Текст книги "Вся правда о небожителях"

Автор книги: Лариса Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Лисия великолепна, – произнесла Марго, невольно коснувшись пальцами висков – она лихорадочно придумывала повод уйти. – Только не говорите, что вы знаете еще одну великолепную женщину, имея в виду меня.

– Но это так… Что с вами, Маргарита Аристарховна?

– Пустое, мигрень, – обрадованно сообщила она, ибо предлог сам слетел с языка. – Пожалуй, нам пора. Скажите брату и подполковнику, что я жду их внизу.

– Но, Маргарита Аристарховна…

Медьери явно расстроился, а она поторопилась уйти, негодуя про себя на ветреников. Обоим пора в полк!

Но на воздухе вечерняя прохлада привела ее в относительное равновесие. Дом окружен парком, казалось бы, небольшим, тем не менее создавалось впечатление, будто вокруг лесные чащи, хотя более ухоженного места во всем городе не сыщешь. Здесь царила удивительная атмосфера естественности, парк отделял дом от улиц надежным щитом, отсюда появлялось и чувство защищенности. Несколько раз Марго глубоко вдохнула плотный весенний воздух и окончательно успокоилась.

Мужчины не заставили себя ждать, оба были в приподнятом настроении, что испортило настроение Марго, а брат, помогая ей сесть в коляску, недовольно проворчал:

– Что тебе вздумалось так рано уйти?

– Мигрень, милый.

Подполковник уселся напротив и усмехнулся в усы, значит, помнит, что именно он учил ее притворяться больной мигренью. Так ведь симптомы неопределенны: болит и болит то тут, то там – указывай на любую часть головы.

– Как вам месье Медьери? – спросила она.

– Приятный господин, – сказал Мишель.

– А вам, подполковник?

– Я согласен с Мишелем, – ответил тот почему-то хмуро.

Ну и бог с ним, сейчас важно брата поставить в известность о существенном недостатке Урсулы, который поначалу многие не замечают. Марго не настолько глупа, чтоб при брате, влюбляющемся в одаренных особ с изъянами, дурно высказываться о девушке.

– Его сестра превосходно играет, – начала она с похвалы, разумеется. – Одухотворенно. Это редкость.

– Сестра Медьери чертовски хороша, – высказался и Суров.

– Да-да, – поддержала его Марго, заметив, как нравятся эти похвалы брату, а то, что он молчал, подтверждало: вылечился от одной любви и готов утонуть в другой. – Урсула очаровательна, к тому же у нее веселый нрав. Жаль, что она слепа.

Основное сообщение нужно бросать без акцента на нем, что и сделала Марго! Как и предполагалось, Мишель ее не понял:

– В каком смысле – слепа?

– В прямом, милый. Урсула ослепла в детстве, поэтому Медьери занялся медициной и ездил по разным странам, изучая древние тайны врачевания, но пока безуспешно. Ты же говорил с ней, Мишель, неужели не заметил?

Он был шокирован, поэтому не сразу ответил:

– Она опускала глаза, я посчитал это стеснительностью. Неужели правда?

– К сожалению. Не расстраивайся, Медьери учит ее чувствовать окружающий мир, и она научилась видеть, разумеется, не так, как мы, по-другому. Наверное, у нее открылось иное зрение, поэтому с первого раза не все замечают ее слепоту.

Дело слажено, теперь она надеялась на благоразумие брата. Вдруг Марго вспомнила, что не выяснила у венгра о третьей даме, затянутой в бордовое платье, мрачной, как черная туча, отчего ее красота много теряла. Она даже на ужине не сняла перчаток – это так неудобно, обязательно выпачкаешься, да и этикет не позволяет. Хотя зачем Марго эта дама? Любопытство не относится к положительным чертам, часто оно ведет к неприятным открытиям и разочарованиям.

Очнулась Наташка, когда ее вытащили из кареты и поставили на ноги, но она осела, и девушку кто-то взвалил на плечо и понес. Дышать было неудобно, кровь прилила к голове, Наташка ничего не понимала – ни что с ней случилось, ни почему ее несут, ни в каком месте она находилась. Лишь сапоги видела, дорожку из плит, рядом с сапогами шагали ноги в барских брюках и туфлях…

А девка она молодая да здоровая, посему соображение вернулось к ней быстро, припомнила нападение и задрыгала ногами, застучала кулаками по спине того, кто ее нес. И закричала со страху. Ее быстро поставили на землю, а тяжелая шершавая ладонь, пахнущая табаком, крепко зажала ей рот. Вторая рука обхватила девушку под грудью и оторвала от земли. Теперь Наташка таращила безумные глаза, отдирая ладонь ото рта, однако силы были неравны, к тому же ужас забирал часть сил.

Внесли ее в большой дом, захлопнулась дверь, заскрежетал засов, тяжелые руки отпустили. Бессознательно Наталья ринулась назад – ее поймали и потащили вниз по каменной лестнице в подпол…

– Пустите меня! – упиралась и вопила Наташка. – А!.. Дядечки, миленькие, отпустите… Помогите!.. Да что ж я вам сделала?! А!..

Они были глухи и немы. Здоровенная тетка с мужицкой рожей открыла дверь, туда втолкнули насмерть перепуганную Наташку, она только успела заметить, что в подвале еще кто-то есть. Дверь захлопнулась, заскрежетал засов, наступила сплошная темень. Потянуло холодом от каменных плит, Наталья приподнялась и, помня, что тут есть еще живая душа, спросила:

– Кто здесь?

– Я, – ответил тусклый девичий голос. – Меня Ариной зовут, а тебя?

– Наташкой… – Она поднялась на ноги, вытянула руки перед собой и шла на голос, осторожно ступая. – И тебя увезли?

– Да.

– Зачем мы здесь?

– Лучше не спрашивай.

– Значит, не знаешь. А ты давно тут?

– Вчерась привезли.

– Так тебя же ищут! – обрадовалась Наталья.

Руки коснулись холодных стен, девушка прошла немного в сторону и наступила на тюфяк, на него и приземлилась.

– Не-а, – тем временем вяло говорила Арина. – Некому искать, я одна. В сиротском доме росла, старая барыня взяла к себе в работницы, хорошо у нее жилось, да померла она. Дочка барыни разрешила мне жить в доме и за чистотой следить, а сама с мужем да детьми уехала. В доме остались сторож да я. Ввечеру дед обязательно выпивает, потом спит крепко… Некому искать.

– А у меня дядька есть, он-то будет искать…

Ей и в голову не приходило, что поиски – дело сложное, порой невозможное. Где, в какой стороне искать? Но Наташка наполнилась уверенностью, что дядя обязательно найдет ее и приведет полицию.

Утром Марго устыдилась за вчерашний побег, а переживать, мучиться, страдать было не в ее духе, ведь от этого портится характер. Первейшее лекарство от переживаний – увлекательное дело, такое вовремя подоспело – найденная убитая девица. Заодно Марго отвлечется от ревности к подполковнику и Мишелю, впрочем, Суров пусть женится сколько угодно раз, прав она на него не имеет, а Мишель – в полк, срочно! Ну, а пока Марго навестит Зыбина, следовательно, отправится в полицию. Представив, какую кислую физиономию он соорудит при виде графини, имеющей столь необычное увлечение, она хихикнула.

Кабинет Зыбина – келья монаха. Кроме портрета императора, нет никаких украшательств, если не считать шторы. Даже на столе ничего лишнего – один чернильный прибор, вдоль стен несколько стульев и одно кресло у стола для особо важных персон, к которым относилась и Марго. В дальнем углу конторка для писаря, который появлялся здесь редко.

Зыбин что-то рассматривал сквозь лупу, когда же Марго вошла, он и не подумал встать, дабы поприветствовать ее сиятельство, хотя о ней ему сообщили. Вообще-то из кресла этого человека вытащить можно только в исключительном случае, он удивительно неповоротлив, ленив, прожорлив, что не мешает ему неординарно мыслить. Зыбин поднял голову, лупа выпала из его безвольной руки, а губы неожиданно растянулись до ушей в жабьей улыбке:

– Доброго здоровьица, ваше сиятельство, а я, признаться, заждался вас.

У Марго помимо воли вытянулось лицо, а глаза расширились, хотя с детства ее наставляли: никаких эмоций, благородная дама обязана быть непроницаемой. Да она чего угодно ждала от него, но не вежливого приема, посему растерянно, с огромным удивлением выговорила:

– Меня?! Вы?! Ждали?!

– Ждал-с, – подтвердил он. Видимо, плохо спал, или у него несварение, или слегка умом тронулся. – Логика, сударыня, подсказала-с: вами найдена убиенная девица, стало быть, утром вы прискачете в участок. Да вы садитесь, раз уж пришли, в ногах-то правды нет.

Марго быстро сообразила, что его внезапная доброжелательность продиктована не только страхом прогневать мужа графини – статского советника, но и выгодой. Она ведь стала его добровольной шпионкой в свете и помогала следствию, причем без вознаграждения, даже тратила свои деньги на нужды полиции. Кстати, муж взбешен ее дружбой с начальником следственных дел, как хорошо, что Зыбин этого не узнал, мало того, привык к ее участию.

– Вы угадали, – присев напротив него, сказала Марго, – мне крайне любопытно, что это за смерть, тем более вторая по счету, не так ли?

– Так, так, – закивал он, сведя лохматые и густые брови к переносице. – Однако, сударыня, причины убийств в обоих случаях не ясны-с. Не мотивы, а причины.

– Это не одно и то же?

– Для вас, может и одно, а я вижу разность. Мотив, по моему разумению, это цель убийцы, найден мотив, стало быть, и преступник – вот он. А причины-с имеют более широкое значение. К примеру, причина смерти – отравление, что мы делаем? Ищем тех, кому была выгода отравить, таким образом, причина способствует установлению мотива.

В его латыни Марго не разобралась, а возражение у нее нашлось:

– Но причина-то видна – разрезана вена.

Да, сегодня Зыбин был не похож на себя: он выбрался из кресла без надобности, подошел к раскрытому окну, уставился в него, сложив на выступающем животе короткие руки. По нему никогда не видно – думает он или находится в праздном состоянии ума и духа. На подоконник сел голубь, раскрыл хвост, заходил, поворачивая голову и воркуя.

– Гули, гули, гули… – нежно заворковал Зыбин, и голубь, испугавшись, шумно улетел. – Экая пужливая птица, мала, а понимает: опасность здесь. Желание жить всякая тварь имеет… м-да… А причина не всегда, сударыня, ведет к мотиву, у нас как раз тот самый случай-с.

– Как так? – недоумевала она, он же ходил вокруг да около, толком не объясняя, в чем суть.

– А ответьте на вопрос: кому и зачем резать вену юной девице, которая наверняка не сделала никому ничего дурного?

Собственно, ответ напрашивался один, его Марго и высказала тоже в вопросительной форме, однако сомневаясь, что права:

– Над девушкой надругались?

Зыбин развернулся к ней лицом, но для чего, если он уставился в потолок и глубокомысленно рассуждал:

– Угу. Надругались и убили, чтоб она не обратилась в полицию и не опознала негодяев, – логично-с, весьма логично. Но, увы, она девственна, как, впрочем, и первая убитая. Я жду, сударыня, ваш оригинальный ответ.

Марго свыклась с тем, что Зыбин время от времени экзаменовал ее, причем в тот момент походил на занудливого директора гимназии, вызывающего оскомину у подопечных. Марго рисковала потерять в его глазах авторитет умной женщины (к слабому полу он относился однозначно: волос длинный – ум короткий), что было бы для нее сродни несчастью, но говорить всяческую чушь глупо, и она развела руками в стороны:

– Не знаю, у меня нет ответа.

– Так ведь и я не знаю! – воскликнул он почему-то весело. Но это был один миг, следом Зыбин стал серьезней батюшки во время литургии. – Обе девицы найдены за чертой города, первая – в реке, труп прибило к берегу. Вторая – в лесу. Обе смерти одинаковы: вскрыта вена на запястье, но! Но при этом крови не было ни на первой, ни на второй. Отчего ж так вышло?

– Первая была в воде…

– Да ерунда, сударыня. Кровь не так-то легко смыть, а ее было много, она должна задержаться в тканях одежды хоть самую малость, но крови нет. Чиркун повторно вчерась переворошил одежку.

– Что вы сами думаете, Виссарион Фомич?

– А ничего. Причина-то не ясна-с. И убивал не один человек, не менее двух.

– Неужели?

– У обеих девиц на теле кровоподтеки, о чем это говорит?

– Они оказывали сопротивление.

– Верно. Кабы была одна девица, то фантазия нам подсказала бы много мотивов, а тут их две-с! Они не похожи – сходите к анатому, он зарисовал обеих, – а раз не похожи, стало быть, родственницами не являются. По одежде – обе из бедных мещан, значит, делить с ними нечего; обе девственны, следовательно, убийцы их захватили не ради услады. За что же тогда убили? Отчего вену вскрыли, а не как-то иначе порешили? Однако надобность в убийстве была, я глубоко в том убежден. Мало того, мне думается, убийцы избрали единственно необходимый для них способ, но к мотиву ничто не ведет, надобно знать причину.

Вот уперся он в разницу причины и мотива! Но к радости Марго, Зыбин не принял ее в штыки, как бывало раньше, и это колоссальная победа. А его умствование она перевела по-своему: нужно ответить на вопрос – что хотели убийцы в результате смерти девушек. «Хм, а ведь это и есть причина… – подумала Марго. – Или все же мотив? Кажется, я запуталась».

– Что вы намерены делать? – вслух спросила она.

От окна он не торопясь проделал путь к своему креслу, подаренному ею, тяжело опустился в него, поерзал, устраиваясь удобней, и только отдышавшись, сказал:

– Ждать, сударыня.

– Ждать? Чего?

– Когда объявятся родственники убитых, не исключаю, что с их помощью кое-что прояснится. До сих пор никто не заявлял о пропаже – не странно ли? Ведь девицы где-то и с кем-то жили, не так ли?

– Разумеется, – согласилась она. – А как вы собираетесь искать убийц?

Наконец он стал похож на себя: взглянул на нее, как на абсолютную дуру, в этом взгляде проявилась вся его домостроевская натура. Ну, хотя бы интонация Зыбина не несла того же заряда.

– Кого искать, ваше сиятельство, ежели мы не понимаем смысла преступлений? – Он шумно вздохнул, подумал. – Сдается мне, вчерашний труп не последний.

– Бог с вами, Виссарион Фомич, – ужаснулась она.

– Бог-то с нами, а вот преступники про него забыли-с. Что граф Ростовцев, вернулся из Петербурга?

– Прислал письмо, его задерживают там дела.

Диалог плавно перешел на бытовые темы, чего раньше не случалось, а означало это, что Виссарион Фомич впустил Марго в душу, трудно и со скрипом, но впустил. И даже иногда премило улыбался.

5

– Паша, поешь.

Ольга поставила перед ним тарелку с куском мяса и тушеными овощами, но он курил, глядя в одну точку где-то на полу, оставив без внимания и ее, и еду. Пепельница была полна окурков, курит он теперь везде, в данный момент – в гостиной, которая со смертью Алисии опустела. Нет, все осталось на местах, как было, но вакуум ощущался в каждом уголке, а появлявшиеся здесь люди не заполняли пустоты, напротив, она чувствовалась острее. Алисию похоронили день назад, Ольга добровольно взяла на себя обязанности смотрительницы, не оставляя Рогозина наедине с бедой, а переживал он как… пожалуй, точного слова не подобрать, хотя Павел не демонстрировал эмоций.

– Паша, – она попыталась взять его внимание на себя.

Ольга не жалела его, то есть в душе, конечно, очень жалела, но ни словами, ни взглядом, ни вздохами-охами не усугубляла и без того тяжелую атмосферу. Сочувствие можно выразить и другими способами: вниманием, заботой и простым присутствием, чтоб человек не чувствовал себя отрезанным от мира.

– Паша, ты слышишь меня?

– Слышу, – наконец ответил он.

– Еда на столе, поешь, иначе загнешься.

– Не загнусь. Дай адрес.

– Опять старая песня! – всплеснула руками Ольга. – Не дам. И не проси, я тебе сто раз повторяла, повторю и сто первый: не дам, потому что боюсь за тебя.

– А мне кажется, за нее.

– Думай, как тебе удобно, я же не смогу переубедить тебя.

Что примечательно в ней – умение владеть ситуацией, видимо, эта черта заложена в генах. Ольга знала на подсознательном уровне, когда стукнуть кулаком, когда перейти на мягкий тон, когда промолчать или, наоборот, заговорить, а главное – что говорить. Манипуляторов сейчас пруд пруди, в некоторой степени она из их числа, потому и ценят ее на работе, но что характерно – Ольга не дружит с подлостью, как подавляющая часть подобных людей, поэтому Павел терпел ее.

– Адрес, – упрямо повторил он.

– Нет.

– Тогда уходи.

– Не дождешься.

– Слушай, я без нянек способен обойтись, или ты думаешь, повешусь?

– Не думаю, но не уйду, несмотря на твое хамство. Короче, Паша, я отправляюсь спать, а ты все-таки поешь.

Она двинулась к комнате для гостей, но остановилась, услышав маниакальную фразу:

– Я найду ее сам.

– Завтра поговорим об этом. Иди отдыхать.

На четыре дня Камилла залегла в подполье, из съемной квартиры не выходила, но на звонки отвечала и на вопрос, куда она пропала, полушутя трещала одно и то же:

– Вирус подхватила, температурю. Чтоб не распространять бациллы, которые размножаются в городах, как китайцы, я уехала в дом отдыха. Лежу, несчастная, в одноместном люксе и страдаю от дефицита общения.

Вирус с одноместным люксом за тридевять земель она придумала, чтоб не рвались проведать. Кстати, сама Камилла никогда не ходила к больным знакомым, у нее же один иммунитет на все части тела, нечего его истощать чужими заразами. Когда звонили в дверь, она подкрадывалась на цыпочках и смотрела в глазок, а то вдруг кто-то нужный уйдет, потом гоняйся за ним. Однако звонили редко, те, кого она хотела бы видеть, не заходили, остальные перебьются, в конце концов, ей не помешает безделье – это и отдых, и время, которое можно потратить на анализ обстоятельств.

Затаилась она из-за Рогозина, мало ли что стукнет ему в голову, тем более Ольга так и не сказала, сдала она ее Павлу или проявила женскую солидарность. Хотелось бы знать и то, каким образом он выяснил, что с его женой пошутила именно Кама. Но Оля не брала трубку, это злило интриганку. Если б приятельница была замужем, она жестоко поплатилась бы за свою невоспитанность, да таких замуж не зовут. Казалось бы, все при ней: фигура, смазливая мордаха, ум, успех, а не берут в жены. И не возьмут никогда. Потому что в век сексуальной революции, когда журналы и экран пестрят обнаженкой, мужчины не нуждаются в постном меню, какой является правильная и строгая Оля.

Итак, пораскинув мозгами, Кама пришла к логическому выводу: за несколько дней Рогозин пар выпустит, поостынет и ничего катастрофического не случится. Человек опасен в первый момент шока, когда не контролирует себя, позже уже включается инстинкт самосохранения, но высидеть, выждать время необходимо. В дверь позвонили, Камилла на цыпочках, не дыша, подкралась…

– Открывай, я знаю, что ты дома, – сказал Эрик.

Ему она обрадовалась, ведь сидеть взаперти деятельной авантюристке – это поистине тяжелое испытание, тем не менее Камилла надула губы:

– Ты-то куда пропал?

– Мотался по срочному делу, машину перегонял знакомому.

– А позвонить не мог?

– Некогда было. Кстати, тебе, думаю, не помешало одной посидеть, мозгами пораскинуть. Ну, как тут дела? Хотя… раз ты еще жива, то порядок.

Камилла шутливо стукнула его по лбу, потом обняла за шею, инициатором поцелуя тоже была она, томно признавшись и одновременно расстегивая пуговицы на его рубашке:

– Между прочим, я скучала.

Почти объяснилась в любви, но Эрик ягодка того же поля, хихикнув, отрицательно пошевелил пальцем у ее носа:

– Э, нет, дорогая, у нас с тобой договор: ты делишься со мной богатым опытом, я пашу на тебя в качестве водилы и обеспечиваю тыл, чтоб тебе не накостыляли твои же лохи, а секс… Секс у нас в порядке приправы к выбросу адреналина, мы им обязательно займемся, но не больше. Иначе ты еще и замуж за меня захочешь.

– Спи спокойно, замужество в мои планы не входит.

– Только не надо разочарования в голосе, не поверю, что это у тебя искренне. Я привез продукты, куда их?

– На кухню! Какой ты молодец! У меня запасы истощились.

Кама мигом забыла, что Эрик, в сущности, поставил ее на место, кому другому она не простила бы циничного отношения к себе, ненаглядной, но у них действительно договор. А во-вторых, негодяйская порода надолго не спаривается, и лучше договориться на берегу, чтоб не обольщаться самой и не обманывать партнера, с которым легко и просто.

С кличем «вау!» она схватила кусок свежей свинины и принялась кромсать его на пласты, предвкушая вкуснейший обед, затем неконсервативный секс, потом треп с перекуром… Перекур будет у него, Кама ведет здоровый образ жизни. Потом опять секс – это стимулятор здоровья, тем более с настоящим самцом, у которого полный порядок с потенцией и полно сил.

Эрик был далек от перспектив, выстраиваемых ею, ему сейчас подавай то, что она откладывала на «после обеда». Ждать, когда зажарится мясо, потом они будут его долго поедать? И так был перерыв в сексе, а ему желательно каждый день и не один раз. Он дернул ее на себя, грубо целуя (а может, страстно), увлек в комнату. Ну, можно и поменять расписание, она не рутинер: вначале секс, потом обед (а кушать очень хочется) и опять секс, перекур и еще раз…

Звонок. Совсем не нужны здесь гости… А вдруг нужны? Кама отстранила Эрика, успевшего снять рубашку и с пылом вандала сдирающего с нее халат в стиле «черная орхидея»:

– Подожди, я только посмотрю, кто там…

В глазок она увидела Ольгу, ее не пустить – это надо головы не иметь, у нее же куча информации. Та влетела, словно ураган, но дальше прихожей не двинулась, хотя Камилла пригласила:

– Проходи, я рада тебе…

– А я ненадолго, – сухо сказала Ольга, доставая из сумочки сложенные вчетверо листы. – Вот, держи.

По холодному тону, строгому выражению лица Камилла быстро определила: не с добром пожаловала Оленька, с которой она связывала определенные надежды. Поэтому не взяла листы из предосторожности, а для начала поинтересовалась:

– Что это?

– Твои фотокарточки. Когда ты приходила к Алисии, тебя зафиксировала у входа в квартиру камера видеонаблюдения. Что, недоглядела? Камера не бросается в глаза, изобретена для таких шустрых, как ты. Так что бери и любуйся собой в парике. Бери, бери… – Ольга насильно сунула ей в руки снимки. – Мой тебе совет: собирай манатки и сматывайся отсюда подальше, пока не поздно.

Разумеется, Кама полюбовалась своим изображением в количестве трех штук, очень даже четким, тут не ошибешься, несмотря на парик. Промашка вышла классическая, то есть глупейшая, а последняя ультимативная фраза Ольги выбила из-под Камиллы почву.

– Пока не поздно? – вскинулась она. – Что ты имеешь в виду?

– Не понимаешь? – изумилась Ольга. – Из-за тебя умерла Алисия. Ты что ей наплела, забыла? А главное – зачем?! Зачем назвалась любовницей Пашки? Этого быть не могло, но Алисия поверила тебе. Сердце не выдержало, она умерла на его руках!

– А если было? – вздернула подбородок Кама, победоносно блеснув глазами.

Заподозрив, что Ольга банально влюблена в Рогозина как кошка, она тут же нанесла удар в больное место по привычке. Ну, еще сработала защитная реакция: Камилла обхаживала Олю, старалась быть ей интересной, дарила конфетки, чтоб та подпустила ее ближе и ввела в круг своих знакомых, а она налетела на нее, как ядовитая птица и, считай, заклевала.

– Поэтому Паша хочет оторвать тебе голову, – не повелась на провокацию Ольга. – Ты на него глаз положила – это да, но не получилось заарканить молодого, красивого и перспективного бизнесмена – последний пункт, безусловно, главный. Вот ты и решила ему нагадить, а нагадила себе. Я не сказала, где ты живешь, но он узнает, и тогда… Не будь дурой, уезжай подобру-поздорову.

– Спасибо за заботу, конечно…

– Я не о тебе забочусь, – резко прервала поток благодарности Ольга. – Я бы тебя сама удавила. С большим удовольствием, потому что такой гадине не место среди людей. Мне за Павлика страшно, он тебя искалечит, не дай бог прибьет до смерти и сядет. Столько жертв за одно ничтожество с большими претензиями – это уже чересчур.

Не попрощавшись, она хлопнула дверью. Камилла передернулась, у Ольги на личике было столько презрения и гадливости, будто она в куче слоновьего дерьма ковырялась. Кама в задумчивости сделала пару шагов к комнате и встретилась глазами с Эриком, он не преминул заметить:

– Твоя теория о кайфе дала течь?

– Недостатки бывают в каждой работе.

– Но обычно недостатки не выходят боком, а тебе когда-нибудь выйдут.

– Посмотрим.

М-да, теперь она была не уверена, что все обойдется, с другой стороны, всегда обходилось. Ольге легко сказать: «сматывайся». А куда? Ко всему прочему у Камы один клиент на стадии завершения, два в разработке, времени на них потрачено до фига. В ежедневнике Кама заполняла расписание: где, когда и с кем у нее встреча, чтоб не запутаться, распределить силы и время. Взять и бросить титанический труд и близкий успех? Жалко.

Вначале рыжий Вовчик, попавшись небритому, но в дорогой упаковке мужчине у входа в УВД, выслушал его, после чего озадачился и предложил изложить суть дела еще раз. Он вел его длинными коридорами, гадая, что можно сделать в данном случае, а гадал потому, что не знал подобных примеров даже в теории. Но есть же старшие товарищи, есть друг, в конце концов, которому он отдал квартиру на время, пусть он и думает, как быть.

Молодой мужчина крупного телосложения с серьезным лицом что-то писал, потом поднял черные глаза, в которых красноречиво читалось: какого черта ты приперся, я занят. Но Вовчик втолкнул в кабинет пострадавшего, а перед Артемом выставил ладонь, упреждая взрыв при постороннем человеке:

– Товарищ майор, тут нетипичный случай, выслушай пострадавшего.

Артем кинул авторучку на стол, руки скрестил на груди и уставился на мужчину, дескать, давай, что там у тебя?

– Мою жену убили, – сказал Павел Рогозин.

– Так бы сразу и сказал, – бросил Артем Вовчику, а мужчине указал на стул, тот сел. Рядом оседлал второй стул Вовчик. – Слушаю вас.

Павел отличился краткостью; обычно люди, застигнутые бедой врасплох, много и не по делу говорят. Достаточно было на него мельком взглянуть, и стало очевидно, сколько боли стоит за его сухостью и сдержанностью. Постепенно у Артема вытягивалось лицо и округлялись глаза, следовательно, и в его практике ничего подобного не случалось, а опыт у майора был немалый, Вовчик салага по сравнению с ним. Оба с интересом рассматривали портреты «убийцы», отпечатанные на принтере, оба, как по команде, выпятили губы, мол, обалденная баба, то есть «убийца».

– Самое обидное, – подвел черту Павел, – осталось всего две недели до операции, доктора обнадежили, что она сможет даже родить, Алиса мечтала о детях. Она никуда не выходила, не смотрела телевизор, только комедии, мало общалась с друзьями. Я оградил ее от всего, что могло спровоцировать приступ, и вдруг какая-то шалава… Она убила ее.

– Как твое имя? – осведомился Артем.

– Павел. Павел Рогозин.

Он смотрел на Артема с надеждой и мольбой, прекрасно отдавая себе отчет, что в криминальной практике фраза «слово убивает» не понимается буквально, а тут все дело как раз в идиотской буквальности. Тем не менее майор внушал ему доверие. Этот высокий и сильный мужчина с жестким взглядом, который встречается у людей волевых и правдолюбцев, обязательно поможет ему наказать преступницу.

– Извини, насчет любовницы… – замялся Артем. – Она правда лгала твоей жене или ты с ней?..

– Лгала, – ответил Павел.

– Но ты мужик молодой, здоровый, а твоя жена была больной, как же у вас дело с сексом обстояло?

– Хм, – усмехнулся Павел. – Мы не занимались сексом, мы практиковали любовь, а это разные вещи. Любовь – эмоция положительная и полезная даже для больного сердца.

– Ясно. А что ты конкретно хочешь?

– Посадить ее. Она пошла на преступление и убила Алисию, убийство должно быть наказано?

– Должно, – согласился Артем, однако за согласием явно следовало «но». – Ну, а зачем ей… как ее?

– Камилла. Сокращенно – Кама.

– Ну и зачем этой Каме признаваться в том, чего не было?

– Не знаю и не понимаю. – Павел задумался, будто вспоминая что-то, и вспомнил. – Одно время она клеилась ко мне, ненавязчиво навязывала себя…

– Как это – ненавязчиво навязывала? – спросил Вовчик.

– Постоянно попадалась мне на пути, предлагала посидеть где-нибудь за чашкой кофе, льстила, я ссылался на занятость. На одном мероприятии со спиртным она призналась, что я ей нравлюсь, пришлось ее отшить, Кама меня уже раздражала. Может, она мстила мне, оболгав перед женой?

– Месть ей удалась, – констатировал Вовчик.

– Вы посадите ее?

В общем-то, в той или иной степени каждый человек бывает невольным убийцей, но далеко не всегда умирают сразу же после неосторожных слов, бездумных поступков, оскорблений, злого взгляда. Эти мелочи воздействуют постепенно и незаметно, вскоре забываются как самим обидчиком, так и обиженным, поэтому наша совесть спит спокойно. Если бы не болезнь Алисии, после «признания» лгуньи состоялся бы большой скандал с упреками и слезами, потом объяснение с клятвами верности мужа и, наконец, примирение – сценарий, знакомый многим. Но болезнь написала нестандартную пьесу, в результате нет человека, а что инкриминировать убийце?

– Нет, – ответил честно Артем, опустив глаза.

– Почему? – занервничал Павел и, как все, кто хватается за соломинку, притом зная, что она не спасет, принялся убеждать: – Вам не надо вести расследование, я сказал, кто она, дал ее изображение. Наша подруга Ольга, адрес и телефоны я напишу, так вот, Оля знает, где живет эта змея, но мне она не дала адреса…

– А зачем тебе адрес? – насторожился Артем.

– Не знаю… – потряс руками Павел и с силой ударил ладонями по коленям. – Хотел спросить… или врезать ей… Почему за убийство нельзя посадить?

– Я не адвокат, я обычный мент..

– Полицейский, – подсказал Вовчик.

– …но про статью «убийство словом» не слышал, – оставил без внимания его Артем. – Даже доведение до самоубийства невероятно трудно доказать, а здесь… вообще полная труба. Обратись к адвокатам, они умеют выдирать из кодекса закорючки и создавать проблемы интриганам. Но боюсь, что и адвокат не справится с поставленной задачей. Свидетелей нет, при которых Кама оговорила тебя, после ее посещения прошло полдня, один ты знаешь, из-за чего наступил приступ, то есть при выяснении отношений между вами опять не было свидетелей. Кстати, Кама может вывернуть его таким образом, что ты же еще и виноватым окажешься, например, скажет: ты домогался ее… Ай, безнадега полная.

В сердцах Артем махнул рукой и отвернулся к окну. Потому что смотреть в глаза потерпевшему, полные безысходности, было невмоготу – редкий случай, когда по-человечески жаль пострадавшую сторону, но на всех жалости не напасешься, приходится экономить ее. Рогозин уныло вздохнул, попрощался и пошел восвояси. Разложив на столе снимки, Артем, подперев кулаком щеку, снова рассматривал их, но без интереса, как бы думая о чем-то постороннем. В тишине раздался неунывающий глас Вовчика:

– Когда я женюсь на Люське, истреблю всех ее подружек.

– Эта мадам не подружка жены, в том-то и дело, – промямлил Артем, внезапно он подхватился: – Посиди, я отлучусь…

– Ты ку… – Вопрос не успел сорваться с уст Вовчика, как Артем захлопнул дверь с той стороны. Вовчик взял фото с «убийцей» и перебирал их, ворча: – «Отлучусь». Знаем мы, куда отлучаешься, к Софии побежал. Ну и ладно, в работе все равно простой. Ай, какая цыпочка! И не подумаешь, что сука конченая.