Текст книги "Бизнес-план неземной любви"

Автор книги: Лариса Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 9

Встреча состоялась на нейтральной территории, словно у диверсантов, засланных во враждебную страну, а именно – в офисе Романа. Даниилу Олеговичу с его манией преследования показалось, что у сына безопасней устроить экстренное совещание. Это же не контора, а проходной двор, приезжает масса народу, причем вход в предприятие со двора, двор в глубине квартала, где расположена прачечная в подвальном помещении и кафе-столовая. Похитителям будет сложно отследить, кто приехал именно к Роману. Даниил Олегович изложил вчерашний разговор с незнакомцем, ждал, что скажут сыщики и Мокрицкая, а они выслушали и собрались уходить.

– Вы куда?! – вознегодовал Даниил Олегович.

– Работать, – ответила Кристина.

– А проанализировать? – вскипел тот, багровея.

– Мы и пойдем анализировать, – сказала она.

– Но я хочу участвовать в процессе…

– Участвовать вы будете в соревнованиях, дебатах, заговорах и так далее, – отрезала Кристина, превратившись из милой женщины в глыбу льда с глазами королевской кобры. – А наша работа не предусматривает участие третьих лиц, тем более пострадавших.

От подобной наглости Даниил Олегович обалдел, в первый момент не нашелся, что ответить, а когда опомнился, троица убралась.

– Нет, ты видел? – размахался он руками, заходив по кабинету. – Ты слышал? Я, выходит, третье лицо! Я?! Она забывается! Я плачу ей немалые деньги, она обязана держать меня в курсе!

– Успокойся, – произнес Роман индифферентно. – Может, у них свои соображения, а нам не хотят говорить, потому что опасаются с нашей стороны нечаянной глупости.

– Какой глупости?! – взревел Даниил Олегович, затем навис над сыном в кресле. – Я что, кретин? Я способен навредить собственной дочери? Да Мокрицкая возомнила о себе слишком много! А кто она такая? Дознавальщица! Первый раз от Щеглова услышал это слово: дознавальщик! Разве есть такие должности? Наверное, для нее же и придумали, чтоб зарплату платить. Да она никто и ничто! И не смеет разговаривать со мной, как с отбросом…

– Отец, мне Мокрицкая тоже не нравится, я считаю, бабам не место в милиции. Но с ней два нормальных парня, на них и надеюсь.

– Нет, но как-то они должны позаботиться о моей безопасности? Эдак кто угодно проникнет ко мне в дом и…

– Страшно?

Роман усмехнулся, узрев ту сторону характера отца, о которой не подозревал – Даниил Олегович трусил, как заяц под прицелом охотничьего ружья. А ведь еще недавно папа излучал сияние удачи, победоносно взирал на «людишек», купался в собственной значимости, короче, плевал на все и всех. Он был смел и нагл не меньше Мокрицкой, нет, много больше, потому что думал: равных ему нет. Но в чем это неравенство, вряд ли объяснил бы сам. Неуважение к окружающим бросалось в глаза, и как следствие – его не любили, а то и вовсе презирали. Где же теперь кураж, самоуверенность и значимость, где победоносный оптимизм? Стерлись тяжелыми обстоятельствами? Сейчас это беспомощный и жалкий человек, ищущий сочувствия и моральной поддержки, как юнец, делающий первые шаги во взрослой жизни. Роман, к своему неудовольствию, чувствовал себя не сыном, а незадачливым отцом этого по сути слабого и недалекого человека. Он опустил глаза, потому что смотреть на папу стыдно, и произнес с пренебрежительным оттенком:

– Не бойся, тебе ничего не сделают. Судя по вчерашнему визиту, ты им нужен. А теперь извини, мне надо работать.

Сын словно ударил: видите ли, ему работать надо! Это когда родная сестра, несовершеннолетняя девчонка, находится у негодяев? Даниил Олегович скрипнул зубами и ушел, хлопнув дверью. Все его попытки сблизиться с Романом заканчивались крахом, сын словно от чужого дяди рожден и к отцу никаких чувств не испытывает.

– Ладно, ладно, – с угрозой бурчал Даниил Олегович, сходя вниз и наблюдая типично рабочую суету, когда люди трудятся с удовольствием, чего не скажешь о его поденных работниках. – Посмотрим, сынок, кто в ком будет нуждаться.

Кристина, Тимофей и Зураб обсуждали в машине сложившуюся ситуацию, а она, как оказалось, непроста.

– Ну и купили нас! – качал головой Тимофей. – Классно! Мы, как дураки, рылись в мусорке, а телефончик подбросили, чтоб выяснить, обращался ли папа Жало к нам. Это не дубины, а умнейшие головы.

– Да, хорошо подкованы, в курсе современных технологий поисков, – с неудовольствием согласилась Кристина. – Телефон означает, что Ева тоже у них. Но знаете, мальчики, что меня настораживает?

– Когда поделишься, тогда узнаем, – сказал Зураб.

– Почему до сих пор не выдвинуты условия?

– Папа Жало сказал же, – возмущенным тоном начал Зураб, ибо ему все было понятно. – Вчерашний козел хочет убедиться, что Жало не дружит с ментами. А менты это мы.

– Не понимаю, зачем тянуть? – пожала плечами Кристина. – Хоть убейте, не понимаю. Обычно сразу же выдвигают условия, требуют выполнить их в кратчайший срок, потому что с каждым днем уменьшаются шансы избежать уголовного наказания. Сейчас даже школьнику понятно, что родственники заложников будут просить помощи у милиции, не надеясь на благополучный финал.

– А эти тянут, – задумался Тимофей. – Судя по телефону в мусорке, они придумали нестандартный ход.

– Что ты такое говоришь! – Зураб взметнул руки вверх, которые стукнулись о крышу автомобиля. – Откуда нестандартный ход? Людей крадут из-за бабок. Отомстить еще. Если б мстили, труп дочери подбросили б папе давно.

– Я считаю, Тимофей прав, – сказала Кристина. – Они заготовили фишку, поэтому не сообщают, что Ева у них. Это должно как-то сработать.

– Нервы папе Жало натягивают, чтоб сделать его сговорчивей, – пояснил действия преступников Зураб. – Хуже нет неизвестности.

– Ладно, отставили пока эту часть, – отмахнулась Кристина. – Второе: наглость. Смотрите: они поняли, что телефоны под нашим контролем, и больше не звонят, даже не пользуются таксофоном, что относительно безопасно, а дерзко являются прямо в дом, просто на рожон лезут.

– Не лезут, – возразил Зураб. – Вчерашний гость знал, что папа Жало прибыл домой один.

– Надо сесть папе на хвост, – поступило предложение от Тимофея. – Они опять будут искать с ним прямой контакт, но вряд ли появятся в его доме, раз осторожные. Папа Жало должен быть постоянно на глазах, тогда мы получим шанс взять хотя бы одного преступника.

– Я поговорю со Щегловым, чтоб дал еще парочку ребят, – приняла предложение Кристина. – Третье: домработница. Какие соображения?

– Задушили свидетельницу, – высказался Зураб. – Лично я уверен: ее уговорили поставить «жучки», а в ночь похищения Лели и Евы пришли вечером к ней и задушили, чтоб не проболталась. Чужих она не пустила б в квартиру, тем более ночью.

– Разумеется, не пустила б, – согласилась Кристина. – Странность есть одна, мне не дает она покоя.

– Какая? – полюбопытствовал Тимофей.

– Серьги Евы. Если Фрида украла драгоценности, то где остальное? Допустим, забрали убийцы, серьги не заметили, потому что они лежали в другом месте…

– Почему сережки лежали в шкафу, а не с остальными украшениями? – озадачился Тимофей. – Кристинка, ты бы разложила украденное по квартире?

– Я бы положила украшения в коробочку, а коробочку в ящик и закрыла б на ключ, – шутливо ответила она. – Не знаю, Тима, почему она выбрала сережки и положила в постельное белье. Папа Жало говорил, что браслетик стоит баснословные деньги, Ева его надевала в особо торжественных случаях. Надеть к подруге и ехать в общественном транспорте она не могла. Почему же не браслетик как особо ценную вещь положила Фрида в постельное белье?

– Ответа нет, – развел руками Тимофей. – Женскую логику трудно понять, но выходит, Фрида знала, что похитят Еву и Лелю, поэтому безбоязненно сперла украшения.

– А я про что! – хмыкнул Зураб. – Фрида соучастница.

– Давайте на досуге поищем еще мотивы? – предложила Кристина. – Мало ли что у этих умников на уме, пока они действуют нестандартно. Зураб, ты выяснил, кто живет напротив дома папы Жало?

– Когда? – протянул тот.

– Не выясняй. А займись соседями домработницы, узнай о ней подробно, какая она, с кем дружила, с кем ссорилась. Опроси всех в подъезде и тех, кто на лавочках семечки грызет. Может, кто-то и видел преступников. А мы с Тимочкой прощупаем соседей папы Жало, ведь откуда-то они ведут наблюдение, знают о нем больше, чем ему и нам хотелось бы. И последнее: Роман.

– А что Роман? – насторожился Тимофей.

– У него с отцом неприязненные отношения, латентная война на почве бизнеса, муж вчера рассказал. Однажды Роман пообещал, что вынудит отца уйти на пенсию.

– А причина войны? – спросил Зураб.

– Ева, конечно. Вернее, женитьба отца на ней, в результате чего пострадала мать – еле выкарабкалась после сердечного приступа.

– Нет, Кристина, причина не в маме, а в деньгах, – выдвинул свою версию Тимофей. – Многие современные деточки считают себя хозяевами родителей, а все, что те имеют, своей личной собственностью. Наверное, каждый из нас сталкивался с таким фактом: одинокий родитель решает жениться. Что детки делают?

– На дыбы становятся, – сказала Кристина.

– Не просто становятся, а запрещают. Их не волнует, что родитель тяготится одиночеством, хочет скоротать старость с хорошим человеком. Они боятся, что папа или мама умрут раньше второй половины и денежки с квартирой уплывут. Наш случай из этой же серии: вдруг появляется девчонка, взявшая папу в оборот. Ева – законная жена, в случае смерти папочки часть наследства наверняка отойдет ей.

– И большая, – согласно кивнула Кристина. – Ева беременна, следовательно, ее ребенок будет иметь полное право на свою долю в состоянии папы. А если папа Жало напишет завещание и все оставит третьему ребеночку?

– Понял, куда ты клонишь, – сказал Тимофей. – Роману невыгодно, чтоб этот ребенок родился?

– Как один из вариантов, – вздохнула Кристина. – К сожалению, проблема наследства и вытекающие отсюда последствия стоят на одном из первых мест, от них и не отмахнешься. В этом случае Еве не позавидуешь: ее попросту могут убить или уже убили. Но останавливаться ни на чем не будем, только наметим версии, мы должны быть ко всему готовы. Вы исключаете маму? А она могла по тем же причинам устроить против мужа заговор, в конце концов, Виктория Яковлевна, прожив с мужем столько лет, вправе считать себя совладелицей его состояния.

– Кстати! – вспомнил Тимофей. – На раздел имущества она не подавала, при разводе удовлетворилась тем, что он ей отвалил, я узнавал.

– А имела полное право, – сказала Кристина. – Кто знает, почему она это не сделала. Может, рассчитывала, что муж опомнится и вернется, а может, у нее были далеко идущие планы заполучить все. Стоило мне произнести имена мужа и Евы, она становилась жутко агрессивной.

– Я слышал, на юбилее она открыто угрожала мужу, – поддержал ее Зураб. – Виктория Яковлевна знает, что Ева беременна?

– Я не спросила ее вчера, надо будет выяснить у папы Жало.

– Думаешь, доложил бывшей жене о беременности новой? – с сомнением произнес Тимофей. – Тогда он полное дерьмо.

– Ну, почему же, – пожала плечами Кристина. – Она устроила невероятный скандал на банкете, он мог отыграться, мол, вот какой я молодец, а ты старая развалина. Но есть и третья версия: это совершенно посторонние люди, выбравшие самый, на их взгляд, удачный способ обогащения. Поехали, забросим Зураба, потом сделаем запрос о домовладельцах напротив папы Жало.

Кристина завела мотор.

Около семи вечера выставочный зал в Союзе художников сиял огнями, по небольшим залам ходили люди разных возрастов, рассматривая картины. Подобные мероприятия никогда не начинаются вовремя, ведь ждали представителей местной власти, те, как всегда, не явились, тянуть с открытием не имело смысла. Только минут двадцать восьмого пожилой мужчина с нимбом гениальности над головой произнес длинную речь, после которой стало ясно, что выставка, где представлены исключительно женские работы, открыта.

Роман попал на середину речи, не решился сразу же подойти к Альбине. А она в безупречном брючном костюме цвета фуксии, модно причесанная, хотя стрижку преобразить наверняка сложно, улыбчивая и сияющая, его не замечала. Альбина разговаривала то с неким дедушкой, то с какими-то бабушками – ее тянули в разные стороны. Но Роман не скучал, так как он, помимо стен с полотнами, изучал и разнообразную публику. Особенно его внимание притягивала женщина в открытом вечернем платье, с облезлым песцом на плечах и неопрятной прической. Наряд был нелепым, как и ридикюль со стразами в ее руках, обтянутых красными перчатками до плеч (в тон платью), и Роман то и дело невольно принимался хихикать. Когда же на него косились, он с трудом надевал серьезную мину и отводил взгляд от «роковой» женщины.

Перед толпой выступали те, кто хотел сказать несколько ненужных слов по поводу местных талантов и живописи. Большое старание проявили бабушки интеллигентного вида, привнося дикую скуку в мероприятие, ибо речи их были длинными и непонятными (для Романа). Потом все ринулись к столу с шампанским и конфетами в коробках – в общем, фуршет небогатый. Роман пошел бродить по залам, держа за спиной букет роз и выжидая, когда освободится Альбина, вскоре она сама подошла к нему:

– Вы любите живопись?

– Нет, – ответил он и отдал букет. – Это вам. А то хожу с ним как дурак.

– Ого, – улыбнулась она, принимая огромный букет. Безусловно, Альбина была польщена, в таком количестве роз ни от кого не получала, но и озадачена: в честь чего это Роман расщедрился? – Очень красиво, спасибо. А глоток шампанского за открытие выставки?

– Во-первых, я за рулем, во-вторых, не люблю шампанское. Вы идите к столу, я подожду вас и отвезу домой, если пожелаете.

– А я тоже не люблю шампанское.

Во время мимолетной паузы, когда по неизвестным причинам возникает неловкость, Альбина коварно улыбалась, опустив нос в розы. Роман вдруг подумал, что это была глупая идея притащиться сюда, да еще с букетом, будто намек сделал: я тебе букет, а ты мне себя. Как ни парадоксально, но так и есть, он как отец: все лучшее должно принадлежать ему. Если б Роман немного раньше это понял, вряд ли примчался в храм живописи, потому что на отца походить не желал ничем. Он отвел глаза от Альбины, но уткнулся ими в женский портрет на стене – будто малевал ребенок.

– У модели тоже лицо перекошено? – спросил он.

– Думаю, нет, – рассмеялась она. – Полагаю, художница вытащила наружу то, что прячется внутри, то есть душу.

– Мда, должно быть, душа этой женщины безобразна. Я бы повесился, если б меня так изобразили.

– Идемте, покажу свои работы, если обещаете не критиковать их так жестоко.

– Постараюсь.

В дальнем зале не было ни одного человека, впрочем, все собрались вокруг бутылок с шампанским, наверное, там же и продолжили делиться впечатлениями. Однако картин в этом зале не висело, лишь разной величины ткани – узкие, широкие, длинные и короткие, но зато какое обилие красок и оттенков.

– Простите, а где же картины? – поинтересовался Роман.

– Идите сюда, – позвала его Альбина к фанерной стойке, разделяющей зал. – Вот. Правда, место мне выделили неудачное, из-за этого я ругалась. Нравится?

– Своеобразно, – сделал заключение Роман.

– Это роспись по ткани. Там вы видели шторы, шарфы, платки, почти все я верну после выставки заказчикам, а здесь для души.

Роман еще раз обошел зал, заложив руки за спину. Ну ни фига он не понимает в живописи. Шторы, платки еще куда ни шло, а картины слишком заумные – какие-то фантастические пейзажи, не имеющие ничего общего с натурой. Роман остановился напротив Альбины и, не умея ухаживать за красивыми женщинами, предложил с вызовом, рассчитывая в общем-то на отказ:

– А не поужинать ли нам?

Зря предложил. Не то время выбрал. Сестра у подонков, а он флирт затеял. Но язык оказался непослушным, понесся впереди мозгов. Вон и Альбина закусила губу, наверное, чтоб не расхохотаться в голос, ибо в ее арсенале поклонников, без сомнения, тьма и еще один добавился. Однако Роман не хотел числиться в арсенале, только быть в единственном числе, поэтому нахмурился, ожидая приговора: скажет – нет, он больше не появится на ее горизонте.

– Так как насчет ужина? – спросил, не дождавшись ответа.

– Вообще-то я бы поела… – вдруг потерялась Альбина, хотя вряд ли она относится к женщинам, которые легко теряются.

– А в чем проблема?

– Неудобно уйти.

– А долго эта бодяга продолжится?

– Пока не выпьют шампанское. Но они же поговорить любят.

– Не беда. Идемте, я с удовольствием послушаю, о чем говорят сведущие в искусстве люди.

К счастью, шампанское почти выпили, к несчастью, Роман стал объектом интереса, на него нацелилось множество глаз – любопытных и не очень, плутовских и высокомерных. Дама с облезлым песцом теперь уже на одном плече (второе оголилось) заворковала:

– Куда ты пропала, Альбина? Боже, какие розы! А кто твой спутник?

– Это мой знакомый, зовут Роман, – представила его Альбина, не распространяясь, кто и что он.

– Роман, подходите ближе, – заиграла порочными глазками дама. С чего бы это? Он же не какой-то там мальчик с обложки журнала.

– Спасибо, – приблизился Роман, дама с песцом оттеснила Альбину, протянула ему стакан. – Я не пью, за рулем.

– Наконец вижу мужчину, который не пьет за рулем! – Она жеманно дотронулась до его плеча, вроде как намек сделала, одновременно бросила шепотом комплимент: – А еще реже встречаются люди, умеющие носить костюм.

Вон в чем дело – в костюме. Определила стоимость, прикинула, сколько он потратил на букет, и решила, что болван в дорогом костюме ей подойдет в качестве банкира. Красная бретелька сползла с ее плеча, но она не поправляла ее, вероятно, думала, что так сексуальней выглядит.

– Альбина, – раздался дребезжащий голосок старушки в очках с толстыми стеклами. – Я хочу поднять этот бокал за тебя. – А подняла пластиковый стакан, в который наливают всяческую бурду в забегаловках, Роману богемный банкет был в диковинку. – Изумительное чувство цвета отличает твои работы, ты владеешь полутонами, через них читается мысль…

В шторах и платках мысли Роман не прочел, просто красиво, и все, но вполне возможно, он не умеет читать краски. Зато неплохо – мысли дамы с песцом.

Глава 10

Прежде чем разбежаться по домам, заехали к Даниилу Олеговичу в офис, он предпочел очередной раз ночевать на диване в приемной, очень удивился позднему визиту:

– Что такое? Вам удалось выяснить местонахождение дочери?

– Полагаете, это так просто сделать?

Встречным вопросом Мокрицкая разбила его надежду, а Даниил Олегович втайне мечтал, чтоб все разрешилось внезапно, как началось, разрешилось без усилий и потерь. Но чудеса вещь несбыточная, переживания в одиночестве оказались непосильным грузом, жизнь выбилась из привычного русла, на смену пришла неуверенность, нестабильность, растерянность. Достаточно было неласковой интонации, как у Мокрицкой, чтобы внутри Даниила Олеговича созрел сплав из негодования и протеста. Понимая, что взрыв обострит отношения, а Мокрицкая может стать в позу и отказаться работать, он с огромным трудом сдержался, сказав:

– Моя дочь четыре дня находится у мерзавцев. То они обещают перерезать ей глотку, то продать в бордель. А она ведь еще ребенок… И жена… Где она? Что с ней? Я надеялся, вы порадуете меня…

– По нашим расчетам, ваша жена там же, где дочь, – сказала Кристина.

– Вы уверены? – Радоваться нечему, но Даниил Олегович хотя бы будет знать точно, где Ева. – Почему же они не говорят о ней? О Леле сказали…

– Полагаем, у них некий план насчет вашей жены. Вы сказали, она беременна…

– Да. Два месяца. Значит, они обе там…

– Даниил Олегович, – переключала его внимание на себя Кристина, так как несчастный отец и муж отвлекался, задумываясь.

– Что? – очнулся он. – Я слушаю.

– Кто знал о беременности Евы? – спросила Кристина.

– Почти никто… Роман только. Я не знаю, кому еще говорила Ева, а я – никому… То есть бывшей жене сказал, чтоб досадить ей. Она оскорбляла меня и Еву, я не выдержал…

– А когда сказали: до похищения дочери или после?

– После. Да-да, после.

– При каких обстоятельствах?

– Ночью мы уже знали, что Лелю увезли, ездили с Романом за город, искали ее. Потом я приехал домой и вырубился, проспал до пяти вечера, позвонила Виктоша… наговорила кучу гадостей, я ей и врезал… по телефону.

– Понятно. А Роман когда узнал о беременности Евы?

– Ему Ева сама сказала. Однажды он подвозил ее во время дождя…

– Почему она сказала вашему сыну, тоже хотела досадить ему?

– Нет, что вы, Ева не я. Видите ли, моя бывшая семья Еву не жалует, что в общем-то объяснимо. При случае тот же Роман ставил ей в вину, будто она вышла за меня из-за денег, ну и пытался попугать ее.

– Как именно?

Под ее крокодильим взглядом и под пристальным наблюдением Зураба с Тимофеем Даниил Олегович чувствовал себя, как на допросе с применением детектора лжи, поэтому раздражения уже не смог скрыть:

– Сказал, что ему вещий сон приснился, будто я разорился. Предупредил ее: если со мной приключится несчастье, он порвет ее – заметьте – на британский флаг, то есть на мелкие кусочки. Каково, а?

– Ева испугалась? – спросила Кристина.

– Да нет… Расстроилась.

– А когда состоялся этот разговор?

– Примерно за неделю до пропажи Евы и похищения Лели. А почему вы так подробно выспрашиваете?

Кристина готова была к этому вопросу, посему выкрутилась:

– Мы хотим понять, знают ли похитители о беременности вашей жены.

– И как? – Даниил Олегович уже всего боялся, занервничал, предполагая, что беременность Евы ухудшит ее и его положение. – Что вы поняли?

– Думаю, знают. Ведь «жучки» уже стояли в вашем доме, когда звонила Виктория Яковлевна, мы их еще не нашли.

– Что же теперь будет?

– Отдохните, Даниил Олегович, – сказала Мокрицкая, поднимаясь со стула. – Вы неважно выглядите. А что будет – покажет будущее. До свидания.

Никаких обещаний! Зря деньги платит, что ли? После их ухода Даниил Олегович ринулся к шкафчику за транквилизатором, успокоительным и сосудорасширяющим в одном пол-литровом пузырьке. Водка всегда спасала русского человека в стрессовых ситуациях, выпьешь – и чувства со страхами притупляются. Мда, столько он давно не пил, лишь в юности, но ради удовольствия – это разница.

Альбина помогала убрать последствия скромного банкета, а Роман отправился поставить машину в гараж, затем вернулся к выставочному залу на такси, попросил водителя подождать.

– Быстро вы управились, – заметила Альбина.

– Живу недалеко, – сказал он. – Ну что, поехали?

– Учтите, я прожорливая.

– А по фигуре не скажешь.

Она подхватила сумку и букет, попрощалась с теми, кто остался, и… Честно сказать, не ожидала от себя, что отправится в ресторан с человеком, о котором заранее составила нелестное мнение. Что-то изменилось в ее отношении? Наверное. По рассказам подруги Альбина представляла великовозрастного инфантила, слегка глуповатого и невежественного. На деле Роман серьезен, как профессор, открыт и закрыт одновременно. Под открытостью Альбина подразумевала откровенность в высказываниях, что не всякий человек себе позволяет. А закрытость во всем, он непонятный и непредсказуемый. Что еще изменилось? Ничего. Просто чертовски приятно получать букеты в подарок, приятно внимание, к тому же Альбину давно никто никуда не приглашал. В общепринятом смысле на работу она не ходит, изредка вертится в узких профессиональных кругах, успевших надоесть до смерти, бойфрендами обзавестись было негде. О замужестве не думала, потому что некогда, вся энергия тратилась на производство батика, Альбина не страдала из-за отсутствия мужчины… разве что иногда хотелось бы видеть рядом человека, который если не боготворит, то хотя бы делает вид. Роман воспринимался не как перспектива на будущее, как небольшое приключение перед новой дистанцией – до следующей выставки.

Он привез ее в очень маленький ресторан с шестом посередине, столы стояли по кругу, почти все были заняты. Оказалось, столик Роман забронировал по телефону, как только Альбина согласилась поужинать с ним.

– Мне кажется, я способна съесть все, – изучая меню, призналась она.

– Попробуйте. А я закажу мясо по-мексикански, здесь отлично его готовят.

– Тогда и мне мексиканское блюдо.

– Предупреждаю: очень острое.

– А я не люблю преснятину.

Разумеется, салаты и бутылку вина тоже заказали, еще Роман попросил принести рыбное ассорти. Выпили за открытие вернисажа, Альбина поначалу увлеклась только едой, чуть позже заметила, что он не ест, а разглядывает ее, будто на выставке. Про себя она рассмеялась, так как впервые столкнулась с подобным явлением: обычно люди изучают объект украдкой.

– Что вы так смотрите? – сказала она, посмеиваясь. – Не видели голодную женщину?

– Вы ведь знаете, что красивая, зачем же спрашивать?

– Наверное, я должна смутиться.

– Не стоит. А кто дама в песце?

– Художник. Очень востребованная. Пишет маслом, делает интерьеры в домах. Она вам понравилась?

– Нет. Младшая сестра Бабы-Яги.

– Как-как?! – хохотнула Альбина, вытаращив глаза. – Вы, Роман, несправедливы. У нее огромное количество обожателей, доказательство тому – три развода за плечами.

– Три развода доказывают, что она сумела обмануть мужиков. Альбина… – Роман подался к ней корпусом, уложив локти на стол. – Вы хорошо помните Эдгара? Я имею в виду его внешность.

– Ах, вот в чем дело, – рассмеялась она. – Так бы сразу и сказали, а я уж подумала…

– Вы правильно подумали, но об этом позже.

Ничего себе намек. Она-то пошутила, а он всерьез и сразу в лоб… почти в лоб. Альбина решила вернуться к заданной теме, а то неизвестно куда приведет ее шутливость и его серьезность:

– Я хорошо помню Эдгара.

– Нарисовать сможете?

– Вообще-то, я не портретист, но, думаю, смогу. Вам прямо сейчас? К сожалению, не на чем.

Роман жестом подозвал официанта:

– Лист бумаги и карандаш.

– Достаточно бумаги, карандаш у меня есть, – сказала Альбина.

Пока официант нес бумагу, она рассматривала, точнее – анализировала своего спутника. Как иногда интересно замечать в человеке нюансы поведения и выстраивать по ним его характер. Жест, каким Роман подозвал официанта, повелительный, без права отказа. Он сначала поднял руку, глядя в сторону официанта, когда мальчик его заметил, опустил указательный палец вниз, мол, ступай сюда и немедленно. Это характерный жест для тех, кто привык к беспрекословному подчинению, не дающих поблажки никому, жест уверенных в себе людей. Вот что сокрыто в Романе Данииловиче, а на первый взгляд простак простаком, эдакий Ванька или Емеля.

Тем временем на площадку посередине вышла танцовщица в шальварах, плотненькая, хорошенькая. Арабская мелодия зазвучала диссонансом атмосфере, ибо ресторан без восточного налета, а танец живота предоставили.

– О, здесь и развлечения подаются, – изумилась Альбина.

– Главное веселье впереди, если повезет, – сказал Роман. – Поэтому я и привез вас сюда.

– А что за веселье? И почему должно повезти?

– Если скажу, то не получится неожиданности.

Принесли бумагу, Альбина достала из сумочки карандаш и взяла его в зубы. Отодвинув тарелки к Роману, она приподняла край скатерти, освободив от нее стол, уложила лист и начала черкать карандашом. Роман невольно вытянул шею, желая видеть, что получается, но и Альбина, сосредоточенная на бумаге, наклонившая голову слегка набок и закусившая нижнюю губу, его интересовала не меньше. Азарт, появившийся в ее лице, от которого запылали щеки и засверкали глаза, приворожил Романа.

– Чего сидите? – усмехнулась Альбина, взглянув на него. – Наливайте.

Он очнулся, налил в бокалы, она не чокнулась с ним, а, отпив глоток, продолжила черкать по листу. Наконец Альбина взяла лист и протянула его Роману, который тут же углубился в рисунок:

– Анфас и профиль. Но прошло два года, возможно, он изменился. – Роман не реагировал на ее комментарий. Она опустила скатерть, вернула тарелки. – Я могу продолжить ужин?

– Угу, – только и сказал он.

Принесли мясо, первый же кусок обжег рот, Альбина часто задышала, помахивая ладошкой.

– Что такое? – не понял Роман, но она была не в состоянии сказать ни слова. Он схватил бутылку минеральной, налил воды и протянул ей. – Выпейте. Я же предупреждал.

– Вы не сказали, что к этому блюду надо требовать огнетушитель, – выговорила раскрасневшаяся Альбина, запивая жжение во рту водой. Роман расхохотался. – Вам смешно?

– Извините, мне действительно смешно. У вас слезы катятся…

Тем же жестом он подозвал официанта и попросил принести фирменное мясо, после чего снова увлекся рисунком, тогда как она вытирала платочком размазавшуюся тушь. Длинный арабский танец со всеми положенными качаниями бедер и попрошайничеством, когда в лиф или трусики танцорки совали купюры, закончился. Зазвучала обычная ресторанная музыка, к Альбине подошел мужчина и пригласил на танец. Не взглянув на него, Роман вяло бросил:

– Она не танцует.

Несолоно хлебавши, мужчина вернулся за свой столик, Альбина задохнулась от возмущения:

– Это почему же я не танцую? Тогда сами приглашайте. А то сидите, уперлись в портрет и командуете.

– Я могу наступить на ногу, – предупредил Роман, вставая.

Он подошел к ней, протянул руку, Альбина выдохнула злость и приняла приглашение. Ростом она вровень с Романом, так что их лица оказались нос к носу. Ванька Ванькой, а глаза у него умные и просто рентгеновские, так и просвечивали Альбину насквозь, до неловкости, которую она обратила в шутку:

– Вы ищете изъяны на моем лице?

– Присматриваюсь.

Не спросила – зачем, еще скажет правду, а ей она, возможно, не понравится, и впечатление от вечера будет испорчено. Пока Альбину Роман забавлял: третий раз его видит, и третий раз он новый, но при том довольно естественный, даже слишком. Непосредственность хороша, да только не в его возрасте. Она спросила, чтоб заполнить паузу:

– А зачем вам потрет Эдгара?

– Попробую найти его.

– Как? – изумилась Альбина. – Это невозможно.

– Но вас же я нашел.

– Зачем вы хотите его найти? Я же говорила, он не станет похищать людей. Вы мне не верите?

– Хочу проверить.

– Ну, найдете, что потом?

– Еще не решил. Сейчас моя первейшая задача – найти сестру и забрать у тех, кто увез ее. Поскольку Ева тоже пропала, я буду просеивать всех, кто имел к ней близкое отношение. Не исключено, что они обе в одном месте.

– Не разумнее ли обратиться в милицию?

– Не доверяю милиции.

Музыка закончилась, танцевавшие пары разошлись. Альбине принесли новое блюдо, она с удовольствием поглощала кусок за куском, посматривая на площадку, где та же танцовщица исполняла стриптиз, пользуясь шестом. И очень даже неплохо подавала себя, получая удовольствие от демонстрации своего тела без изъянов.

– У нее красивая грудь, – подметила Альбина.

– Грудь красивая, а сама она пошлая. Посмотрите, в ее задачу входит привлечь не просто внимание мужчин, а заставить выбрать ее. Она продает себя.