Текст книги "Мадемуазель Синяя Борода"

Автор книги: Лариса Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

8. На следующий день

Утром Архип Лукич получил подтверждение: Илью убили, а не сам он, исполняя самурайский обряд, сделал себе небольшое харакири. Эксперт определил и место убийства – прихожая, точнее – коридор, ведущий в кухню. Но это были не все новости. В организме Ильи обнаружили препарат, которым усыпили сторожа. Получилось, что муж Лады увлекался коктейлем из снотворного и спиртного, хотя тем не менее здоровье у него было завидное. Значит, все-таки Илья побывал в музее.

В ожидании Лескина Архип Лукич достал фотографию картины и снова принялся внимательно рассматривать ее, ища знаки, которые должны быть чем-то вроде шифра. Он изучал детали одежды, павлиньи перья веера, причудливые листья и цветы. Заодно обдумывал, какие вопросы задать Лелику Лескину, который должен был вскоре явиться.

Значит, Монтеверио не знает, какую тайну скрывает картина. Но кто-то, очевидно, осведомлен лучше итальянца. Отсюда вопрос: стоит ли углубляться в историю, связанную с картиной, и зря терять время? Черт, неудобно перед его светлостью принчипе, который специально мчался из Италии, чтобы поделиться знаниями при одном «но» – если не он заказал картину. Да, да, да, эта версия гуляла-таки в мозгах Щукина. Нет, Архип Лукич все-таки посвятит еще пару вечеров князю и послушает Монтеверио, вдруг это поможет…

– Можно? – послышался жалобно-виноватый голос.

В двери торчала голова бедного Лелика с крупными каплями пота на лбу. Архип Лукич пригласил его в кабинет, тот сел. Смешно сел – спину выпрямил, колени свел вместе, а ступни поставил носками внутрь, будто невинная девица, пухленькие ручки сложил на пакете, который не выпускал. Физия Лескина была еще смешнее – страдальчески-преданная. Вдруг он суетливо выхватил платок из кармана, отер им лоб и виски, затем принял ту же позу стартовой готовности, будто сейчас, стоит Щукину приказать, он понесется вскачь на край света. Сколько ему лет? Тридцать пять, сорок, сорок пять? Для Щукина давно стало чем-то вроде забавы – разгадывать по внешности тех, кто приходит в его кабинет. Разумеется, на основе внешнего облика не узнаешь – преступник перед тобой или святой мученик, и все же черты характера человека, его прошедшая жизнь со всеми вытекающими последствиями зачастую нарисованы на лице тем самым мастером, имя которому Жизнь. Это и представляло интерес для следователя, так как Щукин, исходя из внешности, внимательно ловил оттенки интонаций, следил за руками и ногами, выражением глаз, определяя, насколько искренен допрашиваемый. Физия Лескина излучала одно: «Чего изволите?» А в общем он, должно быть, приятен тем людям, с кем общается, потому что услужлив.

– Ваше имя-отчество? – взял Щукин официальный тон. Вести допрос в таком духе для него нетипично, но очень уж противен был ему Лескин.

– Алексей Степанович, – живенько ответил тот.

Последовали стандартные вопросы: дата и место рождения, национальность (а то некоторые допрашиваемые, превратившись потом в подозреваемых, предъявляют претензии: мол, не понимал русский язык, я вообще нерусский). Так Архип Лукич добрался до вопроса:

– Ваша профессия и где вы работаете?

– Бухгалтер. Работаю в сфере малого бизнеса у средней руки предпринимателя.

– Позавчера вы пришли к Илье Табулину и…

– Мы выпили, – скромно потупился Лелик, будто совершил небольшой грешок, а Щукин по долгу службы выдает индульгенции с отпущениями.

– Сколько? – задал не праздный вопрос Щукин.

– Что – сколько? – хлопнул глазами Лескин.

– Выпили сколько?

– А… Бутылочку распили. Водочки. По двести пятьдесят грамм, я принес с собой. Моя Лерочка меня потом так ругала… ну, вы видели ее. Вы не представляете, стоит мне выпить хоть пятьдесят грамм, она по шагам определяет, сколько я принял. У нее обостренная чуткость. Нет, вы не подумайте, я не пьяница! Так, иногда расслабляюсь… редко.

– Да что вы так волнуетесь? – усмехнулся Щукин.

– Мне все время кажется, что вы… что вы меня подозреваете, – дрогнувшим голосом сказал Лелик. – Я не убивал Илюшу. Клянусь! Он мой друг… приятель… знакомый…

Физиономия Лескина преобразилась в плаксиво-жалкую.

– Чтобы подозревать, нужно иметь основания. Вы давно дружите?

– Очень давно, – слегка расслабился Лелик, видимо, сообразив, что его не подозревают. – Мы познакомились, когда он еще не женился на Ладе, у нас были общие друзья. Видели б вы Илью в то время! Огонь был, а не мужик! Женщины за ним толпами бегали, как стадо антилоп. И чего он на Ладе женился?

– Она красивая женщина, – высказал мнение Щукин.

– Все красивые имеют стервозную струнку, – вздохнул Лескин, очевидно, не раз обиженный красивыми женщинами. Но и его выбор не назовешь удачным, судя по жене.

– Скажите, в каком Илья был настроении?

– В очень плохом.

– Что вы говорите! – подыграл ему Щукин, будто о конфликте с женой ничего не знал. – А причины вам известны?

– Хм! Конечно! Лада его довела. Она постоянно его доводила.

– Он так и сказал: «Жена меня довела»?

– Не так, но где-то близко к тому.

– Хорошо, тогда давайте с самого начала. Вы пришли…

– Не успел я позвонить, как дверь распахнулась. Лада вылетела злая, как мегера, оскорбила меня, а я ведь ей ничего не сделал. Она думала, я подслушивал! (Щукин отметил про себя, что подслушивать – как раз в духе Лелика.) Обозвала нас тряпками, потом ушла, вся из себя расфуфыренная. Вы знаете, когда я вошел, Илья был вне себя. Ругался. Даже матом. Он вообще-то не ругается, а тут ругался, как… – Наконец Лескин вышел из статической позы, подался корпусом к Щукину и шепотом поведал: – У Лады есть любовник. Да, да! Она так прямо и сказала Илье. Представляете, что значит для мужчины узнать про любовника жены? Это грязно, унизительно. Никогда бы не подумал, что Лада на такое способна. Вот по этому поводу он и ругался. Я его таким никогда не видел. Боялся даже оставлять одного, но у меня семья.

– А почему вы боялись оставить его одного?

– В таком состоянии человек может натворить что угодно.

– Например? – «не догадывался» Архип Лукич.

– Да что угодно! Это же садизм – говорить мужу про любовника. Все нормальные люди скрывают, а она… Безобразие! На ревностной почве убивают изменщиц, даже вешаются сами. Как мог, я утешал Илью, говорил, что Лада нарочно так сказала, что просто досадить ему хотела и чтоб он не брал ее слова в голову… Только все было впустую. А тут вдруг узнаю – Илью убили! Представьте мое состояние. Не верится.

– Конфликты у Ильи с Ладой часты были?

– Часты, – с готовностью закивал Лескин, будто постоянно являлся свидетелем конфликтов в семье Табулиных. – Последнее время часты. Как ни приду, Илья после очередной ссоры бесится. И представьте, скандалы первая закатывала Лада. Однажды мне довелось услышать, как она орала на Илью. Как базарная баба! Я б не перенес такого обращения.

Щукин заулыбался, припомнив «рыбку»-мамонта в дверном проеме и ее «нежное» обращение с мужем. Но речь шла не о Лескине.

– Лада конфликтовала из-за того, что он пил, так?

– Из-за этого тоже. Видите ли, – Лескин заговорил проникновенно и снова подался вперед, – женщины не всегда понимают мужчин, им нужны только деньги. А если у него тонкая артистичная натура, которая не уживается с мещанским бытом, как быть? Тут-то и должна женщина морально поддержать мужа. Этой поддержки от Лады у Ильи никогда не было. И он выпивал… протестуя. Отчасти протестуя, отчасти от безвыходности.

– Понятно. Он, наверное, собирался подать на развод?

– Нет. Илья сказал, что развода ей не даст, а если она будет настаивать, дочь заберет, он все сделает для этого. Говорил, уничтожит ее.

– Правда? – не поверил Щукин, но Лескин быстро-быстро закивал головой, подтверждая слова Ильи. – Чтобы забрать ребенка у женщины, надо привести суду доказательства того, что он обеспечит лучшие условия для проживания и воспитания ребенка, ну и самому иметь безупречную репутацию.

– Ой, точно, – махнул рукой Лескин, покривившись. – Нужно много денег. Это же не секрет, что подобные дела улаживаются в наше время деньгами.

– Что-то я не заметил благосостояния в доме Табулиных.

– Илья просто говорил: «Заберу. Мне теперь это сделать – тьфу».

– Кстати, он не делился с вами своими планами? Например, не хвалился, что скоро заработает приличную сумму, и тогда все вопросы легко будет уладить?

– Было такое. Когда мы вчера выпили, Илья хвастал, что собирается открыть собственное дело, спросил меня, соглашусь ли я вести у него бухгалтерию. Я согласился.

Щукин насторожился, Классик прав: люди гибнут за металл. Последнее время только из-за него и гибнут. Теперь информацию следует выведывать осторожно, дабы не спугнуть Лелика. Следователь взял со стола бумаги, просматривая, их и как бы не придавая значения вопросу, произнес:

– Чтобы открыть дело, нужны деньги. Где же он намеревался их достать?

– Не знаю. Честно скажу, я воспринял его слова, как обычный треп под рюмочку. Но, может, я не прав. Илья человек образованный…

– Да? – бросил в Лескина ничего не выражающий взгляд Щукин. – И какое же у него образование?

– Высшее. Радиотехническое. Но судьба сложилась не лучшим образом, все эти перемены… Хотя он же молодой… был.

– При вас к нему кто-нибудь приходил?

– Нет. При мне – нет.

– Друзей его знаете?

– Не совсем. Кое-кого по работе…

– А новые друзья у него появились за последние полгода?

– Вроде бы кто-то появился, но я не успел познакомиться. Илья не распространялся на эту тему, лишь вскользь обмолвился. Что именно сказал – не помню. Клянусь, не помню.

– Спасибо. Можете идти.

Лескин сорвался с места, словно забыл дома включенный утюг, у двери бросил: «До свидания», затем умчался, пропустив в кабинет Вадика.

– Архип Лукич, убийство Табулина передали Славке, – доложил опер, плюхнувшись на стул, где только что сидел Лескин.

– Отлично.

– Не радуйтесь. Он лопается от важности, уже помчался опрашивать соседей. Заметьте: с вами даже не поговорил, не посоветовался, а я ему сказал, что нас вызвала жена Табулина, и протокол он читал.

– Не цепляйся за мелочи. Поехали, навестим сторожа, он уже дома. А ты, кажется, прав: похоже, Илья был сообщником основного грабителя.

– Ага! – возрадовался Вадик.

– Ладно, ладно, не задирай нос. Гена где?

– Вы же просили привезти список, какие снотворные препараты отпускают без рецепта, а какие только по рецептам. Он выясняет.

– Ну, Архип Лукич, я вам по гроб обязан, – растроганно говорил сторож. – Считай, спасли меня от смерти. Проходите, садитесь… Чайку выпьете?

– Спасибо, нет. Мы ненадолго. Я вот что хотел спросить у вас… Вы хорошо знакомы с мужем Лады?

– С Ильей? Знаю его.

– Он часто приходил в музей?

– Редко. Я давно его не видел.

– Давно? Ну, и сколько примерно вы его не видели?

– Месяца два… точно не помню.

– А было такое, чтобы вы уходили минут на пять, а Илью оставляли вместо себя?

– Нет. – Заметив сомнение на лице Щукина, сторож задумался, видно, припоминал встречи с Ильей, потом более твердо сказал: – Не было. У нас с ним отношения – здрасьте и до свидания. Ну, иногда парой фраз перекидывались о политике.

– Скажите, в ночь ограбления вы были один в музее?

– Один, – ответил сторож. – Два раза обошел музей.

– Может, кто-то из сотрудников задержался, а вас не предупредил?

– Нет, все ключи были на месте. Я их пересчитываю, когда заступаю на дежурство. Сначала от нечего делать пересчитывал, потом по привычке.

– Что ж, у нас все, – поднялся Архип Лукич.

– Точно чайку не выпьете? – вроде бы обиделся сторож.

– В другой раз, – пообещал Щукин.

Сторожей в музее было три. Много времени визиты к ним не заняли, но Щукина ожидало сплошное разочарование: особой дружбы с Ильей, когда он приходил чайку сорокаградусного испить, ни у кого из сторожей не было.

Остальное время Архип Лукич, Вадик и Гена думали. Вначале дело казалось им не таким уж сложным, теперь шаг за шагом надежды на быстрое окончание расследования таяли. Ну, знакомых Ильи они переберут поштучно, только даст ли это результат? И так понятно, что Илья каким-то образом подсыпал сторожу сильнодействующее снотворное, которым пользовался сам, чтобы усилить воздействие алкоголя, или, наоборот, пил, чтобы усилить кайф от препарата. Дальше-то что? Осталось послушать сказания Монтеверио.

Итак, Фомка сбежал, Наташу похитили, Иона остался один… Нет, с зареванной горничной…

1819 год. Лизанька

Теперь Иона полагался лишь на себя да на дуру Анисью. Он продал карету и трех лошадей, купил извозчичью коляску с откидным верхом, запряг в нее четвертую лошадь. Также приобрел простую одежду, а старую – на барский манер – аккуратно сложил и спрятал в сундук. Помимо этих затрат, пришлось купить разрешение на извоз. А затем они съехали с квартиры на постоялый двор. Хлопоты заняли целый день, а утром следующего дня Иона посадил Анисью в коляску и ездил по городу, напоминая девке:

– Получше смотри. Не сметь зевать! Не сметь спать!

– Да прикачало, Иона Потапыч. Зад занемел. И спина. Цельный день в трясучке трясемся. Сколь эдак ездить-та будем?

– Покуда карету не увидишь.

– И чего ж опосля-та будет? – завелась она. – Ну, чего делать-та будешь? Нешто тебе отдадут барышню? Али жалиться в полицию пойдешь? Дык полиция поверит господам, а не тебе, холопу старому. Барышню забрали господа, раз они в карете ездят.

– Молчи, дура. Вон погляди, та аль не та карета?

– Не та! – огрызнулась Анисья. – Кричит он… Ты мне не барин!

И эта краснощекая дура из-под власти управляющего выбивалась! Вот что значит, когда воля дуракам достается. Иона вздыхал, продолжая ездить по улицам. А Москва-то большая, за день не объедешь. Цокают себе копыта, времечко течет, но не вперед для Ионы время текло, а как бы назад, в воспоминания. Что за осень стояла год назад – бархатная! В имении покой, тишина…

Агриппина Юрьевна слушала отчет Ионы, глядя за окно и без внимания. В выцветшем небе уж неяркое солнце посылало на землю последнее тепло, золотилось в осенней листве, окрашенной желто-оранжевым колером. В парке бегала Наташа, взметая ногами опавшие листья, собранные в кучи садовником.

– Пора о замужестве Наталье думать, – вдруг проговорила Агриппина Юрьевна, – а она резвится, точно дитя малое.

– Что ты, матушка, – позволил себе возразить Иона, оторвавшись от бумаг. – Наташе всего-то шестнадцать годочков, рано.

– Меня в ее года и выдали, – вздохнула Агриппина Юрьевна. – Время-то летит незаметно, а ты погляди на Наташку. Проста слишком. Надобно и поступь изменить, и лоску выучиться. Нынче барышни изяществом берут, женихов-то маловато стало.

– У нашей Натальи приданое заменит всякое там изящество, – проворчал Иона. – Ты, Агриппина Юрьевна, видала барышень тех? Одно манерство да жеманство, к тому ж глупы-с. А Наташа весела, здоровием пышет, слово умное умеет сказать.

– То-то и оно, что в свете достоинства Натальи за недостатки сойдут. Летом довелось мне обидные слова о ней услышать. Княгиня Урусова назвала ее «милой крестьяночкой», думала, я не слышу. Клеймо уж поставили: деревенщина.

– От зависти все, – заверил Иона. – Ее сиятельство княгиня пущай к своим дочерям приглядится. Прости господи, обе точно ненастоящие, видом нехороши, тощи, потому и засиделись в девках. А к нашей Наташе уж и сваты приезжали.

– Будет тебе сплетничать, – махнула на него платочком Агриппина Юрьевна, но слова Ионы по душе ей пришлись. – У тебя все?

– Осталась самая малость, – чуть поклонился Иона, барские манеры он неплохо усвоил. – Отдельную запашку, матушка, держу в Рязанской губернии. Из-за границы выписал новейшие средства вспашки, нам это станет…

– Опять траты? – дернулась она. – На что нам отдельная пашня? Чресполосно удобней, крестьяне за своим полем следят и за нашим. Ты никак разорить меня алчешь?

– Напротив, Агриппина Юрьевна, желаю приумножить состояние твое. Я как подглядел у князя Ростопчина на пашни да орудия, а управляющий их сиятельства о доходах как поведал, так у меня руки зачесались все в точности и у нас сладить. Да, траты будут. Так это ж в одном поместье, а потом сама увидишь, сколь выгоден такой раздел. И орудия труда надобно заменить на аглицкие, они не в пример сохе, умом человечьим созданы…

– К нам карета едет, – вбежала раскрасневшаяся Наташа.

– Кто ж пожаловал? – поднялась с кресла помещица. – Гостей будто не ждем.

А приехала жена сына с внуком пяти лет. Агриппина Юрьевна распорядилась обед подать, радовалась внуку, только вид невестки ее смущал, отчего-то Лиза невесела.

Сыну три поместья полагалось после смерти отца, три за Наташей остались в приданое, ну а два за женой до смерти ее. Да, состояние Гордеевых многим покоя не дает, оттого и злятся люди, оттого и оговаривают Наташу, мол, воспитание у нее скверное. Все равно Агриппина Юрьевна партию ей подыщет блестящую. Вон, и сын женился удачно. Лиза и наружностью хороша, и принесла пятьдесят тысяч годового дохода. Не столь уж много по меркам Гордеевых, но графский титул тоже кое-что значит. Исстари род гордеевский служил великим князьям, а титула не выслужил, так и остались столбовыми дворянами. А нынче государь больно щедр, раздает эти самые титулы всяким выскочкам, точно блины на Масленицу. Сын, как и большинство молодых людей, поначалу увлекся военною службой, бился с французом, а после ушел в отставку, сразу женился, перебрался в Петербург и, дабы не скучать, поступил на государственную службу. А что – полдня в присутствии, полдня свободен. Статская служба хоть и не столь почетна, как военная, а все ж сын при деле да на людях, к тому же опасности в ней нет. В общем, живи да в ус не дуй, лишь хозяйство поддерживай. Но Лиза невесела…

Агриппина Юрьевна от души потчевала невестушку лапшой куриной, грибами в сметане, кулебяками с капустой и рыбой, зажаренным гусем. Лиза неохотно пробовала яства, что не ускользнуло от наблюдательной свекрови. После обеда не на отдых разбрелись, а пригласила Агриппина Юрьевна невестку по парку прогуляться. Наташа подхватила племянника и тоже в парк побежала, не слушая просьб уложить Ники спать.

– Пускай гуляют, давно Наташка Никитушку не видала, соскучилась, – сказала Агриппина Юрьевна невестке, неспешно шагая по аллее. За ними, отставая на несколько шагов, шел Иона. – Отчего ты, Лизанька, сумрачная?

– На Наташу гляжу, себя вспомнила… – тихо ответила невестка.

– Погостишь?

– Я ненадолго. Повидаться приехала… – И Лиза замолчала.

Искоса бросив взгляд в невестку, Агриппина Юрьевна заметила, что та вот-вот расплачется, но подгонять и расспрашивать, мол, что тебя тяготит, не стала.

– Жаль. У нас привольно. Как сын мой поживает, здоров ли?

– Не знаю.

Тут уж помещица остановилась, немало изумившись:

– Как это – не знаешь? Ты, чай, жена ему…

– Уж не знаю, жена ли… – И Лиза отвела тусклый взгляд в сторону. – Владимир отвез меня и сына в имение, год живу там… почти не видимся.

– Это ж как понимать?

– Так и понимать, матушка Агриппина Юрьевна, – вымолвила Лиза, потупившись. – В общем, надумала я подать прошение о разводе. Первой приехала вам сказать…

Она опустила низко голову, с ее ресниц срывались слезы, капая под ноги. Лиза не вздрагивала, подавляя рыдания, не всхлипывала – плакала тихо, почти неслышно. Горда потому что. А у помещицы сердце остановилось от такой новости.

– Да ты что говоришь-то?! – выговорила она с трудом. – Какой такой развод? Виданое ли дело – разводиться с законным мужем! Это ж скандал, стыд один! Нет, Лиза, как хочешь, а я твоих слов не слышала.

– А что же мне делать? У Владимира есть женщина.

– Любовница? – брезгливо поморщилась Агриппина Юрьевна и грозно спросила: – Кто такая, откуда взялась?

– Не знаю, я ничего не знаю…

– А раз не знаешь, по какому праву утверждаешь? – обрушила на невестку гнев свекровь. – Ишь, придумала! Володьку оболгали завистники, а она верит им!

– Видела я ее, матушка, сама видела, – сказала Лиза, не обидевшись, что свекровь не приняла ее сторону. – Недавно видела. В Петербурге, в нашем доме живет.

Помещица восприняла сообщение невестки как сплетню, недостойную внимания. Лизе что-то там показалось, она раздула из искры пожар, все это называется – истерики от безделья. Но ни нападать на невестку, ни высказывать свои мысли не торопилась, а отвела Лизу в дом, усадила в кресло, сама села напротив, коротко приказав:

– Рассказывай, как на духу.

…Отправляя Лизу в имение, Владимир оправдался тем, что Ники вреден сырой воздух Петербурга, пока мальчик не подрос и не окреп, ему лучше жить на деревенском просторе, ну, а долг матери – воспитанием его заниматься. Бесспорно, он навещал жену и сына, но… с каждым месяцем все реже и реже. Лиза ждала его, часто садилась на лошадь и ехала к дороге, ведущей в Петербург, потом часами смотрела вдаль. А недавно ее навестила подруга по пансиону. Лиза была ей безмерно рада, ведь в деревне жизнь протекает однообразно. Неделю гостила княгиня Ломова, без умолку трещала о новостях, жалела, что Лиза отрешилась от светской жизни. Подруги и спали в одной постели – все наговориться не могли. Прощаясь у кареты, княгиня взяла Лизу за руки и сказала:

– Все же, Лизанька, жене надобно при муже находиться. Да и отцовское воспитание Ники важней материнского, а то вырастет изнеженным.

– Сыро в городе, особенно сейчас, Ники захворает.

– Да чем же здесь суше, нежели в Петербурге? – удивилась княгиня. – Всего-то несколько верст от города, а дом ваш в городе ничем не отличен от деревенского: те же слуги, тот же уклад, есть парк. Лиза, послушай моего совета, возвращайся к мужу. Поверь, так будет лучше и для тебя, и для Владимира, и для Ники.

Нечто странное прозвучало в тоне княгини, к тому же она позволила себе небольшую бестактность – дала совет ослушаться мужа, сделать ему наперекор, и вообще, будто что-то недоговаривала. Впрочем, во все время пребывания княгини в гостях Лиза замечала за подругой недомолвки и то, как она украдкой наблюдала за ней, а слушала ее рассказы о прелестной деревенской жизни с выражением жалости.

– Ты что-то скрываешь от меня? – спросила Лиза напрямик и тревожно.

– Полно, милая, – смутилась княгиня. – Нечего мне скрывать. Ну, прощай…

– Погоди, – задержала ее Лиза, когда та хотела уже сесть в карету. – Что ты мне не говоришь? Мы же подруги… я чувствую, ты приехала неспроста…

– Хорошо, Лизанька, но тебе неприятно будет услышать, что у Владимира… что он содержит дурную женщину.

– Нет-нет, этого быть не может! – нервно рассмеялась Лиза.

– Ты давно его видела?

Молодая женщина стала припоминать, когда же последний раз муж приезжал…

– Два с половиной месяца назад, – выговорила она.

– Два с половиной! – осуждающе покачала головой княгиня. – Ах, Лиза, Лиза… Ты уже давно должна была подумать, почему Владимир не навещает тебя, чай, не за сто верст живешь. А кому он покупает драгоценности? Я поначалу думала – все это сплетни, но не так давно заказала ювелиру браслет, а когда забирала, встретила Владимира. Он купил аграф и серьги немалой стоимости, мне ювелир сказал. Он подарил тебе эти вещи?

– Не… не успел…

И вдруг Лиза разом почувствовала, что княгиня говорит правду. В конце концов, что тут думать. Владимир не только редко приезжал к жене, но и супружеских обязанностей не выполнял давно, а Лиза мечтала о втором ребенке.

– Не успел, – задумчиво, с сочувствием произнесла княгиня, затем взяла подругу за плечи. – Лиза, что случилось, то случилось. Тебе не следует отчаиваться, рано или поздно мужья начинают вести себя недостойно, а нам, женщинам, приходится смиряться. Потому мой совет: спрячь гордость, поезжай к мужу, выгони эту девку, ведь у тебя все права…

– Где она живет? – очнулась Лиза.

– В свете говорят, он купил дом для нее, а некоторые говорят, что… она живет у вас. Разумеется, он не выезжает с нею в свет, но в театре уже бывал с этой женщиной. Правда, при ней всегда юноша, будто бы ее поклонник, сидели они рядом с ложей Владимира, но все догадались… Господи, Лиза! – Княгиня подхватила ее под спину, так как Лиза пошатнулась, и отвела к скамье. – Посиди, милая. Позвать слуг?

– Не надо.

– Ежели пожелаешь, я останусь…

– Тебя муж ждет, поезжай. Это так… мне уже лучше.

– Храни тебя бог. Послушай меня и возвращайся.

Княгиня уехала, а Лиза сидела на скамье очень долго, не имея сил встать. Как вести себя в таком щекотливом, мягко говоря, положении? У Лизы словно пелена спала с глаз, она припомнила: Владимир очень изменился, стал замкнутым и раздражительным, глаза его блуждали, а едва приехав в усадьбу, он торопился назад, в город. Теперь она связывала все эти изменения с той неизвестной женщиной, которая околдовала мужа. Какая она? Чем она лучше? Не в состоянии более находиться в неведении, Лиза приказала оседлать лошадь, переоделась в амазонку и помчалась в Петербург, не подумав, что одной отправляться в путешествие опасно, особенно в сумеречную пору.

Лиза была прекрасная наездница, и к лошадям она относилась, как к людям, но в тот вечер гнала, безжалостно стегая лошадь. Приехала затемно, когда в туманной дымке скупо тлели фонари. Дворник принял взмыленную лошадь, храпевшую от усталости, а Лиза вошла в дом с черного хода.

– Барыня приехали! – испуганно ахнула ключница, прикрыв ладонью рот.

– Чего испугалась? – снимая перчатки, усмехнулась Лиза, идя мимо кухни, где парили-жарили кухарки. – Где барин?

– Дык… они-с… – замялась ключница.

– Где? Я хочу его видеть.

– Дык… э… в гостиной… кажись… Не желаете чаю… испить?

Господи, а глаза-то вытаращила, словно не барыню, а нечистого увидела. Лиза метнула на ключницу испепеляющий взгляд, ничего не сказала и направилась прямо в гостиную, слыша все отчетливее звуки фортепьяно. Распахнув двери, она замерла на пороге. У рояля сидела золотоволосая молодая девушка в домашнем платье, Владимир слушал ее стоя, положив локоть на темную поверхность инструмента, и столько обожания было в его лице, столько неподдельной любви, что Лиза едва на ногах устояла. Но вот он увидел жену, мигом переменился, выпрямился… Девушка заметила его перемену, оглянулась…

Она была, бесспорно, прекрасна, как богиня утренней зари, и так же свежа. Но красавица ничуть не смутилась, напротив, с едва заметным торжеством смотрела на законную супругу. Лиза оскорбилась до глубины души, однако виду не подала, спросила мужа:

– У тебя гостья?

Тот ни слова не вымолвил, не сумев скрыть растерянности. Лиза прошла в гостиную.

– Ты не представишь нас?

– Это… Нина… – наконец выдавил он. – Моя…

– Содержанка, – не сдержавшись, закончила фразу за него Лиза, хотя сказала это ужасное слово с ничего не значащей интонацией.

Нина резко поднялась, ожидая, что Владимир вступится за нее. Не посмел он вступиться, настала длинная неловкая пауза. Первой не выдержала ее Нина – решительно направилась к дверям, при выходе обернулась… Лиза поежилась от направленного в нее взора – ясные и чистые глаза Нины излучали сияние далеко не божественного происхождения. Впрочем, какое сияние хотела увидеть Лиза в сопернице, отнимающей ее мужа? Но вот Нина ушла, и снова потянулась пауза. Лиза не находила слов, не знала, что делают, что говорят мужьям обманутые женщины, и вообще, не верила, что грязь залезла в ее дом. А Владимир… неизвестно, что он чувствовал, просто малодушно молчал.

– Простите, сударь, я испортила вам вечер и, возможно, ночь, – сухо сказала Лиза и вышла из гостиной.

– Лиза! – кинулся он за нею.

Услышав свое имя, она вдруг сорвалась и побежала сломя голову, боясь, что муж примется убеждать ее, мол, не виноват, а эта девушка – бедная сиротка, которой он дал временный приют, и они просто музицировали. Но самое ужасное – стоило ему сказать что-нибудь в таком роде, Лиза поверила бы. Потому и бежала от мужа, не желая верить ему, ведь, что бы он ни говорил, все будет неправда. Во дворе она кликнула дворника:

– Прошка! Мою лошадь!

– Взмылена лошадь, барыня… – появился тот.

– Так прикажи конюху переседлать другую! Живо!

– Слушаюсь, барыня.

– Лиза, мы должны объясниться, – вылетел из дома Владимир.

– Оставьте меня, я не желаю вас слушать.

Лиза убежала в конюшню, зная, что Владимир не унизится до выяснения отношений при холопах. Вскоре свежая лошадь была готова, конюх Тришка проверил подпруги, а Лиза вскочила в седло прямо в конюшне. Едва она выехала, пригибая голову к шее коня, чтоб не задеть верхнюю перекладину, в этот миг Владимир бросился наперерез, схватил за повод, останавливая:

– Лиза, куда ты на ночь глядя? Я хочу…

Она изо всей силы, на какую была способна, стегнула его плетью. Удар пришелся по голове и лицу, Владимир застонал от боли, согнувшись.

– Не смейте удерживать меня, – процедила Лиза. – Прошение о разводе я подам незамедлительно. Прощайте.

Следующий удар кнута пришелся по крупу лошади. Та взвилась, заржав и едва не сбросив всадницу, затем стремглав понеслась через ворота на улицу.

Агриппина Юрьевна ждала, что Лиза приведет неоспоримые доказательства вины сына, но ничего подобного не последовало. А она, мать, не верила в какие-то надуманные измены, хотя умом понимала, что невестка обижена.

– И все? – осторожно спросила помещица.

– Разве мало?

– Да ты, видать, не знаешь подхода к мужу. Надобно ласки ему больше…

– Разве я не любила его? Что же ему еще нужно? Более я не стану делать никаких подходов. Владимир поступил со мною подло, отправил в деревню и держал, словно монашку, взаперти, а сам… Когда навещал нас с Ники, вел себя так, будто это я ему изменила. И не за наукой я приехала – как вернуть мужа, а проститься. И вообще… боюсь я…

– Боишься? Чего?

– Сама не знаю. Только сердце вдруг без причины как зайдется, словно беду предрекает. Хм, – усмехнулась Лида. – Может быть, оттого, что я часто вспоминаю… Нину? Нехорошо она на меня смотрела, будто это я вторглась в ее дом, а не она в мой, будто я отнимаю у ней мужа, а не она у меня. Когда я увидела ее, то поняла, что она сильнее меня, ее я и боюсь.

– А говоришь, без причины. Ты покуда не торопись, Лизанька, так бывает… ну, мужья немного… а потом к жене возвращаются и в ногах ее валяются. Так и Владимир одумается, вот посмотришь.

– Не отговаривайте, этот вопрос решен.

Через окно было видно, как в парке Ники с Наташей играют в догонялки, весело хохоча. Агриппина Юрьевна приняла решение:

– Завтра же я еду в Петербург. Иона!

– Слушаю, барыня, – подошел тот.

– Приготовь все необходимое, поедешь со мной.

На следующее утро двумя каретами выехали из поместья. Это и было началом бедствий, постигших впоследствии семью Гордеевых. Впрочем, неверно. Уже тогда никто не смог бы остановить камень, покатившийся с горы, уже тогда было поздно что-либо изменить, но Агриппина Юрьевна не знала этого. Не знала и того, что развод покажется ей мелочью по сравнению с грядущими событиями.

До Петербурга дорога предстояла длинная, поразмыслить над сложившимся положением времени было достаточно. На протяжении всего пути Агриппина Юрьевна думала, но так и не придумала, что скажет сыну, как его убедить просить прощения у Лизы. Ее брала досада на себя, как-никак – сын в опасности. Хоть и не редким явлением стали разводы, а скандалы, связанные с ними, постыдны. Да и вторую сторону, то есть Володю, прежде не мешало бы послушать, нехорошо заранее во всем винить только его. Что ни говори, а материнское сердце искало оправдания сыну и одновременно негодовало, ведь Владимира никто не неволил жениться на Лизе, сам выбрал ее. Так что же теперь происходит? А внук? Ему-то как объяснить развод родителей? И так всю дорогу – противоречия, сомнения, поиск выхода.