Текст книги "Листает ветер рукопись мою"

Автор книги: Лариса Миронова

Лариса Миронова
Листает ветер рукопись мою

Отец до 1947 года служил в Германии, в частях Советской Армии. Мама была освобождена его частью из плена. Вскоре поженились, рождение ребенка зарегистрировали по возвращении домой, в Вологодскую область.

Школу окончила с золотой медалью. Имеет несколько высших образований (астрофизик, психолог, продюсер-режиссёр, литератор, философ). В 1965 году поступила в Московский Государственный Университет на физический факультет. В 1995 году окончила с отличием Высшие литературные курсы при Литинституте им. Горького. В 2013 году окончила отделение философии Парижского CUF.

Награждена медалями памяти маршала Жукова, медалью Гохрана и медалями СП России. Дебютировала книгой «Детский дом» в 1989 г. Сейчас библиография писателя насчитывает 27 книг прозы и поэзии. Наиболее известные: «Сердце крысы», «Мёртвая Америка», «Призрак любви», «Круговерть», «На арфах ангелы играли», «Машина тоже человек?», «Голубая кровь», «Кто, коты и снова кот», «Гений и злодеи», «День тишины», «Воля к жизни», «Эмоции как энергия жизни», «Человек и мир ценностей», а также переводы: «Илиада», «Роман о Розе», «От имени Зевса», «Антитолки-N».

Живет и работает в Москве.

Стихи

Exegi monumentum

 
Нет, я не памятник воздвигнуть возмечтала,
Для этого я чуточку горда, а что,
коли зазнаюсь?
Я честно вам признаюсь: мне неприятна
суета, ведь знаний я алкала. А ходят там
туда-сюда,
кто в праздник, кто – по долгу,
А ты стоишь рождественскою ёлкой…
Стихи мои порой нелепы и смешны,
Я рифму не люблю искать подолгу,
Но не слагать их не могу – грешны
Мы все. Вот в чём сердечно каюсь,
Но – без толку. Мне казалось,
Я мир могла бы словом сокрушить.
Как недруг злой, недуг меня настиг,
Беру стило решительной рукой,
Не думая, как быть и что тому порукой,
Чтобы изгнать из мира злобу, зависть, скуку.
Покамест не кричат: «Распни её, распни!»
Но вот проходят год за годом дни,
А мир всё более похож на суку.
Не скоро я уймусь, мой дух пока не сник,
Я вижу брезг и в полночь и верю в божью
помощь, и не боюсь и не крещу свой лоб,
чтоб богу не икалось.
 

Расчленённый Поэт и взыскующий критик

 
Где же этот Поэт, который, тропку судьбы ища,
Печень со свежей кровью на блюдо сложит,
Брызжущим сердцем в руке трепеща?
Мдя… Кажется, вот он, на паперти брезжит,
Мимо ражей толпы, кучки праздных зевак.
Что ж, я готов очень брежно послушать,
Сердце с печенью скушать. Начинай же
себя расчленять, мой чудак!
Покажи мне свой стих непригожий.
А можно прохожих не ждать, сын собачий?
Ну, давай же! Иль ты… пёсья дочь?
Не в ночь будет сказано…
Тогда поди прочь, это дело тебе не к плечу.
Хотя ладно уж, стой. За постой заплачу,
Вот пятак, если за так расчленяться не хочешь.
Что ж, это стильно, хоть и всё поперёк, ну да я
научу. Однако пардон-те, не надо покамест
рыдать. Паче чай Я-не-Я вдруг заплачу.
Постойте, усядусь, как в ложу знаток. Вижу,
Ваше искусство не сразу даётся понятью.
Постараюсь наитьем.
Мне надо немного принять.
Бутербродов намажу, налью себе чай.
Вот теперь уже можно, готов я.
Читай.
 

Имидж и ОН

 
Блокнот, простой, не букенот, распух,
Как будто от ангины, а может, скарлатины,
(А сам он – горло, и больное,
в предпоследнем ахе,
Добравшееся в страхе
до пустых глазниц)
От смятых шариковой ручкой,
Затёртых, в клеточку, страниц…
И тогда мы поставили опыт.
И вот именины: воображаемый,
Явился тот, из-за кого столько хлопот,
Весь обожаемый, вот он!
Чудеснейшая из частиц
И-ма-джи-он!
 

Абстрактная любовь. Дуализм

 
Чтоб не страдал он от пыли дорожной,
Чтоб не чихал и не ныл, любимого,
Будто он тортик творожный,
Кто-то на облако вдруг посадил.
Он другом мне не был, иль мужем ужасным.
Впервые я вижу его существо.
Но как-то уж очень за небо мне страшно.
Стряхнуть бы на землю! Да жалко…
Че-во?
 

Смена декораций

 
У входа лакеев полно —
Спешат к хорошим господам.
А те пришли покушать суши.
Ну и музычку могут послушать
Солидные уши. Трам-пам-пам…
Вместо служителей муз
Теперь в Доме искусств
Распоряжаются мёртвые души.
Швейцар мокрой тряпкой
Возит по стёклам расцвеченное
окно. Оно в клочках уцелевшей
последней афиши.
 

Майский глюк

 
То ли просто синий ладан,
То ли глупый сон во сне…
Слабо слышен шёпот вишни
С тихой жалобой весне.
 
 
Майской ночью свет прохладен,
Рдеет цвет сквозь полумрак,
То ли просто синий ладан,
То ли чёрным дышит мак.
 

Плач

 
Счастье будет завтра, а тоска сначала,
Рыцаря пригожего как-то повстречала,
Только бы не сгинул рыцарь без следа,
Во мраке ночи жутком не горит звезда.
 
 
Дышу на белом свете только для тебя,
Лишь тобой живу я, всей душой скорбя.
 
 
Ноет моё сердце болью о тебе,
Вилами писала письма на воде,
Не пришло ответа мне издалека,
Видно, моя радость будет коротка.
 

Мне голос был

 
Мне голос был,
Он звал на помощь.
Но сердце надвое рвалось,
И с двух сторон отозвалось
И стыло болью, которую мне
Выплакать нет сил.
 

И вот снова она

 
И вот снова она,
Та, что некогда
Тихо сказала
На выдохе —
Поздно.
Мерси… Явилась,
Без «прости» и без тени
Улыбки смущенья,
Молча сбросив в углу
Пальто из джерси.
Луна, испугавшись
Смертельно ярости
Красного брата,
Зыбко бледнела,
Чудаковато
Оставляя лишь
Пятнышко света
На тёмном полу…
 
 
До рассвета шла битва.
В живых и несчастных
Не остался никто.
 

Покров

 
Вышел мил человек
На порог
И не смог удержать
Восторг.
 
 
Выпал первый снежок,
Мягко лёг.
Поснежил, полежал
И… истёк.
 
 
Человек постоял
И ушёл.
Что хотел он найти,
Не нашёл.
 

Подходящий момент для любви

 
Когда б такая вот погода —
Чтоб воздух, от мороза сед,
Трещал тихонько, как слюда…
Тогда б из хрупкого над-мира
Моя нервическая лира
Тебя бы позвала сюда.
 

Ночная молитва

 
Скрюченный старик
Крадётся под сводами.
Страшная голова
Светится фосфором,
Плывёт то низко, то высоко.
У неё нет точных примет.
Она безымянна, туманна,
Светит светом абсолютного зла.
Господи, поскорее приди
и воскресни! И пусть расточатся
врази твои! Светает, мутный
ночник всё тусклее.
По потолку пробежала
Странно нежная, злая тень…
 

Коты
(по мотивам Шарля Бодлера)

1.

 
О радость дней моих суровых,
Прелестный, милый, славный кот!
Под осень дней, тоскливых, голых,
Не жаль мне даже антрекот.
Коты – друзья наук и песен,
Для них не в тягость жизнь без прав.
Ну, хоть в сенат сажай повесу,
Вот только бы смирить их нрав.
Лежат в задумчивой гордыне,
Подобно сфинксам на песках,
Застыв на стареньком диване,
Беспечно томятся в мечтах.
Их шубка в похоти искрится,
И звездной россыпью,
Мельчайшей, как пыльца,
Таинственно блестят
Их мрачные зеницы…
 

2.

 
В моём мозгу гуляет важно
Красивый, кроткий, стильный кот.
Предчувствуя его приход, рыдаю долго и
протяжно. Сначала песенку чуть слышно,
вибрации и переливы. В басах они чуть-чуть
ворчливы, но, спору нет, всё чудно вышло,
И скоро уж совсем вошло в глубины помыслов
моих. Похоже на певучий стих, но машет
хвостик пышный. Смиряет злость мою легко
усатенькая голова, чтобы сказать мне о любви,
совсем не надобны слова. Он не пытается
царапать тревожных струн моей души.
Таинственно, в ночной тиши
Кот серафический, волшебный,
Меня, как скрипку, петь научит,
Чтобы звучала складно, звучно.
Двуцветной шубки запах сладкий
Вдохну лишь раз, и то – украдкой…
Божественный домашний дух!
Ты суд, ты идол вещий.
Возьми себе все мои вещи и пригласи
Сюда подруг. Не хочешь? Правильно всё понял.
Я отвернусь, и ты уж спи.
Зеленый зырк зрачков зеркальных меня
Измучил, пока вот так вот ты глядел.
Я в них, опаловых и вертикальных,
Читаю свой чудовищный удел.
 

3.

 
Мой котик, милым другом будь,
Давай скорее – прыг на грудь!
Хочу в глазах твоих чудесных потонуть…
Но только когти убери сначала.
Как я люблю тебя, пушистая мочала,
Когда, небритой привалясь щекой,
Ты, электрический зверёк,
Так сладко мурмурычешь под рукой.
 
 
Твой взгляд так холоден и остр,
Мой добрый котик.
Пронзает он,
Как дротик…
 
 
Ну, а что же там ещё, на подбородке, вот?
Да у тебя, обманщик, есть зубастый рот!
О, ужас, ты был… человеком, кот!
Mine Got!
 

Альбатрос
(по мотивам Шарля Бодлера)

 
Два огромных крыла волочились по палубе.
Хромоногую птицу окутал удушливый дым.
Так они развлекались, матросы свободные,
умиляясь страдающим альбатросом седым.
Где ты, небо? Как больно и грустно…
С высоты они были куда как милы.
Но зачем же, зачем, так внезапно
и пусто стало в мире и море,
где нет ни единой скалы!
 

Купанье красного кота

 
Мой кот купаться не привык,
на то имеет он язык.
Но шубу красную свою
раз в год меняет на корню.
Постригла летом я кота,
чтобы не млел от жару.
Кот нагишом весь покраснел
и сдуру залетел в аквариум!
 

Азбучная истина

 
Аз, буки, веди, глагол, добро, есть —
Я есть тот, кто познал и возвещает добро.
Живёте зело земля иже и —
Живите на земле очень счастливо.
Како люди мыслете наш (он) покой —
И как люди рассуждайте о нашем
благоденствии.
Рцы слово твёрдо —
Изрекая слово твёрдо.
 

Устрашающая колыбельная

 
«Усни, дитя, тебя я временно запру», —
сказала сыну кенгуру.
Всё в мире тихо, благодатно…
А что выдумывает Кафка,
так это травка, чтоб приятно
проснуться было поутру.
Он обкурился. Правда. Я не вру.
Ах, ты, мой зайка, ты не хочешь спать?
Тебе тесна уже кровать?
Тогда ложись вот в этот гроб,
А гроб под ёлочку в сугроб.
 

Визит Ронни на Поваровского[1]1
  Американский президент Рональд Рейган посетил СССР в 70-х гг. 20 века. На встрече в Союзе писателей, который раньше находился на улице Воровского, теперь переименованной в Поварскую, Рейгану задали вопрос: как ему, актёру по профессии, удалось стать президентом? На что он ответил: «Между этими профессиями принципиальной разницы нет». По возвращении в США врачи обнаружили у него прогрессирующее психическое расстройство, в результате назначенного лечения он умер от болезни Альцгеймера. Так же лечили Э.Тэтчер.


[Закрыть]

 
Не скомпрометировав себя крамольными
речами, сказал он тогда и тут: погода лавли,
а жизнь вообще вери гуд.
И тут же был схвачен врачами,
лечившими странный душевный недуг.
А он же наивно хотел экспромтом,
пришедшим на встречу писателям
открыть, что между актёром и президентом
существенной разницы – ит из нот.
Взамен почитателя избиратель,
то есть вот…
 

Случайная встреча
(Зинаиды Гиппиус и Георгия Иванова)

 
Крендельком она ему
ручку, а рука – лёд.
Лёг он в своём купе,
а сон нейдёт.
Понятно, какой там сон!
Колёса стучат в унисон,
искры летят…
К тому же, дурацкий вагон.
Страсть исходит утехами,
если не жаждой мести.
Бессонницей маялся в поезде,
Слава богу, приехали —
в Томском уже уезде.
Проснулся в отцовской усадьбе,
не завтракал, не ел и в обед.
Зевнул, потянулся, подумав:
проспал сколько лет?
 
 
Стояло жаркое лето.
Чтобы взять бутылку вина,
спустился он в погреб.
И вдруг случайно вспомнилось это,
тогда сугробы было видно из окна…
 

Судьба поэта

 
Подзакусив огурчиком солёным,
под придурью слегка весёлых доз,
поэт стилом напишет раскалённым
про розы, снеги и большой мороз.
Прочтя и не почтя, поплачем и заплатим
за то, что просмотрели не всерьёз
его стихи и, грозно не сочтя удачей,
забыли сей бессмысленный курьёз.
 

Поэтический слёт

 
Поэт повсюду ходит скопом,
пьёт водку утром вместо кофа,
окурки бросает в поднос с едой,
дежурный такой – на пол ни-ни,
строго следит за чистотой.
А выпив водки, толкует басом
о способах взорвать мир и о разном.
К примеру, о том, что «Не дело!
Особенно этим летом прорва
бескрылых птах прилетела…»
 

Власть всласть
(Ларисе Рейснер)

 
Музыка… Ей уже веселее.
Она весь бал смеялась и танцевала.
Белое – платье
(и на высоком шнурке ботинки)
сама выбирала для маскарада.
Комиссар в нём снова была
Не Валькирия, а Психея
с наивной картинки —
девочка-безогляда.
 
 
Сейчас она и любимому прокурор,
но теперь это не суть важно.
Утром подписан приговор
какому-то кому.
Нежными ручками
она кормила его
последним завтраком,
любила и нежно жалела,
пока всё готовили для казни…
А потом долго скорбела.
 

Что делать и кто виноват?

 
А если нету страсти,
одни только мордасти?
А если нету власти
даже над собой?
Что делать, подскажи мне,
что делать, объясни мне,
что делать мне, безумной,
с таким крутым тобой?
Виновных – нет,
таков ответ.
И мы глупы как дети,
хотя давным-давно живём
на этом чудном свете.
 

Ложь

 
Ложь стоит у крыльца.
Я ей не открыла.
Она не обиделась.
Ушла, залегла у обрыва.
Караулит случайного путника,
Чтобы шепнуть на ушко, что:
«В жизни всё лживо»…
 

Золото октября

 
Шуршит метла
по золотому октябрю…
себя губя,
зачем других гублю?
 

Каверзы природы

 
Серый снег января будто сник.
Ускакала зима на пикник,
Или спешно ушла в Куршавель,
Или села с разбегу на мель.
У зимы ещё будет семь проб,
Прежде чем наметет сугроб,
Но не будет в ней одного —
Дня рождения твоего…
А потом улетит зима
в те края, где уснёт
и замёрзнет сама.
 

Круговорот меня в природе
(диалог с Анной Ахматовой)

 
Ржавый пруд покрылся тиной,
хор лягушек не поёт.
Над уснувшею осиной
лунный серпик звёзды жнёт.
 
 
Небо холодом багровое,
дует ветер на поля.
Всё уснёт, уже готовое
Лечь под снеги декабря.
 
 
Всё волнует, словно новое,
Поскорее в огород! Спать
в земле? Пусть он трепещет,
этот век-мордоворот.
 
 
Просто сущая безделица —
сорняки полоть!
Повезут жито на мельницу,
земляную плоть…
 
 
Ржавый пруд затянет тиною,
сонм лягушек ляжет спать.
Под уснувшею осиною
буду сладко тосковать.
 

Хорошо родиться

 
Хорошо родиться
вольною волной,
весело катиться
под большой луной.
Целовать песочек,
лодки тормошить.
А потом разбиться
и опять… ожить!
 

Слиняю в небо

 
Как заяц по весне,
слиняю в небо.
Скорча рожу, поплачу
тихо на краю, спою.
Затем вернусь на землю,
к жизни, словно в небыль.
А там… листает ветер
рукопись мою!
 

Баллады Франсуа Вийона
(перевод с оригинала 15 века)

Катрен. После прочтения приговора

 
Что я француз, совсем не рад сейчас,
Рожден в Париже, близ Понтуаз,
И какой вес имею,
Узнает скоро шея.
 

Testament
(отрывки из «Большого Завещания»)

1.

 
В год мой тридцатый я подвел черту,
Вкусив сполна плодов любви и жизни дерзкой
по части мудрости, а также безрассудства
девства. Ни Богу и ни чёрту не должник, а всё ж
душа нешуточно болит. Виновен в том епископ
Менский. По воле Д`Осси Тибальду я чашу
горечи испил. Сей аргумент столь веский,
что почитать его мне совесть не велит.
 

2.

 
Хотя епископ и не мой сеньор,
но я ему обязан, Бог судья:
на скудном хлебе и воде холодной сидя,
я, скорченный под ним,
оставшись не испорчен,
прошу от милости твоя:
не узко, не широко, но в точности
такого же шиша пошли ему,
добрейшая душа.
 

3.

 
Он был жестокий, бессердечный,
моих обид не перечесть,
хочу, чтоб Боже бесконечный
воздал ему хвалу и честь:
в огнь серно-пламенный забросил,
хоть церковь будет резко против,
но даже если Бог простит,
мне мстить никто не запретит.
 

35.

 
Чью молодость бедность
Прессует, и чей отец как ворон чёрен,
а славный дед Орас ходил босой, как
смерть с косой, того всегда интересует:
на склепах наших древних предков,
чьи души спят в объятьях крепких
принявшего их Бога, – почему
не видно больше ни корон
и ни виньеток?
 

36.

 
Печалуюсь, нет хуже горя,
но сердце говорит, что это ноль:
Зачем ты эту боль возводишь
в ранг сеньора?
Куда тебе до Жака Кёра?
Не легче ль уклониться от удара
под грубым шерстяным холстом,
чем слыть сеньором, в сане быть
и в то же время в склепе гнить?
 

О дамах ушедших времен

 
Не знаешь ли, куда ушли
богини прошлых лет, прекраснейшие девы?
Таис, Алкидова сестра,
Флоран, что красотой всех превзошла,
её воспел античный грек,
а также Эхо, что в низине отражалось
многократно под тихий гомон рек.
В какие снежные края ушёл и сам тот век.
Короче, где прошлогодний снег?
Снега времен, давно минувших, где вы?
И где мудрейшей Элоизы дни?
Любя её, жестокий Абеляр в гордыне,
забыв себя и целомудрие храня,
ушёл в монахи в Сан-Дени.
И точно так, куда ля Райну дели,
которая в мешок зашить велела Буридана
и в Сене утопить ночкой туманной?
Где льды, что Атлантиду съели?
Где королева Бланка, лилии белей, поющая
сиреной в неге, отзывчивая Берта, Беатрис, Алис,
блистательнейшая Арембуржис,
и воин Жанна, что в Руане сжег англуаз…
Так где ж ты, девица-речитель,
чтобы не в бровь, а в глаз?!
Ну и о чем наш сказ? О прошлогоднем снеге.
 
 
Принц! Не придумали пока,
как обернуть назад века,
Плодов не ждать от высохшего древа,
Ну и к чему сей стон – года былые, где вы?
 

О сеньорах былых времен

 
Ну, кто ещё? Где же Калист,
что Третьим был провозглашен,
а на четвертый год ушёл,
оставив папский трон?
Альфонс, чьё царство Арагон,
Благочестивейший Бурбон,
Артур Бретонский где?
И Карл Седьмой во тьме времен.
Да, кстати, Шарлемон.
Затем шотландский папа-сатанист
С отметкой на щеке-яйце как аметист,
царь Кипра тоже погребен,
за ним – король всея Испань,
Как видим, наше дельце дрянь…
Увы, не помню всех имён,
И всё же, где наш Шарлемон?
Ну что без толку говорить?
Дрожа, как лист, идём мы все
к последней мете, так повелось
на этом свете: кто жив ещё – готовься
хоронить, мы все умрём, так что же ныть?
Никто судом не обойден, где Ланцелот?
Погиб и он. Опять же, где наш Шарлемон?
 
 
Никто от смерти не спасен, куда ни глянь, там
прах и тлен, где Дюгеклен, слышь, где Бретон?
И храбрый герцог Д`Алансон? Где все эти
Аники? И где же славный Шарлемон —
могучий Карл Великий?
 

Баллада на старофранцузском

 
Наместник Бога на земле по части нашей доли,
Апостол Святый в шитом стихаре, он, Боже
правый, грозит лукавому расправой,
но и его уж черти сволокли,
как всех иных, по горло сытых жизнью сей.
Всех мытарей, царей, строителей монастырей…
Повеял только суховей —
сметает ветер прах с лица земной юдоли…
И мы, как все, пойдём кормить червей.
А ну, поглянь, Константинополь
Весь в золоте сияет тут и там.
Монарх Французский величавый
собор воздвигнул златоглавый и щедро золото
дает монастырям для вящей божьей славы.
Всё тщетно, сколь ни ешь, ни пей,
Не всё ль равно – кормить червей.
Хотя бы взять дофина молодого,
а с ним Дижон, Гренобль и Солби,
печальные, стоят у гроба дорогого.
А завтра встанут в ряды скорби
Народ, пажи, ну и герольды —
Пред трупами их сыновей.
Как ни хитри, как ни юли,
Конец один – кормить червей.
 
 
Принц, смерть достанет всех людей,
умрет и правый и неправый,
и праведник, и лиходей, все-все
пойдут кормить червей без всякой славы.
 

Добрый совет

 
Голь перекатная, раскрой пошире взор.
Презрев с годами сущий «вздор»,
живя без совести и поученья,
впадают люди в извращенья.
Вы проклинаете своё рожденье,
Вступая на стезю разбоя и забвенья,
и в страхе ждёте смерти прекурсор,
ужель не угнетает вас позор?
Ломая руки, как в бреду, вы все кричите:
«Спас!», чтобы Господь Всевышний
и на сей раз отвёл от вас беду, и каждый
совершил оплошность ту же – ждать, что
петля потуже учтиво расположит к Богу ближе.
Злоумышлять себе же хуже, кипеть и мстить, не
слыша ворчливый глас с небес: «Мстить некому,
вы все пойдете на повес». Да, не было забот…
Мир этот – амбускод. Здесь добродетель
не живёт. Но вот вести охоту на людей —
Что может быть постыднее и злей?
Глупцы, вы не поймёте истин звон,
Да, мир – тюрьма, но это ли резон
Повешенных умножить череду?
Эх, ладно. Стоп болтать. Увидимся в Аду.
Вступая в этот мир без ссор,
И стар и млад, кончайте спор.
Любить людей нам Бог велел.
Лишь человеку дан удел
Осмыслить кодекс и понять:
Нет выше истины: не лгать, не брать.
Мораль же вот – иначе все на эшафот.
 

Истины напротив

 
Нет лучше повара, чем голод,
Голодному хоть сено подавай,
Уверенность рождает повод,
А сдачи не дает только лентяй.
И кто удружит лучше нам, чем враг?
Нет лучше стражника, чем тот, что спать залег
в овраг. Гарантию дает только страховка,
и что нас радует сильнее, чем обновка?
Нас возрождает только баня. Рекламу делает
изгнанье. Понюхавши кулак лишь, хорошо
смеются. К любви легко склоняет лесть.
Ну а в беде все разбегутся. Что есть правдивее,
чем ложь? Для репутации долги, что нож.
И несть советчика опаснее, чем месть.
Чтобы уснуть как следует, устань – вернейшая
примета. Мерило честности – фальшивая
монета. Болезнь – к здоровью ближе, чем диета.
Заносчивости верх – пренебреженье. Нет
больше смелости, чем не бояться пораженья.
Нет слаще ветреной толстушечки-дуэньи.
Лишь в страсти наступает просветленье вновь.
И правда колет в глаз, а вовсе и не в бровь.
 
 
Вы поняли, в чем здесь секрет?
Играть – так до потери пульса,
Ложь искренней, чем набожный обет,
Ловкая мышь слона загонит в куст,
Отпить глоток вина – чтоб взбудоражить кровь,
Не в сладкозвучии гармонии искусство,
И нет советчика честнее, чем любовь.
 

Отходная

 
Закрыта Книга Бытия,
забвенью предан
наш Вийон.
Все приходите на прощанье,
когда раздастся карильон.
В одеждах цвета в киноварец,
ведь от любви засох страдалец,
Приносит клятву на яичках,
что едет к черту на кулички.
Поверить в то есть основанье,
засим закончено сказанье.
В тоске любовной и унынье,
гонимый злобно, беспардонно,
Отсюда аж до Руссильона,
ободран до крови и сердцем оголен,
отправится в изгнанье наш Виллон.
Всё, что имел, друзьям раздал,
и даже нет прикрыть чем срам.
Он бодро шел путем земным,
одетый рубищем одним.
В конец любовью уязвлен,
он был сражен и удивлен,
что стрелы шлет ему вдогон
сам ненасытный Купидон.
 
 
Принц, галантный, как вертлюжный блок!
Будь в курсе, выпил сей Villon на посошок
Примерно кварту «морийон»,
С чем и покинул Вавилон.
 

Недругам Отечества

 
Зверь дикий, дышащий огнем,
их пусть встречает, и пусть их мучает позор.
Иль на семь лет в скотину превращает
И есть траву одну лишь заставляет,
Как ел подножный корм Навуходоносор.
Иль пусть погубит в пламени войны,
Как тех, кто умыкнул Прекрасную Елену.
Пусть высохнут от жажды, как Тантал,
Или тюрьму познают, как Дедал,
Унижены пусть будут, как Иов,
Как Прозерпина, стонут среди
черных скал, четыре месяца исходят криком,
Как выпь в пруду, уткнувшись головою в дно.
Иль бусурману продадут их заодно.
 
 
Пусть томятся в ярме, как вол рабочий.
Иль тридцать лет в пустыне нагишом
Пусть ходят, будто Магдалина, с посошком,
Иль сгинут в водах, как Нарцисс,
Иль как Абессалон познают сто смертей,
Или болтаются в петле, как жалкий Искарьёт,
Или погибнут средь камней, как Симон
Волховит, все, кто Отечество не признаёт,
не чтит. Упьются золотом расплавленным
червонным, как ростовщик, Октавий-вор,
Пусть их размелют жерновом каленым,
Как был размолот мученик Виктóр.
 
 
Пусть повезет им всем поменьше, чем Иову,
И в чреве у кита пусть каждый бы пропал,
Пусть лютой смертью погибают поздорову,
Как мученик Сарданапал.
И пусть тогда уже Венера,
Аполлон и Марс лишат
вражьих сынов того,
что Бог подаст,
Всех тех,
кто нашу Родину предаст.
 
 
Мой Принц! Пусть лютой смертью
погибает всяк, кто Отечество
не уважает, не признает основ.
Пусть ни добра,
ни счастья им не знать,
Зачем глупцам всем этим обладать?