Текст книги "Моя прекрасная повариха (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Мы с Фьярви посмотрели друг на друга и улыбнулись. Что бы ни было в нашем прошлом, жизнь продолжалась – и только от нас зависело, какой она все-таки станет.

– Я думал, ты испугаешься, – признался Фьярви. – Испугаешься и уйдешь.

– Я же мама, – ответила я. – Я понимаю.

Под вечер мы вернулись в Келлеман, поужинали в ресторанчике Морави, и я отметила про себя, что готовлю намного лучше. Потом Фьярви отвез нас на другой край города, в тихий район, заросший яблоневыми садами. Спускались сумерки, в окнах теплились огоньки, и, выйдя из мобиля, я вспомнила, как Эленвер привез меня в купленный для нас дом.

Тогда я еще не знала, что он станет для меня тюрьмой и камерой пыток.

– Ну вот, – произнес Фьярви, обернувшись к небольшому двухэтажному дому. – Не дворец, конечно, но жить можно. Идем?

– Очень красивый дом, – ответила Глория так, как и полагалось юной леди. Возле крыльца уже горел изящный белый фонарь, вокруг него роились светлячки, и на какой-то миг я почувствовала, что вернулась домой.

Это было словно дуновение ветра: прикоснулся к волосам – и ушел. Фьярви отпер дверь, пропустил нас: мы вошли в дом и оказались в просторной гостиной. Мебель здесь была старинная, по-гномьи основательная – ее делали на века. Фьярви похлопал в ладоши, и в гостиной вспыхнули лампы, озарив дверь в столовую и лестницу на второй этаж.

– Хотите есть? – спросил он. – Могу сделать что-нибудь.

– Я спать хочу, – призналась Глория, и мы отправились на второй этаж. Фьярви открыл одну из дверей, Глория заглянула в комнату и восторженно взвизгнула:

– Мамзель Тутту! Мамочка, ее привезли! Ой, она в новом платье!

Фьярви смущенно улыбнулся и ответил:

– Остальное перевезут уже завтра. Спокойной ночи, Глория, спи сладко.

Глория помахала нам, и мы отправились в спальню.

Глава 5

Фьярви

Когда за нами закрылась дверь, то я почти ощутил дуновение ветра от падающего занавеса. Вот я со своей женой в своей спальне. Но все это не по-настоящему, и я должен пожелать ей доброй ночи и попробовать заснуть.

– Я хотел отвести тебе соседнюю комнату, – сказал я, пытаясь говорить невозмутимо и спокойно. – Но моя служанка слишком любопытна, везде сует свой нос… и нам не пойдет на пользу, если весь Келлеман будет знать, что…

Азора обернулась и одарила меня ободряющей улыбкой. На стуле у окна стояла сумка с ее вещами; я растерянно запустил руку в волосы, сгреб косы на затылке и сказал:

– Кровать – тебе. А я буду тут, на диване. Если ты, конечно, не против.

Прежнему хозяину дома эта огромная комната служила и спальней, и кабинетом: здесь нашлось место и для кровати, и для дивана, и для письменного стола, и для шкафов с книгами и одеждой. Я бы разместился со всеми удобствами.

– Хорошо, – кивнула Азора. – Спасибо тебе.

Я улыбнулся, чувствуя, как сводит лицо. Кажется, я дал маху – женился на самой прекрасной женщине в мире и теперь буду спать на диване без всякой надежды на то, что однажды она позволит поцеловать себя не по-дружески, а по-супружески. Так мне и надо. Известно, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями.

– Вон там – ванная, – указал я на дверь. – А вон там ширма, если тебе понадобится переодеться. В общем, вот.

– Спасибо, – повторила Азора, и мне показалось, что ей тоже не по себе. Заглянув в сумку и вынув из нее сорочку и халат, она скользнула в ванную легким привидением, и я услышал шелест одежды.

Нет, лучше не думать о том, что никогда не будет моим. Я всегда вел себя достойно – вот и буду вести себя так дальше. Вздохнув, я принялся застилать диван и, когда Азора вернулась и села на край кровати, уже успел переодеться в пижаму и нырнуть под одеяло.

– Как думаешь, завтра на кухне уже можно работать? – спросила она. Я кивнул. Дархан успел заказать все, что испортилось, сегодня вечером продукты уже доставили. Завтра будет новый день и новая жизнь.

– Думаю, да. Кстати, Морави одобрил мою идею кулинарного конкурса. Прославим тебя на весь белый свет.

Азора села на край кровати и быстрыми движениями принялась переплетать рыжую косу. Я смотрел на нее, как завороженный, чувствуя, как иносказательно говорят поэты, стеснение в членах.

– Наконец-то я делаю то, что мне нравится, – призналась Азора и вдруг сказала: – Когда мои родители узнают, что я вышла за тебя замуж, то будет скандал на весь Благословенный мир.

Я усмехнулся.

– Так им и надо. Главное, что вас с Глорией оставят в поко…

Дзын-н-нь! – услышал я негромкое звяканье из соседней комнаты, и в тот же миг Глория закричала:

– Мама! Мамочка!

Мы с Азорой вылетели в коридор, и в лицо мне ударило жаром. Кажется, в коридоре не было воздуха: только огненный туман. Дверь в комнату Глории была распахнута, все заливало тревожное рыжее зарево, и, вбежав вместе с Азорой внутрь, я увидел шар пламени, который кружился под потолком и пытался расплевывать искры.

Глория стояла, протянув к нему руки, и я понял, что она колдует – именно ее магия не давала шару рассыпаться и сжечь дом. Лицо девочки побелело от напряжения, по лицу катился пот, и она смотрела так, словно сейчас в ее мире не было ничего, кроме отчаяния.

– Глория! – Азора кинулась было к дочери, но я схватил ее за руку.

– Нет, ей нельзя мешать!

Шар качнулся, поворачиваясь, и Глория застонала сквозь сжатые зубы. Оранжевое и красное сделалось белым, и в этой раскаленной белизне вдруг проступило незнакомое лицо – мужское, очень красивое, и я бросил взгляд в сторону Азоры и увидел, как она побледнела.

Принц Эленвер был джентльменом, как бы он смог обойтись без свадебного подарка?

В ту же минуту я шагнул вперед, заслоняя собой Азору и Глорию – так все мои предки вставали, закрывая родных от подземных драконов и жуков Харанвара: не думая, чем это закончится, просто стремясь защитить.

– Не трожь мою жену, тварь! – выдохнул я, чувствуя, как от жары волосы и брови начинают дымиться. Чувство, которое наполняло меня сейчас, почти отрывало от земли. У меня была семья, и я защищал свою семью. – Не трожь мою дочь!

Лицо принца дрогнуло, искажась и дымясь. Глория застонала, но я чувствовал, что она не опускает рук. От нее шло дуновение прохладного воздуха, и мне было легче дышать.

У меня была семья, и я никому не дал бы ее в обиду. Сгорел бы заживо, но не дал.

Эльф рассмеялся.

– Какая смелость! Даже не думай о возвращении, Азора! – пропел его мелодичный голос, ледяной и жестокий, и я понял, что все это время он смотрел на Азору. Меня он даже не замечал, я был для него чем-то вроде волоска, прилипшего к скатерти. – А это вам на память. Счастливой жизни в новой семье!

Шар лопнул с грохотом и треском, плевки огня разлетелись во все стороны, в лицо мне ударил пудовый огненный кулак и, падая на ковер, я еще успел подумать: ведь мы же тут сгорим… А потом отовсюду хлынула прохлада – воздух был таким чистым и свежим, что я дышал и не мог надышаться.

Я опомнился в ту же минуту – услышал стон, вскочил, бросился к Азоре, державшей на руках Глорию. Девочка была без сознания, но жива – она дышала, ее веки едва заметно подрагивали, и ожог на щеке был похож на царапину, словно дракон провел когтем. Азора плакала, массировала виски девочки, пытаясь привести в чувство, и даже не замечала, что от ее левого виска до подбородка струится такой же шрам. Он наливался огнем и чернотой, и я подумал: какой же сволочью надо быть, чтобы изуродовать ребенка и беспомощную женщину – и как хорошо, что Азора смогла сбежать.

– Идем! – я осторожно взял Глорию на руки, поднялся и бросился на лестницу. Надо было скорее выбраться из дома, мало ли, что еще придет в голову этой эльфийской гадине? Азора бросилась за мной, мы почти вывалились в свежую летнюю ночь, и, пробежав несколько шагов по дорожке, я услышал встревоженные голоса соседей и гудок пожарной машины.

– Господин Фьярви! Господин Фьярви! Что? Пожар? Горим?

– Живы, слава Богам!

Глория шевельнулась у меня на руках, приоткрыла глаза и едва слышно пролепетала:

– Мамочка…

– Я здесь! – мы осели на траву лужайки, Азора склонилась над девочкой, прикоснулась было к ее ожогу и тотчас же отдернула руку. Соседи в исподнем толпились на улице, гремя ведрами и готовясь прийти на выручку.

– Он не придет, – прошептала Глория. – Он больше не вернется, я знаю…

Пожарный экипаж с гудением остановился у ворот. Я поднялся, не чувствуя ни ног, ни земли. Махнул рукой.

– Вроде все! Не горим!

– А пыхнуло-то как! А рожа-то над домом расплылась! – заголосили соседи. – Ну все, думаем, пришел последний день!

Азора всхлипнула, дотронулась до своего ожога, и ее лицо исказилось болью. Я обернулся в сторону дома – там было тихо и темно, ни следа пламени, но пожарные все равно затопали по дорожке, чтобы все проверить.

– Не плачь, мамочка, – прошептала Глория, и по ее щекам полились слезы. – Все ведь хорошо…

Азора прижала дочь к себе и разрыдалась.

Азора

Мы провели ночь в больнице. Дежурный врач осмотрел нас с Глорией, наложил на наши ожоги толстые мазки отвратительно пахнущей мази и, правильно оценив ситуацию, принес серебристые стаканчики с успокоительным. Я послушно выпила лекарство, скривилась от травянистой горечи, и почувствовала, как желание кричать от отчаяния постепенно тает.

– Зайду к вам через час, сделаю повязки, – сообщил врач и посоветовал: – Постарайтесь уснуть, сон лечит. Утром посмотрим, выписать ли вас или еще подержать, понаблюдать.

Фьярви кивнул, протянул врачу ассигнацию. Тот сгреб деньги отработанным движением и сказал:

– Дрянная эта штука, магические раны. Ты молодец, девочка. Вы бы так просто не отделались, если бы ты его не сдержала.

После того, как пожарные проверили дом, Фьярви заглянул туда и вышел со своим сюртуком – во второй руке он нес Мамзель Тутту, и Глория увидела куклу и смогла улыбнуться. Сейчас она прижимала игрушку к себе, свернувшись калачиком на больничной кровати, я смотрела на дочку и понимала, что еще немного, и я буду вопить, ругаться самыми грязными словами и бить стекла от невыносимого отчаяния.

Кем надо быть, чтобы изуродовать собственное дитя? Глория была красавицей, и Эленвер отобрал у нее эту красоту, надежду и все прошлое и будущее – вырвал из ее души все хорошие мысли об отце, которые там еще сохранились. И что такое шрам рядом с пониманием, что его подарил тебе твой отец?

Меня он тоже заклеймил – но почему-то я могла думать об этом почти без боли. Я была опостылевшей женой, беглянкой, которая его опорочила – чего еще мне от него ждать?

Впрочем, он не отпустил бы нас в новую жизнь без свадебного подарка. Хорошо, что всем нам удалось выжить после его получения.

– Спи, детка, – Фьярви присел на край кровати, погладил Глорию по голове. – Хочешь, утром поедем кататься на лошади?

Глория негромко всхлипнула, и у меня похолодело в груди, когда я представила, о чем она сейчас думает.

– Почему папа так сделал… – прошептала она.

– Потому что он негодяй, – решительно ответил Фьярви. Когда дело доходило до того, что кто-то обижал детей, гномы не стеснялись в выражениях. – К тому же, мелочный негодяй. Родители должны беречь своих детей, а не ранить. А он хотел причинить вам обеим боль, вот и все.

Он говорил уверенно и спокойно, и я чувствовала тихую радость от того, что Фьярви сейчас был с нами. Сейчас он казался мне не просто хорошим человеком и не просто другом.

Ни один хороший человек не встанет перед огненной тьмой, чтобы закрыть собой тех, кого он знает всего три дня. И я радовалась тому, что он был рядом.

Глория провела ладошкой по здоровой щеке и крепче прижала к себе Мамзель Тутту.

– Он больше не придет, – уверенно сказала она, и ее голос дрогнул: – Мамочка, я так испугалась…

Я обняла Глорию – если бы в моих силах было забрать ее боль и горе, я сделала бы все, чтобы ей стало легче. Фьярви погладил ее по руке, и Глория закрыла глаза. Доктор был прав, сон лечит, но я прекрасно знала, как она проснется: сначала откроет глаза, и несколько секунд все будет хорошо, но потом на нее навалится воспоминание об огненном лице, которое она пыталась удержать, и шраме на щеке.

Фьярви дотронулся до моего запястья и кивнул в сторону двери. Я поднялась с кровати Глории, и мы тихонько вышли в коридор. Там я прислонилась к стене и поняла, что сейчас разревусь. Не помогло мне успокоительное… Кругом царила тишина, на сестринском посту горела единственная лампа, и мне казалось, что я зависла где-то там, где нет ни времени, ни пространства, только боль и горе.

– Сильно болит? – спросил Фьярви, и я не сразу поняла, о чем он. Ах, да, моя щека. Эленвер любил гладить меня указательным пальцем от виска до подбородка – когда мы лежали в обнимку, отдыхая после любви. В животе заворочался ледяной ком, и я испугалась, что сейчас меня вырвет от отвращения.

– Не очень.

– Я сейчас съезжу домой и вернусь, – сказал Фьярви. – Что привезти тебе и Глории? Одежду – да, что еще? Может, фрукты? Лекарства все будут, я доктора подмазал.

– Только одежду, – ответила я, и слеза все-таки покатилась по моей здоровой щеке. Фьярви смахнул ее и негромко произнес:

– Даже не думай. Ты прекрасна, а он сволочь. Все.

Что-то негромко зазвенело во мне, словно в душе натянулась струна. Порез начал ныть.

– Удивительно, – призналась я. – Ты так к нам добр, а мы знакомы всего три дня.

Фьярви усмехнулся.

– Ничего удивительного. Вы дали мне семью. Знала бы ты, насколько это для меня важно.

Да, я понимала. Гном-изгнанник, которого лишили дома и родных – и вот теперь у него было то, что делало его таким же, как все остальные.

– Мне повезло, – сказала я. – У меня есть хороший муж и друг.

Некоторое время мы с Фьярви смотрели друг на друга, ничего не говоря. В соседней палате скрипнула кровать, и кто-то вздохнул. С улицы донесся чей-то негромкий возглас: пьяница шел домой.

– Иди сюда, – по-прежнему тихо позвал Фьярви, я шагнула к нему, и он обнял меня и произнес: – Все хорошо, слышишь? Не плачь, ложись отдохнуть. Я скоро приеду, ну и… и ты не одна, Азора. Ты больше не одна, понимаешь?

Я кивнула. Меня наполнило таким отчаянием, тоской и радостью, что я испугалась, что сердце не выдержит. Фьярви отступил и, ободряюще улыбнувшись, сказал:

– Не слишком-то я хороший мастер кого-то утешать.

– Ты хороший муж и друг, – повторила я. – И это самое главное.

Фьярви

Азору и Глорию выписали утром. Мазь почти залечила их раны, доктор наложил повязки и велел прийти вечером для проверки. Я, конечно, настаивал на том, чтобы они отправились домой отдыхать, но Азора достаточно решительно заявила, что готова ехать на работу, и я не стал спорить.

Слухами земля полнится: к рассвету весь город знал о том, чем закончилась первая ночь супругов Эрикссон. Когда мы подъехали к «Вилке и единорогу», то во всех окнах были видны любопытные лица. Горничные высыпали на улицу и принялись старательно полировать перила. Дархан с мальчишками стоял у входа, как почетный караул. Заехав на рассвете в гостиницу, я предупредил всех: на шрамы не обращать внимания, не таращиться и глупых вопросов не задавать – и все-таки пацаны не вытерпели. Когда Азора и Глория спустились на землю из экипажа, Нар восторженно сообщил:

– Ты теперь точно, как прекрасная принцесса Гарухта! У нее тоже были шрамы, это значит, что она очень смелая!

– Она оторвала дракону рог в первом бою! – Очир даже подпрыгнул от волнения. – А было ей тогда шесть лет!

Дархан щедрой отцовской рукой привычно раздал подзатыльники, и пацаны заныли. Глория с достоинством посмотрела на них и сказала:

– Вы бы видели тот огненный шар! Вы бы со страху умерли!

– Еще лет десять, – негромко произнес я, поднимаясь рядом с Азорой по ступенькам, – и будем гонять юных орочьих рыцарей.

Азора улыбнулась и ничего не ответила. Мы вошли в гостиницу, Глория отправилась вместе с одной из горничных собирать оставшиеся вещи, а Азора пошла на кухню. Я заглянул в сверкающий чистотой коридор: домовые высыпали из кухни меховыми шариками и хлопали в ладоши, приветствуя прекрасную повариху.

Все возвращалось на круги своя. Вот и замечательно.

Я зашел за стойку портье – господин Шарль улыбнулся и отрапортовал:

– Ночь прошла спокойно, шеф.

– Ну хоть кому-то удалось поспать, – буркнул я. – Какие новости?

– Саллеви час назад прислал телеграмму. Приезжает в обед, просил забронировать лучший номер.

Я посмотрел в сторону девиц госпожи Бьянки: судя по тому, что они надели самые яркие наряды, им уже было известно о прибытии славного гостя, и шалавные войска пришли в полную боевую готовность. Саллеви был эльфом благородных кровей и таким знатным алкоголиком, что все орки города просто молча разводили руками. Купец, он владел сетью обувных магазинов, недавно купил собственный издательский дом, и дела его шли очень хорошо, но два раза в год он брал отпуск по «великой болезни души», приезжал в Келлеман и принимался пьянствовать.

– Обещал не буянить, – торопливо добавил господин Шарль. Я вздохнул.

– Вы же помните, как он платит. Какие дает чаевые. Пусть буянит.

У меня появились планы на этого господина, в частности, на его журнал. Если мы устроим кулинарный конкурс, то нам потребуется пресса.

Утро прошло спокойно. Расставшись с господином Шарлем, я ушел в свой кабинет, где занялся финансовой отчетностью, и она разбила мне сердце вдребезги. Очистка кухни и закупки влетели мне в копеечку. Но в девять утра один из домовых принес мне завтрак, и я…

На четверть часа я забыл обо всем.

Омлет с овощами – странный такой омлет. Пекка делала по-другому: на тарелке лежал квадратный бело-рыжий кусок, слегка присыпанный зеленью. Извольте кушать и не обляпаться. Азора готовила иначе: ее омлет был золотым кругом, сложенным и начиненным помидорами без шкурки, ломтиками перца, и ароматным луком. Я и сам не заметил, как расправился с ним – мне казалось, что я ем облако. Компанию омлету составлял сэндвич с лососем: кусок подсушенного хлеба со злаками был намазан пастой из авокадо, на которой возлежали изящные ломтики слабосоленой рыбы, прикрытые дольками огурца и изящным полукружием лимона. Я откусил и мурлыкнул неожиданно для себя, настолько это было вкусно.

Восторг. Счастье. И женщина, которая так готовит, моя законная жена.

Если на свете и бывает везение, то оно выглядит именно так.

Ровно в полдень возле гостиницы остановился экипаж, и прямо в руки Дархана из него вывалился Саллеви. Сивушный дух был таким, что я невольно захотел закусить: видно, болезнь души охватила несчастного эльфа уже в поезде. Он расцеловал Дархана в обе щеки и без малейшего акцента провозгласил на орочьем:

– Дархан-джя, хаарунг салтаар!

«Дорогой Дархан, давай выпьем!» – не надо было быть знатоком иностранных языков, чтобы перевести. Дархан подхватил славного гостя, и вдвоем они пошли в гостиницу. Вскоре Саллеви уже прилег на стойку регистратора и сообщил:

– Шарль, милый ты мой друг… Почему же такие сволочи-то кругом?

– Почему сволочи? – спросил я. Мне надо было переговорить с эльфом, пока он еще мог стоять и не ловил крокодильчиков на себе и соседях.

– О, Фьярви! Здравствуй, душа моя! – после приветствия последовали лобызания во сахарны уста, и я даже покачнулся. – Сволочи! Налог на крупные сети был пятнадцать процентов, а стал девятнадцать!

– Сволочи, – согласился я. – Ты еще не пропил свой журнал?

Саллеви с тоской посмотрел в сторону бара, и я вспомнил, как зимой он напился на Келлеманских прудах и едва не замерз в сугробе. Мы с Дарханом везли его в гостиницу на детских санках: ничего другого под рукой не нашлось, а все экипажи дружно отказались везти веселого гостя, опасаясь порчи имущества. Саллеви подгонял нас тычками лыжной палки пониже спины – Боги весть, где он ее нашел – и кричал: везите меня, олешки, в вашу оленью страну! Иногда олешки останавливались, хором ругая и судьбу, и всех эльфов на свете, а Саллеви пытался слезть с санок и накормить нас снегом.

– Что ты, как можно! Знаешь, какой доход от рекламы?

– У нас тут будет кулинарный конкурс, – сообщил я. – Нужно освещение в прессе по всей стране. Поможешь?

Саллеви сунул руку в свою маленькую сумку, которую никогда не терял, в какие бы ни попадал приключения, и вынул белую визитную карточку с золотым отрезом.

– Это мой редактор, просто умница. Золотая – ик! – голова. Пиши ему и распоряжайся от моего имени, «Большое зеркало» к твоим услугам, – Саллеви вдруг дернул носом и совершенно трезвым тоном спросил: – Курица с грибами в белом соусе? С розмарином и тимьяном?! Здесь?!

– Здесь, – кивнул я. – Моя жена идеальный повар.

Саллеви изменился в лице. Качнулся, схватился за стойку, чтобы не упасть.

– Пить не буду, – твердо заявил он и осушил чашку кофе, которую господин Шарль приготовил для себя и непредусмотрительно оставил на стойке. – Буду есть.

И я понял, что самые захватывающие приключения и неприятности только начинаются.

Азора

Курица в белом соусе – легкое и быстрое блюдо. Сначала нужно вымыть шампиньоны и нарезать крупными дольками, а потом обжарить на слабом огне с оливковым маслом. Пока готовятся грибы, надо нарезать куриные грудки без кожи на кусочки и отправить их в компанию к шампиньонам, которые уже успели пустить сок и сделаться мягкими. Курица побелела – все содержимое сковороды заливается йогуртом и тушится до нужной густоты соуса. Стряпается быстро, а поедается еще быстрее. Компанию курице составляет запеченый картофель: нарезаем его на тонкие ломтики, плотно укладываем в форму, сбрызгиваем маслом и присыпаем травами по вкусу. Рядом отлично смотрится простой салат – огурцы, помидоры, зеленый лук, чеснок и сметана.

Легко же. Элементарно. Но когда домовые принялись сервировать столы к обеду, я поняла, что едва держусь на ногах от усталости. Вспомнилась Пекка, которая советовала мне не надрываться – дескать, все равно никто этого не оценит. Вздохнув, я вышла из гостиницы на свежий воздух – на заднем дворе был разбит маленький садик, пионы качали крупными розовыми головами, и я села на скамейку, вытянула ноги и устало закрыла глаза.

Слишком много всего произошло за несколько дней. Я нашла работу, Эленвер нашел нас и попробовал расправиться, потом я вышла замуж за гнома и одновременно своего работодателя, и вишенкой на торте стало то, что мой бывший муж напоследок изуродовал нас с Глорией. Шрам под повязкой начал ныть, кожу там дергало, и я подумала, что Эленвер наверняка сейчас радуется, представляя, как мы с Глорией себя чувствуем.

Интересно, что при этом думает его жена? Смеется над нами, считает, что я сама во всем виновата – надо было молчать, терпеть и целовать ноги законному мужу.

«Что ты сделала, чтобы он тебя не бил?» – прозвенел в моих ушах возмущенный голос матери, и я спросила: «А что я сделала сейчас, что он нас изувечил?»

Я смогла отвлечься за работой и думала только о капустном супе, прохладительных напитках в лимонаднице и том, что надо заказать еще шафранового масла. А теперь боль и обида вернулись, и мне сделалось настолько тоскливо и горько, что я испугалась, что не смогу встать.

Я-то ладно. Мне было безразлично, как выглядит мое отражение в зеркале. Но Глория… это сейчас она храбрится, моя отважная птичка, это сейчас ее подбадривают мальчишки Дархана – но что будет через десять лет, когда она из ребенка превратится в девушку, начнет расцветать и поймет, что среди подруг она всего лишь дурнушка... И каково ей будет знать о том, что такой ее сделал отец, тот, кто должен был беречь и защищать...

Над моей головой кто-то откашлялся. Я посмотрела вверх: на эту стену гостиницы выходили балконы дорогих номеров, и сейчас на одном из балконов как раз стоял гость. Эльф – я увидела татуировку с завитками рун на щиколотке его босой ноги. Он меня не замечал – судя по мощному запаху перегара, он вообще ничего не замечал.

– Кхм… гр-хм… – снова кашлянул он, и я услышала легкие девичьи шаги. На балкон вышла еще одна гостья, и в амбре перегара влилась нотка фруктовых духов. Понятно, девушка госпожи Бьянки.

Кажется, я попала. Если сейчас встану и попробую уйти, то меня заметят.

– А дальше что делать, господин Саллеви? – спросила девушка.

– Ну… пой. Вот тебе… усилитель для голоса. Была в опере? Там такие вешают, чтобы слышно было во всем зале.

Девушка кокетливо хихикнула.

– То есть… прямо в него петь?

– А ты что думала? Становись на колени!

Девушка послушно исполнила, что требовали. Я представила, что сейчас будет, и меня принялся точить смех.

– Ой, большой-то какой у вас, этот усилитель, – прощебетала девушка, и эльф приказал:

– Руками бери. Обеими. И осторожно давай, это тебе не абы что, это… достояние!

О великие Боги, не дайте мне расхохотаться в голос! Девушка тихонько кашлянула и запела тоненьким голоском:

– Был он парень лихой, его девки любили…

– И когда он входил в р-р-рэсторан, все вставали при нем! – эльф раскатился таким мощным басом, что по всей гостинице звякнули стекла. Открылась дверь черного хода, в садик вышел Дархан и, удивленно задрав голову, спросил:

– А чего это вы тут делаете, а?

Я решила, что мне тоже можно встать и уйти под шумок, прикрыв глаза ладонью. Но краем глаза я все-таки увидела долговязого эльфа, который стоял на балконе, обмотавшись простыней на античный манер. Девица госпожи Бьянки действительно стояла перед ним на коленях, держа в руках бутылку шипучего формата «Гранд» – чуть меньше пушечного ствола. Для нее действительно надо было две руки.

– Господин Саллеви! – воскликнул Дархан. – Ну я же вас просил! Без оперы и балета!

Саллеви заметил меня, икнул и сложил руки перед грудью в извиняющемся жесте. Был он, как выражался один из обитателей приюта, «пьян, как фортепьян».

– Ой, милочка! Это вы! Прас-прасците… а то мне уже горничные сказали, что тут эльфийская княжна… и чтоб не так, как в прошлый раз, без исподнего из номера ни-ни… А я…

Эльф не договорил – качнулся и сверзился с балкона в пионы. Мы с Дарханом ахнули, бросились его поднимать – покачиваясь, Саллеви поднялся на ноги, и мы с облегчением убедились, что пьяным везет, и он не пострадал. Саллеви обнял нас с Дарханом и спросил:

– А это запах розмарина? А кушать дадут?

– Дадут, – ответила я. – Одевайтесь и добро пожаловать.

Азора

Швы сняли, и я увидела, что от шрамов, которые совсем недавно сочились огнем и чернотой, остались тонкие белые нити. Деньги Фьярви сыграли свою роль – врач важно оценил сделанное и сказал:

– Почти незаметно.

– Спасибо, – кивнула Глория, и я побыстрее увела ее из больницы. Чем меньше мы будем думать об этом, тем лучше. Когда мы шли по городу, то мне казалось, будто все взгляды прикованы к нам – хотя люди наверняка занимались своими делами и смотрели на нас мельком, как смотрят на обычных прохожих.

Служанка уже ушла. Дом был пуст и тих, в гостинице горели лампы, и от этого было особенно уютно. С кухни пахло кофе – я заглянула туда и увидела кофейник на плите.

– Хочешь чего-нибудь перекусить? – спросила я и отправилась инспектировать шкафы. Служанка Фьярви все хранила в идеальном порядке. Достав коробку с имбирным печеньем, я протянула одно Глории, и она спросила:

– Мам, а я всегда буду эльфийкой?

– Да, – кивнула я. – Такова твоя природа. А почему ты спрашиваешь?

Глория вздохнула.

– Лучше бы я была орчихой. У них шрамы это знак доблести. Все смотрели бы на меня и думали, какая я смелая.

– У тебя тоже, – сказала я, обняв Глорию. Девочка прижалась ко мне и негромко всхлипнула. Весь день она провела в компании с мальчишками Дархана; одна из горничных сообщила, что сперва они читали книгу о пиратах, потом Глория учила их делать кукол из бумаги, а потом они отправились рыть красные луковицы. – Ты очень храбрая, детка. Если бы не ты, мы бы все сгорели заживо. Можешь мне поверить, все сейчас думают, что ты смелая и сильная.

– А ты не будешь меня ругать за магию? – Глория отстранилась и с испуганной надеждой заглянула мне в лицо.

– Никогда не буду. Я же не твой дед.

– Интересно, а дедушка знает? – спросила Глория. Я налила себе кофе и подумала, что занавески здесь надо бы заменить. Выбрать светлые, легкие, и пусть на них будут нарисованы рыжие апельсины – это сразу взбодрит кухню и придаст ей воздушный вид.

Интересно, каков Фьярви в быту? Прижимист? Нам ведь теперь жить вместе и делить пусть не ложе, но хозяйство – а мы так этого и не обсудили.

– Даже если и знает, для нас с тобой это неважно, – ответила я. – Понимаешь, если люди друг друга любят, то они защищают от беды. А дедушка с бабушкой ни разу не защитили нас с тобой.

– Они думали, что папе это не понравится, – совсем по-взрослому вздохнула Глория, и я услышала, как вдалеке хлопнула дверь, и голос Фьярви звонко окликнул:

– Есть кто дома?

– Мы здесь! – ответила я. Вскоре Фьярви вошел на кухню, повел носом и улыбнулся.

– Кофе и печенья? Отлично, надо будет заказать еще. Глория, какие ты любишь?

Он мне нравился – был каким-то очень легким на подъем. Я вспомнила, как мы обнялись в больнице, как он встал перед огненным шаром, закрывая меня и Глорию, и на душе сделалось спокойно и тепло.

– Я сухофрукты люблю, – призналась Глория. – И орехи.

Фьярви довольно кивнул.

– Будут тебе и фрукты, и орехи. Завтра же будут, я с утра отправляю письмо поставщику.

Глория улыбнулась в ответ, без моего напоминания вспомнила, что ей пора спать, и отправилась наверх. Мы с Фьярви остались вдвоем, и меня вдруг принялось точить странное неудобство.

Давно ли я сидела с кем-то вот так, наедине? Чтобы мягко пах кофе, за окнами темнел сад, и едва слышно цвиркала засыпающая птичка… Давно. На мгновение мне сделалось не по себе – что-то грустное и неуловимое проснулось, скользнуло по лицу и растаяло.

– Как рабочий день? – спросил Фьярви. – Дархан сказал, ты видела Саллеви во всей красе?

Я рассмеялась. Эльфы очень редко имеют привычку к запоям, но этот Саллеви был профессионалом в закладывании за воротник.

– Он не дерется?

– Нет. Все его приключения мы вспоминаем со смехом, – ответил Фьярви и похлопал по карману. – И с выгодой для кошелька, он всегда компенсирует неудобства.

– Да, раз уж зашел разговор о кошельке, то я хотела спросить… – начала было я и обнаружила, что никогда не вела денежных разговоров: раньше для этого у меня были отец и муж. – Как мы с тобой ведем быт? Я бы, например, заменила все шторы в доме, но вот как раз деньги…

Фьярви посмотрел на меня так, словно я весь день выпивала с Салеви и теперь несу какую-то чушь.

– Что «деньги»? Надо – покупай все, что тебе захочется. Я покажу тебе, где храню сбережения, можешь брать оттуда, – он сделал паузу и уточнил: – Что-то не так?

Я только руками развела. Мне сделалось неловко. Эльфийские женщины не говорят о хозяйстве и деньгах.

– Твоя зарплата будет раз в месяц, как положено, – продолжал Фьярви, и мне показалось, что я чем-то умудрилась его задеть. – Потом Глорию надо собрать в школу, с этим тоже проблем не будет, куплю все, что потребуется, – он прищурился и задумчиво потер кончик носа. – Или ты решила, что мы просто живем под одной крышей, а платит каждый за себя?