Текст книги "Жизнь в свете смерти. Об искусстве быть живым"

Автор книги: Ларри Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Отказываясь от привязанностей, мы не отказываемся от людей, которые близки нам. Просто теперь мы связаны с ними совершенно иными узами.

Все, что я сказал, не ново. Можно назвать этот процесс «большой смертью», но на самом деле она – естественный результат ежедневной, упорной духовной практики.

Практика сознания поначалу кажется простой, обезоруживающе простой. Ее смысл не меняется. По прошествии двадцати минут вы говорите ученикам то же самое, что и по прошествии двадцати лет. Но по мере занятий духовной практикой смысл ее становится все глубже, пока наконец мы не поймем, что он так же велик и таинственен, как и сама жизнь. Постепенно нам становятся ясны все наши пристрастия и привязанности, в том числе и главная из них – привязанность к собственному «я». Работая с ним, мы работаем со всеми привязанностями одновременно. Кроме того, мы практикуем сознательный подход к смерти, поскольку имеем дело со смертью нашего «я». Больше умирать здесь нечему.

Теперь становится ясно, какое тяжелое бремя мы несли. Произошло очищение нашего сознания и одновременно – постижение глубочайшего учения и расширение представления о себе. Наилучшее представление о себе по сравнению с обширной и молчаливой природой нашего сознания – все равно что свеча на фоне солнечного света.

Очищая сознание таким образом, мы испытываем чудесное чувство от того, что добровольно отказались от своих привязанностей. Это предвосхищение смерти приносит большое облегчение. Мы убираем главное препятствие для практики Дхармы и настоящей жизни.

В результате смысл нашей практики – в предвосхищении смерти, в том, чтобы сойтись с ней лицом к лицу, а также в том, чтобы научиться жить. Практика проливает на нашу жизнь свет смерти. Если бы Будда практиковал во дворце, не сталкиваясь с реальностью старения, болезни и смерти, его практика не была бы так необходима для нас. Мы хотим знать, есть ли жизнь после смерти, и это очень важно. Но еще важнее понять, есть ли жизнь до смерти. Живем ли мы в настоящий момент? Только помня о смерти, мы живем по–настоящему.

БЫТЬ ЗНАЮЩИМ

Практика освобождения, о которой я говорю, практика ежедневного, ежеминутного умирания тесно связана с «незнанием». Мы начинаем практиковать, думая, что знаем, кто мы такие. Мы знаем свое имя, место рождения, своих родителей, нынешнее место жительства и наши качества. Но чем больше мы практикуем, тем глубже проникает наш взгляд за внешние данные нашей биографии. Наконец, мы доходим до той черты, за которой не остается ничего, никаких признаков личности. Мы не знаем, кто мы есть. Мы действительно этого не знаем. И мы не ждем никаких ответов, потому что такое незнание и есть истинное знание. Суть нашей личности не нуждается ни в каких понятиях или представлениях. Мы просто существуем.

Здесь уместно вспомнить знаменитую историю Бодхидхармы и китайского императора У-ди. Император был горячим покровителем буддизма и считал, что очень много знает. Но, встретив Бодхидхарму, он понял, что перед ним человек, глубоко погруженный в медитацию. Он задал ему пару вопросов о буддизме и получил совершенно неожиданные ответы. В раздражении он сказал: «Кто ты, стоящий передо мной и дающий такие ответы?» «Я не знаю», – ответил ему Бодхидхарма. Он ответил так не из–за своего невежества, а потому, что понимал, что никакое понятие не способно выразить истинную природу человека. Это была глубокая мысль незнающего ума.

Нечто похожее происходит с нами во время сидячей практики. Когда мы начинаем практиковать и все кажется нам новым, мы пытаемся сконцентрироваться на дыхании. Когда сознание успокаивается и ему становится доступно все, мы начинаем наблюдать не только за дыханием, но и за другими телесными ощущениями и настроениями. Мы не знаем, что произойдет, и не пытаемся выработать то или иное отношение к тому, что нас ожидает. Мы просто созерцаем все, что может произойти.

Сначала у нас возникает чувство, что мы все–таки что–то делаем: созерцаем дыхание и т. д., но постепенно это чувство проходит, и его место занимает непринужденное сознавание, наблюдение за всем, что с нами происходит со стороны. Тем не менее акцент все же делается на предметах. Мы ощущаем вдохи и выдохи, слышим, как рядом проезжают машины, чувствуем приступ боли в колене или нахлынувшую волну страха. Но вместе с тем мы сознаем, что эти явления временные – они приходят и уходят.

Но даже это не есть настоящее, не разбирающее сознавание, поскольку ощущение наблюдения и наблюдателя у нас остается – смутное чувство собственной личности. Мы сознаем, что есть некий человек, который сидит и пытается осознать. Но если практиковать таким образом месяцы и годы, ситуация изменится сама собой. Ощущение, что мы сидим и сознательно наблюдаем, медитируем, начнет исчезать – сначала на краткий срок, потом на более длительный. Для нас больше нет наблюдателя и наблюдаемого, они становятся неотделимы друг от друга.

Происходит следующее: наше «я» – то самое, которое наблюдает и распознает, – постепенно начинает исчезать. Остается лишь процесс медитации, чистое сознавание без каких–либо усилий, открытое, непосредственное соединение с жизнью, такой, какая она есть в данный момент. Как будто все, что мы видели раньше, – облака, и вдруг из–за них показалось голубое небо. Оно не возникло ниоткуда – оно всегда присутствовало, но было скрыто за облаками, и мы об этом знали.

Вот что имеют в виду лесные мастера, когда говорят нам, что мы должны быть знающими. Но мы не должны прилагать к этому усилий. Мы были и есть такие. Не нужно к этому состоянию стремиться, оно приходит само собой. Продолжая практиковать, мы все глубже погружаемся в него. По мере того как наша небесная природа становится более очевидной, мы все спокойнее относимся к облакам – они уже не пугают нас.

В своей жизни я уже испытывал такое состояние и поэтому склонен доверять буддийскому учению о смерти. По той же причине я вполне комфортно чувствую себя, пребывая в состоянии незнания, поскольку именно такое состояние – состояние чистой сознательности – дает нам блаженство. («Будьте незнающими», – советуют лесные мастера.)

Здесь будет уместно процитировать слова моего тайского учителя Аджаан Маха Боовы, которые оказали мне большую поддержку. Он сказал их женщине, умирающей от рака. Она приходила в монастырь медитировать, и каждый вечер учитель беседовал с ней. Однажды он обратился к ней так:

«Даже когда подойдет момент смерти… твое сердце не должны тревожить боль и смерть, потому что сердце уверено, что ум есть ум – твердыня сознавания… Ум не боится смерти, поскольку уверен в себе, уверен, что не будет уничтожен. Сознавание распространит свою власть повсюду. Сердце засияет сильнее, станет все более мужественным, потому что сознавание очистит его. Даже если в этот миг придет смерть – не страшно. Боль исчезнет, но не исчезнет ум. Он вернется к сознаванию. Если при помощи сознавания ты начнешь исследовать боль и наконец дойдешь до ее понимания, то, даже если тебе предстоит умереть, боль исчезнет раньше. Ум не исчезнет… он отключится от того, что с нами происходит, и вернется к сознаванию».*

* Ajaan Maha Boowa, Straight from the Heart (Udorn Thani, Thailand: Wat Pa Baan Taad, 1998).

В другой раз учитель сказал:

«Не нужно бояться смерти… Не готовь ловушку для себя. Для сознания нет смерти. Нет вообще ничего, кроме чистого и простого сознавания… Мы, люди, переставая дышать, становимся мертвецами. В этот момент знающий отделяется от своей физической части, и от него остаются лишь физические элементы, не имеющие чувств. Это и есть труп. Но сам знающий не умирает».*

* Ibid.

Еще один учитель – корейский мастер Вен Сонг Чол – особо подчеркивает, что нужно верить в «незнающий ум».

«Все мы обладаем чистым, блестящим Основополагающим Умом, который остается неизменным во веки веков. С его сиянием не сравнится и тысяча солнц. Сравнивать огромную, бесконечную Вселенную с этим Основополагающим Умом – все равно что сравнивать пшеничное зерно с бескрайним океаном. Этот Основополагающий Ум невозможно ни представить, ни описать. Обладание им есть высшая награда. Такой Ум основан на мудрости и добродетели, и потому его называют Естественной Мудростью.

Естественная Мудрость, присущая каждому из нас, – неисчерпаемая сокровищница. Открывая дверь в эту сокровищницу, мы обретаем величайшую мудрость и добродетель – высшие достоинства.

Но люди не знакомы с этой сокровищницей и ищут Истину в таких бесполезных источниках, как письменное и устное слово, – а это так же тщетно, как искать огонь во льду.

Основополагающий Ум можно сравнить с зеркалом – запылившееся или чистое, оно все равно остается зеркалом. Оно не меняет своих свойств, как бы его ни пачкали и ни пылили. Как только мы сотрем пыль, зеркало снова заблестит, как прежде.

Даже золотая пыль для зеркала – всего лишь пыль и помеха для того, кто в него смотрится. Точно так же слова святых мудрецов, кажущиеся нам золотым нефритом, на самом деле – лишь пыль на поверхности Основополагающего Ума, от которой меркнет его сияние.

Чтобы увидеть этот чистый и яркий Ум, нужно стереть с него речи святых и порочных. Речи основателей религий создают серьезные препятствия и оказывают нездоровое влияние на Основополагающий Ум. Поэтому те, кто верит в Будду, должны освободиться от Будды, а те, кто верит в Христа, должны освободиться от Христа.

Если мы освободимся от Будды, Конфуция, Лао–цзы и Иисуса, всех святых и искусителей, наш ум станет ясным, как голубое небо. Но, чтобы достичь Основополагающего Ума, нам придется уничтожить и это голубое небо. Нет большего препятствия к обретению этого Ума, чем держаться за древнюю мудрость святых и не иметь сил расстаться с ней.

Чтобы обрести истинную мудрость и вечную свободу, чтобы увидеть Основополагающий Ум, следует избавиться от древней мудрости, отказаться от нее, как от яда. Нужно освободиться от влияния Будды, Христа, Конфуция и Лао–цзы. Их учения – лишь пыль, покрывающая Основополагающий Ум и затемняющая его. Сотрите эту пыль, и вы увидите этот потрясающий Основополагающий Ум.

Кто для меня Будда и Иисус? Я сижу в одиночестве, забыв про святых и искусителей, луна восходит над горами, яркая, как никогда, и запах хризантем, как никогда, сладостен».*

* Перевод с корейского слов, сказанных в частной беседе.

Я не знаю, что вы почувствовали, читая эти слова. Может быть, некоторых читателей они вдохновили и вселили в них надежду, а вдругих, наоборот, скептицизм. Цельдухов–ной практики – неколебимо спокойное состояние ума. Каждый раз, когда мы сосредоточиваемся на дыхании или кусочке пищи, каждый предпринятый нами сознательный шаг приближает нас к состоянию сияющего ума.

Я не знаю, что именно случится в момент моей смерти, но я твердо знаю, что хочу встретить этот миг без страха и хаоса мыслей, в состоянии собранности, которое приобретается духовной практикой.

Несколько лет назад я говорил о практике с Тара Тулку Ринпоче. Я очень уважаю этого человека, и мне важно было знать его мнение. Вероятно, я напрашивался на комплименты. Он выслушал все, что я сказал. На мои высказывания он отвечал по–разному и в конце концов заключил: «Знаешь, я скажу тебе так. Ты абсолютно уверен в том, что полностью не умрешь?»

Что за вопрос! Конечно, я не был в этом уверен. Подтекст его слов был ясен: тогда продолжай практиковать. И этот совет я могу дать всем, кто хочет быть уверенным в своем бессмертии.

Глава 5

Практика

БЛИЗОСТЬ С ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ

Тема этой книги тесно связана с духовной практикой. Если бы мы смогли понять до конца учение Будды, старение и смерть не пугали бы нас. Если бы мы глубоко поняли истину старения и смерти, мы поняли бы учение Будды. Старение и смерть – не вопросы, от которых нужно избавляться. Это способ познания глубочайших истин, путь, ведущий к освобождению.

Правильная медитация заключается в том, чтобы относиться к оставшейся жизни с тем же вниманием, какое мы проявляем во время медитации на подушке. Эта медитация не должна прерываться ни на мгновение. Очень полезным для меня оказалось уподобление практики сознательности практике близости.

Великого мастера дзен XIII в. Эйхей Догэна однажды спросили: «Что такое пробужденный ум?» На что он ответил: «Это ум, который входит в близкие отношения со всеми вещами». Чем больше мы размышляем над этим утверждением, тем более глубоким оно представляется. Практика близости бывает разной – начиная от простого дыхания и кончая пробуждением, или освобождением, включая все, что лежит между ними.

Термин близость, разумеется, довольно распространен в нашей культуре. Все мы хотим близости или, по крайней мере, думаем, что хотим, но на самом деле чувствуем одиночество, разобщенность, обособленность. И правда заключается в том, что невозможно достичь близости с другим человеком, пока мы не войдем в близкие отношения со своим одиночеством. Нельзя состоять в близких отношениях с кем–то еще до тех пор, пока мы не будем близки сами с собой.

Главные темы этой книги – болезнь, старость и смерть – очень близки нам. Но с удивительным упорством мы стараемся их избегать. Разумеется, рано или поздно они нас настигнут. Но мы постоянно пытаемся не допустить этого – и в результате становимся чужими самим себе.

В одном из своих фильмов Вуди Аллен говорит: «Я не боюсь смерти. Просто не хочу быть рядом, когда это со мной случится». Мы, буддисты, придерживаемся как раз противоположной точки зрения. Мы учимся смотреть смерти в глаза. Мы специально вызываем у себя страх смерти. И уж конечно мы хотели бы присутствовать при собственной смерти. Для каждого из нас это станет решающим испытанием на преданность заповедям Будды. Мы желаем близости со смертью.

Близость – это опыт неотделенности, единения с тем, что с нами происходит. Как правило, мы видим в себе недостатки – страх, жадность, гнев и т. д., – но считаем, что духовная практика поможет нам в конце концов от них избавиться.

Наше сознание определяется словом «чтобы». Мы занимаемся чем–то, чтобы достичь чего–то или стать таким–то. Эта целеустремленность, желание претворить в жизнь свои амбиции выбивает нас из настоящего, из наших нынешних ощущений, и мешает достижению близости. Тогда мы начинаем жаловаться на ее отсутствие. Само желание близости может помешать ее достижению.

Одно из моих любимых направлений буддизма – Сото дзен–буддизм Кошо Учиямы. Это направление получило распространение в Америке благодаря Шохаку Окумуре и еще нескольким последователям, которые перевели на английский язык работы Учиямы. Сам Учияма учился у другого мудреца, Саваки Роши, и на основе бесед с учителем написал несколько книг.

Саваки, детство которого было трудным (он рос сиротой), по–видимому, являлся сильным и харизматическим лидером, несмотря на то что Учияма в своих книгах изображает его робким и слабым человеком. Он потряс основы японского дзен–буддизма, когда взял под свое покровительство разрушенный храм и начал практиковать крайне суровую форму дзен–буддизма. Однажды Учияма спросил Саваки: «Если я буду много лет практиковать медитацию дзадзен, смогу ли я стать таким же сильным, как вы?»

Саваки, ни секунды ни колеблясь, ответил: «Нет, не сможешь. Мне помог не дзадзен. Я всегда был таким».

Учитель Учиямы говорил, что хотел бы иметь на своей могиле следующую эпитафию: «Здесь лежит Саваки Роши, который всю жизнь провел, сидя на подушках». Также Саваки знаменит своим высказыванием о том, что учение дзадзен абсолютно бесполезно. (Но если вы не будете отдаваться целиком этой «бесполезной» деятельности, он скажет, что вся ваша жизнь прошла совершенно бесполезно.) Он пытался бороться с философией «жизни ради чего–то» и настаивал на том, чтобы ученики медитировали ради самой медитации.

С одной стороны, сидячая медитация – вещь полезная. Любой, кто ею занимался, расскажет вам о ее выгодах. Но если вы начнете медитировать ради выгод – подобно тому как Учияма медитировал, чтобы стать похожим на Саваки, – то лишь навредите себе. Хорошо, если мы искренне стремимся стать свободными и здоровыми, – это придает энтузиазм и смысл нашей практике. Но часто мы ставим перед собой все новые и новые цели, и это мешает полностью слиться с текущим моментом. Часть нашего сознания увлечена новой целью и не может понять до конца то, что с нами происходит сейчас.

Я часто практикую с учениками девятидневные безмолвные затворничества, которые, как правило, происходят в Обществе медитации в Барре, штат Массачусетс. Я не сомневаюсь в их полезности и в том, что они помогают углубить духовную практику. Затворничество требует много времени и сил. Некоторые люди приходят издалека, берут отпуск на работе, уезжают от семьи. Уже за несколько месяцев до начала затворничества они начинают с нетерпением его ожидать.

Естественно, что они приезжают с определенными надеждами относительно будущего затворничества: как оно пройдет и чего они в результате достигнут. Очень часто люди, таким образом, хотят уменьшить стресс или обрести душевный покой. Некоторые нацелены решить ту или иную проблему, оценить трезвым взглядом взаимоотношения с близким человеком. Кто–то желает почувствовать прилив вдохновения или вызвать мудрые мысли. Медитация випашьяны иначе называется медитацией проникновения в суть вещей. Люди, решившиеся на затворничество, не знают, что принесет им это проникновение, но они хотят его достичь.

Как это ни смешно, происходит прямо противоположное. Само затворничество сопряжено с сильным стрессом – по крайней мере когда мы занимаемся им впервые. Человек оказывается в новом месте и лишен привычных занятий – не может читать, писать, говорить. В качестве нагрузки ему дают неприятную и трудную работу. Молчание побуждает наш мозг к разговору с самим собой, у нас могут возникнуть ссоры с соседом по комнате, с напарником по работе или с теми, кто слишком долго занимает место в столовой. В результате никакого проникновения не получается – наш мозг остается таким же, как раньше. Мы чувствуем, что не стоило ради этого уезжать из дома, и нас начинает тянуть домой.

Словом, все дело в несбывшихся надеждах. Жизнь течет сама по себе, независимо от наших надежд и расчетов. Между реальной жизнью и желаемой существует зазор, и этот зазор наполнен страданиями. Мы испытываем страдания не только во время затворничества – страдания настигают нас каждый день нашей жизни. Задача духовной практики – изменить отношение человека к жизни, отвлечь наше сознание от желаемого и обратить его к реальности.

Суть практики не в том, чтобы медитировать стоя или сидя, хотя такая медитация нужна и полезна. Смысл практики в том, чтобы быть в настоящем, осознавать, что с нами происходит именно сейчас. Спокойное сознавание происходящего – вот что необходимо. Внимание не должно отвлекаться на симпатии или антипатии.

Мои ученики – особенно новички – приходят ко мне и радостно сообщают, что их сидячая медитация прошла на редкость удачно. Это означает, что медитация оправдала их ожидания. Они решили, что знают, какой должна быть медитация, – а жаль! Если медитация прошла успешно, значит, скоро нас ждет неудача, поскольку от новой медитации мы ожидаем похожих ощущений и результатов. Одно и то же событие никогда не повторяется. Заповедь Дхармы гласит: ожидание равно страданию.

Практика близких отношений, наоборот, предполагает работу с текущим опытом. Очень часто во время затворничества человеку предлагают выполнять ту или иную работу – например, пылесосить пол, – и люди не понимают, как сблизиться с ней. Они пытаются уделять работе повышенное, пристальное внимание. Это продолжается секунд двадцать, не больше. Между тем лучше пылесосить пол в расслабленной манере, одновременно наблюдая за тем, что происходит. Желание выполнить работу поскорее, чтобы потом пойти погулять, отвлекает нас от выполняемой работы. Не сопротивляйтесь ему – просто вернитесь к работе. Постепенно вы все чаще будете чувствовать, что вы и ваша работа – одно целое. Близость приходит в результате ясного сознавания своей отделенности.

Вероятно, у вас уже был опыт близости, хотя вы не знали, что это состояние называется именно так. Именно в этот момент двойственность субъект/объект исчезает. Не существует человека, выполняющего ту или иную деятельность, существует лишь деятельность сама по себе. Знакомые музыканты говорили мне, что они иногда настолько увлекаются игрой на инструменте, что процесс идет совершенно естественно, без усилий.

То же самое испытывают спортсмены и даже обыкновенные люди – они настолько увлекаются бегом или плаванием, что забывают о себе. Хороший танцор может забыть обо всем на свете и раствориться в танце. Одна мысль может нарушить состояние эйфории. Как только человек подумает: «Я растворился в танце», – его самосознание возвращается.

Это случается, когда мы увлекаемся какой–либо деятельностью, полностью отдаемся ей. Цель практики – научиться отдаваться всякому делу без остатка. Удовлетворенность должен приносить сам процесс деятельности. Сидячая медитация способствует возникновению такой увлеченности.

В начале сидячей медитации человек похож на ребенка, который учится ездить на велосипеде. Мы чувствуем свое тело и дыхание и испытываем определенное неудобство и стесненность. Но проходит некоторое время, и мы привыкаем. Ребенок и велосипед становятся неразрывным целым, и то же самое происходит с медитацией. Мозг, тело и дыхание сливаются воедино. Как будто бы кто–то дышит вместо вас, но найти дышащего невозможно.

Представим себе состояние необработанности, сырости – например, сырую пищу. Наш опыт носит моментальный характер. Мы говорим, что у нас болит спина, но на самом деле это чувство абсолютно уникально и постоянно меняется. Даже слово боль лишь приблизительно передает ощущение боли – этолишь интерпретация, и к тому же негативная. Есть просто чувство, постоянно меняющееся и уникальное. Есть поток чувства. Вот что мы ощущаем, когда погружаемся в медитацию, сидя на подушке, – постоянный поток энергии жизни.

С этим сырым опытом мы поступаем так: мы подвергаем его кулинарной обработке при помощи концепций, теорий, объяснений, описаний. В наших головах он быстро превращается в мысль, далекую от первоначального опыта. Мы теряем непосредственность восприятия.

Осознанный подход – это возвращение непосредственности восприятия, поток опыта, сырого и необработанного, прямого и обнаженного, близости с ним.

Чтобы объяснить состояние близости, я часто использую сравнение с просмотром телепрограмм. Допустим, человек любит баскетбол и все знает о нем. Но когда он смотрит соревнования по телевизору, то невольно слушает комментатора, описывающего то, что происходит на экране, и комментарии влияют на его восприятие. Комментаторам платят за то, чтобы они сделали просмотр соревнований более увлекательным или поддержали одну из команд. Наш мозг – тоже своего рода комментатор, преследующий скрытые цели. Иногда мы не можем выключить или приглушить голос этого комментатора, но мы понимаем, что он делает и как он обрабатывает происходящее. Поняв это, мы возвращаемся к «сырому», первичному опыту.

ПОПЫТКИ ИЗБЕЖАТЬ СОЗНАВАНИЯ

В чем, к примеру, заключается близость с чтением этой книги? Мы сознаем, что сидим. Мы чувствуем контакт тела со стулом и ног с полом. Мы замечаем, что дышим. Это хороший повод для любого проявления осознанности и вхождения в контакт с нашим физическим состоянием и дыханием.

И тогда, как говорят дзен–буддисты, нам остается лишь читать. Глаза скользят по страницам. Мы видим слова и поглощаем их, вбирая в себя их значение. При этом, конечно, мы попадаем в ловушку неравнодушия. Некий толчок придает работе нашего мозга новое направление. Мы продолжаем воспринимать слова, но уже не читаем их. Практика заключается в том, чтобы замечать, когда это произойдет, и затем – естественным образом – вернуться к чтению.

То же самое происходит со слушанием, искусство которого во многом утрачено. Во многих буддийских монастырях и центрах духовной практики ученики сидят, в то время как учитель произносит речь. Но дело здесь не в дисциплине или следовании правилам. Наилучший способ слушать – сидя. Слушание – это медитация, объектом которой является речь учителя. Как только ученик чувствует, что отвлекается, он снова возвращается к процессу слушания.

Слушая своих друзей, мы нередко попадаем в ловушку реакций и мнений, попыток заранее сформулировать ответ, вместо того чтобы полностью увлечься тем, что говорит человек. Общения не происходит. Если вместо этого мы будем внимательно слушать, то поймем, что хочет сказать собеседник, вплоть до мелочей, и, естественно, у нас сложится собственное мнение. Наш ответ в этом случае будет более адекватным.

Человеческий мозг постоянно что–то вычисляет. Мы хотим попасть из пункта А в пункт В, а особенно амбициозные – в пункт Z. Практика, о которой я говорю, ведет нас из пункта А в пункт А. Нужно выработать широкий подход к происходящему, способность испытать его во всей полноте.

Мы пытаемся видеть в настоящем моменте средство для достижения некой цели. «Если я сделаю это в момент А, – думаем мы, – то буду счастлив в момент В». Но в нашей практике каждый момент является и средством, и целью. Цель момента А есть момент А. Не существует момента В, якобы дающего большее чувство удовлетворенности, чем момент А. Каждый момент – абсолютная ценность.

Будда говорит о пробуждении, или иначе – освобождении. В своем роде это, конечно, цель. Но единственный способ ее достижения – абсолютное присутствие там, где мы находимся сейчас, то есть в настоящем моменте.

Рассмотрим пример одиночества – ситуацию, когда человеку особенно хочется близких отношений с другим человеком. Одиночество становится тем пунктом А, из которого мы хотим сбежать. Мы надеемся найти лучшее место, более мирное и спокойное, способствующее нашему пробуждению.

Испытывая одиночество, мы часто воздвигаем барьер между собой и другими. Роль барьера может играть и стремление к освобождению – часто это мешает людям. Мы изолируем себя, а потом удивляемся, почему мы одиноки. Я не призываю бежать на улицу и обнимать всех подряд. Просто необходимо проанализировать, что мешает нам в конкретные моменты войти в контакт с барьером одиночества. Прежде всего нас должно интересовать происходящее сейчас.

Предположим, что мы сидим на подушке и испытываем чувство, которое можно назвать одиночеством. Это лишь название. Чувство, испытываемое нами, еше сырое, абсолютно уникальное. Как войти с ним в близкие отношения?

Самый лучший способ – как и в случае с уборкой комнаты и чтением – понять, что мешает нашей близости.

Один из хитрых способов уйти от одиночества – попытки его объяснить. Мы пускаемся в сложные теории, чтобы понять причины одиночества и найти, таким образом, определенное утешение. Об этом написаны тома книг. Мы создаем сложную теорию о наиважнейшем условии жизни человека – одиночестве существования. Мы превращаем его в памятник мысли.

Еще один способ бегства – пересказать историю нашей одинокой жизни. Это длинная трогательная история, и мы к ней привязаны. Мы рассказываем ее всем, кто готов нас выслушать. А если таких желающих не находится, мы в очередной раз рассказываем ее самим себе. Мы предпочитаем историю нашего одиночества нынешнему опыту, потому что центром событий в ней является наше «я». «Я» с удовольствием оживляет и освежает эту историю.

Мы спасаемся бегством, оправдывая свое одиночество. Мы ищем виновника на стороне – выгодная стратегия! Мы отрицаем и подавляем одиночество, ища другой объект для своего внимания.

В борьбе с одиночеством нам порою приходится проявлять терпение – на протяжении многих дней, месяцев и лет наблюдать свои попытки убежать от него. В конце концов наступает день, когда одиночество выходит на поверхность, и мы уже не пытаемся от него избавиться. Наше сознавание присоединяется к ощущениям, и мы уже не думаем о том, что происходит. Мы – ни за, ни против происходящего. Мы лишь невинно и наивно наблюдаем за ним. Чтобы понять одиночество, необходимо с ним общаться. Нужно дать ему расцвести, рассказать о себе – не обязательно словами – и угаснуть. И замечательную возможность для этого дает сознавание, которому мы учимся, медитируя на подушках.

Когда люди впервые начинают практиковать сознавание, то часто понимают его неверно. Они воспринимают ее как отстраненность, дистанцированность – как если бы мы стояли на холме и в бинокль наблюдали за битвой, происходящей внизу, в долине. Мы видим битву, но не принимаем в ней участия и находимся в относительной безопасности.

Сознавание в моем понимании – вовсе не отстраненность. Это активное наблюдение. Мы находимся не на холме, а внизу, в самой гуще битвы, и полностью сознаем происходящее. Мы поддаемся опыту так же, как мы поддаемся дыханию или ощущениям тела, – в данном случае это сложный опыт того, что мы зовем одиночеством. Мы не обрабатываем его при помощи концепций, объяснений и т. д. Мы просто позволяем ему существовать.

В чем же здесь различие с состоянием одиночества, спросите вы. Разница – в качестве бодрствования. Если мы просто испытываем одиночество, то теряемся в нем. В особо тяжелых случаях оно нас полностью подавляет. Но если мы подходим к одиночеству осознанно, то не теряем себя, а, наоборот, находим. Мы находимся в самой гуще опыта и полностью сознаем происходящее.

При этом мы вновь сталкиваемся с законом, о котором мы уже говорили, – законом непостоянства. Все имеет свое начало, развитие и конец. Мы обнаруживаем, что энергия сознавания трансформирует наш опыт. Она освобождает энергию, заключенную в одиночестве, и придает ему внушительность. Мы начинаем понимать, что все, что с нами происходит, носит временный характер. Мы перестаем бояться любых ощущений.

Конец одиночества наступает при полном контакте с ним. Двойственность субъект/объект исчезает. Мы сами превращаемся в одиночество. Больше не существует «я», сочувствующего самому себе. Наблюдая одиночество и не отделяясь от него, мы лучше понимаем его и жизнь в целом.

И все же есть что–то, что мешает полному контакту с одиночеством. Это «что–то» – принадлежность нашему «я», восприятие одиночества как «нашего». Необходимо отрешиться от понятий «я» и «мое». Существует одно лишь одиночество.

Когда мы изменим, таким образом, наше отношение, одиночество превратится в одинокость. Мы одиноки, но связаны с окружающим миром.

Однако нельзя превращать опустошение своего «я» в новую цель. Об этом остроумно сказано в одном еврейском анекдоте. Раввин в синагоге обращается к прихожанам: «Вы, наверное, думаете, что я – раввин, ваш учитель, святой человек. Но я хочу, чтобы вы знали: я – никто и ничто. Здесь, – и тут он похлопал себя по груди, – ничего нет». Собравшихся удивила его скромность.