Текст книги "Мадемуазель Синяя Борода"

Автор книги: Лариса Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Лиза отказалась встречаться с мужем. Попрощавшись со свекровью, она поехала в поместье, и Агриппине Юрьевне пришлось отправиться одной. «А так было бы славно, если б Лиза стояла живым укором перед Владимиром», – вздыхала про себя помещица.

– Как же раньше без разводов обходились? – вырвалось у нее вслух. – Ну, случалось, мужья шалили на стороне. Думаешь, я не знаю, как мой Иван холопок на сеновале валил? Я же их потом замуж отдавала. А любил-то он меня.

– Э, матушка, – раскачиваясь в такт, сонно проговорил Иона, – раньше-то и вода в реке чище была, и ноги шибче бегали, и звезды ярче горели. Все и в природе меняется, а тут люди. Вона сколь нового! Ранее баба завсегда бабой оставалась, хоть дворянка, хоть холопка, а нынче, извините-с, женский состав много воли получил, бунтует.

– Твоя правда, – согласилась она. – Лиза вон чего удумала – развод… Ох, слово какое-то бесовское! Господи, как же мне-то быть? Ну, приедем, а Владимира вдруг нету дома. Войду я, и ненароком встретится та бесстыжая девица! Как поступать?

– Мимо пройти, будто и нет ее, – посоветовал Иона.

– Кабы б смогла, то прошла б, – сжала кулачки Агриппина Юрьевна и ударила себя по коленям. – Боюсь, не смогу. Общество живет по неписаным законам, внушаемым с детства. Мать и отец учат, что да как надо делать в таком-то и таком случае. Но подобного случая я не припомню. При живой жене никто не смел привести в свой дом грязную девку, и уж тем более ни одна мать не встречалась с этими женщинами. Даже в книгах такого не прописано! И примеров поведения, не роняющих дворянского достоинства от общения с падшей женщиной, у меня не находится, а сама ничего придумать не могу.

– Да что ты, матушка, заранее-то тревожишься? – недоумевал Иона. – Как будет, так и будет, бог подскажет, чего тебе делать.

– Бог об этом прямо говорит: прелюбодеяние! – повысила голос она, будто Иона спорил с ней. – И бог мне уже подсказал, что делать: выгнать мерзавку вон с позором.

– Что ж тебе мешает? – удивился он.

– Сын! – потухла помещица. – Сын мешает. Володька не мог так подло поступить с женой и Ники, запятнать честь фамилии. Но и Лиза, кажется, не врет. Ежели Владимир привел постороннюю женщину в дом… он отрезал от себя всех, и меня в том числе.

Прибыв в Петербург к вечеру, подъехали к модному особняку с красивым фронтоном, на котором барельеф изображал сцены из античной жизни. Окна были освещены, разбитый парк вокруг пустовал. Помещица велела Ионе следовать за нею.

– Их сиятельство хворают и не принимают, – сказал высокий лакей, вышедший на трезвон колокольчика.

– А ты доложи, что… – начала было Агриппина Юрьевна, но лакей (видать, из новых слуг сына, потому что она ни разу не видела его) посмел перебить:

– Их сиятельство не велели докладывать, хочь государь пожалуют.

Ух, как Агриппина Юрьевна разозлилась! Она всегда брала с собой тонкую трость, но опиралась на нее редко, только когда колено болело (однажды помещица упала с кручи у реки, ушиблась, и с тех пор на погоду колено выкручивало). Агриппина Юрьевна ловко подбросила трость в воздух, поймав ее где-то на середине, кончик воткнула под подбородок лакею и подступила к нему. Тот лишь замер, а она, с удовольствием давя снизу тростью в подбородок, процедила:

– Кто ж это, холопская твоя рожа, обучил тебя прескверным манерам? Ты это кому говоришь? Матери хозяина?! – И тростью побольней ткнула.

– М-м-м… – застонал лакей. – Прошу покорнейше простить… пойду доложу…

– Я без докладу твоего войду, – усмехнулась она. – Иона, освободи дорогу.

Едва она отошла, Иона тут же занял ее место, и не успел лакей опомниться, как управляющий заехал ему в харю кулаком, аккурат, в самый нос. Это с виду Иона старик седовласый, а силы в нем много осталось. Лакей упал, освободив парадный вход, Агриппина Юрьевна с Ионой вошли в дом. В прихожей никого не оказалось, принять верхнюю одежду было некому. Помещица взяла со столика колокольчик и позвонила. Примчалась девушка в крестьянском платье. Завидев гостей, ойкнула, схватилась за щеки руками и… умчалась.

– А нам, видать, не рады, – хмуро проговорила Агриппина Юрьевна, не понимая, что за порядки установились в доме сына.

В это время выплыла из боковых дверей (куда убежала холопка) ключница со сладкой улыбкой на устах и выражением поддельного счастья на полном лице.

– Барыня! – всплеснула руками. – Не предупреждены мы, оттого не ждали гостью дорогую. Пожалуйте в голубую гостиную, с дороги чайку испить…

– Где Владимир Иванович? – строго спросила Агриппина Юрьевна, развязывая шнурки на пальто, ленты на капоре.

– Спят оне-с, – живо сказала ключница, принимая пальто и капор. Видимо, в это время вошел и лакей, неучтиво встретивший мать графа, потому что ключница глаза расширила от удивления – рожа-то у лакея была разбита.

– Спит?! – поразилась помещица. – А не рано ли он спать улегся?

– Ни боже мой! – заверила ее ключница, после чего со злобной миной протянула лакею пальто и капор. Но когда вновь обратила взор на барыню, личико ее стало сахарное. – Хворают их сиятельство, оттого в постели и лежат уж который день. Вы проходите, ваша милость, а я побегу поглядеть, может, оне-с и не спят вовсе…

– Стой! – приказала помещица, догадываясь, что не посмотреть на хозяина побежит бабенка, а предупредить о нежданном визите. И направилась к широкой лестнице, ведущей наверх. – Сама погляжу. Кстати, где невестка моя Лиза? У постели сына?

– Нет-с, – семенила за ней ключница, при том говорила слишком громко. – Оне-с в деревню уехали с маленьким графчиком. Вы, матушка барыня, с дороги-то утомились…

– Чего ты кричишь, будто режут тебя? – усмехнулась помещица, догадавшись, что в доме ей не найти союзников. – Я не глухая, а ты криками своими испугаешь сына, коль он спит. Иди распорядись, чтоб подали обед.

Последнюю фразу она сказала почти у спальни, ключница не посмела идти за ней, тем временем Агриппина Юрьевна подошла к дверям и постучала. На первый стук никто не ответил, но какая-то возня донеслась до ее слуха из комнаты, на второй стук Владимир крикнул: «Кто?»

– Я, друг мой, матушка твоя.

Агриппина Юрьевна, не имея более терпения ждать, отворила двери. Ей казалось, что содержанку сына она застанет прямо в спальне, и руки у нее прямо-таки чесались отхлестать мерзавку по щекам. С тем и вошла помещица Гордеева в спальню, но… девицы не обнаружила. Очевидно, она выскользнула в другую дверь, а там есть еще дверь, ведущая в смежную комнату, а там еще… в этом доме слишком много ненужных комнат. Наметанный взор помещицы мигом приметил, что вторая подушка смята… впрочем, это еще не преступление. Но на полу у кровати лежала деталь женской одежды – белый чулок. Так вот как болеет сынок – прелюбодействует открыто средь бела дня, а слуги знают обо всем. Бежать вслед за бесстыжей девкой – значит сразу поссориться с сыном, а это не входило в планы матери. Агриппина Юрьевна намеревалась помирить его с Лизой любыми средствами, следовательно, надо было быть сдержанной и хитрой. Потому она не подала виду, что ее оскорбил чулок, а присела на край кровати и положила на лоб сына ладонь:

– Жару нет?

– Нет, матушка, – мотнул он головой, сбрасывая ее руку. – Как доехали?

Владимир – ему тридцать пять, он мужчина приятной наружности, но не более того – матери будто бы и не рад был. Агриппина Юрьевна заметила, что он бледен, уходил от прямого взгляда, и словно что-то тяготит его. Лоб и щеку сына пересекала желто-синяя полоса. Это и было подтверждением рассказа Лизы – сильно она ударила его хлыстом, как глаз не выстегнула? Видно, оттого и сказался больным Владимир – стыдно на службу ходить. Но и еще было в нем нечто незнакомое, безвольное, нервозное, словно он воздвиг между матерью и собой невидимую стену. Агриппина Юрьевна поняла, что сейчас к нему не пробиться, заботливо поправила подушки и сказала:

– Я побуду здесь до твоего выздоровления…

– Из-за меня задерживаться не стоит, – не смея смотреть матери в лицо, проговорил он. – Я же знаю, как вы не любите Петербург и Москву, болеете неделями после поездок.

– Пустое, обычные капризы старой женщины, – улыбнулась она, оценив, с каким усердием сын выпроваживал ее. – Не отговаривай, все одно останусь. С лицом-то что?

– С лошади упал, – нахмурился тот, трогая щеку пальцами.

– Падают всегда неудачно, лишь бы не насмерть, – с намеком сказала она. – А то, случается, падают вовсе незаметно, но при том шею ломают. Может, за Лизой послать?

– Не стоит попусту ее тревожить, – сказал Владимир, так и не поднимая на мать глаз.

«Значит, стыд все же не потерял, значит, есть надежда», – подумала Агриппина Юрьевна.

– Ну, как знаешь. Пойду распоряжусь, чтоб комнаты нам приготовили. А ты отдыхай, коли болен.

Она выразительно посмотрела на дверь, ведущую в смежную комнату, и вышла из спальни. Суетливо вела себя дворня, прислуживая за столом, это даже Иона заметил, высказав после застолья мнение, что вся прислуга словно исподволь за ними наблюдала и будто чего-то боится. Странным то и Агриппине Юрьевне показалось, но она велела Ионе не обращать внимания, так оно лучше.

– Прошу покорнейше меня простить, барыня, – подплыла ключница. – Да только дельце одно уладить надобно. Иону… куды определить? В людскую?

– Во-первых, он тебе не Иона, а Иона Потапыч, потому как старше тебя, почитай, вдвое, – сказала Агриппина Юрьевна, которую ключница Улита нестерпимо раздражала. – Во-вторых, он мой управляющий, а управляющему негоже в людской ночевать. Комнату ему определи и желательно рядом с моей, поняла?

– Что ж тут не понять, – опустила глаза долу Улита, показывая видом, что не только приказ поняла, но и что отношения между барыней и управляющим для нее не тайна. – Все исполним, как вы того желаете.

– Ступай, – презрительно бросила Агриппина Юрьевна, отвернувшись от скользкой бабенки, а Ионе шепнула: – Ты вели Фомке карету держать за оградой, и сам с ним будь. Чую, едва мы уляжемся, тотчас шевеление начнется. Ежели увидишь, как кто-нибудь из дома выйдет, то поезжай следом.

Ночь пришла рано, а к девяти часам дом вовсе стих. Помещица не раздевалась, но свечи у себя потушила, а дверь чуточку приоткрыла. Придвинув к щели кресло, села в него и прислушивалась к звукам в коридоре. Комнату она намеренно выбрала ближе к спальне сына, предполагая, что это самое «шевеление» пойдет оттуда. Час просидела, встала размять ноги и спину… и вдруг услышала прерывающийся шепот Владимира:

– Это ненадолго. Умоляю тебя, не сердись.

Агриппина Юрьевна прильнула к щели, высматривая в ночном коридоре фигуры – одну сына, вторую – бесстыжей разлучницы, которая, как воровка, пряталась от ее глаз.

– Оставьте меня, – послышался глубокий грудной голос. Женский. И тон голоса был повелительный. – Я вам не девка какая-нибудь, чтобы меня прятать! Да как вы смеете так со мной обращаться? Почему я должна прятаться?

– Нина! – шикнул он явно сквозь стиснутые зубы. – Это моя мать. Твое присутствие здесь оскорбительно для нее…

– Да какая разница, кто приехал в ваш дом, ежели мне при этом следует бежать?! – возмущалась Нина. – Разве меня это не оскорбляет?

Агриппина Юрьевна, приставив глаз к щели, то вниз сползала, то вверх поднималась, но в потемках не разглядела Нину. Видела только светлый балахон, наверняка пальто-каррик до полу, да шляпку. Неотчетлива была и фигура сына, хотя по белому пятну (одет он был в белую рубашку) можно определить, что Владимир всячески удерживал Нину, то есть обнимал. Это возмутительно – женатый человек обнимал чужую женщину! Распутники! Но помещица не выскочила к ним и вдруг вздрогнула от звука пощечины, а следом раздался злой шепот сына:

– Не забывайся, ты моя собственность.

«Крепостная?!» – ужаснулась Агриппина Юрьевна. Да где ж это видано, чтоб холопка власть эдакую имела над барином?! Как смеет она в подобном тоне разговаривать?! Ну и как в этой ситуации поступать? «Терпение, только терпение», – уговаривала себя помещица, хотя терпение ее было уже на исходе.

– Я?! Собственность?! – прошипела в ответ Нина. – Вы сумасшедший. Вы варвар, только варвары бьют женщин! И запомните: я принадлежу самой себе, а не вам или кому-либо. И то, что я еще здесь, лишь доказывает, что этого хотела я. Надеюсь, вам понятно?

– Нина! – буквально простонал Владимир. – Прошу тебя дать мне время… немного… и все образуется…

– Вы всякий раз это мне твердите! – огрызнулась она.

И вдруг сдавленно взвизгнула… Два пятна слились, а что они там делали, Агриппине Юрьевне было неясно. Она не рисковала шире открыть дверь, боялась обнаружить себя. Минуту спустя догадалась, что ее сын целует эту ужасную женщину, а она вырывается и шипит, как змея подколодная. Кошмар!

– Экипаж подан, Владимир Иванович, – послышался тихий слабый голос. Мужской голос, точнее – юношеский, слегка надрывный.

– Вы приставили Поля шпионить за мной? – окрысилась Нина.

– Не шпионить, а сопровождать, – поправил ее Владимир.

«Поль? – припоминала Агриппина Юрьевна. – Неужто тот мальчик, которого Володя привез из похода? Без роду-племени, едва помнил имя свое, при крещении получил имя Павел…» Вскоре воцарилась тишина. Агриппина Юрьевна разделась и легла в постель, укрывшись одеялом до носа. Сон не шел. Беспокоило, что Владимир привязан к этой Нине. Да, привязан, по-другому не скажешь. Но как он посмел дойти до полной открытости? Неужто страсть в нем возобладала над разумом? Неужели он так слаб, что не способен противостоять грязной девке? Не может такого быть!

– Барыня! – шепотом звал Иона, просунув голову в дверную щель.

– Ты, Иона? – приподнялась она на локте. – Заходи.

Тот скользнул в комнату и приступил к докладу:

– Некую барышню вывел отсюда юноша да повез тут неподалеку. Дом из двух этажей, хороший дом, туда вошли она и юноша.

– Ступай спать.

Агриппина Юрьевна, считай, полдня просидела в карете напротив того самого дома, куда Поль привез Нину. Зачем? Поглядеть на нее была охота. Заодно она советовалась с Ионой, как разузнать о ней побольше и у кого.

– У дворни выведай, – советовала она. – Мне неловко, а ты…

– Судя по всему, Агриппина Юрьевна, не скажут они ничего, – ответил Иона. – То ли запуганы, то ли преданы Владимиру Ивановичу, но от меня, как черт от ладана, бегут.

– А ты подкупи. Хочу все знать об этой женщине. Кто она, откуда, чем сына моего завлекла. Думаю, хитра она. Да только я хитрее!

– Постараюсь, матушка, – пообещал управляющий. – Гляди, кажись, она…

Из парадного вышла невысокая молодая женщина, за нею следовал юноша. Да, это Поль, или Павел, которого Владимир подобрал мальчишкой во Франции и сделал своим воспитанником. Павел был ужасно худ и бледен до желтизны, утомленный вид подчеркивала редкая короткая бороденка рыжего цвета. Наверняка его нутро точила болезнь. Одет он был по-господски изысканно – в сюртук до колен, светлые панталоны, на голове его красовался цилиндр в тон одежде. Смотрелся Павел в своем одеянии нелепо, будто стеснялся и не умел носить барскую одежду. Крепостным он не был, напротив, пользовался свободой, и Владимир гордился им, так как Павел превосходно рисовал. Собственно, все эти подробности помещица вспомнила только сейчас.

Девушка была разодета, как царица, ступала величественно, сверкая драгоценностями. Присмотревшись, Агриппина Юрьевна не могла не отметить, что девица эта весьма хороша собою. Но ведь Лиза не хуже! Пожалуй, даже лучше, ибо красота в отдельности не что иное, как картинка без ответа. В невестке присутствует, помимо внешней привлекательности, дух непорочности, преданность и душа, способная искренно любить. Нина же, по всему видно, любит саму себя и только. Вон как ступает важно, а по сути кто она есть? Порочная и продажная девка, содержанка. Говорят, мужчин притягивают порочные женщины. Однако так увлечься, чтоб и семью забыть… странно.

– Хороша, чертовка, ничего не скажешь, – вырвалось у Агриппины Юрьевны. – Каким же образом оторвать от нее Володьку?

Тем временем к ступеням подъехала роскошная карета, Павел открыл дверцу перед Ниной, она вошла в карету, подобрав юбки, он запрыгнул следом. Агриппина Юрьевна не отдала приказа следовать за каретой, сидела несколько минут в задумчивости.

– А знаешь, Иона… – наконец сказала она. – Денег не жалей, но все-таки вызнай у дворни, кто она такая.

– Слушаюсь, барыня. А долго пробудем в городе?

– Сколь потребуется. Сын гибнет, разве тебе то не видно? – И Агриппина Юрьевна приказала ехать домой.

Сын был уж на ногах. Он заверил мать, будто чувствует себя превосходно, что прозвучало как намек: мол, пора тебе, маменька, выметаться. И на этот раз Агриппина Юрьевна сделалась глухой, хотя внутри у нее все клокотало от обиды. Открыто прогнать мать сын не осмелился, а ночью Владимир выскользнул из дома и отправился к Нине, о чем доложил Иона. Пробыл у нее недолго, вышел расстроенный, вернулся в коляске домой.

Ничего не понимала Агриппина Юрьевна, бушевала у себя в комнате. А что поделать могла? Неделю прожила она в доме сына, каждую ночь он тайком отправлялся к любовнице. За это время Иона добыл о ней немного сведений.

Кто такая эта Нина и откуда взялась – вообще никто не знал, будто бы привез ее барин и все, а перед этим жену с сыном увез в поместье. Но когда Иона расспрашивал, какая она, Нина, люди тушевались, мямлили что-то невпопад. Не помогали даже деньги. Значит, слуги боялись барского гнева. Не просто боялись, а страшно боялись, раз и денег не брали, хотя Иона не скупился. Это поразило Агриппину Юрьевну. Сына отличала редкая терпимость, он никогда не был жестоким… Но, может, переменился?

Жизнь в доме замерла. Словно натянулась некая тетива, готовая вот-вот лопнуть, а причин помещица Гордеева не знала, просто нутром чувствовала – что-то здесь не так. Ну и самое неприятное – сын всячески избегал контактов с матерью, почти не разговаривал за столом и вечно куда-то торопился. В конце концов, материнское сердце смирилось, приняло страсть сына, решив, что время расставит все на свои места, нужно только набраться терпения, ибо ясно видно: Владимир пока не изменит отношения к своей девке. А Лиза… пусть уж либо терпит и ждет, либо… Ох, не дай бог, подаст-таки прошение, нет! Терпение и умение ждать – вот залог успеха всего дела по возвращению Владимира в лоно семьи. Агриппина Юрьевна решила заехать к невестке в поместье и объявить о своем решении, а потом домой отправиться.

– Володенька, я лишь об одном прошу, – погладила она сына по волосам, когда он, прощаясь, склонился поцеловать ее руку. – Остынь, голубчик.

– О чем вы, матушка? – поднял он голову и посмотрел в глаза матери, при том нисколько не смущаясь.

– Полагаю, догадываешься, – вздохнула она. – Ну, прощай, долго не свидимся. Впереди зима, а зимой я не выезжаю из поместья.

Ни словом не упомянула Лизу, внука, будто их и нет вовсе, села в карету и помчалась к невестке, обдумывая, в каких выражениях скажет ей жестокости. Она должна понять, сама мать, и Лиза в свое время будет всегда на стороне Ники.

Лиза будто ждала свекровь – встретила карету у развилки верхом, проводила до усадьбы. За столом она была любезна, услужлива, но в глазах ее застыл немой вопрос вперемешку со страхом. Очевидно, она предполагала, что приехала мать мужа с дурными вестями. У помещицы долго язык не поворачивался сказать невестке правду, а куда деваться?

– Вижу, Лизанька, ждешь от меня вестей, а я не могу утешить тебя, – призналась наконец она. – Прими совет, коль посчитаешь уместным: обожди маленько. Все проходит, так в Писании сказано. Пройдет и у Владимира его увлечение, вернется он к тебе.

– Вы видели ее, – опустив голову, прошептала Лиза.

– Пряталась от меня, но видала ее, видала, – призналась Агриппина Юрьевна. – Кукла разряженная. Такая ненадолго притянет, быстро наскучит.

– Уж год прошел, не довольно ли?

– А хоть и два, – мягко уговаривала Агриппина Юрьевна, взяв невестку за руку. Ей показалось, Лиза склонялась последовать советам свекрови. – Победит жена терпеливая, а не полюбовница сварливая. Слыхала я в день приезда, как она ссорилась с Владимиром, мужчины не терпят скандалов, верь мне, а они, видать, не впервой ссорились. Да и ты, Лизанька, не выиграешь, разведясь с Владимиром, пятно-то на тебя ляжет. Общество прощает мужчин, а не женщин, именно женщину во всем виновной считают.

На ресницах Лизаньки дрожали капли слез, и наконец они, словно чего-то испугавшись, быстро-быстро закапали. Понимала помещица обиду невестки, но лишь поддержать в ней надежду могла, не более. Вдруг ночную тишину разрезал вой.

– Собака воет, – вымолвила Лизанька, не поднимая головы. – Всю неделю воет. То ли чужого чует, то ли беду…

– Да кто ж сюда забредет? – успокоила ее свекровь. – До Петербурга рукой подать, сворачивать с дороги никто не станет.

– Мне чудится, не путник это бродит, – сказала Лиза, слушая повторный вой. – Человек с дурными помыслами, оттого и собака воет, чует его.

– Бог с тобой, Лиза, – усмехнулась Агриппина Юрьевна. – Сказки то все бабкины и суеверие. Собака на привязи, ей погулять охота, вот и воет. Ты что решила, Лиза?

– Завтра скажу, завтра, – пробормотала она, слушая собачий вой – протяжный и долгий, с подвываниями и тревожными нотами.

– Где Лизавета Петровна? – спросила за завтраком помещица у прислуги.

– Они с утра ускакали, – пожала плечами девица. – Их сиятельство часто не завтракают, а на лошади прогулки делают.

– Ну, Иона, сегодня уж погостим, а завтра домой поедем, – мечтательно сказала помещица. – Скучаю я по Наташке, да и дома-то лучше, нежели в гостях, не так ли?

– Твоя правда, матушка, – согласился Иона, уплетая пироги. – Дел-то у меня скопилось… уж не знал, как тебя уговорить домой ехать.

– Пойду пройдусь, – встала из-за стола Агриппина Юрьевна.

Октябрь очаровывал, а такое редко случалось. Обычно с ранней осени все дожди да дожди льют, лишний раз из усадьбы носу не высунешь, а в этом году сухо, солнечно и светло. Агриппина Юрьевна бродила по парку, похожему на лес, и думала, с чем приедет Лиза с прогулки. Да с чем же! Со смирением. Родня Лизы поедом ее заест, когда она объявит о своем решении развестись с законным мужем. Пусть уж поскачет верхом, подумает и одумается. Из дому выбежал внук, ринулся к бабушке, которая поймала его и, весело смеясь, закружила мальчика, помолодев лет на двадцать…

Лиза не вернулась и к обеду. Агриппина Юрьевна разволновалась, но дворня сказала, что барыня почти всегда, садясь на лошадь, забывает о времени, приезжает поздно. В общем-то, успокоили, а сердце постукивало тревожно. Но когда уж и сумерки подступили, помещица велела снарядить людей и отправила их на поиски невестки, тут уж не помогли никакие уговоры. Агриппина Юрьевна нервно ходила по гостиной, поглядывая за окно, а там все быстро погружалось в темноту, будто дом и окрестности стремительно опускались в колодец. С темнотой и сердце сжималось сильней и сильней, поделиться тревогами не с кем, Иона ушел с холопами искать Лизу. Что, если… Агриппина Юрьевна перекрестилась несколько раз, отгоняя от себя тягостные мысли, взглянула за окно – совсем там черно стало.

Прошел еще один томительный час. Наконец заметались огни, помещица бросилась на двор, накинув шаль. Иона прискакал к крыльцу, спрыгнул с лошади:

– Крепись, Агриппина Юрьевна, невестка твоя с лошади упала. Нашли мы ее без памяти, пролежала долго.

– Жива? – чуть ли не закричала Агриппина Юрьевна.

– Покуда жива, – вздохнул Иона и махнул безнадежно рукой.

В это время Лизу сняли с повозки четверо мужиков, понесли в дом. Агриппина Юрьевна лишь заметила, что голова ее в крови.

– Пошлите за доктором! – приказала она, следуя за невесткой.

Лизу раздели, уложили на кровать, вскоре привезли доктора, живущего по соседству. Осмотрев молодую женщину, он выложил приговор:

– Не жилица. Ушиблась позвонками, головой. Странно, что на месте не скончалась. А ведь наездница Лизавета Петровна изумительная.

Агриппина Юрьевна, сдерживая слезы, подумала, что Лиза намеренно гнала лошадь, чтоб та ее сбросила. Выходит, сама покончить с жизнью надумала, да только сейчас винила помещица себя. Почему не обманула невестку? Разве трудно было сказать: Владимир плакал, намерен бросить девку бесстыжую, стыдится приехать к жене… Поверила бы она?

– Уходи! Не смей! Помогите! – металась в бреду Лиза.

– Лизанька, это я, – склонялась над ней помещица.

– Спасите! Умоляю вас… Не надо! – кричала Лиза.

Агриппина Юрьевна гладила ее руку, целовала в лоб и приговаривала, что здесь нечего бояться. А на рассвете Лизанька отдала богу душу, так и не придя в себя.

Решено было похоронить ее в поместье. Известили знакомых и родственников, и через два дня съехались все. Владимир тоже прискакал верхом – лица на нем не было. Лизанька лежала в гробу всего-то бледная – казалось, приболела и спит. Когда несчастную отпевали, Иона дернул Агриппину Юрьевну за рукав. Она оглянулась, управляющий подал знак рукой и мотнул головой, приглашая выйти. Помещица тихонько выскользнула из залы, где пахло ладаном и свечами, аккуратно прикрыла за собой створки дверей.

– Идем, барыня, в конюшню, – позвал Иона. – Дело есть.

– Другого времени не нашел? – разгневалась помещица.

– Идем-идем, – настаивал тот.

Вид при том у Ионы был таинственный, серьезный и печальный. Заинтригованная Агриппина Юрьевна последовала за ним, а в конюшне их поджидал кузнец Ерофей, невысокий и коренастый мужик с бородищей до пояса. Помещица с удивлением остановилась у входа в конюшню, но кузнец пригласил ее подойти ближе. Едва она выполнила его просьбу, он протянул ей подкову. Растерянно взяла Агриппина Юрьевна ее в руки, подняла глаза с вопросом на кузнеца, и тот сказал:

– Подкову эту Лизавета Петровна в руке держала, когда ее нашли.

– Ну и что? – не понимала помещица.

– Мы поначалу думали, что подпруга лопнула, седло-то и упало, – сказал кузнец и подвел помещицу к стойлу, где стояла великолепная ездовая лошадь, любимица Лизы. Затем взял седло, лежавшее на полу, поставил его на угол ограждения и указал на ремни: – Ремни-то, барыня, подрезаны. Глядите. Ровнехонько подрезаны, оттого и не удержали седло с наездницей.

– Ты хочешь сказать, кто-то намеренно… – задохнулась Агриппина Юрьевна и не смогла высказать ужаснейшее подозрение.

– Ага, – кивнул кузнец. – И вот вам еще доказательство. Глядите на круп лошади. Ранку видите? Кровь запеклась…

– Вижу, – взялась за грудь Агриппина Юрьевна. – И что?

– Шилом в круп ткнули, кобыла и взбесилась. Лизавета Петровна удержалась бы в седле, шибко хорошо она управляла лошадьми, однажды усмирила необъезженную кобылу. Усидела б, клянусь, ежели б подпруги не подрезали.

– Боже мой… – схватилась за голову Агриппина Юрьевна. – Значит, кто-то в усадьбе… Кого-то подкупили? Боже… кто же это?

– Не думайте, Агриппина Юрьевна, – говорил кузнец, – будто кто-то из наших на подлость сподобился. Я справлялся у конюха, он подпруги самолично затягивал перед выездом Лизаветы Петровны. Божится, что целехоньки они были. На прогулке к барыне нашей кто-то подошел и ножом подпруги разрезал. Лизавета Петровна боком сидели, а ремни подрезали с другой стороны, со спины ее. Вот только как же она не заметила… Опосля уж шило в круп воткнули, лошадь и вздыбилась, сбросила барыню вместе с седлом.

– Но… если не из дворни, то… кто? – мучилась вопросом Агриппина Юрьевна.

– Ты, матушка, мужества наберись, – тронул ее за локоть Иона. Она с ужасом посмотрела в его сторону, а он перешел на шепот: – Подковку, что у Лизаветы Петровны в ручке была, Ерофей ковал собственноручно…

– И что? – напряглась она, догадавшись, что кузнец знает, кто подстроил Лизино падение.

– А таперя глядите… – Кузнец подвел помещицу к другому стойлу, где стояла великолепная гнедая, с выгнутой длинной шеей, стройная – мышцы под шкурой так и ходили, так и перекатывались, словно лошади не стоялось на месте. Кузнец поднял заднюю ногу, копыто которой было подбито новехонькой подковой. – Вот здеся и сидела подковка, я сам ее подбивал. Поглядите, барыня, на остатних трех копытах подковы точь-в-точь такие ж, как та, что вы держите. А на ентом копыте другая подковка.

– Чья это лошадь?

– Ты только не волнуйся, матушка! – вдруг замахал на нее руками Иона.

– Чья лошадь? – вскрикнула она, уже догадываясь – чья…

Заметив сразу две кареты в вечерних сумерках, Иона обернулся:

– Анисья! Вон погляди: две кареты едут. Узнаешь?

– Не-а, – зевнув, ответила девка. – Не енти кареты барышню Наталью Ивановну увезли. Иона Потапыч, мочи нет, поехали домой, а? Исть так хочется!

И он устал целыми днями ездить, но другим путем не найти барышню, кроме как по карете, что увезла ее. Иона развернул коляску…