Текст книги "Мое простое счастье"
Автор книги: Лаура Дейв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
8
Через месяц он сделал мне предложение. Через три месяца с нашей первой встречи. Три месяца. Девяносто один день. Мы оказались по другую сторону зимнего солнцестояния. Прошла четверть года всего лишь.
Гриффин не сразу предложил мне выйти за него замуж. Сначала просто позвал с собой в Уильямсберг.
– Я скоро уезжаю, – сказал он, – пора возвращаться на Восток.
– Когда?
– На следующей неделе – я ведь уже говорил.
Да, говорил, но о его отъезде я старалась не вспоминать. Казалось, что до января еще далеко – это же следующий год! Кто знает, где я буду в январе? Мне не хотелось думать о будущем. Мне вообще не хотелось думать.
Мы опять сидели в баре после закрытия, через два табурета от того места, где сидели той, первой ночью. От того места, где все началось. Говорят, круг непременно замыкается. По-моему, это не вполне верно. Круг не замыкается, а выходит на новый виток. Ты приближаешься почти вплотную к исходной точке, но видишь, что слегка продвинулся вперед, ведь прошло время и что-то изменилось. В пространстве мы переместились лишь на два табурета, и я видела со стороны, как я прежняя сижу в задравшемся на коленях платье и, сама того не зная, уже готовлюсь ко всему, что произойдет потом.
– А теперь самое трудное, – продолжил Гриффин. – Надо решить, что нам с этим делать.
– Что делать? – переспросила я. – А что тут поделаешь?
– Я бы остался. Остался, пока не станет ясно, к чему все идет. Но мне пора возвращаться домой. Вообще-то, я уже должен быть там. Появилась возможность купить здание и открыть свой ресторан. Как раз о таком я и мечтал – недалеко от главной улицы, рядом с церковью и книжным магазином. – Гриффин принялся чертить в воздухе план. – Это мой шанс. А ты ведь можешь писать статьи где угодно, правда?
– Нет, не могу.
– Почему?
Я ни словом не обмолвилась о Нике с тех пор, как рассказала Гриффину о лучшем и худшем воспоминании. Немалое достижение, если задуматься. Но сейчас я пожалела, что не объяснила ему раньше. Не могла я все бросить и последовать за ним. Один раз я уже отправилась на другой конец страны вместе с Ником, ну и к чему это привело? Я не собиралась снова переезжать только потому, что Гриффин меня попросил.
И тут, словно прочтя мои мысли, Гриффин совершил нечто такое, чего я никак не ожидала – опустился передо мной на одно колено.
– Что ты делаешь?! – воскликнула я.
Следующее слово мы произнесли хором:
– Ненормальный!
Иногда даже не подозреваешь, что ждала чего-то всю жизнь, пока оно не происходит на самом деле.
– Просто я знаю, что нам суждено быть вместе, – понял в ту самую минуту, как ты вошла сюда в этом своем платье… Не могу объяснить почему. А даже если бы мог, все равно не стал бы объяснять.
Гриффин был прав, и одна часть меня с ним соглашалась, хотя другая понимала, что это безумие.
– Я дам тебе время, если нужно. Я дам тебе все, что захочешь. Но, по-моему, не надо бояться: начнем новую жизнь прямо здесь и сейчас.
Слова сорвались у меня с языка прежде, чем я успела их обдумать. Позже, когда произошло все, что произошло, я спрашивала себя: «Может, было суждено, чтобы это случилось именно так?»
– Я не могу, – проговорила я.
Гриффин изменился в лице, и что-то у меня в животе перевернулось. Еще никогда я не испытывала ничего подобного: я словно причиняла боль самой себе и видела по его лицу, как это выглядит со стороны. Как выглядит со стороны, когда мы повинуемся страху и нерешительности. И пусть мы называем и то и другое благоразумием, в итоге они все равно приносят больше вреда, чем попытка совершить нечто смелое и грандиозное.
«Стань своей противоположностью». В памяти у меня с новой силой вспыхнули слова Джордан. А потом слова Ника: «Тебя вечно не было дома. По-моему, ты бы не смогла здесь оставаться, даже если бы захотела». И я поняла, что должна сказать то, что думаю.
– Знаю, это безумие и любой стоящий психотерапевт скажет, что я сошла с ума. Может, так оно и есть. Но я не могу, хоть ты что со мной делай, просто взять и ответить «нет».
Вот таким образом я сказала «да».
Часть 2
И они жили долго и счастливо
9
Когда я пришла в колонку «Сто открытий», то очень скоро поняла, какое удивительное это время – начало путешествия. Ты чувствуешь, что перед тобой открыты все пути. Можно совершить поездку из Брюсселя в Амстердам на автомобиле с откинутым верхом, провести день в отеле «Дон Альфонсо» в деревне Сант’Агата-суи-Дуэ-Гольфи, поедая прямо с кожицей самые свежие в мире лимоны, или попеть караоке в гей-клубе «Таунхаус» в Токио. Можно сделать (или не сделать) любой выбор – пока это почти не имеет значения. Прошло время, прежде чем я осознала, насколько такое чувство бесценно и почему.
Дело не только в том, что в начале путешествия весь мир кажется ярким, блестящим, полным бесчисленных возможностей. Гораздо важнее другое: мы снова верим. Пока трещины незаметны, а времени хоть отбавляй; пока мы не сделали первый неправильный выбор, не осознали, что происходит нечто ужасное, а виной этому – мы сами, мы верим, будто на сей раз все сложится именно так, как надо.
Не знаю, что именно так меня тронуло, когда мы с Гриффином впервые въехали в Уильямсберг и покатили по сонной главной улице мимо церкви и почты. Повсюду до сих пор стояли нарядные елки, легкий снежок падал и ложился на огромные сугробы – последствие вчерашнего снегопада. Я достала фотоаппарат и принялась фотографировать. Мне доводилось видеть сотни подобных улиц, и многие из них были гораздо живописнее. Но на этот раз я испытывала нечто особенное. Словно я уже бывала здесь раньше. Или знала, что еще сюда вернусь. Словно я видела этот город не в первый, а в сотый раз. Такое ощущение ни с чем не спутаешь, и оно означает: именно здесь тебе и суждено быть.
Гриффин отвел от моего лица фотоаппарат, посмотрел мне в глаза и широко улыбнулся:
– Производит хорошее впечатление, правда?
Я кивнула.
С главной улицы Гриффин свернул направо, потом еще раз направо, и вскоре мы очутились в предместье. Вдоль дороги выстроились живописные дома в стиле «искусства и ремесла»[6]6
«Искусства и ремесла» – художественный стиль, зародившийся в конце XIX века в Англии и популярный в Америке в начале XX века. Возник как протест против шаблонности и массового производства. Его приверженцы пропагандировали ручной труд, использование природных материалов, изящество и функциональность. Предшественник стиля модерн.
[Закрыть], яркие и нарядные на фоне белого снега, словно драгоценные брелоки. Постепенно расстояние между домами увеличивалось, тут и там начали появляться фермы. Наконец Гриффин свернул на Нейплс-роуд и остановил машину.
Вот он, стоит совсем на отшибе – скромный домик в стиле «искусства и ремесла». Дом Гриффина. Дом моей мечты. Я не имею в виду, что он какой-то особенный или что именно в таком мне всегда хотелось жить. Я в буквальном смысле видела его в мечтах. В мечтах и во сне. Те же синие ставни и крепкие столбы, то же деревянное крыльцо и кресла-качалки. Два окошка на втором этаже, словно два глаза. Белая кирпичная труба. Я невольно улыбнулась.
Мы поженились еще по дороге из Калифорнии в Массачусетс – в маленькой часовне на самой границе Лас-Вегаса. Сарафан цвета слоновой кости в качестве свадебного платья, пара семидесятилетних свидетелей, простые золотые кольца и стихотворение «Счастье», которое прочел мне Гриффин. Вместо медового месяца – веселая и слишком быстрая автомобильная поездка до Уильямсберга. Но главное произошло именно здесь, на Нейплс-роуд, пока мы сидели рядом в машине с самым крошечным в мире прицепом, куда я уложила кое-какие вещи из своей старой жизни – те, что решила взять с собой: несколько полосатых кресел, шкафчики для бумаг, любимые фотографии Милы. Я смотрела на свой новый дом, который точно где-то уже видела, и чувствовала, что это начало новой жизни – семейной жизни.
Я покрутила на пальце обручальное кольцо.
– Итак, здесь мы и живем?
– Здесь мы и живем, – кивнул Гриффин. – Ну что, войдем?
Прежде чем я успела ответить, Гриффин заглушил мотор и обошел машину, чтобы открыть мне дверь, потом поднял меня на руки и понес по заснеженному тротуару к дому. На крыльце он остановился, готовясь перенести меня через порог.
Я смущенно смеялась, чувствуя себя немного неловко. Романтические жесты, особенно старомодные, всегда казались мне излишне сентиментальными. Позже я поняла, что просто к ним не привыкла. Однако Гриффин, похоже, решил это исправить. По-прежнему держа меня на руках, он уверенно подошел к парадной двери, повернул ручку и шагнул на зеленый коврик с надписью «Добро пожаловать».
– Ну вот мы и на месте, – сказал Гриффин и поцеловал меня.
И тут из глубины дома раздался мужской голос:
– Привет-привет!
От неожиданности Гриффин выпустил меня из рук, и я шлепнулась пятой точкой на зеленый коврик – прямо на надпись «Добро пожаловать».
Я обескураженно посмотрела сначала на мужа, потом на того, кому предназначался его сердитый взгляд, – на мужчину с пронзительными зелеными глазами и такой же, как у Гриффина, улыбкой. Незнакомец как ни в чем не бывало поедал мороженое на палочке. Он был удивительно хорош собой, даже несмотря на четырехдневную щетину и спутанные темные волосы. По бокам от него стояли два ребенка лет пяти, максимум – шести. Два практически не отличимых друг от друга мальчугана с рыжими волосами. Один тоже ел мороженое, второй держал в руках что-то вроде желтой пластмассовой лейки.
– Ах ты, сукин сын… разве можно так пугать! – воскликнул Гриффин.
– Будь любезен, выбирай выражения! – ответил незнакомец. – Тут все-таки дети.
Гриффин наклонился, чтобы помочь мне встать:
– С тобой все в порядке? Не ушиблась?
– Нет…
Я растерянно посмотрела на Гриффина и снова перевела взгляд на близнецов. Они улыбались от уха до уха и явно получали от происходящего немалое удовольствие. Симпатичные мальчики – рыжеволосые, большеглазые. И очень похожи на отца – та же форма лица, те же зеленые глаза. Вот только эту роскошную рыжую шевелюру они явно унаследовали от кого-то другого.
– Вы разве не хотите поздороваться с дядей Гриффином? – спросил незнакомец и потрепал обоих мальчиков по голове.
Дядя Гриффин?..
Выходит, это Джесси! Ну конечно, это брат Гриффина – Джесси. В Лос-Анджелесе у Гриффина не было с собой семейных фотографий, но я догадалась и так. Он рассказывал, что у Джесси двое детей – Сэмми и Декстер, если не ошибаюсь. Вот только забыл упомянуть, что они близнецы. Их семья живет в Бостоне – не так уж далеко от Уильямсберга. Джесси пишет докторскую диссертацию в Массачусетском технологическом институте, или МТИ, а у его жены – как же ее зовут? – цветочный магазин в Кембридже[7]7
Кембридж – пригород Бостона.
[Закрыть]. Вот и все, что я знала. Впрочем, теперь я знала еще кое-что: несмотря на мороженое и веселый взгляд, вид у Джесси был несколько ошалелый.
– Они играют в молчанку, – пояснил Джесси, подталкивая обоих мальчиков к Гриффину. – Ну же, ребята. Разговаривать не обязательно.
Близнецы подбежали к Гриффину. Он подхватил племянников на руки и прижал к себе их маленькие тела, продолжая сверлить брата глазами.
Только тут я заметила, что по другую сторону от Гриффина с мальчиками, у подножия лестницы валяется несколько огромных, наполовину распакованных чемоданов. Их содержимое – груды одежды, спортивное снаряжение, игрушки – было разбросано по всей лестнице и по коридору второго этажа, который – с того места, где я стояла, по крайней мере, – выглядел как после стихийного бедствия: картины на стенах покосились, ковер содран с пола. Откуда-то из глубины дома, куда бы я не рискнула отправиться, доносился отчетливый запах виноградного сока.
Гриффин проследил за моим взглядом и снова повернулся к брату:
– Сколько вы тут живете?
– Недолго, – пожал плечами Джесси.
– Насколько недолго?
– Недолго. Недель пять.
– Недель пять?! – вырвалось у меня.
Только тут Джесси повернулся ко мне, словно впервые меня заметил. Словно я не стояла все это время прямо перед ним. Словно он не видел, как его брат уронил меня на пол.
– Здравствуйте, – сказал он.
– Здравствуйте! – я приветственно помахала рукой, удивляясь, что вообще раскрыла рот.
– И ты даже не сообщил, что живешь у меня? – вмешался Гриффин.
– Не хотел зря тебя беспокоить.
Гриффин опустил близнецов на пол, и они молча побежали наверх, с трудом сдерживая смех и стараясь не запнуться о разбросанные вещи. Я проводила их глазами, пока они не скрылись из виду. Хлопнула дверь спальни, и больше ни звука.
– А что им обещано за победу в молчанке? – спросила я. – Они играют с завидным упорством.
– Сто баксов, – ответил Джесси.
– Вот это приз так приз, – заметила я.
– Воспитывает силу воли, – улыбнулся Джесси.
Гриффин бросил на брата испепеляющий взгляд:
– Джесси, где Шерил?
– Она выгнала меня из дома.
– Выгнала из дома?
Джесси кивнул и продолжил уже тише:
– Сэмми не расстается с ее лейкой, даже спит с ней. Это значит, что у него душевная травма, да? Мы нанесли ему душевную травму? Декс вроде справляется лучше, хотя прошлым вечером набросился на Сэмми и попытался отобрать у него лейку. Вряд ли это хороший признак.
Гриффин недоуменно воззрился на него:
– Шерил выгнала тебя из дома? Но почему?
– Понимаешь, ей просто нужна передышка, – объяснил Джесси. – Такое бывает.
– Когда, Джесси? Когда такое бывает?
– Ну, когда узнаешь, что твой муж сделал ребенка другой женщине.
Я не поверила своим ушам. Что он сказал? Словно прочтя мои мысли, Джесси кивнул и встретился глазами с Гриффином.
– Все очень сложно, – сказал он.
Я смотрела на Джесси так долго, будто надеялась, что он возьмет свои слова обратно. А может, я просто боялась взглянуть на Гриффина и понять по его лицу, что он думает (или не думает) о признании брата.
Однако Гриффин хранил молчание – наверное, ждал, когда заговорит Джесси. И Джесси заговорил, только не с ним, а со мной:
– Извините, Гриффин нас не представил. Я Джесси, его брат. А вы кто?
Он протянул мне руку. У меня промелькнула мысль, что она, наверное, липкая от мороженого, но я все-таки ее пожала.
– А я его жена.
10
– Вообще-то Джесси гений – хочешь верь, хочешь не верь. Дипломированный гений. У него высоченный ай-кью. В школе он перепрыгнул через два класса. В шестнадцать получил полную стипендию на обучение в МТИ. Хотя, возможно, это принесло больше вреда, чем пользы…
Мы лежали в постели – моя первая ночь в нашей общей постели. В спальне горел только ночник. Я смотрела в потолок, часто моргая и стараясь не обращать внимания на растущий в груди тугой комок. На комок в груди и на большую дыру в стене рядом с дверью – последствие игры в пейнтбол, перешедшей в потасовку. Эту пробоину размером с ребенка занавесили простыней, которая, впрочем, плохо отгораживала нас от внешнего мира.
Чтобы отвлечься, я разглядывала рисунок на потолке, вполне различимый в мягком свете ночника: красивые сложные узоры, цифры, слова, отдельные буквы… Целая система, но понять ее до конца у меня пока не получалось. Гриффин только что пришел после долгого разговора с Джесси, в котором я не участвовала. Брат немного рассказал ему о той, другой женщине – он познакомился с ней в институте – и еще меньше о том, что собирается делать дальше.
Гриффин говорил шепотом. Я знала и одновременно не была уверена почему. Джесси с близнецами смотрели в спальне напротив какой-то фильм – «В поисках утраченного ковчега», кажется. Мальчишки смеялись и галдели, перекрикивая телевизор, – игра в молчанку, судя по всему, закончилась.
– Жаль, что он произвел на тебя неприятное впечатление, – сказал Гриффин.
– Да нет, не такое уж неприятное…
Я прочистила горло, не зная, что добавить. «Неприятное впечатление» казалось мне не особо удачным выражением. Неприятное впечатление производит слишком развязная либо зловеще безмолвная свекровь или друг детства, который хлебнул лишнего и теперь ведет себя глупо. Но когда обнаруживаешь, что женатый брат мужа поселился у тебя дома, потому что сделал ребенка посторонней женщине… по-моему, это называется как-то иначе.
Мне хотелось ободрить Гриффина, хотя, по правде говоря, я осуждала Джесси. Но меня беспокоило не только это: впервые с тех пор, как мы с Гриффином познакомились, появилось нечто, о чем я не могла сказать ему прямо.
Гриффин повернулся на бок и оперся на локоть:
– Им просто некуда больше пойти. То есть, конечно, они могли бы поехать в Нью-Йорк к нашей матери, но Джесси еще не рассказывал ей о том, что произошло. Боится ее реакции. И, если честно, я его не виню.
– Я понимаю.
И я действительно понимала. Гриффин рассказывал мне о своей матери. Она преподавала геологию в Нью-йоркском университете, но большую часть времени посвящала семье, наполняя дом любовью. Впрочем, мать Гриффина была не только заботливой и любящей, но и удивительно эмоциональной женщиной, особенно когда дело касалось ее сыновей. А сейчас бурные эмоции все только бы усложнили.
– Джесси нужно время, чтобы во всем разобраться. Близнецы уже ходят в местную школу… В общем, я не уверен, что могу просто выставить их за дверь.
– Нет, конечно же, нет. – Я покачала головой и решительно добавила: – Я бы никогда не попросила тебя об этом. Никогда бы не попросила их прогнать. Джесси – твой брат, и он в тебе нуждается.
– А ты моя жена и тоже во мне нуждаешься.
Гриффин крепко обнял меня одной рукой.
– Со мной все будет хорошо, – ответила я. – Обещаю.
– Просто время совсем неподходящее… Мы только что переехали… пытаемся обжиться… ты привыкаешь к новому месту… Совершенно неподходящее время.
Я теснее прижалась к нему:
– Гриффин, а разве бывает подходящее время для того, чтобы переехать к старшему брату, потому что сделал женщине ребенка? Сомневаюсь. Не такое это достижение, за которое вручают медали.
Он рассмеялся и нежно поцеловал меня в лоб:
– Тут ты права.
– Все будет хорошо, – сказала я. – Просто придется запирать дверь, когда занимаемся любовью.
– И проверять, плотно ли задернута простыня.
Так он и сделал.
11
На следующее утро я проснулась в полном недоумении. Такая же путаница возникает в голове, когда днем ложишься немного вздремнуть и просыпаешься уже поздно вечером. В комнате темно, и ты начинаешь лихорадочно соображать: почему я сплю? Какой сегодня день? И дома ли я вообще?
В спальне было темно, как ночью, – это-то и сбило меня с толку. На окнах висели коричневые шторы в пол, не пропускающие света. Полезная штука, если работаешь поваром и часто спишь днем. Но самой мне не особо понравилось, что я понятия не имею, ни сколько сейчас времени, ни настало ли уже утро, ни где, собственно, Гриффин.
Я перевернулась на живот, отдернула плотную штору и выглянула наружу. В глаза мне ударил резкий солнечный свет, такой же яркий, как в Калифорнии по утрам. Я прижала ладонь к стеклу, ожидая ощутить тепло, но руку обожгло ледяным холодом. Только тут я заметила рядом с рамой маленький термометр, который показывал минус пятнадцать.
Я вылезла из постели, натянула спортивные брюки и еще одну пару носков и спустилась на кухню, где уже завтракали Джесси с детьми. Джесси, одетый в помятый костюм, пытался завязать галстук, а близнецы ели мягкие вафли. Вернее, Декстер прогрыз в вафле дырку и теперь вертел ее на языке, а Сэмми запихивал свою в лейку. Под ногами у них растекался двумя лужицами кленовый сироп.
– Доброе утро, – сказала я, останавливаясь на пороге.
Джесси поднял голову и улыбнулся:
– Привет, сестренка!
– Привет, – ответила я, не двигаясь с места и чувствуя себя немного неловко.
Стоять на деревянном полу было холодно даже в носках, и я переминалась с ноги на ногу.
– Любишь кофе? – спросил Джесси.
– Только первые четыре чашки. К пятой начинает приедаться.
– Значит, ты пришла туда, куда нужно. Присаживайся. У нас тут имеется обалденно вкусный кофе.
В качестве доказательства он махнул галстуком на узкий серебристый термос, стоящий посередине стола.
Я села на свободный стул рядом с Джесси. Он оставил галстук в покое, открыл термос, налил в крышку кофе и протянул мне.
Я взяла ее обеими руками, вдохнула поднимающийся от кофе пар и сделала большой глоток.
– Ух ты, – сказала я, – а ты не соврал. Очень вкусно. Божественно вкусно.
– Тут ты права. По-настоящему хорошо я умею делать три вещи, и одна из них – кофе. – Джесси затянул галстук узлом и тут же снова развязал. – Я привез из дома френч-пресс. Ему, наверное, уже лет сто. В этом часть секрета.
Я улыбнулась, подула на кофе и сделала еще глоток.
– А термос зачем? Тоже часть секрета?
– Нет, просто так удобнее везти кофе в Бостон. У меня сегодня встреча в Кембридже.
Я так и застыла с чашкой у губ.
– Ой… а я думала…
Джесси поднял руку, останавливая меня:
– Пожалуйста, не говори ничего. Учитывая мое отвратительное поведение, хороший кофе – это минимум, что я могу для тебя сделать. Он же, к сожалению, и максимум.
Он добродушно улыбнулся, сжимая в одной руке галстук, который ему так и не удалось завязать.
– Тебе помочь? – спросила я.
Джесси помотал головой:
– Не надо, сам справлюсь. Опоздаю на встречу, но справлюсь.
– Отличный план!
Он снова занялся галстуком.
– Расскажи-ка лучше, как мой старший братец в тебя влюбился. Поверить не могу, что я даже ни о чем не подозревал! Живи мы в другом мире, я бы, пожалуй, страшно обиделся.
Я рассмеялась:
– Просто все произошло так быстро…
– «Единственные законы материи созданы разумом, а единственные законы разума – материей».
Я недоуменно посмотрела на него.
– Джеймс Клерк Максвелл, создатель классической электродинамики, – пояснил Джесси. – В моем понимании это значит, что все самое лучшее происходит внезапно.
Я улыбнулась:
– Красиво. Очень. Этим ты и занимаешься в институте?
– Вроде того. Только модернизированной версией. Я работаю вместе с Джуд Флемминг, не слышала о такой? Скорее всего, нет, если, конечно, ты не увлекаешься оптической физикой.
– В последнее время как-то не особо.
– Доктор Флемминг – удивительный человек. Ей всего сорок с хвостиком, а она уже заведует отделом. Я уж не говорю о том, что ее исследование в корне меняет наши представления об оптических полях.
– Наши? В смысле тех из нас, кто в этом разбирается.
– Именно!
Джесси рассмеялся, а затем махнул галстуком на разделочный стол:
– Гриффин не хотел тебя будить и оставил вон там любовное послание. Он пошел в ресторан на встречу с подрядчиком. Если вдруг захочешь его проведать, в записке есть указания, как туда добраться.
– Хорошо. Он же вроде собирался пойти в ресторан не раньше одиннадцати… Сколько сейчас времени?
– Без пятнадцати час.
– Без пятнадцати час? – повторила я, не веря своим ушам.
Еще никогда в жизни я не спала так долго. Я вообще долго не сплю – начинаю работать часов в шесть утра. Сегодня, кстати, я тоже собиралась начать в шесть, чтобы вовремя отослать Питеру очередную статью.
– Это все шторы, – сказал Джесси. – Вырубают капитально.
– Да уж.
– Мы тоже проспали, и теперь я не успею на встречу. Разве что буду гнать со скоростью восемьдесят миль в час. Хотя кого я обманываю? Хоть гони, хоть не гони, все равно опоздаю.
– С кем встреча?
– С научным руководителем.
– С Джуд Флемминг?
– С Джуд Флемминг. Хочу попросить, чтобы она продлила мне срок для написания диссертации. Я всегда немного нервничаю, когда приходится обращаться к ней с просьбой.
– Это понятно. – Я налила себе еще кофе. – И сильно ты опаздываешь с диссертацией?
– Ну, как тебе сказать? Лет на девять.
Я так и застыла с термосом в руке.
– На то есть свои причины.
– Разумеется, – кивнула я.
Джесси поднялся на ноги, так и не завязав галстук, и начал лихорадочно собирать вещи: ключи, почти пустой термос, стоящий на разделочном столе потрепанный портфель.
– Ну что, проводишь их?
– Кого? – в замешательстве спросила я.
– Сэмми и Декса. В школу. Отсюда недалеко – можно дойти пешком. Ты меня очень выручишь. После занятий у них тренировка по мини-футболу, так что до моего возвращения скучать они не будут. Ну как, проводишь?
– Я? – Я повернулась к близнецам, которые все еще возились с вафлями и даже не смотрели в мою сторону. – Но Джесси, они же меня совсем не знают.
Джесси тоже повернулся к близнецам.
– Так, ребята, слушай сюда. Это тетя Энни. – Он потрепал меня по голове. – Ну-ка, поздоровайтесь.
Мальчики окинули меня оценивающим взглядом. Ни тот ни другой не произнес ни слова и даже не помахал рукой.
– Привет, ребята! – Я улыбнулась Сэмми, который крепко сжимал в руках лейку. – Классный кувшин.
По-прежнему ни звука.
– Так, – сказал Джесси. – Кто больше хочет пойти в школу вместе с Энни, пусть назовет свое имя громче. Ну же, вперед! Победителю – сто баксов.
Оба мальчика тут же подняли руку.
– Я! Я! – пронзительно запищали они.
Декс замахал руками и закричал:
– Меня зовут Декс! Меня зовут Декс!
Сэмми поднял лейку и заорал в носик, словно в микрофон:
– А меня Сэмми! Меня Сэмми!
Джесси с улыбкой посмотрел на меня. Каким-то чудом его галстук оказался завязан.
– Так-то лучше, – сказал он. – Одна проблема решена.
