Текст книги "Против течения"

Автор книги: Лариса Шкатула

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава вторая

Оркестр уходит на перерыв, наши гости по одному выбираются из-за стола, и неожиданно для себя я остаюсь совсем одна. Только что друзья произносили речи в нашу с Иваном честь такими словами, после которых семейную пару Первицких можно было бы смело ставить на пьедестал лучших пар города, и вот истинное лицо моей жизни – одиночество!

Откуда-то во мне вдруг просыпается глубоко запрятанное уныние. Запрятанное потому, что для него нет причины, как всегда считалось. Я вообще не люблю этого слова, – одинокая. А уж применительно к себе, имеющей мужа и детей… Тогда почему я стала произносить его всё чаще?

Наверное, как и большинство людей в таком состоянии, я в который раз начинаю перекладывать на качнувшейся вдруг чаше весов плюсы моей семейной жизни и получаю успокаивающий ответ. Их так много, что можно смело кричать на весь свет: «Я живу хорошо!»

И написать на растяжке через нашу центральную улицу: «У меня удачный брак!»

И прицепить к воздушному шару огромный плакат с моей счастливой физиономией и надписью под ней: «Завидуйте, моя жизнь удалась!» Пусть пролетит над городом, чтобы все жители об этом знали.

Между тем я чувствую тревогу. Точнее, меня одолевает предчувствие чего-то, пока не знаю, хорошего или плохого, но предчувствие перемен, совершенно точно. Как будто сегодняшний праздник прочертил густую черную полосу-границу на листе бумаги, содержавшем жизнеописание идеальной жены и матери.

Предчувствие перемен?

Я взглянула на себя в зеркало. Сорок три года. Пора-пора-пора… не порадуемся, а пора отнести в ломбард, если примут, конечно, эту поплывшую фигуру бывшей стройной красавицы. А почему бы ей не плыть, если никто на неё не обращает внимания и хозяйка никогда ею, имеется в виду, фигурой, не занималась?

Вообще-то обычно я не задерживаюсь у зеркала. Что там можно увидеть нового, кроме очередного разрушения, произведенного безжалостным временем? Ведь через два месяца мне уже и по паспорту сорок три. Как бы там ни говорили про ягодку опять, – до ягодки, между прочим, ещё два года зреть! – выгляжу я отнюдь не ягодкой. По крайней мере, мне так кажется. Точнее, вдруг показалось. А до этого я всем была довольна.

Получается, будто я приготовилась активно стареть, ничуть не сомневаясь, что сорок три года для этого – самый подходящий возраст. Всё осталось в прошлом. Впереди меня больше ничего не ждёт…

Я всегда проводила ревизию своих достоинств без особой жалости. То есть, как человек со стороны, который всё видит, и от которого ничего не скроешь.

Минуточку, разве не я только что призналась почти во всеуслышание, что долгое время не обращала на себя внимания. Это что, самоуверенность или нежелание чего-то замечать? Или то и другое?

А теперь этот самый человек незримо стоит рядом со мной у зеркала и усмехается втихомолку. Есть над чем. Вообще-то я считала, что выгляжу гораздо лучше. И намного стройнее. Хотя толщину мою вряд ли можно назвать безобразной, и некоторые говорят, будто мужчинам нравятся пухленькие женщины. Ерунда! Мы просто себя успокаиваем. И потом, в отношении меня слово – мужчины – вряд ли стоит произносить во множественном числе.

Мой же муж Иван на днях заметил:

– Что-то ты, мамочка, раскабанела!

Вот вам, и приятная пухлость! Мы толстушки-хохотушки! То, что нам не нравится, мы попросту забываем, чтобы не утруждать себя неприятными мыслями.

Может, просто это зеркало полнит? Всех, кроме вон той моложавой женщины, которая худа до безобразия. Если так можно сказать. Зато цвет лица у неё с моим не сравнить! Может, кто не знает: есть женщины, у которых смуглость не янтарная, не розовая и даже не желтая, а вроде черная. Ну, или темно-серая. Мне приходилось с такими сталкиваться. Обычно это злюки, готовые взрываться по любому поводу. Видимо, у них барахлит печень, отсюда постоянное раздражение. Нет, пожалуй, те, которые с печенью, обычно желтого цвета. Или злюки серыми рождаются?

А чего вообще я стою у этой зеркальной ресторанной стены и разглядываю себя? Дома что ли зеркал нет?

Надо спуститься вниз – банкетный зал в ресторане на втором этаже – и «попудрить носик». Тем более, все женщины, сидевшие прежде за нашим столом, наверняка там. Стол накрыт на тридцать восемь человек! Я даже не предполагала раньше, что у нас так много друзей.

Много друзей, вот именно, но потихоньку они все разошлись из-за стола, а меня за собой никто не позвал.

Конечно, это всего лишь совпадение. Просто моя подруга Илона вышла из-за стола первой, у неё что-то с желудком. А мой муж о чём-то говорил со старшим сыном, и так вдвоём они и вышли из зала. Кто-то, что-то, зачем-то…

Другие, менее близкие нам гости, просто тянутся вслед за остальными. Некоторых я вообще впервые вижу. Наверное, их пригласил Иван.

А меня просто забыли! Вот тебе и здрасьте! Нарочно не придумаешь. Счастливая мать семейства стоит одна и чуть не плачет. И почему? Не позвали её с собой. Ну, встань, пойди вслед за всеми, ноги у тебя пока не отказали. Всё приглашения ждёшь…

Забыла, как тебя только что хвалили? Просто никому и в голову не могло прийти, что тебя посещают подобные мысли. Такую-то счастливую…

Я начинаю спускаться вниз. Нет, меня всё же хватились, и у подножия лестницы на первом этаже стоят и нетерпеливо посматривают наверх муж с младшим сыном, и моя подруга Илона.

Из-за своего раздражения на них я спускаюсь с лестницы нарочито медленно. Хватились, голубчики! Вспомнили, что серебряная свадьба с одним действующим лицом не слишком хорошо выглядит, стали искать и теперь пытаются свалить всё на меня: мол, чего ты копаешься…

Но успеваю я спуститься всего на четыре-пять ступенек, как сзади раздаётся вскрик, я поворачиваюсь, и к моим ногам падает мужчина.

Падает не фигурально "к моим ногам", а задерживая падение. Я успеваю вцепиться в перила, так что свалить меня с лестницы этому падальцу не удаётся.

Поднимаю голову. Наверху стоит та самая донельзя худая черная женщина и истерически хохочет. Как я понимаю, она неожиданно толкнула мужчину вниз.

Однако, удар был нехилый. Есть у девушки сила в руках, пусть и девушка как минимум сорокалетняя.

– Чёрт знает, что!

– Извините.

Теперь, чтобы подняться, упавший мужчина хватается за меня и поднимается по мне, как по стволу дерева, перебирая руками по коленам, по бедрам, по талии, по плечам… Это уже ни в какие ворота не лезет!

Да ещё истеричка наверху довольно взвизгивает.

– Давай, давай, прижимай эту толстуху к себе! – кричит она. – Слейся с нею в экстазе!

Что она несёт? Отчего-то ярость бросается мне в голову. То есть, вместо спасибо я получаю оскорбление… Он ведь мог разбиться вдребезги! И тогда бы эта злыдня так легко не отделалась. На месте её муженька, я бы поднялась и врезала ей как следует… Не призываю ли я мужчин, бить женщин?!

Юлиана, что у тебя с головой? Но надо же ей как-то ответить. Хотя бы мысленно, а то ещё немного, и она начнет приплясывать от восторга.

Всё, на что меня хватает, так это ответить ей даже не со злостью, а так, лишь бы ответить.

– Если я толстуха, то ты – щепка! Доска!

И это говорит преподаватель университета. Правда, на самом деле по причине излишней худобы фигура женщины почти без выпуклостей.

Я так зла на весь свет, что могла бы добавить ещё кое-что покрепче, – филологи, они такие, от недостатка словарного запаса не страдают, но неудобно перед моими близкими и перед этим незнакомым мужчиной, который до сих пор от меня не оторвался. Такое выступление мне вовсе не свойственно. Чтобы я в общественном месте вот так по-бабьи выкрикивала оскорбления постороннему человеку! Какого бы эта женщина не была цвета, меня такой выпад вовсе не красит. Потому поспешно я пытаюсь исправить положение. Покаянно гляжу на неё снизу вверх.

– Извините!

А это вообще ни в какие ворота не лезет!

Она от неожиданности захлопывает рот и несколько секунд смотрит на меня в изумлении. Но тут её мужчина, кажется, поднялся и от меня наконец отлепился.

– Спасибо.

Он смотрит мне в глаза, и меня будто поражает разряд электричества. Я даже вздрагиваю от неожиданности, и он тоже, попытавшись что-то сказать, застывает удивлённый. Господи, что это со мной было? А с ним? Чего вдруг его так перекосило? Сверкнула молния, и ударил гром, или произошло наоборот? Но теперь мы друг от друга стремительно отшатываемся, и я быстро сбегаю вниз по лестнице. Никогда прежде не думала, что взгляд может быть настолько материален.

– Мама, ну, ты у нас супер! – восхищенно замечает мой сын. – Этот мужик пусть скажет спасибо. Если бы не ты, он переломал себе руки-ноги.

– В лучшем случае, – подтверждает Илона.

– Вечно с тобой, мать, что-то происходит, – говорит Иван, у которого почему-то испортилось настроение.

Но ведь это не он пострадал, а я. Думаю про себя с досадой, что на теле наверняка останутся синяки – и до сих пор будто ощущаю на себе руки этого мужчины.

– Ну, ты, мать, даёшь! – между тем восхищается Илона – имя образовано от обычного – Елена. Так обычно она представляется при знакомстве, ей самой это нравится, да и мы не возражаем. – Стояла как брестская крепость!

Почему-то вообще и подруга, и муж зовут меня не по имени, а вот так: мать? Возможно, имя у меня чуточку заковыристое – Юлиана, но ведь другие легко выходят из положения, называя меня просто Юля. А то – мать! Неужели я и правда так плохо выгляжу?!

Надо же, задаваться подобными вопросами именно сегодня, в наш супружеский юбилей!

Между тем Илона обращается уже к Ивану.

– Никогда бы не подумала, что и через двадцать пять лет мужчина может ревновать свою женщину! Ты ведь ревнуешь Юлиану?

– А ты считала, что я не стою даже ревности?

Это моя реплика.

Определенно, со мной что-то происходит: если не свиной грипп, то свинское воспаление души. Теперь я злюсь на Илону, кажется, без особой на то причины.

В глазах Илоны удивление. Она услышала в свой адрес нешуточное раздражение, мне вовсе не свойственное.

– Юль, у тебя сегодня серебряная свадьба. Чем ты недовольна? Может, тебе муж ничего не подарил к этой знаменательной дате?

– Подарил. Вот эти янтарные сережки.

Покачиваю для наглядности головой. Сережки очень красивы, как раз такие, как я хотела. В них много и золота, и янтаря. Тем более, что я люблю янтарь, и Иван угодил мне. Как и я ему золотыми запонками с его знаком зодиака – Близнецы.

– Я отойду ненадолго, – говорит Иван и исчезает. Он явно обижен. Чем, хотелось бы мне знать? Неужели он подумал, будто я нарочно предоставила чужому мужчине свой не очень гибкий стан, чтобы он оплетал его, подобно лиане?

А с другой стороны, чем и в самом деле я недовольна? Могут же у моего мужа быть хоть какие-то недостатки! Это раздражение некстати на самом деле всего лишь вспышка ревности. Безосновательная. Меня вдруг осеняет, что в последнее время я слишком часто вижу Илону рядом со своим мужем. Можно подумать, у неё своего нет! Вот где сейчас Федор Вёртышев?

– Пожалуй, мне тоже нужно ненадолго отойти, – говорю я подруге. – Ты со мной?

– Я только оттуда, – отмахивается она.

Едва войдя в туалет, благоухающий запахами санобработки и смесью женских духов, я лицом к лицу сталкиваюсь с женщиной, которая спустила с лестницы своего мужа. Или кто там он ей?

– Напомни, что ты про меня говорила? – грозно спрашивает она и подбоченивается.

Удивительно, она забыла, что мы с нею помирились. Я ведь попросила прощения.

– У тебя ещё и со слухом проблемы? – весело удивляюсь.

В другое время я бы струхнула по причине абсолютного неумения драться. Да ещё и на людях. А сейчас у меня вдруг напрочь атрофировалось желание перед нею расшаркиваться и опять извиняться. И вообще инстинкт самосохранения куда-то ушёл.

Тут нужно пояснить, почему я будто хвалюсь тем, чего стоило бы стыдиться? Дело в том, что до сегодняшнего дня я никогда не вступала в конфликты с женщинами. Мне вообще не свойственна воинственность. Но сегодня почему-то я себя веду не так, как всегда, как привыкли и мои близкие. Непонятно почему моё раздражение, переливающееся в злость и обратно, никак меня не отпускает.

Прежде эта злючка меня бы напугала. Я бы отчетливо представила себе, как она своими когтями впивается в моё лицо, а то и пытается выцарапать глаза. Это раньше, а теперь я вспомнила, что ко всему прочему, неплохо вооружена. Пусть теоретически. Не так давно – незадолго до своей женитьбы на Кате – мой старший сын весьма активно занимался самбо, куда я отдала его с десяти лет. Тренер, кстати, только в последнее время заметил, что Саша прихрамывает, так он научился свою хромоту скрывать.

Чего вдруг сын решил преподать мне урок, не знаю. Может, услышал про какой-то случай, когда пострадала женщина, не сумевшая дать нападавшему на неё отпор?

– Говорят, среди женщин есть такие агрессивные особи…

Ага, значит, он услышал, как подрались женщины, и одной из них крепко досталось. Иначе чего ему волноваться?

– … В общем, мама, тебе надо быть ко всему готовой. Если, к примеру, тебе пытаются вцепиться в лицо – нужно вот так поставить блок. Если хотят ударить в грудь, надо сделать так. Тебе самой лучше принять позу такую, максимально закрыться и смотреть противнику в глаза. Тогда ты поймешь, куда он собирается тебя ударить…

Я хохотала и уворачивалась от сыновней учебы, но он продолжал настаивать. В конце концов, я согласилась маленько поучиться. Чего я так сопротивлялась, в самом-то деле, знания за плечами не носить. Да и вряд ли они мне когда-нибудь понадобятся.

А теперь вот судьба предлагала мне испробовать полученные навыки на практике. Что ж, ничего не остается делать. Я смотрела истеричке в глаза, чтобы уловить момент, когда она на меня бросится. Мне вовсе не улыбалось ходить с расцарапанным лицом. Тем более, в день такого юбилея.

Нет, даже не об этом я сейчас подумала. Просто вдруг решила дать отпор по всем правилам, сгруппировалась, перенесла тяжесть на нужную ногу и приготовилась поставить блок.

Истеричка, однако, что-то почувствовала. Они, истерички, вовсе не такие безрассудные, каковыми хотят казаться, и лезут на рожон, если уверены, что не получат отпора.

В общем, задирать меня и дальше она не стала, но, направившись к выходу, фыркнула:

– Я видела, как ты на Коляшу смотрела, потому хочу предупредить – из сострадания! – он таких толстух, как ты, на дух не переносит.

Что это она заладила: толстуха да толстуха? Никогда прежде я не слышала в свой адрес таких слов. Ну поправилась немного… А с другой стороны, не растолстела же я именно сегодня! Тогда почему…

Потом она взглянула на мое обручальное кольцо и усмехнулась:

– Понятно, свой муж имеется, но в чужих руках что-то толще и длиннее?

И вышла.

Я перевела дух, но осталось ощущение, что меня унизили, – или как теперь говорят, – опустили, а я не смогла дать достойный отпор. Не драться же с нею, в конце-то концов! Или всё-таки догнать и припечатать?

Наверное, другие женщины в свои юбилеи выглядят счастливыми, а уж никак не собачатся с посторонними бабами. Она говорила со мной так, будто была выше меня. Не ростом, конечно, и не общественным положением, а особым достоинством, что ли, если слово достоинство ей подходило. Скорее, завышенной самооценкой. А на самом деле в чём оно: неужели в её костлявой конституции, которой скандалистка так гордится?

Интересно всё-таки, кто ей этот мужчина? Который позволяет спускать себя с лестницы при всем честном народе. Скорее всего, подкаблучник какой-то… Но всё же муж… Не будет посторонняя женщина так себя вести. И вообще, чего вдруг я стала о нём думать, когда у меня сегодня такой праздник?!

Глава третья

Мы с Иваном мужественно вынесли все юбилейные торжества. И даже крики «горько». Целовались, правда, едва касаясь губами друг друга. Я мысленно посмеялась: люди, прожившие вместе двадцать пять лет, стесняются целоваться при других, а те, которые друг друга едва знают, делают это охотно и часто… Молодость, вот чем всё это объясняется, склонность к безрассудству. Или наплевательское отношение ко всяким там установкам и принципам. Установки появляются позже. С возрастом.

Я боялась подумать о том, что вообще для поцелуев между людьми нужны, прежде всего, чувства. А у нас их давно не было. По крайней мере, таких, при которых хотелось бы целовать друг друга.

Что такое? Откуда выползло это страшное: якобы чувств у нас давно не было… Ерунда какая-то. Если бы их не было, чего бы мы вместе так долго жили? Даже холодок прополз между лопаток, что происходит с моей жизнью?

Вспомнились первые месяцы моего замужества. Как Иван тянулся ко мне во всякую свою свободную минуту, и как признался – почему-то не сразу, что увидел моё фото в журнале и влюбился. И стал меня искать, пока совершенно случайно не узнал, что наши родители знакомы. Так что, если глубоко задуматься, нашей «крестной матерью» стала моя подружка Лилька, теперь уже известный профессиональный фотограф. И её нет на нашем юбилее, потому что сейчас она на фотосессии в Кении…

И вот к чему в конце концов мы с мужем пришли? Сегодня как раз подводили итог: наша жизнь получилась счастливой, нам многие завидовали, приятельницы и раньше часто приговаривали: «Тебе хорошо, у тебя муж – нормальный мужик…» Мне хорошо. Но почему я сама вдруг перестала это чувствовать?

А ведь большинство наших знакомых семей живет именно так, без особых чувств. Без искры. Неужели институт брака и правда себя исчерпал? Недаром так называемым гражданским браком некоторые ухитряются существовать десятки лет… Чтобы не приходить к такому вот финалу? Нет, вряд ли печать в паспорте что-то кардинально решает. Ведь если чего нет, того нет.

– Боже, как я устал! – громко провозгласил Иван, едва переступив порог нашей супружеской спальни.

Это был даже не намёк, а сообщение о том, чтобы я не ждала сегодня каких-то там нежностей. И чтобы вообще не ждала, мысленно добавила я.

Судьба посылает нам испытания. И мы должны не прятаться от них, а идти им навстречу. Прописные истины. А я постигаю их только сейчас, в сорок три года!

Чего я боялась тогда, двадцать пять лет назад? Боялась ошибиться. Но это была бы моя ошибка. Боялась попасть в историю. Но это была бы моя история! Правду говорят, лучше сделать и потом жалеть, чем не сделать и жалеть…

Так, казалось, хорошо почувствовать себя опекаемой, которой не надо напрягаться и самостоятельно принимать решения. И самой делать выбор. Его за меня сделали родители, и это благодаря им, я столько лет жила без горя и забот. Четверть века. Какая страшная цифра!

Мои родители тоже сидели за нашим «юбилейным» столом и выглядели совершенно счастливыми. В свое время они сделали правильный ход и выбрали своей дочери достойного мужа. Мало кто из женщин в ближайшем приближении может таким похвастаться. Да если быть честными, вообще никто!

За двадцать пять лет – ни одной крупной ссоры! Трудно поверить, но это так. Были, конечно, мелкие размолвки, но чтобы с криками или там с битьем посуды – никогда!

– Как ни крути, мать, а мы с тобой прожили неплохую жизнь, – проговорил муж перед тем, как заснуть.

Подвел итог. А как будто вбил гвоздь в мой гроб. Сильно сказано? Как бы вычеркнул меня из гонок, как старую одышливую лошадь.

Прожили. Почему в этом слове мне слышится черта, которой жизнь подчеркнули, и всё? Дальше ждать нечего? Или могут сказать: а тебе что, мало?

Я выключила свет, но продолжала сидеть на нашей супружеской постели, ошеломленная своим открытием. Что же это, за юбилеем мне не видится никаких горизонтов? «Мать, вы прожили неплохую жизнь! – хихикнул внутри меня кто-то зловредный. – Сливайте воду».

По привычке я попыталась лечь и заснуть. На самом деле, я до сих пор была уверена в том, что любую проблему лучше не расковыривать, а вот так: заспать. Даром что ли придумана поговорка, утро вечера мудренее?

Но на этот раз у меня ничего не вышло. Не помогали ни бараны, скачущие через плетень, ни аутотренинг. Я не могла представить себя на пляже. И ни в каком другом месте, где я когда-либо чувствовала себя хорошо. Мне было плохо. Неуютно. Некомфортно. Грустно. Обидно. Словом, сплошной негатив. И вот тут-то и полезло из меня то, чего я смертельно испугалась давным-давно, и чего запрятала на самое дно души, чтобы никогда не доставать. Но оно само всплыло…

Редко девушкам говорят о том, что жизнь опасна во многих своих проявлениях. Особенно для девушек красивых. Да что там, просто хорошеньких. Матери беспокоятся, если дочери задерживаются позже назначенного для возвращения домой времени, потому что на пути их могут подкарауливать всякие там подонки. Матери объясняют дочерям, что близкие отношения с противоположным полом чреваты нежелательной беременностью. Но разве это и всё? Разве только здесь юную девушку подстерегают опасности?

До восемнадцати лет я успела влипнуть в одну очень большую неприятность, несколько маленьких, не говоря о том, какие страсти поджидали меня в школе, в старших классах… Но помнилась и не давала спать только одна, та самая.

Я заснула где-то часа в четыре с мыслью, что я себе всё это напридумывала.

На другой день в моей жизни внешне ничего не изменилось. Так же по привычке я рано проснулась, несмотря на ночные курбеты. Я встала, попила чая, попыталась смотреть на кухне телевизор. Совершенно забыла, что сегодня воскресенье и не надо идти на работу. Чего, спрашивается, я вскочила? Попытаться опять заснуть?

Я взглянула на мужа – он спал и очень аккуратно похрапывал. Как всё, что он делал. Негромко, без всплесков и рычаний. Под это его подхрапывание и мне неплохо спалось. Прежде.

Но за эту ночь и за прошедший день со мною что-то случилось. Я проснулась другим человеком. Куда-то вдруг исчезла обычная безмятежность и умиротворенность, а в душе поселилось то самое, теперь уже явственно ощутимое чувство тревоги. Откуда оно взялось, если ничего на грядущие неприятности не указывало?

И откуда вообще проявилась во мне предрасположенность к переменам в личной жизни? Причем, главное, меня страшили не перемены, а я сама. Своей неудовлетворенностью. Всё стало не так. И если не переменились декорации, значит, переменилась я?

И почему-то я не хотела соглашаться с тем, что приготовила мне жизнь, судьба, муж и окружающие. Вот глупая, в восемнадцать лет согласилась. А теперь – сколько той жизни осталось! – вдруг решила взбрыкнуть. Так вот ты какой, кризис среднего возраста!

Шутки шутками, но любой, подумав, может испугаться. Сил ещё невпроворот, страсти остались нерастраченными, а тебя уже приговорили к отставке?!

Придя в ванную, я сбросила халат, ночную рубашку и долго разглядывала свое тело – у нас в ванной зеркало во всю стену. Вот именно, не лицо, а тело. И заметила то, на что прежде не обращала внимания. У меня исчезла талия!

Недавно по телевизору показывали какой-то старый кинофильм, в котором портной спрашивал женщину: «Где будем талию делать?»

Оказалось, это обо мне, той, у которой четверть века назад талия была пятьдесят два сантиметра!

Вот посмеялись бы психологи моему удивлению. Сказала бы, что вы хотите, милочка, столько лет прошло. Вспомните из Онегина, мать Ларину – как раз в вашем возрасте великий русский поэт назвал её старушкой.

Старушка! А я ведь ещё так мало жила. И ничего не чувствовала, кроме родовых мук… Чувства… почему я прежде не испытывала тоски по чувствам? Ведь так, ровно-гладко, я могла бы прожить до самой кончины.

А с другой стороны, как можно теперь что-то в моей жизни изменить, имея такое несовершенное, испорченное отложениями жира тело? Мне казалось, всё дело в том, что я стала неинтересна как женщина…

Для кого, для мужчины, интерес которого ко мне больше меня не волновал? Или для всех прочих мужчин, с которыми я пока не встретилась?

Но почему никто мне об этом не сказал? Ну, про то, что я толстая?

А где были раньше мои глаза? И глаза моего мужа? Почему он ни разу не говорил мне о том, что моё тело… То есть, он сказал совсем недавно, что я поправилась, но так по-хамски, в манере ему вовсе несвойственной, и я обиделась даже не на слова, на его непривычно раздраженный тон, в смысл особенно не вникая. А потом решила про себя, что у него просто плохое настроение и нечего так долго дуться…

А ведь ему было всё равно, вот что! Его ко мне не влекло. Он сказал мне гадость именно от того, что я попалась под руку, а не потому, что его это физиологически от меня отвращало. Интересно, что во время моего внутреннего монолога у меня перед глазами стояла та самая сценка в ресторане. Причем, лица мужчины я почти не помнила. Только его глаза. И ещё до сих пор мною ощущалась какая-то особая мужская сила, от него исходившая.

Но при этом, несмотря на пробежавшую между нами искру, он скорее всего тут же обо всём и забыл. Хотя упади он к моим ногам четверть века назад, вряд ли остался равнодушным… Нашла чем себя утешать! Если бы да кабы…Сослагательное наклонение мы применяем в основном от бессилия…

Прежде слова – мужская сила – для меня были какими-то абстрактными. То есть, при этих словах я представляла себе безликого мужика, который легко поднимает мешок с картошкой, чего большинство женщин в принципе не в состоянии сделать.

Как сказала обо мне его спутница? Такие толстухи ему не нравятся? При одном воспоминании об этом меня бросило в жар. Всю жизнь я считалась в кругу своих знакомых симпатичной женщиной. Кто-то говорил – обаятельная. А кто-то даже – обольстительная. А тут вдруг выяснилось, что я как женщина вряд ли могу кого-то заинтересовать? Обольстить. Даже человека, который и помнился мне только своими глазами.

Осознать себя непривлекательной в сорок три года! А до того времени жить в полном довольстве собой. Точнее, до того времени не задумываться о том, как я выгляжу со стороны. Главное, что саму себя я вполне устраивала.

Причем, нельзя сказать, что я всегда была мямлей, которая плыла себе по течению, да и всё. Отнюдь.

Мои родители жили в собственном доме на окраине города. Мама с папой приехали в город из Петербурга строить очередной микрорайон – папа считался в Питере – тогда Ленинграде – хорошим строителем, вот местная администрация его и переманила. Пообещали дать землю под строительство, помочь людьми и стройматериалами…

Судя по разговорам родителей, далеко не все обещания чиновники выполнили, но возвращаться родители не стали, решили, стиснув зубы, «прорываться» здесь, в том городе, где я впоследствии родилась, и который стал моей малой родиной.

Из всей этой истории в выигрыше оказалась моя молодая тогда тётя по отцу. Она училась в Ленинграде в университете, родители её в своей квартире прописали. Сами уехали, можно сказать, в неизвестность, а тётя из провинциалки превратилась в ленинградку.

Но, кажется, я отвлеклась. Так вот, наша рабочая окраина способствовала развитию совсем не того характера, который сформировался у меня к восемнадцати годам.

Прежде всего, уже в первом классе я знала всё. К примеру, откуда дети берутся. А уже в четвертом классе в моем «багаже» было несколько неприличных анекдотов и залихватских частушек с отдельными матерными словами.

В шестом классе я страшно потешалась над своей одноклассницей Наташкой, которая уверяла меня, будто её родная тётка ходила в общую баню, там села на скамейку, не подстелив под себя полотенце, и… забеременела!

– Ну, ты наивная!

– Мне так мама сказала, – утверждала со слезами Наташка, – а разве мама может обманывать?!

Пришлось мне отступить, потому что мама и в самом деле обманывать не могла, и я, было, подумала, а вдруг у них какой-то особый случай произошёл с теткой, наукой не объяснённый? Даже хотела Наташке анекдот на эту тему рассказать – уже тогда я была спец по анекдотам. В нём один мальчишка – как раз в шестом классе – писал в своем сочинении: «Вот уже третье поколение наша семья размножается вегетативным способом, не зная прелестей половой жизни». Это когда родители объяснили, что его нашли в капусте.

Короче, ничего не предвещало того, что воспитанная улицей, свободная девчонка без предрассудков и комплексов, вдруг превратится в послушное, управляемое другими существо.

Просто однажды со мной случилось несчастье. Именно о нём я ночью вспоминала. И именно это воспоминание добавило ту самую последнюю каплю в медленно наполнявшуюся чашу.

Несчастье. То есть другие, возможно, утверждали бы: тебе повезло, несчастья не случилось. А я на всю жизнь стала той самой пуганой вороной, которая куста боится…

В общем, я была на дне рождения институтской подруги. Тогда мы только три месяца проучились на первом курсе университета. И с вечера, закончившегося довольно поздно, меня пошел провожать студент медицинского института, неведомо как затесавшийся в нашу компанию.

По сравнению со мной он был профессор в делах обольщения и поначалу пытался меня уговорить. Он обрисовал страшную картину, согласно которой, во-первых, я могу так и помереть в девушках, потому что страх перед таким плевым делом сослужит мне плохую службу. Во-вторых, я таки сохраню своё девичество, но попадусь в руки неумёхе, который навек отвратит меня от секса – тогда говорили, интимная жизнь…

Короче, все его увещевания были тщетными, и тогда он попытался взять меня силой…

Не взял. Я была девушкой сильной, и отчаянно сопротивлялась, и у него ничего не получилось. Но напугалась при этом так, что от страха стала размышлять о суициде. Я проборолась с насильником всю ночь и потому не пришла домой. Как обычно, в одиннадцать часов вечера. Такую границу установили мне мои родители.

– Дура! – сказал мне он. – Ты ещё пожалеешь!

И ушёл. А я осталась сидеть на скамейке совсем недалеко от родительского дома, в измятом и загвазданном платье, да еще и с синяком на скуле. Это после того, как он успел высвободить свое мужское достоинство и даже меня раздеть. Он так резко на меня упал, что сильно ударился о подставленную мной коленку, заорал и двинул мне кулаком в челюсть.

Теперь я сидела на лавочке и с тоской наблюдая, как на небосклоне разгорается рассвет. Что я скажу маме?

Она упадёт в обморок от одного моего вида.

Эта скотина – точнее, этот скот – пытался разорвать на мне платье, но оно было из такого высококачественного поплина, что разорвать у него не получилось, зато я прокусила ему руку, и получилось, что ко всему прочему испачкалась в его крови.

Теперь всё это выглядело ужасно. Пришлось бы долго объяснять, что ничего страшного не случилось, но почему-то именно предстоящее объяснение больше всего меня раздражало. Мне нужно было чего-то придумывать, как будто я была в чём-то виновата, а хотелось только одного: принять душ и заснуть.

Но зря я рисовала себе всевозможные картины унижения. Папа куда-то ушёл, теперь уже не помню, куда, мне было не до того, а мама сидела дома и, увидев меня, обняла и стала плакать, повторяя: