Текст книги "Венец желаний"

Автор книги: Лаура Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Эрменгарда! Что случилось? Отпусти меня!

– Госпожа, мост сейчас сломается и мы все утонем! Ой! Ой! – вопила Эрменгарда, пока мост гнулся и сопротивлялся, а потом не выдержал и с оглушительным шумом рухнул вместе с людьми и лошадьми в черный поток.

Рейнер не помнил, как сорвал с себя шлем, как соскочил с Геракла, как стянул с себя кольчугу, пока бежал по берегу. Первое, что он почувствовал, – это невыносимый холод, но уже позже, когда вынырнул далеко от берега. Зевс бросился, рыча и лая, следом за ним.

На середине реки все смешалось. Обломки экипажей, фыркающие лошади, тонущие люди. Стараясь не попасть под копыта, Рейнер нырял и нырял в ледяной воде, представляя себе, как слепая и беспомощная Алуетт не может найти дверь и, захлебываясь, задыхаясь от ужаса, тонет в ледяной воде. Будь проклята ее камеристка!

Впереди он увидел, как кто-то борется за жизнь в черной, как чернила, воде, но из-за намокшего платья и тумана, поднимавшегося от реки, понять, кто это, было невозможно. Только подхватив женщину, Рейнер понял, что спасает Эрменгарду. Черт бы ее побрал! Но и бросить ее он тоже не мог!

Вынырнув на поверхность, он с жадностью глотнул воздух, но старуха всей тяжестью повисла на нем, грозя его утопить.

– Моя госпожа! Спасите мою госпожу! – сипела она.

– Тогда отпусти меня! – прокричал он ей в ухо, но старуха была в невменяемом состоянии.

Рейнер, теряя терпение, искал, кому бы передать вцепившуюся в него старуху, но видел только плывущих к берегу лошадей.

Откуда-то вынырнул Анри де Шеневи, и Рейнер, ни секунды не медля, вручил ему Эрменгарду и молча исчез под водой.

Никого. Никого! Все, кто сумел спастись, уже выбрались на берег. Рейнер отыскал на дне экипаж с огромной дырой в стене. В нем никого не было.

Потом он опять вынырнул, чтобы набрать в легкие воздух. «Алуетт!» – вопило в отчаянье его сердце, когда он плыл наверх. И он все нырял и нырял и будет нырять, пока не найдет ее. Он не оставит ее одну в этой холодной могиле.

Вынырнув в очередной раз, он услышал радостные крики и увидел, что Зевс плывет к берегу, таща за собой бесчувственное тело женщины. Длинные черные волосы. Это Алуетт. Живая или мертвая? Неужели его храбрый пес опоздал? Рейнер поплыл к нему, легко рассекая воду сильными руками.

Анри уже был на берегу вместе с хныкающей Эрменгардой. Он был наготове, когда Зевс подплыл со своей ношей и, буквально выхватив ее из воды, положил на траву. Тут и Рейнер вылез на сухое место и подбежал к ним.

Алуетт лежала, полуоткрыв рот, белая как мел. Прядь черных волос прилипла к щеке. За ухо зацепилась веточка водорослей. Глаза у нее были закрыты. Рядом лежал Зевс, который то тяжко вздыхал, то тихонько скулил.

– Рейнер, она дышит! Слава Богу! – крикнул Анри, и Рейнер. словно сразу лишившись всех сил, упал на колени и обнял девушку. Он то благодарил Бога за ее спасение, то хвалил своего храброго пса, то осыпал поцелуями ее холодное лицо.

Алуетт закашлялась И очнулась, а очнувшись сразу же услыхала его голос, звавший ее:

– Алуетт! Алуетт! Любовь моя! О, Боже, Боже мой! Очнись, моя любовь, открой глазки!

Она почувствовала, что он крепко прижимает ее к себе и оба они совсем мокрые.

– Рейнер? – прошептала она, еще ничего не понимая, забыв и о воде, о холоде. Может, это сон?

– Любовь моя, я уже думал, что потерял тебя! Я думал, что ты утонула и я больше никогда не смогу сказать тебе, как сильно я… О, Алуетт!

Горячие губы прижались к ее губам и поцеловали их так, что она чуть не задохнулась от радости и наслаждения и задрожала всем телом. Она все вспомнила. И как разрушился мост, и как она испугалась, и как ей не хотелось умирать, не сказав о своей любви мужчине, который сейчас целовал ее. Она обняла его за шею, догладила по волосам и с такой простотой и естественностью раскрыла ему навстречу губы, словно делала это не в первый раз в жизни.

Слепая, она легко поверила, что они одни на всем свете, когда он ласкал ее волосы, щеки… Рейнер оторвался от ее губ, и ей стало грустно, но она услыхала, как он прошептал:

– Алуетт, я люблю тебя! Я люблю тебя!

И опять его губы прижались к ее губам. Она почувствовала, как напряглись ее груди, как будто он уже коснулся их, и, не веря себе, призналась, что ей хочется чувствовать его руки.

– Пожалуйста, Рейнер… – шепнула она и замолчала, не зная, как попросить его об этом. И вообще, должна ли девушка просить, или мужчина сам знает, когда твердеют ее соски и жаждут ласки?

Он знал. Ее мокрое платье заслоняло их ото всех, словно щитом, и он нашел ее грудь, взял длинными чуткими пальцами затвердевший, как камень, сосок, и она застонала от наслаждения.

– Алуетт, любимая Алуетт, теперь ты понимаешь, что тебе не надо в монастырь, что ты любишь меня? Ты моя, Алуетт, и я хочу, чтобы ты стала моей…

– Госпожа! Госпожа! Спасибо Святой Бландине за то, что она спасла вас от смерти и вернула к служению Господу! Это будет наше благодарственное паломничество. Мы положим венок из лилий на Святую могилу в Иерусалиме! – трещала Эрменгарда, сумевшая наконец-то подняться на ноги, чтобы увидеть свою юную госпожу в объятиях английского дьявола.

На Алуетт словно снова вылили ушат холодной воды. Она вырвалась из объятий Рейнера и виновато подумала, что даже не вспомнила о своей камеристке.

– Спасибо нашей Владычице, что ты тоже спаслась, Эрменгарда.

«Алуетт похожа на напроказившую девчонку», – с раздражением подумал Рейнер, проклиная и старуху и себя за то, что спас ее.

Король Филипп, переправившись через Рону, немедленно поскакал в Лион, чтобы захватить там лучшие дома для французов, поэтому он ничего не знал о несчастье, которое стоило жизни трем английским солдатам и остановило движение английской армии. Однако едва прибыл гонец, он сразу же подумал об Алуетт.

Филипп ждал у ворот епископского дворца и видел, как Рейнер де Уинслейд привез Алуетт на своем коне и она прижималась к его груди. Камеристка ехала на муле, который кричал от страха, когда приближался к коню, пинавшему его копытом. По другую сторону могучего коня весело бежал огромный волк, любимец проклятого англичанина.

Филипп рванулся к ним, думая лишь о том, чтобы вырвать Алуетт из рук рыцаря и унести ее по дальше от него, но вынужден был остановиться из-за угрожающего рычания пса. Он посмотрел на оскаленные клыки, потом померился взглядами с Рейнером и незаметно усмехнулся. Будь он проклят, если попросит англичанина убрать собаку.

– Отнесите ее в дом, милорд, – холодно сказал Филипп. – Леди Алуетт, вас ждет теплая постель.

Рейнер, поражаясь невесомости Алуетт, несмотря на намокшие одежды, вместе с ней поднялся на третий этаж епископского дома и вошел в прекрасно освещенную комнату, говорившую вовсе не об аскетических вкусах хозяина. Пол был устлан восточным ковром с малиновым и золотым переплетением. Над кроватью висел полог из алого бархата, на ней лежало одеяло из мягчайшей шерсти, из-под которого выглядывали снежно-белые полотняные простыни.

Рейнер усадил Алуетт в стоявшее рядом с кроватью кресло. Тотчас появилась Эрменгарда, которая, забыв о себе, начала хлопотать вокруг хозяйки. Первым делом она послала пажа за горячей водой и за одеялами, потому что все вещи Алуетт лежали на дне реки.

По дороге в Лион из-за ядовитой близости камеристки Рейнер не произнес ни слова о том, что лежало у него на сердце. Да и потом не было никакой возможности это сделать, ибо он видел, что Филипп Капет с нетерпением ждет, когда он покинет комнату, чтобы выпроводить его из дома.

– Леди Алуетт, если мы не увидимся до ухода французской армии, я очень надеюсь на встречу с вами в Сицилии, – произнес Рейнер, осторожно подбирая слова и чувствуя, как Филипп сверлит взглядом его спину. Он хотел сказать ей много больше этого, но не смел в присутствии ее королевского родственника.

В жемчужно-ясных голубых глазах Алуетт Рейнер заметил блеснувшую слезу, когда она подалась к нему, стоявшему возле нее на коленях.

– Как мне благодарить вас, милорд, за все, что вы и ваш храбрый пес сделали для меня?

Она протянула ему руку, но Зевс, которому очень хотелось, чтобы она его погладила, опередил хозяина, не знавшего, что он рядом, и потому не понимавшего, отчего Филипп держится от них на расстоянии.

– Мне кажется, у сира де Уинслейда сейчас много дел, Алуетт. Мы должны отпустить его, – вмешался окончательно потерявший терпение Филипп, глядя прямо в глаза Рейнеру.

– Да, конечно. Сохрани вас Бог, пока мы не встретимся в Сицилии, милорд… И вас, и вашего чудесного Зевса.

Рейнер перевел взгляд на Алуетт и постарался получше запомнить прелестные черты, ведь через несколько мгновений они должны расстаться на долгие недели. Однако его старания были лишними, потому что милое лицо Алуетт запечатлелось в его душе с самого первого раза, когда он увидел ее.

– Идем, Зевс.

Он щелкнул пальцами, приказывая собаке следовать за ним, а пес как стоял, так и остался стоять, не отрывая обожающих глаз от Алуетт. Такого еще никогда не было. Если бы пес умел говорить, он бы сказал, что Рейнер и Алуетт должны быть вместе, а уж коли им приходится расставаться, то он желает находиться с ней.

Рейнер не мог оторвать от него изумленного взгляда.

– Зевс, ты идешь?

Он всегда говорил с псом так, словно тот мог ему ответить.

Зевс коротко гавкнул и помахал хвостом, но с места не сдвинулся.

– Вы его покорили, миледи. Зевс хочет остаться с вами.

Рейнер знал, что будет скучать по преданному другу, но совсем не огорчился. Оставляя Зевса с Алуетт, он словно оставлял с ней часть себя, и когда она будет гладить собаку, то наверняка вспомнит о ее хозяине. Да и Зевс сумеет защитить девушку в случае чего, подумал Рейнер, любовно потрепав его по загривку на прощание.

– Благодарю вас. Я буду заботиться о нем до Мессины, – сказала Алуетт. – Не печальтесь, милорд, ему будет хорошо со мной.

Глава 6

Ричард Плантагенет, узнав о несчастье, помешавшем его армии переправиться на другую сторону Роны, прискакал на высокий, поросший травой берег и задумчиво глядел на остатки моста и на своих солдат, бесцельно круживших возле них.

– Будь тысячу раз прокляты и мост, и Филипп Капет вместе с ним, – в отчаянье крикнул он приблизившемуся к нему Рейнеру. – Знаешь, какую помощь предложил мне жирный Филипп? Никакой. «Я уверен, что вы согласитесь со мной, – сказал он, передразнивая фальцет Филиппа. – Какой смысл держать обе армии в Лионе из-за случившейся беды?» Завтра он отправляется в Геную, если еще чего-нибудь не произойдет!

И он ударил кулаком в раскрытую ладонь другой руки. Для анжуйца он вел себя очень сдержанно, можно сказать и глазом не повел. Рассказывают, что его отец Генрих II в гневе жевал солому, катался по земле и вообще делал Бог знает что. Не надо забывать, что Плантагенеты вели свой род от ведьмы Мелузины.

– Представляю, какой для вас удар – не получить помощи от союзника, – осторожно заметил Рейнер, зная характер Плантагенета.

– «Удар» не совсем то слово, – скривившись, отозвался Ричард, но зажегшиеся в его глазах огоньки говорили, что скоро он обратит свою энергию на пользу дела, вместо того чтобы растрачивать ее впустую на вопли и угрозы. – Ничего у меня союзничек, а Рейнер? Не знаю прямо, кого больше бояться, Саладина[2]2
  Имеется в виду египетский султан Салах ад-Дин (1138 – 1193), возглавивший борьбу мусульман против крестоносцев. – Прим. перев.


[Закрыть] или его?

– Думаю, вы не боитесь ни того ни другого. Рейнер не льстил Плантагенету, он сказал правду, но все равно сделал ему приятное.

– Правильно. Наш поход был бы гораздо удачнее, если бы Филипп вернулся домой и оставил мне своих крестоносцев. Правда, тогда мне, наверное, пришлось бы беспокоиться за мои земли, так что лучше уж пусть он будет на глазах. Вы проследили, чтобы вашего «жаворонка» просушили и уложили в постель?

Рейнер было растерялся, потому что никак не ожидал, что король не упустил и такую мелочь на фоне гораздо более трагических событий, однако быстро пришел в себя и ответил с улыбкой:

– О да, милорд.

– Само провидение послало вас и вашего пса спасать сестру Филиппа. Может, таким образом оно хотело расплатиться за Ал ее, – сказал король, имея в виду другую сестру Филиппа, на которой Ричард отказывался жениться. – Ты увлечен этой слепой девушкой, да? Наконец-то нашел такую, что не испугалась твоего уродства?

Рейнер не обиделся на его шутки, потому что Ричард и раньше прохаживался по поводу его привлекательности и для служаночек, и для знатных замужних дам.

– Она мне нравится, – не стал он скрывать и с сожалением пожал плечами. – Но, боюсь, эта дама не для меня. Она ждет не дождется, когда ее отпустят в монастырь.

– Хм! Ладно, у тебя еще много времени, может, она переменит свое решение, – сказал Ричард, вновь поворачиваясь к реке, однако Рейнер успел заметить, как изменилось его лицо. Неужели он огорчился? Тем не менее голос у него был все такой же веселый, когда он заговорил опять. – А где твой героический пес? Кажется, мне пора произвести его в рыцари?

Не исключено, что Ричард так и поступил бы.

– К сожалению, придется отложить это до Сицилии, ваша милость. Зевс решил остаться с леди Алуетт.

– Черт! Уже интересно!

Ричард игриво ткнул Рейнера в бок и погрузился в решение какой-то сложной задачи.

В конце концов Ричард принял предложение Рейнера соединить вместе все лодки, которые только найдутся в Лионе, и с помощью местных мастеров соорудить из них несколько переправ через реку. Таким образом вся английская армия перешла Рону, что заняло гораздо меньше времени, чем если бы ее перевозили на лодках. И все равно они задержались на три драгоценных дня.

Коль жадным ты меня зовешь,

Когда тоскую по любимой,

То знай, что вовсе ты не лжешь,

Нет счастья порозну с любимой…

Алуетт сидела в одиночестве на носу большой галеры и, тихонько перебирая струны лютни, пела простенькую любовную песню, сочиненную каким-то крестоносцем. Все остальные сгрудились на корме, глядя, как удаляется Генуя, и радуясь, что наступил последний этап пути. Больше месяца прошло с тех пор, как они покинули Лион, держа путь в итальянский порт, где Филипп собирался нанять корабли, чтобы плыть в Сицилию, а потом в Палестину.

В Генуе они потеряли почти неделю, пока искали корабли и Филипп оправлялся от какой-то неведомой болезни. Алуетт, правда, иногда приходило в голову, что болезнь Филиппа связана с его страхом перед морскими путешествиями, о котором всем было известно. В конце концов Филипп объявил, что готов к отплытию, вероятно подбодренный коротким визитом короля Ричарда, который шел со своей армией по берегу и случайно узнал о болезни Филиппа.

Устроили прием в честь Ричарда, и хотя Алуетт не рассчитывала, что он будет тянуться вечность, но и даже самой короткой встречи ждала с большим нетерпением. Она должна показать сэру Рейнеру, что владеет своими чувствами. Укажет ему на разделяющее их расстояние, но все же постарается быть любезной. Она заставит его забыть о легкомысленной девчонке, потерявшей рядом с ним голову.

Алуетт хотела быть такой же спокойной и умиротворенной, как гипсовая Мадонна в генуэзской церкви, куда она приходила молиться. Гладя ее своими чуткими пальцами, когда оставалась одна в церкви, Алуетт хотела узнать тайну Мариинова покоя.

Однако все ее приготовления оказались напрасными, и ей не пришлось продемонстрировать Рейнеру вновь обретенное спокойствие, потому что он не приехал с Ричардом. Об этом ей сказало поведение Зевса, лежавшего у ее ног, когда она готовилась ублажить слух обедавших приятной мелодией. Прежде чем коснуться струн лютни, она наклонилась погладить его. Уши у него стояли торчком, и весь он был напряжен, пока английский король усаживался за стол, но его хозяина не было среди трех рыцарей, сопровождавших короля. Если бы Рейнер де Уинслейд приехал, Зевс бросился бы к нему с радостным лаем.

Она пела, прославляя своими песнями рыцарей, любовь и крест, и потихоньку оживление сходило с ее лица. Почему он не приехал? Может, за прошедшие недели он научился видеть в ней женщину, готовящуюся к монастырской жизни, и решил, что она ему не подходит. Разве она не молилась об этом?

Ей понадобилось все ее самообладание, чтобы не спросить английского короля о Рейнере, когда он подошел похвалить ее пение и поздороваться с Зевсом. Однако гордыня победила, хотя это была горькая победа.

– Слушая вас вчера, я ожидал чего-нибудь более… Как бы это сказать… Воинственного перед отплытием, – произнес рядом с ней незнакомый голос.

Алуетт смутилась, потому что не слышала, как неизвестный оказался рядом с ней.

– Кто вы?

– Прошу прощения, леди Алуетт. Я – Фулк де Лангр, и я бы не подошел, если бы не заметил, как вы бледны. В такой прекрасный день! Не может быть, чтобы никто не сказал вам, как ярко сияет солнце и ветер резво гонит нас к Сицилии?

Господи! Опять эти зрячие со своей жалостью! Обычно она не обижалась и спокойно объясняла, как другие органы чувств заменяют ей глаза, но сегодня присутствие незнакомого человека было для нее нестерпимо. Утреннее солнышко согревало ей щеки, легкий ветерок теребил кудряшки на шее, острый запах моря щекотал ноздри, и уж никак не могла она не слышать хриплые крики чаек и мерные удары весел о воду. – Ах, боюсь, я некстати, – не обиделся на ее молчание де Лангр. Но, честно говоря, я заметил печаль на вашем лице и понял, что причина ее в моем родственнике.

– О чем вы говорите?

– К сожалению, я – кузен виновника вашей печали, Рейнера де Уинслейда.

Вот теперь было от чего огорчаться. Неужели ее лицо выдает ее чувства? А иначе, каким образом этот незнакомец мог узнать ее тайну? Когда она опускала лютню, рука у нее дрожала.

– Я знакома с этим английским рыцарем, – сказала она, изо всех сил стараясь казаться равнодушной. – Но какое он имеет ко мне отношение?

– Леди Алуетт, простите меня, но вчера вечером я видел, как вы ждали приезда английского короля. Вы были похожи на живой огонь. Ваше лицо сияло. Но пламя понемногу угасало, и я ничего не понимал, пока не вспомнил, как хвастался Рейнер де Уинслейд своими победами в Везлэ и Лионе, особенно последней, намекая, что его дама – королевских кровей. Я, право, поначалу не обратил внимания, решив, что он перебрал бургундского. Рейнер любит выпить и попетушиться вокруг женщин. Но вчера вечером я понял, что он говорил о вас, и мне это не понравилось.

У Алуетт перехватило горло, и Фулк, увидав, как она побледнела, решил не останавливаться на достигнутом.

– Вы ведь ждали моего кузена, правда? Ах, моя госпожа, мне вас очень жаль. Рейнер тоже был вчера на берегу, но он не поехал с королем, а направился в портовый бордель и там, говорят, поднимал бокал в вашу честь: «За самые белые ножки Франции, за ножки Жаворонка!» Прошу прощения, леди Алуетт, но я думал, вы знаете.

Девушка была так возмущена, что ей даже не пришло в голову спросить, откуда Фулку известно о борделе, если сам он весь вечер провел в доме короля?

– Он лжет, – сказала она, почти не разжимая губ. Каждое его слово, словно кинжал, терзало ей сердце. – Он не должен был… Мы не… Я не…

Слезы хлынули у нее из глаз, и она закрыла лицо руками. Как он посмел позорить ее имя? Зачем придумал то, чего не было? Она вспомнила, как обнимала его на берегу Роны, ц совсем растерялась.

– Милая госпожа, мне известно, что в его словах нет ни доли правды. Ведь ваша благосклонность относится ко всем нам, нашившим на одежды красные кресты. Поэтому я обещаю вам убить его, когда встречу в следующий раз. Могу только сожалеть, что до Сицилии у меня не будет такой возможности.

Страх за жизнь Рейнера пересилил в ней неприязнь к стоявшему возле нее рыцарю.

– О, нет, нет, сир Фулк, пожалуйста, обещайте мне не делать этого, – воскликнула она, протягивая к нему тонкую руку, чем он немедленно воспользовался, подставив под нее свою. – Оставьте мысль об убийстве. Вы должны помнить о священной цели нашего похода! Пожалуйста, забудьте все! Лучше помолитесь за него, как наш Господь велит молиться за наших врагов!

Он смотрел на ее бледное, искаженное страхом и мольбой лицо и радовался удачно проделанной клеветнической компании.

– Мне надо было знать, что вы святая, – сказал он, успокаивающе похлопав ее по руке. – Будь по-вашему, госпожа, если вы меня просите, пусть негодяй живет, пока его не настигнет кинжал сарацина. «Да я и не собирался лезть на рожон. Англичанин – сильный противник, – подумал про себя Фулк де Лангр. – Лучше уж я ударю его в спину».

Алуетт никогда не нравилось, когда кто-нибудь неожиданно прикасался к ней, и она, как только позволили приличия, отобрала у него руку, стараясь не быть слишком нелюбезной по отношению к столь заботливому рыцарю.

– Да я вовсе не святая, – сказала она, вспоминая, как позволила отвлечь себя от своего святого предназначения этому… этому.

Она не забыла, что он говорил ей, когда к ним подошла Эрменгарда.

Я хочу, чтобы ты спала моей…

«Наверное, он хотел сказать „любовницей“, – в отчаянии решила Алуетт. – Я ведь незаконнорожденная и недостойна стать его женой»

В глазах у нее все еще стояли слезы, но она больше не позволяла им пробиться. Сначала ей хотелось добраться до своей каюты.

– Я должна поблагодарить вас за смелость, благодаря которой вы открыли мне правду. И все-таки, я надеюсь, рыцарь Рейнер де Уинслейд принесет славу вашему дому! Кажется, вы сказали, он ваш кузен?

Генуэзский порт скрылся с глаз, пока они разговаривали. Вскоре все разойдутся с кормы, кто куда, и такой возможности больше не представится, поэтому Фулк де Лангр не мог отказать себе в желании добавить еще кое-что, чтобы заслужить ее благосклонность.

– Его и мой отцы – близнецы, но мой отец старше на несколько минут, поэтому он владел в Англии довольно большим наделом при короле Стефане. Когда же короной завладел анжуйский выскочка, Симон Уинслейд с согласия Генриха II все у него отнял. Вот так мой отец стал человеком без роду и племени, и ему пришлось искать удачу при дворе короля Людовика. К счастью, с миром ушедший Людовик оценил его преданность и вознаградил теперешним владением де Лангров.

– Значит, мы с вами оба пострадали от ваших бесчестных родственников. Но ложь, распространяемая обо мне сэром Рейнером, не может сравниться с несправедливостью, постигшей вашего отца, – сказала она и распрощалась с ним, заслышав тяжелые шаги Эрменгарды.

Он почтительно поклонился более для служанки, чем для слепой девушки.

Он отправился к Филиппу Капету, раздумывая о том, как бы ему получше использовать свою победу над его сестрой. Кто знает, что может принести будущее графу де Лангру, если он породнится с королевским домом? Почему бы Филиппу в один прекрасный день не завладеть английскими владениями на континенте? А потом и всей Англией? Тогда, как пить дать, брат короля получит все, что ему причитается!

Желание Алуетт удалиться в монастырь его совершенно не заботило. Как и Фулк, Филипп всегда на первое место ставил свои желания, и, если он захочет, чтобы его незаконная сестра стала женой сира де Лангра, она ею станет.

Затея с генуэзским матросом, которого Фулк послал на английский корабль, несла на себе печать гения, несмотря на то, что она не совсем исполнила свое назначение и Рейнер остался жив.

Гонец сообщил Рейнеру, что в портовой таверне «Три ангела», часто посещаемой моряками, его ждет письмо.

– Письмо из Англии, из Хокингема, – с трудом выговорил иностранное слово смуглый одноглазый матрос.

– Почему ты его не принес? – подозрительно переспросил Рейнер. – Я бы заплатил тебе.

Генуэзец рассыпался в извинениях.

– Я бы, да я с радостью, – сказал он, пожимая плечами и заискивающе улыбаясь высокому англичанину. – Только толстая Мария не хотела, чтобы вы давали мне деньги. Она хочет сама их получить.

Рейнер вздохнул. Может, толстая Мария права. Он тоже почему-то не очень поверил этому человеку, единственный глаз которого так бегал., что даже по улыбке мало что можно было сказать о его истинных намерениях.

Рейнер не справился прежде о письмах из дому, потому что не ждал никаких писем. Это, наверное, от Эймери, который мог написать только в крайнем случае. Отец? Мать? Заболели? Умерли? Или принц Джон посягает на владения лорда Симона? Делать нечего. Пришлось идти за письмом, хотя он должен был вместе с королем Ричардом ехать к королю Филиппу. Рейнер с нетерпением ждал возможности увидеться с Алуетт, но решил все-таки, что если он сначала зайдет к «Трем ангелам», то задержится всего на час, не больше. Времени еще много, он успеет взять письмо, прочитать его и явиться в дом Филиппа, если повезет, еще прежде, чем усядутся за стол.

За несколько монет одноглазый матрос обещал показать ему дорогу. Моряк, не умолкая ни на мгновение, вел его мимо грязных таверн и борделей к еще более грязным, по узким улочкам все дальше от порта.

Предчувствие беды овладело рыцарем, и он проклял ту минуту, когда решил не брать с собой коня и оружие. На спине Геракла он ощущал бы себя гораздо менее уязвимым, но тащить его на берег всего на один вечер показалось ему не очень-то мудрым. Глупо, наверное, было пускаться в путь и не надев кольчуги, но ведь он одевался для праздника, да и не желал держать при себе оруженосца. Хорошо, что он хоть накинул плащ, из-под которого не видна богатая одежда.

– Кажется, ты говорил, что таверна в порту… – только и успел сказать Рейнер, проваливаясь в черноту. На рассвете он пришел в себя. Голова болела, кошель исчез, меч, правда, остался, вероятно потому, что он на него упал.

С трудом поднявшись на ноги, Рейнер кое-как доковылял до маленькой церкви, где старый толстый священник сказал ему, что никакой таверны «Три ангела» в округе никогда не было и нет сейчас.

Если нет таверны, то нет и письма. Кто-то сыграл с ним злую шутку. Зачем? Чтобы он не был у короля? Или хотел его убить? Неужели король Франции так испугался обожателя Алуетт, что устроил на него облаву? Вроде бы непохоже, а с другой стороны – почему бы и нет?

В конце концов Рейнер нашел дорогу обратно в порт и вернулся на корабль. Едва он ступил на палубу и увидел раздраженно меряющего ее шагами английского короля, как всякая надежда повидать Алуетт покинула его.

– Вот и ты наконец, Рейнер! А я уж решил было •поднимать якорь! Где ты, черт бы тебя побрал, находился? Почему тебя не было у Филиппа?

У Рейнера так болела голова, что даже рычание Ричарда Львиное Сердце никак не подействовало на него. Коротко он рассказал, что случилось. Ричард ему посочувствовал, но не более того.

– Я больше ни часу не могу оставаться в Генуе. Чем дольше я здесь, тем больше от меня требует французский король. Когда я сказался вчера больным, он был сама любезность, а на рассвете прислал мне записку с просьбой дать ему пять галер. Я предложил ему три, но он отказался, проклятый ублюдок! Нет, мой мальчик, мы отплываем. Знаю, знаю, тебе хочется повидать свою милую, однако придется подождать до Сицилии. У меня там есть одно семейное дело – вернуть приданое сестры Иоанны. Если не получится сделать это быстро, будем там зимовать, – злобно заключил он, раздраженный непредвиденным промедлением. – А тебе, Рейнер, надо хорошенько запомнить, что наша цель Сицилия, а не дамские сердца.

– Да, сир. – Рейнер хорошо понимал причину необычной резкости короля. Он помнил, как еще совсем недавно в Везлэ не знал другой цели, чем Гроб Господень и Святой Крест, но, стоило ему взглянуть на хорошенькое личико Алуетт де Шеневи, как путешествие на другой край света стало для него дорогой к счастью и наслаждению. Нет, он не забыл о цели крестового похода, об освобождении святых мест от язычников, однако даже победа не станет для него событием, если не подарит любовь француженки.