Текст книги "Плач льва"

Автор книги: Лариса Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

13

Женя никогда не сомневалась в том, что расхожие слова «незаменимых нет» срабатывают практически в любой жизненной ситуации. Поэтому незаменимой она себя не считала, но лишний раз почувствовать себя нужной, вновь осознать, что занимаешь в жизни именно свое, а не чье-то место, было необычайно приятно и, что греха таить, льстило ее самолюбию. Еще вчера она сокрушалась о неспособности подчиненных принять собственное решение, проявить инициативу и взять на себя хоть какую-нибудь ответственность, а сегодня уже улыбалась тому граду вопросов и проблем, что обрушились на нее, как только она переступила порог дельфинария. Нет, ничего экстраординарного за время ее отсутствия не произошло ни с людьми, ни с животными, но было заметно, что буквально все: и продавщица киоска Люся, и Шурочка, и дрессировщики, и их питомцы – испытывают неимоверное облегчение оттого, что директор снова в строю. Конечно, все могут теперь вернуться к исполнению исключительно собственных обязанностей и не испытывать напряжения из-за того, что неожиданно может что-то случиться, и придется действовать, и проявлять характер, и брать в руки лидерство, и отвечать за свои поступки, и не прятаться под крылышко умеющей все уладить Евгении Николаевны.

– Доброе утро, Женечка, – салютует ей пожилой охранник. Он стоял здесь на посту еще в те времена, когда Женя работала простым тренером, и имел право забывать об отчестве, обращаясь к ней.

– Доброе, – она пытается проскользнуть мимо как можно быстрее. Нет, Женя не всегда так делает. Часто останавливается, справляется о здоровье, о детях и внуках, о колебаниях курса валют, за которыми почему-то пристально следит сторож, но сейчас она торопится. Сегодня первая тренировка молодого тюленя Сэнди, и хочется присутствовать, чтобы понять, стоило ли предпринимать столько усилий и ходить по инстанциям, умоляя, чтобы подписали бумаги и обязали зоопарк передать дельфинарию одного из родившихся и уже подросших там тюленят. Женя спешит, но ей не удается сделать и двух шагов, как расстроенный голос охранника заставляет ее остановиться.

– Такое дело, Женечка…

– Да?

– Замок на воротах заедать стал. Вчера минут пятнадцать мучились, так и не смогли открыть. Пришлось коробки с сувенирами в киоск через главный вход таскать. Водитель ругался сильно, машина-то на улице осталась, там из-за этого пробка, все гудят, сигналят, кроют его на чем свет стоит, ну а он, естественно, нас. А то как же? Они разве, ироды, в долгу останутся? Им слово, они тебе десять. Я вот помню, давеча…

– Так что с замком? – Женя нетерпеливо переминается с ноги на ногу.

– А бес его знает. Заел, и все тут. А сегодня рыбу привезут. Ее-то через главный вход не потащишь.

– Не потащишь, – задумчиво соглашается Женя. – Менять надо.

– Так и я о чем. Надо менять. Старый распилить, новый купить и повесить.

– И за чем дело стало?

– За бухгалтерией. Они без вашего согласия даже чихнуть боятся. А тут такие траты: пятьсот рублей все-таки. – По его интонации невозможно понять, считает он сомнения бухгалтера по поводу самоличной выдачи данной суммы пустяковыми или, наоборот, совершенно оправданными.

Женя прикидывает: спуститься в бухгалтерию, договориться о деньгах, подписать документы – минут десять, пятнадцать. Она быстро вынимает из кошелька пятьсот рублей, протягивает сторожу:

– Голубчик, сходите, купите на свое усмотрение и поменяйте, ладно? Потом сочтемся. – Директор устремляется дальше по коридору, стараясь максимально быстро справляться с появлением очередных препятствий на ее пути:

– Кофемашина гудит как-то странно, и лампочки мигают, будто случилось что-то, – возникает на дороге буфетчица Оксана.

– Попроси ребят-звукорежиссеров глянуть. Не справятся – вызывай мастера, – скороговоркой отвечает Женя.

– Какого? – кричит вслед Оксана.

– Любого. Сервисного, – так же кричит Женя на ходу.

– Из ста дельфинов пятнадцать разбиты, ну куда это годится. Неужели нельзя получше упаковать? – продавец сувенирного киоска наглядно демонстрирует пробегающей мимо Жене остатки стеклянных фигурок.

– Спишите.

– Я-то спишу, ясное дело, только деньги в трубу вылетают.

– Ваши?

– Нет, дельфинария.

– Значит, проверяйте все поштучно при водителе, составляйте акт, пишите претензию. Если не будете этого делать, в следующий раз удержу стоимость осколков с вас, чтобы деньги дельфинария не вылетали в трубу.

– Но…

Женя протестующе поднимает руку. Она закончила разговор. Хотят, чтобы она во всем разбиралась. Так пожалуйста: она разберется. Мало не покажется.

– Холодно уже. Гардероб пора открывать, – выскакивает навстречу Жене уборщица.

– Откроем на следующей неделе.

– Надо бы на этой.

– Мы всегда в октябре открываем.

– А людям это как объяснить?

– А ничего объяснять не надо. – Женя кивает на бумажку, висящую под табличкой с надписью «Гардероб». – Там все указано: с октября по апрель.

– Но холодно ведь.

– Объясни это не мне, а государству. Ставка гардеробщика работает с октября по апрель. Ты хочешь работать бесплатно?

– …

– Вот и другие не хотят.

Женя продолжает свой бег. Ступенька, еще ступенька. Навстречу ей из дверей выходит Шурочка и говорит с довольной улыбкой:

– Ой, зря вы вчера не пришли, Евгения Николаевна! Представление – просто сказка. А звукорежиссер – ой, умора! Я специально напротив рубки села, чтобы его физиономию видеть. Он вообще не понял, что случилось, и…

– Потом, Шура, потом, – Женя останавливает болтовню помощницы. Директор как раз надеялась, что звукорежиссер поймет, что и как именно случилось. Но если мальчик оказался совсем не проницательным, то придется потратить несколько минут на его просвещение. Но только не теперь, позже. А сейчас – тренировка. Женя приветственно машет рукой дрессировщику, который при виде директора прерывает свое общение с тюленем, и делает ему знак продолжать, не обращая на нее внимания.

Женя всегда любила наблюдать за работой дрессировщиков. Собственно, сначала ей нравилось именно смотреть, а потом уже судьба дала шанс попробовать собственные силы в этом нелегком искусстве.

– Как вам это удалось? – восхищенно спрашивала юная Женя у школьной подруги. Ее мама только что открыла на кухне дверь холодильника, а в комнате, услышав этот звук, две морские свинки мгновенно встали на задние лапки и восторженно запищали.

– Ой, Женечка, мы ничего не делали, – мама подруги вернулась, неся в руках сочные листья зеленого салата. – Просто животные гораздо умнее, чем кажутся. Они четко знают, что вслед за скрипом холодильника им принесут еду. Если изобразить некий подобный звук, они встанут на задние лапки.

– Да, – согласилась девочка, но тут же засомневалась, – но если им ничего не давать после этого, то через какое-то время они перестанут так реагировать. Значит, подкрепление необходимо всегда. И если мы не можем привлечь животных чем-то съедобным, надо найти другие способы.

– Не уверена, что такие способы можно найти для мотивации морских свинок, но, в общем, ты, наверное, права.

Конечно, права. Спустя несколько лет Женя наблюдала, как житель Бургундии – бриар Люка ходил на передних лапах, держал на голове миску с горящим пламенем, ловил головой пластмассовые кольца, будто жонглер, и, одетый в сарафан, шел на задних лапах, перебирая ими с такой скоростью, что Жене казалось: перед ней не кто иной, как солистка ансамбля «Березка». И все это не за кусочек печенья и не за лакомую мозговую косточку, а за мимолетную улыбку хозяина, его чуть наклоненную в сторону голову и проникновенное, искреннее:

– Merci, Luc?!

Потом Женя и сама поощряла своих питомцев в океанариуме Сиднея не только свежей рыбой, но и ласковым словом. «Доброе слово и кошке приятно», – часто говорила ей в детстве мама, и это было чуть ли не единственное ее утверждение, с которым Жене совершенно не хотелось спорить. Афалины, моржи, белухи выполняли команды и частенько довольствовались исключительно аплодисментами, подтверждая свое звание настоящих артистов.

Лежащий на кафеле маленький тюлень пока не ведает об этих премудростях работы в дельфинарии. К нему еще не выстраивается очередь из детей и их родителей, жаждущих запечатлеть своих чад в объятиях морского зверя. Ради него не просиживают часами в монтажной, выбирая из тысяч музыкальных аранжировок ту, которая наилучшим образом подойдет к его характеру. Восторженный свист трибун и благодарность довольной публики ему пока неизвестна, как неизвестна и эта женщина, сидящая неподалеку и не сводящая с него пристального взгляда. Сэнди не знает, что она-то его видела раньше. Видела еще совсем маленьким. Это она определила его судьбу, решив, что он способен на нечто большее, чем пустое плавание из стороны в сторону в ожидании очередной порции корма. С чего она это взяла? Какие особенности в поведении этого маленького зверя заставили Женю практически мгновенно понять, что дельфинарию необходим именно этот тюлень и никакой другой? Сама Женя может объяснить это только профессиональным чутьем, интуицией, которая позволяет ей безошибочно определять заложенный в животных потенциал. С людьми значительно сложнее, но в них Женя уже не боится разочароваться. К чему страшиться того, что уже случалось, и не один раз? А вот звери ее пока не подводили. Неужели время пришло?

Женя видит: все, что занимает Сэнди в данный момент, – это небольшое пластиковое ведро, болтающееся в руке человека, которого все вокруг называют тренером. Она неотрывно наблюдает за тюленем и вынуждена с сожалением признать, что ничего, кроме рыбы в ведре, Сэнди пока не интересует. Он не замечает ни новой обстановки (его в первый раз вывели к бассейну), ни зазвучавшей громкой музыки, ни голоса дрессировщика. «Неужели все зря?» – не успевает подумать Женя, как тренер, достав небольшой мяч, демонстрирует его тюленю. Сэнди не реагирует. Дрессировщик слегка подбрасывает мяч, и тюлень чуть заметно поворачивает голову. Мужчина подбрасывает сильнее, и зверь задирает морду вверх, следя за полетом игрушки. Тренер ловит мяч и спокойно держит его правой рукой, а в левой тем временем по-прежнему находится ведро с рыбой. Но тюлень уже не обращает на только что вожделенную пищу никакого внимания, он забыл о еде, его внимание целиком поглощено странным летающим предметом, в пищу, судя по всему, непригодным, но весьма притягательным.

Женя чувствует, как по спине побежали мурашки приятного возбуждения. Так бывало всегда, когда она понимала, что снова попала в десятку, в очередной раз угадала и может опять удостовериться в том, что делает в жизни именно то, что должна делать. Она молча хвалит себя, заерзав в предвкушении того, что сейчас увидит. Сценарий ей известен заранее. И вовсе не потому, что она неоднократно видела, как происходит превращение тюленей в артистов, а из-за того, что профессионал может предугадать механизм любой, тем более не слишком сложной тренировки. Мужчина будет стоять неподвижно еще какое-то время, для того чтобы зверь как можно лучше сконцентрировался на том предмете, что держит в руке дрессировщик. А потом он кинет мяч, а тюлень отобьет. Отобьет не потому, что захочет отбить, а оттого, что пока еще не умеет удерживать на морде мяч. Но с этой минуты животное начнет стремиться именно к этому: к продолжительной балансировке. И лишь после того, когда она покажется тренеру достаточно долгой для первого раза, он наградит своего подопечного тем, что держит в левой руке.

Жене не терпится увидеть, каких успехов достигнет Сэнди в свой самый первый учебный день. Она настолько сконцентрирована на процессе работы дрессировщика, что не слышит, как к ней подбегает обеспокоенная Шурочка:

– Беда, Евгения Николаевна!

– Ну, что еще? – грубовато откликается Женя. Она ведь ясно дала понять, что все проблемы будет решать после этой тренировки. Тем более что бедой помощница именует любую проблему: начиная с нескольких килограмм несвежей рыбы и заканчивая банальным насморком у одного из фотографов.

– Ой, беда, Евгения Николаевна, – горестно сокрушается Шурочка и, видя сведенные к переносице брови начальницы, спохватывается и объявляет так, будто падает со скалы в пропасть: одним вздохом, тихим криком:

– Сара!

– Что с ней? – мгновенно вскакивает Женя и опрометью кидается с трибун к вольерам. Помощница едва поспевает за ней, пытаясь сбивчиво объяснить, что конкретно произошло с любимой Жениной моржихой:

– Не ест ничего, лежит грустная, на дрессировщиков не реагирует, тошнит ее, уже вся клетка загажена.

– А врач?

– А что врач? Сами же взяли девочку только-только из академии. Она напугана, говорит, промывание надо сделать или клизму, но ей одной не справиться. Да и вдвоем-то, Евгения Николаевна, это же морж, а не попугайчик.

– Вызывай другого.

– Какого?

– Любого, Шура. Опытного. Ищи, где хочешь: в цирке, в театре Дурова, где угодно, ясно?

– Ясно, – понуро отвечает девушка и, моментально развернувшись, убегает в противоположную сторону, в кабинет к телефону.

Она будет просить, ругаться, унижаться, требовать и умолять, умолять, умолять. Этим как раз должна бы заняться сама Женя, у директора все-таки больше шансов получить необходимую помощь, но она не может заставить себя отойти от клетки. Она сидит на коленях, вцепившись в прутья решетки, смотрит, как недвижимо лежит огромная туша, слушает, как тяжело, хрипло она дышит, чувствует страдания зверя и лихорадочно повторяет:

– Только не умирай, только не умирай!

– Только не умирай! – Майк склонился над лежащей в кровати Женей. Вид у него немного обеспокоенный, но, несмотря на серьезность ситуации, он пытается шутить, и эта не слишком удачная просьба призвана хоть немного развеселить подругу, третий день страдающую от лихорадки.

– Прекрати! – Женя включила резервные силы, чтобы выдавить подобие улыбки. – Не дождешься!

– Вот я о чем и говорю. Обидно будет. Едва познакомились. Можно сказать, самое начало истории, и сразу конец.

Жене было больно смеяться, но сдерживаться еще больнее. Она захохотала в голос, прерывая смех надрывным, лающим кашлем.

– Прекрати, – устало попросила она, когда приступ наконец прекратился.

Майк снял полотенце с ее головы, ушел и через несколько секунд вернулся с ним, вновь намоченным, заботливо положил влажную махру на лоб девушки, посмотрел сочувственно и сделал движение рукой, демонстрирующее, как он закрывает свой рот на молнию. Жене пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не улыбнуться снова. Теперь ей даже стыдно вспоминать, что их знакомство началось с ее жуткого раздражения. Сложно представить, что этот человек мог чем-то вызвать ее недовольство. Майк словно создан для того, чтобы делать счастливыми всех окружающих. Хотя до окружающих Жене, честно говоря, не было никакого дела. Достаточно того, что он создавал эту ауру бесконечного дружелюбия, внутренней легкости и искрометного юмора вокруг нее одной. С ним было интересно и свободно общаться. С ним хорошо было говорить: не возникало необходимости подбирать слова. Не приходилось напряженно думать, что бы такое сказать, чтобы нарушить затянувшееся молчание: с ним было хорошо молчать. С ним вообще было хорошо.

Проще говоря, если на свете существует любовь с первого взгляда, то определенно должна существовать и любовь с первого рукопожатия. Ведь именно это случилось с двумя людьми, протянувшими друг другу ладони на пляже Бьярица. Женя, которую странным образом судьба уберегла от страстей юношеской, подростковой влюбленности, теперь уже не была незрелой и считала, что то самое чувство, которое станет полным и всеобъемлющим, должно будет непременно долго зарождаться и, прежде чем зацвести пышным цветом, какое-то время расти, тщательно оберегаемое, лелеемое заботой и терпеливыми ухаживаниями мужчины. Она никак не могла вообразить, что вся эта агрономическая культивация ее любви ограничится всего лишь смущенной улыбкой и коротким, чуть хрипловатым словом «Майк». Какие химические процессы руководят взаимосвязью людей и почему одни встречи оставляют нас равнодушными, а другие заставляют сердца колотиться с бешеной скоростью – эти вопросы занимают ученых всего мира уже не первое столетие. Наука желает знать почему и пытается найти ответ на этот вопрос, а любовь ей противоречит, ибо появляется только тогда, когда ее хозяин или раб (кому как повезет) не знает ответа. Не знала и Женя, из-за каких неуловимых, невидимых глазу флюидов она пропала сразу и навсегда, какой жест, какой взгляд этого долговязого парня заставили ее забыть и даже ни разу не вспомнить о правилах поведения приличной девушки, которые еще накануне она считала незыблемыми. Возможно, если бы они встретились где-то в другом месте и неотвратимая близость расставания не висела угрожающе над ними с первой минуты, Женя подумала бы о том, что необходимо держать дистанцию хоть несколько дней. Но она если и способна была адекватно размышлять хоть о чем-то, то об одном: она – всего лишь русская аспирантка, волей случая оказавшаяся в университете Дижона и, скорее всего, в первый и последний раз попавшая в Бьяриц; он – австралиец, студент-медик, намеревающийся связать свое будущее исключительно с родной страной, а следовательно, вынужденный получать образование только там.

– Здесь я буду работать, – показал он Жене открытку с видом Центральной больницы Сиднея.

– Здорово, – охотно откликнулась она, чувствуя, как сжимается сердце, и осознавая только одно: если между ними ничего не произойдет, кроме прогулок по берегу, чтения Байрона, поедания улиток и беззаботного, ни к чему не обязывающего трепа ни о чем, ее сердце так и не разожмется.

Поставив Сессиль в известность о том, что она жива, Женя не расставалась с Майком несколько суток. Неизвестно, подцепила ли она какой-то вирус во время ночных купаний, или организм окончательно подкосила гнетущая тоска предстоящего расставания, но накануне отъезда девушка свалилась с высокой температурой. И хотя даже в бреду она продолжала говорить о том, что ей надо вернуться в свою гостиницу и собрать чемодан, Майк предпочел не услышать этих слов или приписать их лихорадочному состоянию больной. Он сдал ее билет, а через несколько дней – и свой.

– Ты просто решил бесплатно попрактиковаться, – подтрунивала Женя, когда он вливал в нее микстуры, обтирал полотенцем и заставлял пить собственноручно приготовленный морс. – У тебя здорово получается. Ты будешь хорошим врачом.

– Я буду хирургом, а у тебя обычный грипп, – притворно оскорблялся ее доктор. – Его кто угодно вылечит.

Внезапная болезнь Жени сблизила их еще больше и превратила горечь от неминуемого расставания в какую-то щемящую, бесконечную тоску.

– Поедем в Сидней, – говорил Майк, – у тебя все равно каникулы.

– Мне нужно увидеть родителей, – коротко отвечала Женя.

– Тогда приеду я, – обещал он.

Она кивала, не слишком веря в реальность его намерений.

Но он приехал. Возник на пороге их московской квартиры: этакий неуклюжий верзила с большими руками, густыми светлыми волосами до плеч, искренней улыбкой и теми смущенными голубыми глазами, что втянули Женю во всю эту историю.

– Как вы здесь оказались? – перевела счастливая Женька австралийцу строгий вопрос отца.

– Ваша дочь дала мне адрес.

– Нет, в России.

– Я купил тур, остановился в «Балчуге». Ты ведь придешь ко мне? – последнее предложение уже не для перевода.

Он еще спрашивал. Она не пришла, она прибежала, и бегала все две недели, что он провел в Москве. На прощание получила билет с открытой датой Дижон – Бьяриц.

– Я приезжал туда осмотреть местность.

– И? – Женя недоуменно вскинула брови.

– Подходящая.

– Для чего?

– Для серфинга. Ты умеешь кататься?

Женя тогда не только не умела кататься, она и понятия не имела о том, что такое серфинг.

– Ты меня научишь, – уверенно ответила она.

– Встретимся осенью?

– Осенью?

– Да. Будет сезон для волн, устриц и любви.

До осени оставалось еще полтора месяца, и если Женя старательно подгоняла время, оставшееся до отъезда из Москвы, и все время говорила, но уже не о своей научной работе, не о бриарах и не о дижонских друзьях, а преимущественно об австралийском враче-серфингисте, то ее родители все больше напряженно молчали. Мама боялась того, что все сложится, и их дочка, оставившая их всего на два года, оставит их навсегда. Отец боялся того, что не сложится, и его обожаемая Женька будет страдать и плакать.

– А что, если все это блажь, Женюра?

– Да нет же, папуль!

– А если несерьезно?

– Серьезно!

– А если какая-то ошибка?

– Что ж, – Женя на секунду задумалась, потом лишь плечами пожала, – на ошибках учатся.

– Что ж, – пожимает плечами явившийся из Театра зверей опытный ветеринар, – у животных, конечно, такое бывает не так часто, как у людей, но статистика существует.

– Она выживет, доктор? – беспокоится Женя.

– Не вижу никаких признаков приближающейся смерти, а вот роды… Роды – да, думаю, не заставят себя ждать через недельку-другую.

– Роды?

– А вы что же, не знали, что ваша моржиха ждет потомство?

– Нет, – теряется Женя. – Она у нас только год.

– А… Ну, значит, поступила уже с детенышем.

– Но как же об этом не сообщили при передаче?

– Это меня как раз не удивляет. У нас до людей-то подчас никому никакого дела нет. А вы хотите, чтобы пеклись о животных.

– Нет, я лишь хочу, чтобы те, кто работает со зверями, профессионально выполняли свои обязанности.

– Да? Тогда на вашем месте я, в первую очередь, заменил бы ветеринара в дельфинарии. По-моему, определить беременность – не такая уж архисложная задача.

«Ветеринара. Директора надо в дельфинарии сменить, а не врача. Ладно, эта девочка только-только из-за парты, но я-то куда смотрела? А еще говорила: «Сара поправляется. Уменьшите рацион». А тренеры? Говорили же, что она стала тяжелее двигаться, вялая какая-то и выступает с неохотой. Решили, что возраст или авитаминоз. Вот вам и возраст. И никто даже не думал о беременности. Конечно, никто не предполагал. А надо было бы предположить. Ну что это за дрессировщики, которые не могут определить, что происходит с их питомцем? Могли бы и посчитать, и я могла бы, да просто была обязана подумать о том, что моржиха поступила к нам одиннадцать месяцев назад, а беременность может длиться пятнадцать – шестнадцать».

– Прости, девочка! – сокрушается Женя. – А я еще и недокармливать тебя велела.

И эта беда обернулась скорее приятным сюрпризом.

Женя возвращается в кабинет.

– Можно? – робко заглядывает в дверь ветеринар дельфинария.

– Пожалуйста.

Девушка заходит, присаживается на кончик стула, нервно теребит пальцами край халата и наконец решается спросить:

– Мне писать заявление?

– Какое?

– Ну… об уходе.

Женя знает: если увольнять сотрудницу, то сначала надо уволить себя. Она лишь пожимает плечами и произносит фразу, которая почему-то кажется ей ужасно избитой, навязшей в зубах и знакомой до боли:

– На ошибках учатся.