть за крепостными стенами и ждать, когда они пожалуют к нам? Ждать придется долго – пока они не выжгут всю Чохиру и утопят ее в крови!

– А ты что предлагаешь? – спросил Глико.

– Я послал в лес своих разведчиков, надежных парней. Они выяснят, в каком месте дикари собираются преодолеть протоку. Вот там мы их и встретим.

– Но змеи?.. – продолжал свое Лаодамас.

– Дались тебе эти змеи! Можно подумать, ты собрался играть в игрушки, а не воевать! Чтобы избавиться от змей, надо прикончить Сагайету, только и всего! И этим придется заняться мне, другого выхода у нас нет.

* * *

Поляна Совета находилась на самом берегу протоки, там, где она замедляла свое течение и разливалась настолько широко, что вокруг возникли небольшие заболоченные озерца. Река здесь мелела, и поэтому множество тропок и дорожек сходились к месту, служившему удобной переправой.

Конан вывел свой отряд на большую прогалину на опушке леса. Как обычно, впереди шли копьеносцы с тяжелыми щитами, за ними – лучники, охватившие полукругом край поляны. Кавалерия Лаодамаса встала на правом фланге.

Киммериец обходил воинский строй, проверял снаряжение солдат, немудреными шутками пытался приободрить их, снять напряжение перед боем.

– Ты не забыл выделить людей, которые займутся факелами? – спросил он у Глико.

– Они уже почти готовы, – ответил седой капитан, указывая на группу воинов, которые наматывали на древки копий паклю.

– Хорошо! Только предупреди их, что зажигать огонь надо лишь тогда, когда появятся пикты. Нельзя, чтоб дикари обнаружили нас раньше времени.

Пройдя на правый фланг, киммериец обратился к Лаодамасу:

– Помнишь, что надо делать? Веди всадников в атаку, когда основные силы дикарей достигнут середины брода. Не позже и не раньше!

– Не нравится мне это: так мы получаем незаслуженное преимущество, – начал свою обычную песню Лаодамас. – А это противоречит кодексу…

– Клянусь Кромом, до чего же ты мне надоел со своими благородными правилами! Вот когда будешь выступать на рыцарском турнире, там и держись своего дурацкого кодекса! А сейчас ты на войне, и твоя задача – любым способом вырвать победу. Короче, ты хорошо понял приказ? Вот и отлично! Понял, так выполняй его!

Снова вернувшись к строю ощетинившейся копьями пехоты и к лучникам, Конан разыскал Флавия.

– Твои парни готовы, капитан Флавий?

Услышав свое новое звание, молодой аквилонец зарделся от удовольствия и гордости.

– Готовы, мой командир! И мы приготовили запасные колчаны!

– Прекрасно. Хоть ты не изводишь меня глупыми рассуждениями о благородстве, правилах и дворянской чести! Я рад, что могу положиться на тебя, Флавий.

Ответом ему была благодарная улыбка новоиспеченного капитана.

К полудню начали возвращаться посланные в разведку лазутчики. Конан внимательно выслушивал их донесения и рисовал какие-то знаки на тонком куске коры, отмечая, где располагаются силы противника.

Пикты начали переправляться через реку только к вечеру. Освещенные лучами закатного солнца, потрясая топорами и копьями, полуголые размалеванные дикари с воинственными криками выбирались на пологий берег протоки.

Стоявший рядом с Конаном Флавий воскликнул:

– Митра! Сколько же их! Опять раз в десять больше, чем нас – как и в том бою!

Конан мрачно кивнул и поднял руку. По этому сигналу боевая машина аквилонцев пришла в действие: копьеносцы выставили вперед свое грозное оружие, лучники положили руки на колчаны со стрелами, загорелись сделанные из древков факелы.

Раздался звук боевого рожка пиктов, и тут же дикари с воем бросились через поляну. Навстречу им ударил град аквилонских стрел.

Орда полуголых дикарей в боевой раскраске с разбегу налетела на выставленные солдатами пики. Их было там много, что когда один напарывался на острие копья, пригибая его вниз тяжестью своего тела, другой тут же, яростно размахивая топором, лез в образовавшуюся брешь. Этот натиск принял на себя второй ряд аквилонских воинов.

Конан сражался в центре строя, как скала возвышаясь среди гандерландских копьеносцев. Тяжелый боевой топор киммерийца без устали разил пиктов, отрубая руки, разбивая черепа и чуть ли не напополам рассекая тела противников. Из горла гиганта вырывался яростный, похожий на львиный рык боевой клич, он с головы до колен был забрызган кровью, от его смертоносных ударов на землю падали все новые и новые жертвы. Убедившись, что схватка с этим страшным великаном несет неминуемую гибель, пикты, несмотря на свое безумное мужество и храбрость, старались держаться подальше от него. Но окровавленный грозный топор настигал их повсюду.

Вскоре натиск дикарей ослаб, и постепенно они стали откатываться назад. С трудом переводя дыхание, Конан опустил свою огромную секиру. Обернувшись, он увидел, что к нему торопится Флавий.

– Мы не сможем долго продержаться, Конан! Почему медлит кавалерия Лаодамаса?

– Еще не время, парень. Взгляни, на том берегу пиктов в пять раз больше, чем переправилось сюда. И твоим ребятам придется держаться: это столкновение еще не настоящий бой, а всего-навсего проверка наших сил. Сейчас они отступят, но ненадолго.

В самом деле, резко и повелительно затрубил рожок, и дикари, развернувшись, помчались обратно к протоке, предоставляя боссонским стрелкам беспрепятственно всаживать стрелы в их голые спины.

Когда последний пикт бросился в воду, Конан приказал лучникам подобрать стрелы, выдернув их из валявшихся на земле трупов. Аквилонцы переводили дыхание после боя, проверяли оружие и жадно прикладывались к фляжкам с водой.

– Уф-ф-ф… – тяжело выдохнул Флавий, стаскивая с головы шлем и вытирая испарину со лба. – Но если это было, как ты говоришь, пробой сил, что же случится в настоящем бою? Кстати, тебе известно, что дикари будут делать теперь?

– А тут и гадать нечего. Пикты не были бы пиктами, если б из раза в раз не повторяли действия, единожды принесшие им победу.

– Ты хочешь сказать, что на нас опять нападут змеи?..

– Не сомневаюсь. Они уже готовятся к этому… Слышишь? Из глубины леса донеслась барабанная дробь – в особом, уже слышанном прежде аквилонцами ритме; вероятно, эта магическая мелодия созывала из близлежащих окрестностей гигантских рептилий. Молодой капитан непроизвольно передернул плечами.

– Уже вечереет, – в словах Флавия чувствовалась заметная тревога. – Скоро мы не сможем ни увидеть пиктов, чтобы достать их стрелой, ни разглядеть этих мерзких гадюк, чтобы угостить их огнем.

– Делать нечего, парень! Не в наших силах остановить в небесах Око Митры! Но я попробую разделаться с тем, кто имеет власть над ядовитыми тварями.

К ним присоединился Глико. Услышав слова Конана – приказ командовать в его отсутствие всем аквилонским отрядом – старый воин переменился в лице.

– Это безумие, Конан! Ночью ты окажешься легкой добычей этих раскрашенных демонов!

– Как бы не так, старина! Этого удовольствия я им не доставлю. И ты сам прекрасно понимаешь, что второго нападения змей нам не выдержать, а добраться до логова проклятого Сагайеты могу лишь я один. Так что командование пока будет на твоих плечах, а мои приказы ты знаешь. Не думаю, чтобы вы успели соскучиться до моего возвращения.

– Если тебе повезет вернуться… – мрачно проговорил Глико, но, обернувшись, увидел, что рядом с ним никого нет – гигантскую фигуру киммерийца неслышно поглотили вечерние сумерки.