Текст книги "Венец желаний"

Автор книги: Лаура Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Принцесса, – со смехом сказал он, на мгновение оторвав ее от себя. – Не могли бы мы пойти туда, где нас никто не побеспокоит? Мне не хоте – лось бы пятнать вашу репутацию, в случае чего.

Тем временем он продолжал ласкать ее соски, не желавшие отпускать его.

Она весело прыснула в ответ, показав жемчужные зубки.

– Вы единственный, кому этого не хочется! Англичане такие смешные! Отец продаст меня любому, кто даст больше, будь то сын Филиппа Французского или племянник короля английского Артур Бретонский, а пока я буду делать, что хочу! Ладно, мой большой сильный воин, найди нам комнату, где мы будем с тобой одни… – И она хихикнула, жадно впиваясь в него черными глазами.

Положив руку ей на плечо, Рейнер направился к лестнице, чтобы отвести ее в комнату этажом выше, которую делил с еще двумя рыцарями. Дай Бог, чтоб там никого не было! Он заранее предвкушал удовольствие, которое получит от разгоряченной плоти и в котором долго отказывал себе, пока гонялся за призрачным счастьем.

Они уже подошли к его двери, когда Рейнер услыхал топот ног на деревянной лестнице и шум в нижнем зале.

Прибежал Томас, прислуживавший гостям во время пира.

– Вас зовут, сэр Рейнер, – с трудом переводя дух крикнул он. – Генуэзцы подрались с пизанцами, и сейчас они крушат Мессину! Король собирает всех!

Еле сдержавшись, чтобы не выругаться, Рейнер коротко приказал привести коня, и оруженосец бросился вон.

– Похоже, придется нам отложить до другого раза, миледи, – не без сожаления сказал Рейнер.

Принцесса Чиара мило надула губки.

– Похоже… А как вы думаете, французы… Они тоже будут драться?

– Сомневаюсь… По крайней мере раньше они не вмешивались. Не думаю, чтобы решили начать на Рождество, – криво усмехнувшись, ответил Рейнер.

– Тогда не все потеряно, – заявила Чиара и, подхватив юбки, побежала вниз, откуда доносились веселые крики.

Глава 13

Через два часа порядок был восстановлен, и Рейнер отправился в свои покои, желая только одного, сбросить с себя грязную одежду и вымыться горячей водой.

Первым ее заметил Зевс, который сопровождал хозяина, когда он скакал по улицам Мессины рядом с Ричардом. Помахивая хвостом, он тихо вошел в плохо освещенную комнату.

Когда Рейнер освоился с темнотой, то узнал Эрменгарду, сидевшую в единственном имеющемся кресле.

– Наконец-то, милорд! Я жду вас целую вечность!

Старуха, тяжело вздохнув, поднялась на ноги.

– Беспорядки в городе, – сказал Рейнер. – Ачто случилось? У вас вести от леди Алуетт? Она больна?

Не успел он обрадоваться весточке от Алуетт, как тут же испугался, не случилось ли с ней чего. Вдруг она заболела или ее корабль затонул, и она лежит на холодном дне, или…

– Нет, милорд, ничего не случилось, – торопливо произнесла старуха, увидев, как от страха изменилось его лицо. «Он ее любит», – обрадовалась она, что не ошиблась, когда решила идти к нему. – Перед праздником я пошла исповедоваться в церковь святой Марии. О, я бы ни за что не стала исповедоваться отцу Амвросию, капеллану Филиппа, этому лизоблюду…

– Прошу извинить меня, Эрменгарда, – перебил ее Рейнер, – но какое это имеет отношение ко мне?

Он устал, и ему не хватало только, чтобы старуха изливала на него свои печали!

– Я как раз подхожу, милорд, – невозмутимо продолжала Эрменгарда. – Меня все время мучает, что Алуетт уехала одна и я вам ничего не сказала. Но я боюсь короля Филиппа.

– Что вы знаете?

В два прыжка Рейнер пересек комнату и схватил Эрменгарду за руки. Глаза его засверкали.

Но тут старую служанку одолел кашель, и Рейнеру пришлось ждать, пока она не успокоится, выплюнув сгусток мокроты не в платок. Он хотел было ей помочь, но она замахала на него руками.

– Спасибо, спасибо, милорд. Для старухи я еще сильная. Это все сырая сицилийская зима. Думаю, когда мы будем в пустыне, мне захочется дождичка, но… – Оборвав себя на полуслове, она сказала: – Алуетт на Сицилии, милорд. Она никуда не уехала.

– Где?

– В монастыре, сэр Рейнер. Где-то возле Мессины. Нет-нет, она не собиралась принять постриг, – торопливо зашептала старуха, заметив недобрый блеск в глазах рыцаря. – Прошу прощения, но точно я не знаю, где она. Алуетт не хотела, чтоб я ехала с ней, хотя я просила, а теперь никто мне ничего не говорит.

– Но вы что-то получили от нее?

– Только одну весточку сразу после того, как она уехала. Прислала, чтобы успокоить меня. А потом больше ничего.

– Она уехала по доброй воле? Служанка наморщила брови.

– Она чувствовала себя виноватой, милорд, – дрожащим голосом сказала она. – Думала, что согрешила, полюбив вас… Что по ее вине вы подрались с сиром де Лангром и подвергли опасности свою жизнь. Она… Она хотела побыть одна, сэр Рейнер, пока армии будут на Сицилии… Чтобы подумать о своем призвании.

Опять ее призвание. Черт бы побрал это призвание.

– Тогда зачем вы все это говорите мне, женщина?

Он и в самом деле ничего не понимал, кроме одного, но от этого одного его сердце забилось быстрее. Алуетт его любит.

– Я молилась, сэр Рейнер, и поняла, что поступила неправильно. Король Филипп не всегда… чист в своих делах.

– Неужели вы заметили? – усмехнулся Рейнер. Он-то не сомневался, что в любой своей затее французский король не упускает собственной выгоды.

– И я забеспокоилась. Время идет, а моя овечка ничего мне не пишет. Я тоже люблю ее, сэр Рейнер, и что-то здесь… – она постучала себе по груди… – говорит мне, с ней не все ладно. Я хотела, чтобы мне разрешили навестить ее, а вместо этого его величество приставил меня к своей любовнице Перонелле. Ее служанка заболела, после того как Перонелла избила ее. – Она поморщилась. – Найдите ее, милорд. Поезжайте к ней.

– Да? Куда? Вы ведь не сказали мне, где она! Рейнер мерил шагами комнату, размышляя над словами Эрменгарды. Алуетт на Сицилии! Она любит его! Он возблагодарил Бога за то, что беспорядки не дали ему запачкать себя связью с Чиарой. Теперь она казалась ему дешевой стекляшкой в сравнении с сияющей жемчужиной, о которой он мечтал.

Алуетт в монастыре, возможно, против воли. А вдруг ее заставят принять постриг? Может, это тоже в воле Филиппа?

– Анри де Шеневи знает, где она?

– Да, милорд. Он провожал ее. Но король Филипп вчера услал его в Салерно. Там есть лекарская школа, и господин Анри должен привезти ему лекарство оттуда. Я не знаю, когда он вернется.

Эрменгарда в волнении перебирала пальцами свою толстую шерстяную юбку.

– Черт бы побрал этого жирного актера! «Анри скажет ему, если он его убедит, что тревоги Эрменгарды не шутка. Но почему он ему соврал? Значит, были причины», – подумал Рейнер, зная, что не должен терять ни минуты.

– Долго его не было, когда он отвозил ее в монастырь?

– Шесть дней, милорд. – Эрменгарда внимательно следила за выражением его лица, на котором прочитала сначала удивление, потом любовь, потом решимость. Неожиданно она вспомнила. – Сэр Рейнер, не знаю, поможет ли…

– Говорите, – приказал он ледяным тоном.

– Господин Анри упомянул красные купола. Он сказал, что это очень странно для христианской церкви, больше в сарацинском духе.

Красные купола. Кто знает, понадобится ли ему это? На проклятом скалистом острове не счесть мавританских построек, сохранившихся с тех пор, когда здесь жили арабы. Но лучше это, чем ничего.

– Я ее найду, старуха. Но потом не жди, чтобы я отпустил ее, – предупредил он Эрменгарду.

Он удивился, увидав улыбку на ее лице.

– Я всегда думала, сэр Рейнер, что она не для мужчины. Теперь я понимаю, что была не права, – только и сказала она. – Вы подходите моей овечке… Она вас любит. Я знаю, если вы ее найдете, то сумеете защитить. – Ее старые глаза наполнились слезами, и, схватив его руку, она ее поцеловала.

– Спасибо, Эрменгарда.

Он поцеловал ее в щеку и проводил до двери. Ему надо было подготовиться к поискам, которые он не оставит ни за что на свете, пока не найдет Алуетт. и Танкред. Если Филиппу надо было срочно спрятать девицу, у кого он наверняка просил совета? У Танкреда! Наверняка! Не будет же он сам объезжать остров! А какой родной город этого хитрюги? Палермо! Я бы начал с него. Что скажешь, Рейнер?

– Благодарю вас, милорд. Я так и сделаю.

Рейнеру в самом деле больше не у кого было просить помощи. Не у короля же Филиппа. Палермо так Палермо, не все ли равно. Ричард отпустил его без лишних слов, отчасти, вероятно, желая досадить Филиппу с помощью своего вассала. Хорошо, что он получил разрешение отлучиться, иначе пришлось бы обойтись без него.

– У вас есть хоть какие-нибудь предположения, где надо искать вашего Жаворонка? – спросил Ричард, вставая с кресла, когда Рейнер пришел попрощаться с ним.

– Рыцарь скачет на восток, и на запад скачет рыцарь… – пел вездесущий Блондель, перебирая струны арфы. – Теперь я знаю, какая будет моя следующая песня о рыцаре и о его любви.

– Нет, милорд, – сказал Рейнер, не обращая внимания на трубадура. – Вы что-то придумали?

Ричарда разрывали на части две идеи. Как полагал Рейнер, это были рыцарская идея подвигов во имя истинной любви и куда более практичная идея – вернуть поскорее обратно полезного слугу.

В конце концов он сказал:

– Церковь с красными куполами, да? Ты сам сказал, таких везде полно. Даже дворец Танкреда и то такой, словно в нем живет Саладин, а не христианский король. – Он пожал плечами. – Извини, Рейнер, я… Нет, постой! У меня мелькнула одна мысль. Ты ведь знаешь, как подружились Филипп Рейнер отправился в путь, взяв с собой оруженосца и Зевса. Покинув деревянную башню, он решил в последний раз проехаться по городу, открытому теперь для всех крестоносцев. Ему надо купить хлеба, сыра, вина да и добраться до дороги, ведущей на восток, проще было через город.

По улицам сновали «грифоны» и ломбардцы, предлагая свои товары всем без разбору крестоносцам. Посмотрев, как они улыбаются, принимая монеты от людей с белыми крестами на одежде, никто бы не подумал, что совсем недавно мессинцы готовы были до последней капли крови воевать с англичанами. Так думал Рейнер, кружа по узким улочкам. Надо только не заглядывать им в глаза, сверкающие недобрым огнем, когда их жадные руки хватают деньги.

Он остановился на площади перед церковью святой Марии, где чем только аи торговали – от хлеба до кусочков Святого креста. Покупая козий сыр, завернутый в мокрую тряпку, он услыхал знакомый хриплый голос:

– Неужели это вы, мой красивый рыцарь? Он оглянулся и увидел принцессу Чиару в жемчужно-золотом платье, как нельзя лучше оттенявшем ее смуглую красоту. С ней была Перонелла, любовница Филиппа, затянутая в золотое и, как всегда, безвкусное платье. Они тоже явились за покупками, ибо их сопровождал слуга, уже нагруженный множеством свертков.

– Принцесса Чиара, госпожа Перонелла! – пробормотал Рейнер и учтиво поклонился.

Ему совсем не хотелось беседовать с сицилийской принцессой. Приближался вечер. Разговоры с Ричардом и так отняли у него много времени.

– Вы рано поднялись для человека, который целый день пировал, а потом еще успел повоевать, – сказала Чиара. Она кокетливо улыбалась и взмахивала длинными пушистыми ресницами. – А, вы куда-то собрались! – продолжала она, беря его за руку и разглядывая седельные мешки. – Очень жаль! Я надеялась найти вас, чтобы узнать, не могли бы мы продолжить наше… рандеву… сегодня? – Она требовательно глядела на него снизу вверх.

Рейнер бросил взгляд на любовницу Филиппа, не скрывавшую своего удивления. Она чувствовала себя не лучше, чем Рейнер. У Чиары не было никаких планов, когда они вышли из дворца, но, встретив Рейнера, она решила посмотреть, насколько ее чары неотразимы.

– Миледи, я в отчаянии, что вынужден отказаться от своего счастья… Может быть, временно? – Рейнер изо всех сил старался изобразить сожаление. – Однако, признаюсь, я удивлен. Мне казалось, что после вчерашнего вечера для таких, как я, у вас не будет времени. Что, охота была неудачной?

Ему захотелось немножко помучить ее, до того неприятно ему стало от ее крепких духов и хозяйского жеста, словно он был вещью, завладеть которой можно с такой же легкостью, с какой сделать покупки у торговцев. По тому, как она сощурила глаза и сжала губы, он увидел, что зашел слишком далеко. Она поняла, что он издевается над ней. Взмахнув юбками, Чиара с сухим смешком повернулась к Перонелле.

– Милорд Рейнер, не думайте, что вы единственный мужчина, обративший на себя мое внимание, – бросила она через плечо. – Вчера в ваше отсутствие обо мне позаботился очаровательный французский рыцарь. Да… Он мне сказал, что приходится вам кузеном. Фулк де Лангр.

Рейнер поступил весьма опрометчиво, не оставив за ней последнего слова.

– Я никогда даже не допускал мысли, что могу быть единственным мужчиной в вашей жизни, принцесса.

Он поклонился, вскочил на коня и, пока не скрылся за поворотом, чувствовал на себе взгляд сицилийки. Он не удивился бы, ткни она его ножом в спину.

– Дама рассердилась, – сказал Томас.

– Да. Глупо вышло.

Глупее не придумаешь. Надо же, чтобы после него она попала в руки его смертельного врага, а потом он встретил ее в компании Филипповой любовницы, которой наверняка известно об отношении к нему короля. Значит, Филипп Кадет и Фулк скоро узнают о том, что он уехал из города.

Однако выезжая из ворот, он решил забыть о случайной встрече и все свои помыслы сосредоточить на поисках Алуетт. Несмотря на бессонную ночь, он был бодр и счастлив, и Зевс, ни на шаг не отстававший от коня, чувствовал перемену в настроении хозяина. Он весело помахивал хвостом и словно бы даже улыбался ему в ответ.

– Мы должны найти Алуетт, старина, и ты мне поможешь, правда?

Зевс радостно гавкнул. Не в первый раз человек и пес поняли друг друга, но в их взаимопонимании теперь было что-то новое.

Удалившись от Мессины, Рейнер и Томас обсудили холодную погоду, однако узкая и извилистая тропа в горах прервала их беседу, предоставив Рейнеру массу времени для размышлений. Чем больше он думал о подсказке Ричарда насчет того, что Филипп не мог обойтись без помощи Танкреда, тем более он убеждался в правоте своего сюзерена. Пустив Геракла галопом, он вслушивался в стук его подков и ему казалось, что он слышит: «Палермо, Палермо, Палермо», эхом отдающееся в его сердце.

В то утро принцессе Чиаре не удалось найти Фулка, и с чисто южным нежеланием торопить события она стала ждать, когда шевалье сам найдет ее. Случилось это только на следующий вечер, и во время свидания в чужой комнате она рассказала ему об отъезде ненавистного кузена.

Отдыхая после страстных объятий рядом с французом, она, уже погружаясь в сон, рассказала ему о своей встрече с Рейнером де Уинслейдом и его оруженосцем, когда вместе с Перонеллой отправилась за покупками. Оба они были на конях и вели за собой навьюченного мула.

Как только до Фулка дошел смысл ее слов, от приятной истомы не осталось и следа. Он сел на кровати и принялся торопливо одеваться, словно всего час назад не он столь же торопливо сбрасывал с себя одежду.

– Говоришь, навьюченный мул? – переспросил он, гладя на нее через плечо. Чиара и не подумала прикрыть свою роскошную наготу, однако теперь она не возбуждала Фулка, а вызывала у него досаду.

Дура! Чего бы ей сразу не разыскать его, пока еще не остыли следы, а теперь попробуй найди его! С каким бы удовольствием он ударил ее! Жаль, она не крестьянка!

– Он мне не сказал, куда едет. – Чиара прищурилась, вспомнив обиду. – Любовь моя, ты уходишь? – промурлыкала она. – А я-то думала, ты побудешь до утра. Я бы могла тебя еще кое-чем порадовать, сага. Но Фулк уже взялся за плащ.

– Придется отложить до следующего раза, дорогая, – скрывая злость, сказал Фулк, целуя ее в сердито надутые губки. – Мне надо немедленно сообщить королю.

Она потянулась к нему, встала на колени и зазывно выпятила груди.

– Посреди ночи? Разве это не может подождать до утра? Все вы, французы, сумасшедшие!

Когда же он, не глядя на нее, вышел из комнаты и затворил за собой дверь, она от обиды чуть не заплакала.

Филиппу Капету не понравилось, что его разбудили посреди ночи. К тому же он много выпил – вечером и ему снился великолепный сон с дамами, пока он прижимался к тугому боку Перонеллы.

Тем не менее Филипп знал, что Фулк не стал бы понапрасну его тревожить, поэтому он задернул бархатный полог, чтобы спрятать Перонеллу от нескромных взоров, и, усевшись на кровати, весь обратился в слух.

– Сир, молю простить меня, но я должен сообщить вам кое-что весьма важное…

И он в нескольких словах пересказал, что узнал от Чиары, не упоминая ее имени.

– Ну и? Почему я должен волноваться из-за Ричардовых рыцарей? Никто не знает, где Алуетт… Я в этом уверен! – холодно проговорил Филипп.

– Милорд, – высунув голову, задумчиво проговорила Перонелла, – наверное, вам лучше послушать сира де Лангра. Я тоже сначала не обратила внимания на странное совпадение, а сегодня поняла. Филипп, который последние несколько минут ходил по комнате, остановился и стал нетерпеливо ждать, когда его любовница что-нибудь накинет на себя и выйдет к мужчинам.

– О чем это вы?

Перонелла отбросила с лица белокурую прядь волос.

– Помните, король Ричард и его рыцари позавчера ушли усмирять итальянцев и вернулись только на рассвете… – Даже не глядя на Филиппа, она знала, что он начинает злиться. – Я видела, как Эрменгарда в тот день выходила из дворца англичан, – торопливо досказала она.

– Ну и что, дура? – не выдержал Филипп, и она вся сжалась от его крика. – При чем тут старуха?

– Только приближенные Ричарда и его любимые рыцари живут на верхнем этаже дворца, – ответила Перонелла. – И только Эрменгарда… Нет еще Анри де Шеневи, но его нет в Мессине… Только Эрменгарда знает, что Алуетт не уехала во Францию. Зачем Эрменгарде быть на верхнем этаже, если не для того, чтобы рассказать Рейнеру об Алуетт, милорд. Когда я ее увидела, то отхлестала по щекам, потому что она не приготовила мне платье и сама в этом призналась…

– Сука! – взвизгнул Филипп. – Два дня прошло, а я ничего не знаю! – Быстрым движением, так что она не сумела увернуться, он ударил ее и рассек щеку рубиновым перстнем. – Убирайся с моих глаз!

Перонелла торопливо исполнила его приказание, чтобы еще раз не попасть ему под руку Филипп повернулся к Фулку.

– Пустоголовая шлюха! – проворчал он. – Глаза бы мои на них не глядели!

– Vraiment, – согласился Фулк. – То они болтают без удержу, то молчат как рыбы. Ваше величество, вы тоже думаете, что англичанин отправился на поиски леди Алуетт? – Похоже на то, разве лишь… Даже старуха не знает, где ее монастырь.

– Анри?

– Вряд ли он ей сказал. Я заставил его поклясться. – И глаза у Филиппа засверкали. – Когда я ему сказал, какая участь ждет Алуетт, если он проболтается, на его щеках появился странный зеленый оттенок.

– Все равно, ваше величество, вы не думаете, что нужно послать туда стражу?

Филипп издевательски рассмеялся в лицо своему вассалу, потом налил себе вина из кувшина. Фулку он вина не предложил.

– Хорошо, что я король, а не ты, дурак. Мы только что заключили мирный договор с нашим вассалом, Ричардом Английским, а я пошлю стражу убивать английского рыцаря? Уверяю вас, они еще не выедут из Мессины, а Ричард уже будет обо всем знать. А если учесть, что этот простой рыцарь в некотором роде его любимец, хотя, он, кажется, не принадлежит к его дружкам, и я не знаю, чем он уж ему так угодил, то не думаете ли вы, что Львиному Сердцу это может не понравиться?

Фулк вынужден был согласиться и кивнул, хотя уже понимал, к чему ведет его суверен. Хотя сицилийцы и прозвали Филиппа Бараном, на самом деле он был змеей.

– Сир, я исполню любое ваше приказание.

– Я приказываю вам ехать в Палермо и охранять тамошний монастырь. Может, англичанин не найдет ее, а, может, и найдет. Но если он там появится, вы должны ему воспрепятствовать. Убить его. Только тихо, конечно. Чтобы он просто исчез. Вы понимаете, милорд? – Голос его звучал спокойно, и глаза больше не сверкали.

– Слушаю, ваше величество. Мой кузен Рейнер никогда не увидит леди Алуетт. А если он явится в Палермо, его никто больше не увидит живым. – Bien. Будьте осторожны, Фулк. Я хорошо помню чужие грехи. Особенно ваши. Если вы хотите взять Алуетт в жены и искупить самый страшный из ваших грехов, не ошибитесь.

Когда Фулк ушел, Филипп вышел из спальни и крикнул:

– Стража! Привести ко мне Эрменгарду!

Глава 14

Для первого января день выдался на редкость теплым, и мать-настоятельница приказала всем после ужина собраться в саду. Монашенки закутались потеплее и с восторгом принялись уплетать апельсины и миндаль, почти совсем не пострадавшие за дорогу от Яффы.

– Подумать только, милая Алуетт, наступил 1191 год, – умилялась Инноценция, понемногу пришедшая в себя после одиночного заключения. – Сколько всего будет в этом году! Я приму постриг… Христиане обязательно освободят Гроб Господень.

– Интересно, а меня освободят? – печально отозвалась Алуетт. – Кажется, я здесь навсегда.

– Да нет, конечно же, освободят, госпожа! Вы же сами говорили мне, что король Филипп не хотел идти без вас в поход, – принялась утешать ее сицилийка… ее единственная подруга в этом собрании аскетичных женщин, увидав на ее щеках слезы.

– Наверно, во мне говорила гордыня, – сказала Алуетт. – Сколько уже недель он прекрасно обходится без меня. А может, он решил, что со мной слишком много хлопот, – размышляла Алуетт, не забывавшая о дуэли между Рейнером и Фулком. Однако теперь она уже ни о чем не жалела, ибо в раю, ставшем тюрьмой, утешала себя лишь воспоминаниями о тех нескольких мгновениях в саду, когда Рейнер держал ее в объятиях, целуя, и ласкал ее. Она помнила запах фиалкового корня, смешанный с запахом вина, на его губах и его руку на своей груди, сжигавшую ее как огнем…

За стеной монастыря два всадника остановились, разглядывая красные купола церкви между мужским и женским монастырями.

– Алуетт, спойте, пожалуйста, ту песню, которую вы пели на пиру, – попросила Инноценция, врываясь в ее мечтания. Обычно Алуетт ей отказывала, однако на этот раз, застигнутая на размышлениях о любви и любимом, она сама захотела петь. Она почувствовала, что опять готова бунтовать, чтобы ее кровь, согретая солнцем, не напрасно бурлила в венах. Почему бы и нет ? Подумав так, она с силой ударила по струнам.

Безрадостна, печальна и грустна,

Ты хуже смерти, жизнь, коль нет любви…

Никогда еще так чисто не звучал ее голос. Неожиданно к нему присоединился мужской голос из-за стены.

Ах, милая не слушает меня,

Ей безразличны слезы и мольбы.

Алуетт застыла с поднятой рукой. Она вслушивалась в доносившиеся до нее слова и не верила себе.

Но райское блаженство ждет меня, Когда любимая ко мне придет И, радость мне великую даря, Небесным взглядом сердце обожжет…

– Кто это?

– Да какой-нибудь монах. Сейчас его настоятель угомонит! – прошипела начальница над послушницами, подозрительно оглядывая изменившуюся в лице Алуетт. Слезы текли ручьем по ее бледным щекам, но то были слезы радости.

– Рейнер, – еле слышно выдохнула она и, услышав, как кто-то барабанит в ворота, крикнула: – Рейнер!

Послышался собачий лай. Завизжала сестра – привратница.

– Откройте! Именем короля Ричарда Английского!

Алуетт услышала шуршание юбок матери-настоятельницы, потом ее голос, напомнивший ей жужжание разозленной осы. Вся дрожа, Алуетт поднялась со скамьи и оперлась на руку Инноценции.

Она была уже возле ворот, когда ее перехватила начальница и зажала ей рот рукой.

– Что случилось, сэр рыцарь? Зачем вы беспокоите святых монахинь? – закричала мать Мария бенедиктинка, поднимая решетку.

В маленькой квадратной дыре она увидала рыцаря в полном вооружении с обнаженным мечом в руке и белым крестом на одежде.

– Я сэр Рейнер Уинслейд. А вы насильно держите у себя не монашенку, а француженку, леди Алуетт де Шеневи. Она не приняла постриг, и вы не имеете права не считаться с ее волей!

– Леди Алуетт искала у нас убежища, – ледяным тоном произнесла аббатиса. – Она здесь по своей воле, и мы можем отпустить ее только по приказу его величества короля Филиппа Французского, а вы, если я не ослышалась, подданный английского короля?

Аббатиса сделала вид, что не видит и не слышит, как Алуетт изо всех сил старается вырваться из железных объятий монахини.

– У меня с собой топор, госпожа аббатиса, – пригрозил Рейнер, – но мне не хотелось бы ломать ворота и причинять урон собственности монастыря, так что в ваших интересах разрешить мне повидаться с леди Алуетт. Если она скажет, что хочет остаться у вас, Бог с вами, а я поеду своей дорогой. Аббатиса задумалась. Притихшая в руках Пене – тенции, Алуетт услышала, как шепчутся вокруг монахини-бенедиктинки.

– Сэр рыцарь, – обретя знакомую Алуетт надменность, произнесла настоятельница, – вы не оставляете мне выбора. Я отвечаю за имущество монастыря в неменьшей степени, чем за души сестер, порученных моим заботам. Однако имейте в виду, что за надругательство над святой обителью вы можете быть отлучены от церкви.

По знаку аббатисы хватка Пенетенции ослабла и Алуетт обрела свободу. Со скрежетом повернулся ключ, и ворота распахнулись.

«Наверняка святых, попадающих в рай, встречают такие же прекрасные создания, – подумал Рейнер, когда увидел Алуетт, стоявшую немного в стороне от одетых в черное монахинь. Она была одета так же, как все бенедиктинки, и все равно она оставалась Алуетт, Жаворонком… Его Жаворонком. В глазах у нее несмотря на слезы, светилась радость, и они были синее и прозрачнее небесных сводов. Губки у нее задрожали, когда она протянула к Рейнеру руки и прошептала:

– Рейнер?…

Он не помнил, как оказался возле нее, как обнял ее и стал целовать, а она смеялась и плакала от счастья.

Прошло много минут, прежде чем он смог оторваться от Алуетт, которая, хотя и была всем своим существом устремлена к любимому, все же заметила, как аббатиса услала сестер на кухню готовить вечернюю трапезу. Мало радости ей было видеть сестер, глазеющих на удачливого бунтовщика против ее владычества.

В конце концов, когда не осталось никого, кроме аббатисы, вернувшей своему лицу пристойное выражение, Рейнер, насмешливо глядя на нее поверх головы Алуетт, спросил свою возлюбленную.

– Скажи, любимая, ты хочешь уйти со мной или останешься с этими добрыми женщинами?

В голосе у него было столько сарказма, что не приходилось сомневаться в его истинном отношении к матери Марии и ее обители.

Однако аббатиса не собиралась сдаваться.

– Милая Алуетт, вы должны остаться с нами и спасти свою душу, – обратилась она к Алуетт, поедая глазами английского рыцаря, с появлением которого рушились ее надежды на богатые дары от Филиппа. – Плотскими радостями нас заманивает ад, дорогая. Вы же видите, он ничего вам не обещает, даже свое имя.

Алуетт нахмурилась.

– Мне не нужны его обещания, матушка, мне нужна только его любовь, – гордо ответила Алуетт не покидая надежного объятия Рейнера.

Вынужденная смириться с поражением, аббатиса пожала плечами.

– Что ж, я пошлю Инноценцию помочь вам собрать вещи. Поторопитесь. Я не желаю, чтобы вы мешали мне во время вечерни, – сказала она твердо и зашагала прочь, шурша юбками и сухой зимней травой.

Печальная Инноценция помогла Алуетт надеть платье, в котором она приехала в Палермо.

– Ваш рыцарь прямо как в песне, – сказала Инноценция. – Какие у него красивые золотые волосы! А глаза, ну просто мед, когда он глядит на вас!

Вспомнив, что говорила о Рейнере Эрменгарда, Алуетт решила, что на юную послушницу легко произвести впечатление, потому что она редко видит рыцарей в полном облачении.

– Я буду скучать без вас, леди Алуетт. Даже аббатиса, даже моя матушка не были так добры ко мне, как вы.

Алуетт поняла, что Инноценция с трудом сдерживает готовые хлынуть слезы, и, тронутая ее словами, обняла ее. С удивлением призналась она себе, что тоже будет скучать без этой простой ломбардки, ставшей ей за несколько месяцев почти сестрой. Без помощи Инноценции ей вряд ли хватило бы мужества заглянуть себе в душу и найти там любовь к рыцарю, ожидавшему ее в это время за стенами тюрьмы.

– Инноценция, я всегда буду помнить тебя. Ты будешь хорошей невестой Христовой. Не забудь же, молись обо мне!

– Да, да, конечно, миледи, я всегда… Девушка разрыдалась.

Алуетт хотела было задержаться и утешить ее, но ее ждал Рейнер.

– Лучше мне, наверное, пойти, пока мать-настоятельница не передумала, – сказала она, делая над собой усилие, чтобы улыбнуться, и ласково разнимая обхватившие ее руки.

– Леди Алуетт, пожалуйста… Пожалуйста, возьмите меня с собой! – крикнула Инноценция и, упав на колени, ухватилась за юбку изумленной Алуетт.

– Но, Инноценция, ты же хотела стать монахиней! Ты сама мне говорила!

– Нет, я не хочу! – рыдала ломбардка. – Это мои родители хотят. А я хочу мужа и много детей. Когда они узнали про Джованни, они решили, что меня никто не возьмет из порядочных и мне одна дорога-в шлюхи. Позвольте мне уехать с вами! Я буду вашей служанкой! Я все для вас сделаю, клянусь! А там, может, и я встречу кого-нибудь, и стану ему доброй женой. Пожалуйста, леди Алуетт! Если вы не возьмете меня с собой, то через месяц меня сделают монахиней. А я не хочу сохнуть тут, за этими стенами! Алуетт пожалела бедную девушку Разве она сама не чувствовала то же самое?

– Ладно, ладно, думаю, милорд не будет возражать. Эрменгарда стареет, и ей нужна помощница. Но только при одном условии, Инноценция…

– Все что угодно, миледи! – прошептала послушница, страстно целуя руку своей слепой благодетельницы. – Я буду спать на полу, и ем я мало. И буду носить горячей воды, сколько потребуется…

– Условие одно: ты тоже будешь часто мыться, Инноценция, – ласково проговорила Алуетт. – Если ты не будешь монашенкой, то не будет никакой святости в плохом запахе.

Рейнер ждал Алуетт в комнате, предназначенной для приема важных посетителей, например епископа или знатных родственников. Он ничуть не возражал против того, чтобы Инноценция прислуживала Алуетт.

– Но, любимая, – шепнул он, прижимая к себе Алуетт и гладя ее щечку, – иногда, надеюсь, вы позволите мне исполнять ее обязанности.

Алуетт представила себе, как он помогает ей залезть в воду, скребет спину, намыливает голову, трет своими сильными руками шею, плечи… И у нее перехватило дыхание. Она почувствовала, что краснеет. Им еще надо о много переговорить. Он ничего не сказал ей о своих планах. Одно ясно, он хочет, чтобы она принадлежала ему. И она тоже этого хочет. И знает это. И ее тело трепещет от желания.

– Знаете, мне бы не хотелось доставлять удовольствие старой ведьме, но я люблю вас, Алуетт, дорогая моя, и я…

Однако стоило ему произнести «старая ведьма» как она немедленно явилась, таща за собой Инноценцию.

– Мало того, что вы увозите госпожу вопреки приказу короля Филиппа, так вы еще хотите отнять у меня одну из послушниц! – крикнула она и толкнула Инноценцию к Алуетт и Рейнеру.