Текст книги "Комедия положений, или Просто наша жизнь (сборник)"
Автор книги: Лариса Теплякова
Жанры:
Прочая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Она подначивала, а я подыгрывала. Всё равно не спала уже, так отчего же не позабавиться? Я вроде бы перехватила палочку и стала ведущей в разговоре. А Людка жестко подсела на интерес.
– Ну, как Станислав там со своей Наташкой? У него инфаркт?! А, чуть не случился? Так всё же не случился? Да что ты? Бизнес развалился?! Долги? А Наташка? Похудела? Подурнела? Новую работу ищет? Вот жаль их! – примерно так говорила Людка, и голос её теплел. Должно быть, от жалости и сочувствия.
Как-то у нас с Людмилой выходило, что пока она там, в Париже, процветала и двигалась к вершинам бытия, нам всем в России приходилось весьма несладко. Я спохватилась. Наш разговор приобрел оттенок злословия и стал мне неприятен. Я уже злилась на себя из-за того, что так беспринципно потворствовала коварной Людке. Та бессовестно самоутверждалась за наш счёт. Хотелось уже завершения, но Людка не жалела ни денег, ни себя, ни меня. Она опять вырвалась в ведущие, спихнув меня к скромной участи ведомой. Людка принялась судить да рядить всех подряд. Выходило, что все живут неправильно. Не умеют брать от жизни всё. Получалось, что права она, Людка. Ей из Франции виднее. Она вся в парижском шоколаде, а нам и не снился такой деликатес. Людка давила, хотя была далеко, за тридевять земель.
Я опять скатилась на междометия, но зато могла неторопливо пораскинуть мозгами. А в сущности, ну, кто мне эта Людка? Никто. Она жена моего бывшего двоюродного брата Миши. Бывшего, потому что Миши нет. Он умер. Погиб. Утонул во цвете лет.
Вот Миша был немногословный, славный, улыбчивый. Где он нашёл эту заразу Людку, я не знаю. Мне известно лишь, что родом она с Урала. Возможно, во времена своей юности она искала счастья в Москве, и оно явилось ей в образе Миши. С Мишей они прожили недолго, но очень неспокойно. Миша хотел простого семейного быта. Строил свою ячейку общества. Людку всё ординарное не устраивало по определению. Её несло к иным берегам. У неё всегда было шило в одном месте. Так говорила Мишина мама – моя родная тётя и Людкина свекровь. Возможно, это грубо по форме, но верно по сути.
Супруги спорили часто, не находя спасительного компромисса. Однажды, разругавшись с молодой женой, Миша уехал с друзьями купаться в Серебряный Бор. Там они изрядно подвыпили. Принято считать, что пьяному море по колено. Это не так. Пьяные люди часто тонут. Вот и наш Миша утонул, оставив вместо себя на Земле своего маленького сына.
Прошло уже много времени. С годами все разногласия Людки с мужем ветром унесло, а его образ высветлился и стал казаться ей идеалом мужчины. Людка назначила Мишу эталоном, канонизировала его, и всех по нему мерила.
Когда я выходила замуж, Людмила уже пребывала в статусе молодой вдовы. Я помню, как она на нашей свадьбе элегантно окутывала свои хрупкие плечи гипюровой накидкой и была вся такая отдельная, отстранённая от общей весёлой суеты и кутерьмы. На моих новых родственников она взирала надменно, а на подруг – оценивающе. Мы ей тогда всё прощали. Ведь такое горе ей выпало.
Работала она неизменно чьей-нибудь секретаршей. Людка сама выбирала и меняла своих начальников. Как-то ей это ловко удавалось. Довелось ей стать подчиненной высокопоставленного чиновника. Её начальник часто принимал у себя иностранные делегации. Ловкая Людка сумела затронуть сердце одного отзывчивого француза. Она цепко ухватилась за него, хотя ему тогда было уже под шестьдесят, и он был давно и глубоко семейный мужчина. Одним словом, у него были возможности, и он помог ей уехать в Париж, но свою семью не отринул. Сынишку Люда оставила у свекрови, наказав ему хорошо учиться и особенно налегать на иностранные европейские языки. Мальчик так старался, что окончил школу с отличием. Давно это было. Где тот француз? Здоров ли? Да и сколько годков уже самой Людке? Пожалуй, сорок шесть. Да, она старше меня ровно на десяток лет, но, правда, никогда не желала считаться с этим.
– Слушай, Люда, – осторожно спросила я. – Ну, а как твоя личная жизнь? Не надумала замуж?
– Зовут, – не раздумывая, сообщила мне Людка. – Но я отказываюсь.
– Почему? – искренне удивилась я.
– Знаешь, где я работаю? – со значением сказала мне моя бывшая сноха.
Я нечётко представляла себе сферу её трудовой деятельности. В Людкиных рассказах не было точности, всё прикрывала полупрозрачная завеса тайны. Людка и на этот раз не собиралась давать пояснений на этот счёт. Она уже продолжала дальше.
– Миллионеры в ногах валяются! – весомо заявила Людка и взяла небольшую паузу, ожидая моей реакции.
– Ну? – нетерпеливо подстегнула я Людку. – А ты?
– А я говорю себе: «Люда, это всё не то!» Они же Мишу не напоминают даже отдалённо! Ты поняла меня?!
Наш Миша получался лучше всех тамошних миллионеров. Я видела только одного похожего на него человека – его родного брата Станислава. Наш Стасик сейчас лежал в больнице, и мы все носили ему домашнюю еду и фрукты, желая скорейшего выздоровления. Других подобных Мише мужчин я не встречала.
На мой взгляд, Людкина задача безнадёжно осложнялась. Мне хотелось дать ей совет: снизить степень своих требований к мужчинам и снизойти до простого французского миллионера. Ведь годы идут, а внутри неё столько неизрасходованной чувственности. Людка консервирует всё в себе для самого лучшего мужчины и носится по свету с этими своими эмоциональными консервами. Тоже ведь нелегко, пожалуй, таскать такой груз. Но я знала, что Люда не терпит советов, потому и промолчала.
Я чувствовала, что нужно завершать общение, но упрямая Людка не вешала трубку. Ей чего-то ещё не хватало. Она всегда слыла неуёмной натурой.
– Ну, а как ты? – нарочито снисходительно бросила она мне, но я отчётливо услышала её возбуждённое дыхание.
И меня вдруг осенило! Ох, непрост этот её звонок в ночи! Настал мой черед исповедаться и пройти строгий Людкин суд. Ей нужна жертва. Она охотница. И от меня теперь зависело, будет ли Людкина нынешняя ночная охота удачной. Я на мгновение призадумалась, сделать ли ей щедрый московский подарок? Ведь стоит мне лишь поплакаться, что меня ничто не радует, и я сама поправилась на два размера, а мой сын троечник и не бельмеса в языках, как Людка воспрянет духом и воспарит ещё на уровень выше. Ей хватит этого надолго. На всё лето и осень. А потом, когда Людмиле потребуется новая порция эмоционального допинга, она позвонит мне уже зимой. Это не так скоро. Я получу передышку.
Так нет или да? Нет или да?
У меня всё хорошо, пока не возникает Людка. Стоит мне её увидеть и даже просто услышать, я начинаю сомневаться во всём, с чем иду по жизни.
Если сказать, что все прекрасно и перечислить все свои маленькие радости и достижения, то Людка въедливо начнет копаться в моей душе, отыскивая на ней тёмные пятна и даже чёрные дыры. Разговор мог затянуться до утра. Мне уже нестерпимо хотелось лечь и забыться. И я торовато подарила ей душевное равновесие ценой совсем небольшой лжи. Даже не лжи, а полуправды.
Людка осталась довольна. Она распрощалась со мной, и первая повесила трубку. Я не знаю, как выглядит её жильё в Париже, но, засыпая, так ясно представила себе хрупкую немолодую женщину, одиноко сидящую в кресле. У меня хорошее воображение.
Мы проговорили с Людмилой почти два часа. На Париж за это время спустилась фиалковая ночь. Я там ни разу не была, но вполне представляю, как заманчиво светятся огни французской столицы, а воздух напоен ароматами духов и цветов. Ах, Париж! Мечта. Там случается неземная любовь, и всюду слышится чарующая музыка.
Люда. (рассказ 2) Пожить в Париже и умереть
Лето – подходящее время не только для отпусков, но и для ремонтов. Мы решили переклеить обои в двух комнатах, облагородить балкон, а потом съездить к морю. Для установки раздвижных рам на балконе наняли мастеров, а за оклейку стен взялись сами. Дело-то нехитрое.
По вечерам, после работы, мы двигали мебель, перетаскивали пожитки и азартно сдирали старые обои. Процесс обдирки сын назвал смешным словом «рвакля». Рвакля сплотила всех – присоединился даже кот Тоша. Он зарывался в рулоны пыльной бумаги, трепал её когтями и зубами, а клочки раскидывал по комнатам. При этом Тошка опасливо озирался, потому что не верил своему счастью. Его никто не наказывал! В него не целились тапками и не грозили кулаками. Кот балдел от вседозволенности. Такого праздника в его кошачьей жизни ещё не случалось.
В семье царил дух реформаторства. Все дружно трудились и с аппетитом ели. Дело спорилось, и мы уверенно прикидывали сроки окончания ремонта. Однако в нехитрую структуру наших планов вплелись непредвиденные обстоятельства. Муж возвестил, что ему необходимо отбыть в недельную командировку по очень срочным вопросам. Мы проводили его, и приостановили работу.
Я не люблю, когда муж покидает дом. Моя жизнь половинится, а время замедляет свой ход. Спустя сутки я начинаю ощущать себя матерью-одиночкой, и мне это не нравится. Я застываю, как муха в янтаре. Я делаюсь вялой, плохо сплю, а еда кажется мне невкусной. Так происходит всегда, помимо моей воли. Я уже не умею жить без мужчины в доме. Я – мужчинозависима.
Но на этот раз события выстроились иначе. Через день после отъезда Сергея позвонила Людка, та самая моя дальняя родственница, проживающая в Париже.
– Привет! – воскликнула она тоном человека, который рассчитывает на радостные эмоции.
– Привет, – откликнулась я.
– Не слышу отрады в голосе! Ты нездорова?
– Нет, всё в порядке. Просто Серёжа уехал, я одна, и как-то скучновато.
– Тоже мне, невидаль! Муж уехал! У некоторых вообще мужей нет, и ничего, живы и здоровы! Ты лучше спроси, откуда я звоню!
– Откуда же?
– Я в Москве! Уже неделю тут обретаюсь. Приехала на всё лето. В Москву только летом и можно приезжать!
– Вот как? Заходи к нам.
– Я и звоню, чтобы встретиться. У меня к тебе просьба. Поможешь? Выручишь?
– Озвучь. Я прикину свои возможности.
– Мне надо перекантоваться недельку. Я тут со своей свекровушкой разругалась. С сестрой тоже схлестнулась, – призналась Людка.
– Так у тебя же в Москве квартира есть, – вспомнила я.
– Я же её сдаю! Там люди живут. Они мне деньги заплатили вперёд, – пояснила она.
Я усмехнулась про себя. Скандалов между нами пока не случалось, делить нам нечего, и денег мне за постой платить не надо. Я – идеальный вариант. Скромная и вежливая бессребреница. Тем более что муж уехал.
– Люд, у меня ремонт… В квартире бедлам.
– Подумаешь! Да мне можно раскладушку кинуть в любом углу, и я буду довольна. Серёга твой срулил куда-то, можно нам и вдвоём на вашей супружеской кровати поспать. Тоже вариант. Ну, выручишь? – напирала Людмила.
Я не смогла ей отказать.
Минула пара часиков, и наша парижанка нарисовалась на пороге. Она принесла три бутылки французского вина и одну коробку сока «Добрый».
– Вино из Франции, а сок из соседнего ларька! Я вспомнила по дороге про твоего сорванца, и решила, что сок не помешает. Кстати, сколько ему уже годочков? Может, он уже вино пьёт стаканами? – сострила гостья.
– В мае 14 лет исполнилось.
– Значит, сок сойдёт! Ну, здравствуй! Это я. Всего неделю, как из Парижа, – Людка раскинула руки для объятий.Мы обнялись, и я приняла её, как дорогую гостью.
Людка сидела напротив и рассказывала о своём житье-бытье. Я добросовестно внимала, изредка вставляя междометия, и исподволь рассматривала собеседницу. Её облик вызывал недоумение. Людмила переменилась до неузнаваемости. Исчезла хрупкость, улетучился шарм, растаяла загадочность. Грузная немолодая женщина говорила Людкиным голосом и смотрела незнакомыми глазами. Я не могла поставить знак равенства между прошлым и настоящим. Я не узнала бы её при случайной встрече. От прежней Людмилы остались только голос и гонор.
В моей голове роились сомнения, из Парижа ли явилась эта тучная дама? Может, Париж – это фикция, красивый обман, и она давно живёт в другом месте? Но не паспорт же у неё проверять, в конце-то концов! Я же не таможенник.
– Как хорошо, что твой муж укатил! – заявила она. – Он уехал, а я возникла! Очень удачно вышло!
Где убыло, там и прибыло. Серёжа уехал, а Людмила поселилась у меня.
Отужинав и наговорившись, она пошла по комнатам.
– Ремонт затеяли?
– Да, небольшой.
– Ну-ка, ну-ка! Ну, обои-то – дрянь, честно тебе скажу! В Европе такие давно не клеят. А рамы раздвижные? Это ещё ничего, аккуратно. Но… Скучные какие-то. Примитивные. Чего молчишь? Обиделась? – спросила гостья.Возражать было бесполезно. По этим репликам я окончательно уверилась, что приехала именно Людка, а ни кто-нибудь другой под её личиной. Только она умела так самозабвенно хаять дом, в который явилась с визитом.
Утром я собиралась на работу, но всё же пыталась организовать завтрак в лучших традициях гостеприимства.
– Люда, тебе кофе или чай?
– Мне бы пивка, – потягиваясь, ответила парижская пташка.
В холодильнике обнаружились две бутылки хмельного напитка – Серёжины припасы. Делать нечего, отдала их Людке и умчалась по делам.
К вечеру Людка была уже изрядно хмельная. Пустые пивные бутылки жались к мойке на полу. Видно, Людмила сама сгоняла в магазин и к тем двум прикупила ещё несколько.
– А что ты ела? – заботливо поинтересовалась я.
– Салатик сварганила. С креветками. Попробуй, вкусно. Садись! Поговорим! – предложила Людка и откупорила новую бутылку.
– Да я пиво не люблю! Это Серёжа иногда балуется, – отказалась я. – Давай-ка, лучше супчик сейчас куриный сварим. Я котлет накручу. Поможешь?
– Отчего же не помочь?
– А пиво – ну его! Может, не надо уже, Люда? Хватит? – осторожно заметила я.
– Это почему же не надо? – пьяно, с вызовом, спросила Людка, закуривая сигарету. – Вот, так всегда! Хватит! Не надо! А почему-у-у?!
Она театрально размахивала сигаретой и обильно дымила. У нас в доме никто не курил, и табачный запах ощущался чужим, непривычным, неприятным.
– Да так, показалось, что ты уже перебрала…
– А ты за меня не волнуйся! – заявила Людка, стряхивая пепел. – Не учи меня жить, ладно? А то все норовят учить! А что вы, учителя, правильные жёны, сами видели в этой жизни? Что? Эти свои котлеты-супчики? Детей сопливых? Мужей проблемных? Двойки в портфелях? Грязные носки и рубашки?Раздражаясь, она будто протрезвела. Слова сыпались, как мелкие жёсткие орешки. Людка поносила нравы и традиции, восставала против обыденности и усреднённости. В целом Людка была права. Муж и сын составляли главный тесный кружок моей жизни. Дальше ширились другие круги – большие, но менее значимые. Сопли, проблемы, грязное бельё – всё было, куда же без этого. Всё, как у всех семейных людей. Людка говорила об этом дерзко, умно, зло, но правда её была какая-то мрачная и обидная. Кому она нужна, такая правда?
Так прошло пять дней. Комнаты пропахли табаком. Кухня напоминала неухоженный привокзальный буфет. Сына пришлось отправить к бабушке, а кот оставался с нами. Тошка нервно принюхивался, жался по углам, и ошалело взирал на меня с безопасного расстояния.
На шестой день приехал Сергей.
– Здравствуй! – сказала я и ткнулась ему в щёку губами.
– Превед медвед! – иронично ответил муж и повёл ноздрями, уподобляясь коту Тошке. – Что это у нас? Великий загул? По какому поводу фестивалим?
– У нас гостья, – прошептала я.
– Кто нас осчастливил?
– Люда. Из Парижа.
– А-а! Я-то думал – кто-то прибыл из деревни Гадюкино. Амбре, знаешь ли… Не Франция.
– Знаю, знаю! Серёжа, я прошу тебя…
– Ладно, молчу.
Сергей переоделся и вошёл в кухню.
– Серёга, здравствуй! – возгласила Люда и приготовилась обниматься.
Муж сделал вид, что не понял её призывных жестов. Людка застыла с распростёртыми руками, словно не соображая, куда теперь их пристроить.
– Закусываем? – спросил Сергей.
– Да, отмечаем мой приезд в Москву!
– Давно?
– Давно я у тебя? – уточнила Людка, наморщив лоб.
– Да какое это имеет значение? – миролюбиво улыбнулась я.
– Вот именно! Никакого! – согласилась Людмила.Мы поужинали втроём и скоро отправились спать.
В постели Сергей тихо спросил:
– И что, наш сын любовался этой пьяной бабой?
– Можно сказать нет. Я его к бабушке быстро сплавила.– Ну, ладно, что догадалась, – одобрил муж и вскоре уснул.
Утром Людка была молчалива и впервые попросила крепкого кофе. Она приоделась, уложила волосы, подвела глаза и стала чуть-чуть похожей на себя прежнюю. За завтраком Людмила величаво изрекла, жеманно поджав губы:
– Сегодня я съеду.
– Куда?
– Меня пригласили на дачу.
– К сестре?
– Нет, что ты! У неё такой шикарной дачи отроду не было, да и не будет никогда! – отмахнулась Людмила. – Где ей! Это люди особые, другой породы…
Людка интересничала, выстраивала интригу. Получалось, что она приглашена в элитарное светское общество, но не желает называть фамилии, чтобы соблюсти конфиденциальность.
– Ну, что же, я рада, ты хорошо проведёшь время, – мягко одобрила я. – Кстати, а сын твой где?
– Илюша? Он у бабки. У свекрови. Он же с ней рос, привык к её характеру. А я нет, не могу с ней больше двух часов!
– Так ты не возьмёшь его на дачу?
– Нет, не возьму. Там будут взрослые, солидные люди. Чего там парню делать?
– Кстати, сколько уже твоему Илье?
– Ему вот-вот двадцать исполнится. Я всё сделала, чтобы он учился в Париже. А он молодец, язык здесь ещё зубрил. Теперь ему во Франции не трудно освоиться. Он хороший мальчик, красивый.
– Ты бы привела его.
– Приведу ещё. Пока мне не до этого. Слушай, выручи ещё разок! У меня проблема с наличными деньгами. Я ведь привыкла в Европе банковской карточкой пользоваться, не рассчитала, наличных мало взяла с собой. А тут что-то с карточкой. Надо бы в банковский офис ехать, проверить, разобраться, да некогда. Дай мне взаймы тысяч двадцать. Дня на три. Я после выходных сниму со счета, ты не волнуйся!Людка смотрела в упор, словно держала меня на прицеле. И я опять не смогла ей отказать.
Беспокойная гостья покинула нас, и жизнь опять потекла по обычному руслу, в привычном ритме. Мы продолжили оклейку стен, но я уже не испытывала удовольствия. Людмила бросила семена сомнений, обесценила наш замысел, наш труд, и я сама уже смотрела на всё иначе, под другим углом. Я сомневалась в собственном выборе, вкусе, умении. Мне разонравился и рисунок, и цвет обоев, да и качество работы тоже казалось посредственным. Но дело было почти завершено, и в выходной день мы планировали расставить мебель, отмыть полы и избавиться от пыли.
Воскресным утром меня разбудил ранний звонок.
– Алло, слушаю, – сонно откликнулась я.
– Это Станислав, – глухо послышалось в трубке.
Звонил мой двоюродный брат и родной брат покойного мужа Людмилы. Стасик деликатный человек, и беспокоить людей по пустякам – не в его характере. Потому-то я насторожилась:
– Что-то случилось? У вас неприятности?
– У нас всё по-прежнему, не лучше и не хуже, – мрачно усмехнулся Станислав. – Неприятности у Людмилы…
– Слушай, Стасик! – нетерпеливо перебила я. – Может, она сама разберется в своих проблемах? Мы ремонт делаем, и я вчера поздно легла, пока что плохо соображаю. Не расположена я обсуждать с раннего утра Людкины причуды! Она жила у меня почти неделю, я наслушалась её досыта! На год вперёд. Если, конечно, очень хочешь что-то обсудить, то давай созвонимся вечером и поболтаем. Но надо ли тебе вникать в её заморочки? Подумай до вечера.
– Да подожди ты! Дай сказать! Мне позвонили ночью. Людка в больнице! – выпалил Станислав. – Разбилась она.
– Как разбилась? – ахнула я. – В аварию попала?
– Нет, с лестницы свалилась. В какой-то подмосковной больничке лежит.
– Так она же на дачу к кому-то поехала…
– Вот на даче и свалилась. Она позвонила своему бывшему начальнику. Разговорились, вспомнили былое. Он сказал ей, что в выходные будет с семьёй на даче. Имел неосторожность пригласить нашу Людмилу. Она рванула к ним в гости. Там застолье, закуска, выпивка – всё, как полагается. Людка перебрала спиртного. Её спать уложили на втором этаже. А ночью она проснулась, и её понесло куда-то. Может, в туалет, может, подышать. Одним словом, упала с лестницы и серьёзно расшиблась. Хозяева вызвали неотложку. У них нашёлся мой телефон, мы когда-то сотрудничали. Они и звякнули, – пояснил Стас. – Людка в больнице. Ехать надо. Всё же я мужик, надо бы по-женски разобраться, что ей требуется, чем помочь.
– А твоя Наташа не может с тобой поехать?
– Она у матери. У нас тёща оправляется после инсульта. Забыла?
Брат напомнил о своих непростых семейных обстоятельствах, и мне стало совестно. Мир делится на здоровых и больных, и эта грань тонка. Такова жизнь. Болезни входят в состав бытия. Пока всё благополучно, мы ищем истоки радости и удовольствий. Занедужив, мы мечтаем только об одном – о простых буднях здорового человека. Недуги диктуют свой суровый режим и окрашивают мир в серые тона.
Я всхлипнула и сказала:
– Прости, Стасик. Дай мне полчаса на сборы. Я с тобой!– Ну, так я буду через полчаса у вашего подъезда.
Больничка оказалась маленькой, опрятной, очень похожей на старый купеческий особняк. Крепкие стены, высокие окна и уютный садик вокруг. Нам показали палату, где лежала Людмила, но к ней не пустили.
– Пока нельзя, – сказал заведующий отделением. – Мы сделали всё возможное, а там уж как организм справится. Ничего определённого сказать не могу.
– А когда её можно забирать в Москву? – спросил Стас.
– Её нельзя транспортировать. Слишком тяжёлое состояние. Переломы и черепно-мозговая травма… Мы сюда вызвали хорошего специалиста из Москвы, да вот что-то он задерживается. А вообще обещал приехать, – ответил доктор. – Но мы связывались, консультировались. Всё, что делается в таких случаях – исполнили.
– А что ей сейчас нужно? – спросила я.– Да ничего! Она ведь без сознания. Уход у нас хороший, не волнуйтесь. Оставьте мне свои координаты, чтобы я мог связаться с вами в любое время, – попросил врач.
Мы возвращались в Москву, недовольные собой.
– Бестолково как-то съездили, – изрёк Стас после долгого молчания. – Нет, так не годится! Я посоветуюсь со знакомыми врачами, и надо принимать меры. На ноги надо Людку ставить. Сын у неё, да и сама баба не старая, жить должна.
Однако хлопоты не понадобились. Вечером Стасу сообщили, что Людмила скончалась, не приходя в сознание. Он тут же созвонился со мной.
– Вот такие дела. Давай, помогай! – попросил он.
– Стасик, миленький, я ни разу никого не хоронила! – взмолилась я. – Как это делается, с чего начинать?– Да я сам всё организую. Назначаю себя начальником штаба по проведению похорон, – мрачно пошутил он. – Ты пока звони родной сестре Людмилы, бывшим её сослуживицам. Я сейчас тебе телефоны продиктую. А я возьму на себя нашу мать и Людкиного сына, Илюху. Им сообщить будет потруднее всего. Потом ты продумай, где поминки делать. В каком кафе, какое меню. А я всем остальным займусь: кладбище, транспорт и так далее, – распорядился Стас.
Я набрала номер сестры и представилась.
– К сожалению, вынуждена вам сообщить, что Люда умерла, – с трудом выдавила я. – Сейчас Станислав занимается организацией похорон…
– Ага, так я вам и поверила! – последовал насмешливый ответ. – Её не задушишь, не убьёшь! Она сама, кого хочешь, со свету сживёт! И не стыдно вам, девушка, участвовать в глупых розыгрышах? Чую Людкины происки! Это в её стиле.
– К сожалению, это не шутки, – сухо заявила я. – Людмила упала и расшиблась насмерть. Похороны послезавтра.
– Так это правда? – удивилась женщина. – А мы ведь с ней всё ссорились в последние годы… Людка, Людка!
Она завыла в трубку.
– Самое время всё простить, – рассудила я напоследок. Мне не хотелось продолжать этот неприятный разговор.Разговор с сестрой Людмилы был самым трудным. Обзвонить сослуживиц оказалось легче.
Странные получились похороны. Все скорбящие как-то недоумённо молчали, словно сомневались, что Людмила мертва, и опасливо поглядывали на гроб с покойницей. Плакала только одна женщина – хозяйка той дачи, где случилось несчастье. Она жалела и Людмилу, и себя.
– Как же я теперь буду там отдыхать? Ведь этого не забыть, не забыть! – причитала она. – Я не буду туда ездить! Я продам эту дачу! И как же я не доглядела-то, господи! Надо было с ней в комнате спать…
Я сама ощущала какую-то смутную вину перед Людмилой, но не могла даже себе сформулировать, в чём именно. «Прости, Люда, прости», – отчаянно и беззвучно шептала я украдкой. Никто не слышал этих слов кроме меня самой.
Сын Людмилы, Илья, молчаливо сидел у гроба матери и старался не смотреть на покойницу. Всякий раз, когда ему приходилось бросить взгляд на мертвенное лицо Людмилы, он тихо и медленно произносил: «Мама…» Казалось, будто мальчик спит и не воспринимает действительность.На кладбище я улучила момент и подошла к пареньку.
– Крепись, Илюша. Мы скорбим вместе с тобой. Теперь, пожалуй, вернёшься в Москву, и будешь жить с бабушкой? – предположила я. – С родными-то легче…
Он распахнул глаза и удивлённо посмотрел на меня.
– Нет! – твёрдо возразил Илья. – Я буду жить в Париже. У нас там квартира. Я там учусь, я хорошо говорю по-французски, у меня уже есть друзья. Я буду жить в Париже. Так хотела мама.
Я пожала ему локоть и отошла в сторону. Илья поразил меня своей решимостью и преданностью матери. Я жалела его и восхищалась им.
Гроб закопали, могилу роскошно украсили цветами и венками. Люди поспешили быстрее покинуть кладбище, а я задержалась. Мне хотелось попрощаться на свой лад. Наши долгие беседы с Людмилой всплыли в обеспокоенном мозгу, и я переживала их заново. Я смотрела на свежее захоронение и не верила, что озорная Люда лежит под этим ворохом земли и цветов. Людмила исполнила свои дерзкие мечты, окунулась в европейскую действительность, стала парижанкой и сыну помогла устроиться во Франции, но упокоилась на окраине Москвы. Какая странная, жестокая ирония судьбы…
Предчувствовала ли она свою скорую кончину или трагедия случилась внезапно? Какими были её последние мысли, её конечный всплеск сознания? Может, её позвал Миша, покойный супруг? Какую тайну своей жизни Люда унесла с собой? Мне она оставила чувство вины и смутные, вязкие сомнения… Если бы я могла поговорить с Людмилой, то мне бы сделалось легче. Но Люда не предоставила мне такой возможности. Она впервые безответно молчала, не оспаривая и не осуждая никого. Своей смертью она напоминала нам всем то, о чём мы обычно не задумываемся.
Жизнь хрупка и непредсказуема, а судьба противоречива и абсурдна. Каждую минуту надо проживать, как последнюю, ценить, как каплю благополучия, посланного свыше. Своей внезапной кончиной Людмила подтвердила эти житейские истины. Я благодарила её и просила только одного – прощения…
Мила и Лара
Она – Мила, а я – Лара. В первом классе мы старательно читали букварь по слогам:
Лара мыла раму.
Мила мыла руки.
На, Лара, мыло.
На, Мила, мяч.
Обе гордились. Про нас написали в такой важной книжке! Сразу и подружились, в семь лет.
В начальных классах нас рассаживала учительница, Евгения Александровна. Девочка – мальчик, девочка – мальчик. Считалось, что так дети меньше отвлекаются во время уроков. Евгения Александровна называла нас ласково «мои ребятки». Нам это нравилось. Сама учительница – красивая и седая – нам тоже нравилась, но мы всё равно переговаривались, как нас ни сортировали.
На пятый год обучения разрешили выбирать себе соседа по парте самостоятельно. Мы, конечно, сели с Милой, и с тех пор всегда были рядом – в школе и после занятий. Так и смотрели в четыре глаза на окружающий мир. Мы были отличницами. Нам легко давались предметы: ведь одна голова хорошо, а мы работали двумя! Я любила писать сочинения, а Мила всегда точно знала, что получится в результате химической реакции. Я чувствовала место каждого глагола в английской фразе, а Мила с удовольствием заполняла географические контурные карты за двоих. В трудных ситуациях выручал отец подруги. Папа у Милы самые мудрёные задачки по физике щёлкал, как семечки. Нас обеих посылали на всевозможные олимпиады. Мы и там ухитрялись помогать друг другу, занимали даже призовые места – на радость себе и во славу родной школы.
У нас даже инициалы совпадали: она – Кустинская Людмила Юрьевна, а я – Карелова Лариса Юрьевна. КЛЮ-КЛЮ! Это был наш тайный боевой клич. Мальчишки-одноклассники тоже нас так и называли! Но это было совсем не обидно, а по-дружески. Пацаны нас опекали, а мы им давали списывать и штопали их разодранные куртки и брюки на швейных машинках в кабинете домоводства.
В восьмом классе пришла пора влюблённостей, и на уроках зашелестели записки. Заболели все разом, словно в школьной столовой вместо чая разливали любовное зелье. Шаловливый Амур витал в школьных коридорах и метал свои стрелы щедро, но очень небрежно, беспорядочно, без учёта взаимного интереса. Кому пусто, а кому густо.
Нам с Милой рыцарей хватало. Ватага ребят сопровождала нашу пару в кино, на каток, в лес за первыми подснежниками, а тёплыми вечерами мальчишки бренчали для нас на гитаре в школьном дворе. Скучать не приходилось, однако в девятом классе моя подруга стала задумчива и рассеянна, постоянно нервно что-то жевала и даже пополнела. Оказалось, Мила влюбилась, да так сильно, что нешуточно страдала.
Предмет её воздыханий – Саша Сергеев – держался в классе особняком. Высокий, ловкий, эрудированный брюнет всегда исчезал после уроков в неизвестном направлении. Сашка увиливал от всяких общественных мероприятий, вроде субботников, соревнований, и даже не явился на общее фотографирование. Сблизиться с ним было почти невозможно.
Мила раскрыла свою тайну, и мы взялись за разработку стратегий по покорению Сергеева. Противник был серьёзный, но и мы не простушки. Мила обратилась к нему за большим англо-русским словарём и пожаловалась, что затрудняется с переводом текстов. Он снисходительно предложил свою помощь. Это была первая победа. Вместе с Сашей Мила штудировала английский язык, а без него доводила до безупречности свою внешность. Она села на диету, научилась красиво оттенять свои карие глаза тушью, подводить брови и полировать ногти. Красота – страшная сила! На неё мы и уповали.
Возможно, Мила добилась бы большего, но подошёл к концу десятый учебный год. Закружилась прощальная школьная карусель: последний звонок, светлые слёзы, охапки цветов, белые фартуки, экзамены, выпускной вечер и нестареющий вальс.
С ВУЗом мы определились быстро. Наши родители работали инженерами, им мы пошли по их стопам: обе поступили в Авиационный институт. Всё лето готовились по своей системе: разделили материал пополам, усваивали по отдельности, а потом устраивали совместные семинары. Экзамены сдали легко. Нас зачислили в одну группу, а мы об этом только и мечтали. Вот только Саша Сергеев уехал в Москву, попытать счастья в МГУ, и стал практически недосягаем.
