Текст книги "Седьмое небо в рассрочку"

Автор книги: Лариса Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

4

Суеверие, конечно, пережиток, но кто из людей не подпадал под его чары? И есть, есть на этом свете нечто мистическое, заставляющее хотя бы изредка трепетать перед невидимой силой. Всем знаком факт: изначально что-то не заладилось – дальше дело пойдет наперекосяк, как бы ни старался его выправить. Да миллион примет, указывающих на грядущее несчастье, призывают к бдительности, поостеречься не помешает никому, даже тем, кто не верит ни в бога, ни в черта. А данный случай вообще уникальный! Полный косяк называется. Потому новый заказ вызвал нездоровое тремоло, именно это имела в виду Люка, когда сказала:

– У меня внутри все сопротивляется, все.

Мужчины лишь покосились на нее – Гектор сурово, предупреждая одним взглядом, что не потерпит бунтарского духа в команде, а Хок готов был поддержать подругу. Следовало убедить главаря не гнаться за баксом, но без напора, без ультиматумов, ведь Люка знала и обратную сторону его нрава. Она предпочла пока помолчать, выразительно посмотрев на Хока. Тот понял, что ему предоставляется слово. Кстати, это правильно: мужчины способны слышать друг друга, и, несмотря на полнейшее отсутствие желания спорить с Гектором, он для начала уточнил:

– Кто же за нами ехал? Стрелял в нас?

– Не знаю, – ответил Гектор. – Но не полиция.

– Шатунов, – подала из кресла слегка раздраженный голос Люка. Ей показалось, Хок догадался, чего она от него ждет, но ошиблась. – Прокурорша говорила с ним до того, как мы ее нашли. Она же ему и позвонила, я просмотрела вызовы…

На бледных щеках заалел нездоровый румянец, хотя проблем со здоровьем у Люки не будет еще добрых лет тридцать. Просто она разволновалась, от волнения заходила из угла в угол, а Хок, пока подруга формулировала мысли, не спускал с нее озабоченных глаз. В отличие от главаря он не считал Люку второсортицей только потому, что уродилась она женщиной, посему ее точка зрения для него важна.

Гектор, напротив, разделял людей по гендерному признаку, отдавал предпочтение конечно же мужчинам. Но случается, без женщины сложно обойтись, она пользуется бо´льшим доверием, чем любой мужчина, ей легче сойтись с людьми, стало быть, с ее помощью кое-какие задачи упрощаются. По жестокости иная женщина, избрав кровавую тропу ассасина, даст фору мужчинам, она же мстит миру за то, что определил ей незавидное место, следовательно, не имеет жалости. Ну и еще аргумент в ее пользу: женщина, как правило, предаст в последнюю очередь, поэтому Гектор взял Люку и вынужден с ней считаться, а также выслушивать:

– Значит, она заметила нас. Заметила, спряталась на третьем этаже, позвонила Шатунову и разговаривала с ним до самого конца. Он просил оставить прокуроршу ему, говорил, заплатит вдвое больше, но к тому времени она была мертва.

– Тебе досадно? – ухмыльнулся Гектор. – Запомни: аукционов, кто больше даст, мы устраивать не будем. Иначе потеряем клиентуру.

– В таком случае за шишек требуй втрое больше, – огрызнулась Люка. – Короче, Шатунов приехал в деревню, нашел ее и бросился за нами. Но я своими глазами видела, как обе машины кинуло в кювет.

– А ты выяснил, он жив? – подхватил Хок.

– Жив, жив, информация из верного источника, – разочаровал Гектор обоих и, попеременно останавливая строгий взгляд на сообщниках, по-командирски отчеканил, положив на стол исписанный лист: – Здесь адреса. Домашний, заводов, а также мест, где он чаще всего бывает, состав семьи. Так что наша задача упрощается. Вы, я вижу, не рады? В чем дело? Ну, говорите, говорите уж.

Гектор принял решение единолично, остальным надлежало подчиниться, подобный недемократичный подход мало кому по нраву.

– Момент, Гек, – выставила Люка указательный палец. – Ты говорил заказчику про Шатунова, который грозился отыскать нас и порвать на тесемки?

– Да.

– Значит, желание избавиться от мстителя возникло у него спонтанно?

– Не совсем… – нахмурился Гектор, припоминая реакцию работодателя. – В какой-то степени он обрадовался… задавал вопросы… Но я рассказал то, что слышал от тебя, ведь это ты с ним базарила по трубе.

– Выходит, заказчик знает Шатунова, – быстро соображала Люка.

– Думаю, неплохо знает, – закивал Хок.

Люка следила только за мимикой Гектора. И мелькнуло в его тусклых зрачках сомнение, мелькнуло, да сразу же было им подавлено.

– Гек, кто заказчик? – спросила она. – Мужчина? Женщина? Кто?

– Не могу сказать, – опустил тот глаза. – Он не хочет, чтоб в случае неудачи кто-либо из вас дал против него показания. Это перестраховка, полагаю, ничего подобного не случится. Собирайтесь. Обследуете местность по адресам и выберете точки наблюдений.

Но Люка стала как взведенный курок. Она закусила губу и ходила, ходила, не выпуская из поля зрения Гектора. Хок не решился высказать свои опасения, а они, как у Люки, гнездились в его сознании – те самые суеверные бредни, которыми обычно не хвастают люди, считающие себя продуктом современности.

– Гек… – произнесла Люка, причем на спокойной ноте. – Нам следует забрать деньги и убраться, как мы планировали.

– Тебя даже не греют еще сто косарей вечнозеленых? – с изумлением спросил тот.

– Но ты не получил денег за прокуроршу, – возразила она. – Почему заказчик не отдал?

– Сумма крупная, – начал терять терпение Гектор. – Ее нужно заказать в банке, два-три дня и – привезу…

– А если не привезешь? Заказчик сам сообщил тебе, когда нужно ехать в деревню, он знал, что прокурорша там будет одна и дело закончится в его пользу. Так почему не приготовил деньги? Хоть что мне говори, но договор не выполнен!

С первых дней Хок отметил, что Гектору светят лавры психолога, он умеет «ломать» ситуацию, а не тупо стоять на дубовой позиции. Минуту назад казалось, от Люки останутся рожки да ножки, а Гектор вопреки всему заговорил с ней как с дочерью, максимально доброжелательно:

– Заказчик знает, что с нами шутки выходят боком. Точнее, кладбищем. Не предоставит через пару дней бабки, я лично… А пока у нас нет причин дергаться, как и подозревать его в мошенничестве. Ему нужен второй труп, срочно нужен, значит, никуда он не денется, отдаст.

Эмоционально Гектор ее пригасил, Люке уже не за что было зацепиться и как будто нечем крыть, но внутри-то ничего не изменилось. Напротив, беспокойство усилилось, а убедительного объяснения, что ее тревожит, не нашлось.

– Надеюсь, Шатунов не прокурор? – сдалась (да-да, сдалась) Люка.

– Нет, – со вздохом облегчения сказал Гек, своим удрученным видом показывая, как ему трудно с тупицами, претендующими на равноправие.

На кухне Пашка уплетал бутербродики размером с увесистую книгу, попутно читая учебник, который перед ним стоял на столе, поддерживаемый вазами. Как же он обрадовался ей! Но и удивился одновременно:

– Сабрина?! Ты?! У нас?!

– Я не могу навестить отца и брата?

– Можешь, конечно, но ты же не навещала… Ой, я так рад! Садись. Сделать тебе бутерброд?

– От твоих бутербродов моя фигура превратится в большое-большое бревно. – Наливая чай и поглядывая на Пашку, она проворчала: – Хм, как ты можешь лопать эту колбасу?

– Папа тоже бухтит, а мне нравится.

Сабрина взяла ломтик, понюхала и… отправила в рот, она же не успела позавтракать, а на голодный желудок съешь и дрянь всякую. Следующий ломтик уложила на тонкий кусочек хлеба, туда же – кусочек сыра, потом ветчину и, болтая в чашке ложкой, поддела брата:

– Никак уроки на ходу учим?

– Угу, – кивнул Паша, вонзая зубы в бутерброд. – Физику. Терпеть не могу, я же спортсмен, я тупой. Училка – зверюга, сегодня пытать меня будет.

– А тебе как нашей олимпийской надежде не положено послабление в учебе?

– Пф! – фыркнул Паша. – Одна географичка пятерки ставит, хотя я нич-че не знаю. Говорит, за медали, а географию я выучу на практике.

Пашке скоро шестнадцать, производит он на всех приятнейшее впечатление, одна улыбка – открытая, с ровными белоснежными зубами – располагает к нему самого большого зануду (Сабрину, например) за секунду. Который раз она изумилась: похож на отца до чертиков и не похож. Абсурд? Нет, реальность. Пашка мужает, становится просто красавцем, плавание выточило его фигуру.

– Разве сейчас не выбирают предметы? – подала идею Сабрина. – Ты ведь не собираешься стать физиком – зачем же учить ее?

– Папа и выбрал все предметы. Сказал, от знаний еще никто не умирал, а я умираю. Но с ним же не поспоришь, в результате у меня одни трояки… э… по географии пять, если не считать физ-ру.

– Значит, ты генетический троечник, как отец. Кстати, где он?

– В кабинете. Иваныч просил не беспокоить его.

– А я отважусь, – подлетела Сабрина. – Ой, Паша, у тебя есть деньги? Я не из дому, у меня ни гроша в кармане, даже сумки нет. У отца просить неловко. Ты не дашь мне на такси?

– Пятьсот хватит?

– С головой! Паша, ты хороший мальчик. – Она потрепала его за чуб и чмокнула в щечку. – Пока.

При всей строгости папа субсидирует сына щедро, что показательно и нетипично – это не испортило парня. Видимо, спорт, а Пашка серьезно занимается плаванием, откорректировал цели и задачи. Во всяком случае, он не разменивался на мелочи – клубы-бары, девчонки, сигаретки-коктейли, треп и ничегонеделанье. Да и кто б ему позволил! Не папа, уж точно.

Наверху Сабрина приоткрыла дверь кабинета, образовалась узенькая щель, и заглянула внутрь. Не хотелось ей попасть под раздачу, потому следовало понять, в каком настроении отец, и вдруг…

Отец лежал в рабочем кресле с закрытыми глазами, над ним навис амбал, стоявший к Сабрине спиной, и, как ей показалось, душил отца. Она вбежала в кабинет. В следующий миг схватила за длинные волосы душителя и потянула его на себя с криком:

– Помогите! Здесь бандит! На помощь!

«Бандит» изловчился, цапнул ее за запястья – она разжала пальцы от боли, а он повернулся к ней. Глянула в его свирепое лицо и поняла – убьет. Ей хватило незначительной паузы, когда бандит выбирал способ, каким укокошить жертву, то есть ее. Приложив все имеющиеся силы, Сабрина молниеносно боднула его головой в грудь… Можно долго смеяться, но бандит упал-таки на пол, а она завизжала, надеясь, что ее услышат внизу и прибегут на помощь. Должен же в этом доме еще кто-нибудь быть, помимо тугого на ухо Иваныча!

– Сабрина! – неожиданно рявкнул отец.

– А? – вытаращилась она. – Папа? Ты живой?

– Как видишь. Чего ты разоралась?

«Бандит», приподнявшись на локтях, находился в явном замешательстве, однако осведомился у Шатунова:

– Это что за психопатка?

– Моя дочь, – мрачно представил ее шеф.

– Ладно, психопатку беру назад, – поднимаясь, проворчал Марин. – Повезло ей. Если б она не была женщиной…

С опозданием дошло: ворвалась она, как пациентка дурдома с диагнозом истеричка-шизофреничка, и ничего страшного, что себе вообразила, близко не происходило. Сабрина растерялась и смутилась, покраснела, наверняка как салатная свекла, себя не видела, но щеки-то горели огнем, а мямлила так и вовсе глупо:

– Я… Вы… Простите, мне почудилось… я подумала, что… Еще раз прошу прощения, это недоразумение.

– Ты иди, – сказал Шатунов Марину. Когда молодой человек ушел, подозрительно косясь на его дочь, отец свесил голову и устало спросил: – Что-то случилось?

– Случилось? – переспросила она, еще не придя в себя. – А… почему должно что-то случиться?

– Если б ничего не случилось, ты не приехала бы.

– Ааа… – протянула Сабрина, смутившись, ведь он раскусил ее. Да нет, просто отец хорошо знает свою дочь. – Конечно, случилось. Вчера. Ты умчался с пистолетом… Пистолет не совсем нормальное явление, согласен? И я… я приехала узнать, как ты… А это кто? – указала рукой на дверь, за которой скрылся Марин.

– Работает на заводе в охране. Все?

Стоило отцу поднять на нее глаза, Сабрина, обманутая его ровным голосом, едва не отшатнулась от появившегося выражения муки на лице. Ей не пришло в голову, как приходило раньше, отнести эти эмоции на свой счет, мол, от меня тебя перекосило, папа? Да и в стародавние времена она заводилась с одной целью: вызвать у отца вину, жалость, подчинить его, потом руководить им. Нет-нет, все происходило неосознанно. Ее поведение было продиктовано желанием обратить на себя внимание и хотя бы таким варварским способом заставить отца вспомнить, что есть она, родная дочь, ее нужно любить. Эффект получался обратный.

– У тебя вид, будто похоронил всю родню… – выговорила потрясенная Сабрина.

– Пока еще нет. Сабрина, извини, я сегодня… не в форме. Если хочешь, сходи к Пашке…

– Я виделась с ним. Он уехал на скутере…

И тут папа, без того имея бледный вид, вытаращил глаза и сорвался с места:

– Уехал? Куда?!

– В бассейн на тренировку…

К концу ее фразы Шатунов успел сделать вызов на мобильнике и с нетерпением слушал длинные гудки в трубке. Дочь задумалась: почему он запсиховал? Из-за Пашки? Сын ежедневно ездит на тренировки, не пьет, не курит, с плохими мальчиками не дружит – откуда взяться тревоге за него?

– Павлик! – раздался вопль отца, словно на другом конце города заложена бомба и должна вот-вот взорваться рядом с Пашкой. – Ты где?.. Уже в бассейне? Это хорошо. Паша, дождись меня после тренировки, я заеду за тобой… Я сказал – дождись! Ты все понял?

Сабрина догадалась, что этой ночью произошло нечто ужасное, изменившее многое, в первую очередь отца. И как к нему обращаться с весьма щекотливой просьбой? А для нее это вопрос жизни!!! И время поджимает. Видя, что отец обмяк в кресле, ему не до нее, Сабрина на цыпочках вышла.

Да, не до нее. Шатунов искал ответы на множество вопросов, которые в своем большинстве сливались в один: почему жизнь построилась так, а не по-другому? Чем он провинился перед госпожой судьбой, что она с постоянным упорством пытается его сожрать?

И вдруг он проснулся…

– А я Ева.

Через пять минут девушки пили токай (для него в кафешке нашлась бутылочка), а он баловался коньячком. Именно баловался, Шатун давно усвоил, что женский пол не любит выпивох, да и самому состояние опьянения не нравилось.

Но выпивка делает свое подлое дело: ни с того ни с сего ему, как в былые добрые времена, захотелось на девчонок произвести максимум впечатления. Он выудил из дипломата полкило икры и прямо в пакете, лишь развернув его, кинул на стол, потребовав у официантки ложки. Дура принесла обеденные алюминиевые ложки, которыми были завалены все столовки СССРа, Шатун вздохнул и с чувством сказал ей:

– Принесла бы десертные, я б еще понял. Но почему мы должны лопатами загребать такой деликатный продукт?

– Чайные устроят? – спохватилась официантка.

– Устроят.

Во время их диалога Ева хохотала. И потом хохотала, когда ложечками ели икру, признавшись, что первый раз лопает дефицит ложками. Вскоре слегка раздосадованная Таня попрощалась. Наверняка поначалу она решила, что классно упакованный Леонид ради нее расщедрился, а он почти не смотрел в ее сторону, девушке стало скучно. Конечно, Шатун ей даром не нужен был, смазливые девицы жаждут поклонения, восхищения, внимания хоть от гиббона, который разговаривает предлогами вместо слов. А если у гиббона есть бабки, он чудесным образом облагораживается. Но Шатуну довольно имени Таня – это красный свет светофора, сигнал опасности.

Ева осталась. Болтали без заигрываний и недвусмысленных намеков. Доедали икру, допивали спиртное и спорили, например, о политике. Куда ж без нее-то, родимой?

– Извините, Леонид, мы закрываемся, – деликатно сказала официантка, наклонившись к нему.

Она назвала сумму и ушла. А он поступил так, как в те времена еще мало кто поступал. Просто положил деньги на стол, и для Шатуна уже тогда это был естественный жест. Разумеется, не стал прятать в дипломат остатки икры. Ева, идя к выходу, отвела руку с вытянутым пальчиком назад, напомнив расточителю:

– А сдачу?..

Леха усмехнулся, взял ее за локоток и молча вывел на улицу, дав понять, что девушке напоминать мужчине о сдаче нехорошо.

Очутились они у проезжей части и приуныли. Одиннадцать ночи – это не сейчас, это тогда. Ни одного такси, да и машин мало колесило по городу, советский народ в подавляющем большинстве прекрасно обходился без личного транспорта. Пробки? Такого понятия вообще не существовало, а место, где стояла стекляшка, мягко сказать, было неоживленное. Короче, застряли.

Шатун предложил дойти до проспекта, мол, там он поймает машину и отвезет Еву домой. Двинули.

И тут хлынул дождь, да какой! Ливень. Стеной. С грозой. Внезапный, как нашествие монголо-татар в Средние века, одновременно как предвестник перемен, которые всегда наступают вместе с грозой и разрушениями. Леха стащил с себя джинсовую куртку, надел ее на Еву, но она не спасла девушку от потока воды с неба.

– Д-давай зайд-дем к-к-к под-друге, – отстучала зубами замерзшая Ева. – Тут-т-т недалеко. Иначе я умру.

– А удобно?

Ева сняла туфельки, взяла Леху за руку и предложила немного пробежаться – хоть согреются. Уже в подъезде девушка рассказала, что подруга в отъезде, ключ отдала Еве, чтоб та изредка наведывалась в квартиру. Как раз участились случаи квартирных краж, оставлять надолго жилье без глаза было нельзя, а сигнализациями никто не пользовался, да и были ли они? Разумеется, были. Например, в ювелирных магазинах, но простой народ дома и квартиры не охранял. А что там было брать?

Ева предложила Лехе переждать ненастье и согреться под душем, иначе она займет ванную комнату надолго, потому что продрогла до самой тонкой косточки в своем теле, в подтверждение чихнула. Почему нет? Халат ему девушка, похожая в тот миг на мокрого цыпленка, предоставила, полотенце тоже. Когда Шатун вышел из душа, а провел он там минут пять всего, пожалев цыпленка Еву и ее мокрые косточки, она сушила утюгом его одежду.

– На кухне коньяк, чайник стоит на плите, последи за ним, – перейдя на «ты», скороговоркой бросила Ева и убежала в ванную.

В крошечной и тесной кухне Леха уселся на табурет, спиной уперся в стену и вдруг… его разморило. Он даже глаза прикрыл, как кот на печке. Домашняя обстановка, тепло, шум дождя за окном привели его уставшую душу к дивному покою. Правда-правда, давно он не чувствовал себя так хорошо, когда внутри не кусает обида, а по телу не проходит волна яростного гнева, от которого кровь кипит.

– Чайник! – взвизгнула Ева, появившись на кухне. – Хм, выкипел… Придется ждать еще минут десять. Давай хоть коньяку хлопнем, что ли?

– У меня есть согревательный рецепт лучше коньяка и чая, – сказал Шатунов, неожиданно для себя притягивая Еву. И ведь не собирался ничего такого делать, но с первым поцелуем чуть не улетел, все же с женщинами давно не общался. Правда, вспомнил: – Ты хоть совершеннолетняя?

Реакция у девушки веселая: тихо, почти беззвучно, словно ее могли услышать соседи, Ева расхохоталась, запрокинув голову. Леха не терял времени – подхватил ее на руки и отнес в комнату, где стояла большая софа, широкая, как футбольное поле. Когда нес, она, не переставая хохотать, успокоила его:

– Шутишь? Мне двадцать девять.

– Не может быть…

Не может быть – относилось к нему. Не думал и не гадал, что так легко переступит границу кокона, в который сам себя упаковал. Шатунов, спрятавшись в кочегарке, женщин избегал, естественно, о близости не могло идти речи, но уязвленное самолюбие и там его точило. Мучился, а не жил. И вдруг с легкомысленной непосредственностью, без любви и страсти, но не без влечения и симпатии, за один вечер Леха Шатун вернулся к жизни, вернулся к себе.

Спали мало. Отрывались на полную катушку, а в перерывах разговаривали, Ева оказалась еще и любознательной, ему, например, вопросы задавать не удавалось, потому что она его опережала. Интересовало ее все: где он живет и почему, чем занимается, не шейх ли, раз в дипломате таскает черную икру килограммами?

– Нет, – обнимая любопытное чудо, говорил Шатунов. – Я беру ее в Астрахани. Знаешь такой город?

– Пф!

– Ну вот. Еду туда, покупаю у браконьеров и везу сюда электричками, автостопом…

– Ты контрабандист! – то ли с восхищением, то ли с ужасом вскрикнула она. Наверное, все же с восхищением, потому что принялась хохотать. Ну что смешного в слове «контрабандист»?

– Угу, – подтвердил он. – Если б те, кто кушает икорку в кабаках, намазывая ее столовым ножом на хлеб с маслом, видели, как ее фасуют…

– Расскажи, расскажи…

– У деда-браконьера подвал выложен кафелем. Спускаясь туда, он надевает резиновые сапоги по колено и, буквально топчась по горкам икры, которая лежит просто на кафеле, подборной алюминиевой лопатой кидает ее в целлофановые пакеты. А я, тоже в резиновых сапогах, держу обеими руками мешки, потом мы их взвешиваем на допотопных весах… Ну, как тебе?

– Думаешь, после твоего рассказа в рот не возьму?

– Отлично, у меня в дипломате еще есть. Принести?

– Неси. Только в доме нет ни грамма хлеба.

Он кормил ложечкой, а она поддевала икру пальчиком и подносила к его рту. То, что падало на грудь и плечи Евы, Леха слизывал… Она хохотала… Потом миллион поцелуев…

Утром расстались и не договорились о встрече.