Текст книги "Жена русского пирата"
Автор книги: Лариса Шкатула
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
ГЛАВА 12
Катерина после смерти родителей часто корила себя за бессердечие. Дело было не в том, любила она или не любила своих «батькив», а в том, что не проявила должного интереса к их жизни. То есть ей казалось, что никакого интереса и не было… Даже смерть матери она истолковала по-своему: рано померла от тоски по мужу. Значит, крепко любила? А вдруг её что-то мучило? Почему никогда не рассказывала дочери о скрывавшемся в доме революционере?..
Впрочем, однажды, Катя вспомнила, мать начала говорить странные вещи: что отец всю жизнь болел, что судьба лишила её самого главного, и что не будь у неё Катерины, давно бы в петлю полезла… Она тогда оборвала мать: мол, чего причитать, отец её так любит, а что с палочкой ходит, так это ничего, не то, что Севастьян, который бездвижный лежит после того, как медведь его заломал… В кои веки мать хотела душу открыть, а доченька, черствая, только отмахнулась!..
– Катя! Катя, очнись! – Дмитрий крепко сжал её руку: Катерина так задумалась, что не заметила, как в комнату вошла женщина, видимо мать Константина, и доброжелательно улыбается ей. – Вы уж извините мою жену, устала с дороги!
– Ничего страшного, – женщина приблизилась к сидящей Катерине, и та сконфуженно вскочила. – Красавица! Замечательная красавица! Я всегда говорила, что только в провинции могут произрастать подобные самородки, правда, Аристарх Викторович?
Катерина было откликнулась на её доброжелательный тон, но, вглядевшись попристальнее в лицо Руфины Марковны, как та представилась, увидела, что её глаза вовсе не выражают тех чувств, о которых женщина говорит, а, скорее, холодно её изучают. Зато как засияли они, когда Первенцева обратила взгляд на сына.
– Костик!
– Мама!
– Я знала, я чувствовала, что ты жив! Судьба не могла так жестоко со мной обойтись!
Сын тоже непритворно обрадовался, подбежал, обнял её и, как старые товарищи, голова к голове, они вышли в другую комнату. Только на пороге, полуобернувшись, Руфина Марковна произнесла:
– Извините, товарищи, мы вас покинем ненадолго!
Едва за нею закрылась дверь, как у Аристарха Викторовича непроизвольно вырвался вздох облегчения. В наступившей тишине он прозвучал так отчетливо, что Первенцев смутился. Обстановку разрядила появившаяся в дверях Нюша:
– Подавать, что ли?
– Конечно, – засуетился хозяин, – ты же видишь, Руфина Марковна пришла!
Нюша исчезла на кухне, а Аристарх Викторович повернулся к гостям с самой дружелюбной улыбкой, как если бы ничего не произошло, но Дмитрий уже успел увидеть то, что хотел: этот человек боялся своей жены!
Из чего проистекала эта боязнь, трудно было сказать. Руфина Марковна не била тарелок, не устраивала истерик, но и к сорока пяти годам Аристарх Викторович столбенел и заикался, стоило жене сурово сказать:
– Аристарх!
Известный экономист и ученый, – он стал таким не без помощи жены, Аристарх Викторович, полностью разделявший идеи коммунизма, не смог закалиться в политической борьбе настолько, чтобы обрести вместо кожи и нервов некий стальной щит, о который разбивались бы мелкие житейские неприятности и низменные чувства. Такие, к примеру, как плотская любовь…
Аристарх был на пять лет моложе своей жены, а к двадцати годам вдруг оказался женатым на своей бывшей наставнице. Руфина отбывала ссылку как политзаключенная в тех далеких сибирских местах, откуда родом был Первенцев. Она учила провинциального парня азам политической борьбы…
Обманутый подчеркнутым вниманием девушки к его скромной персоне, румянцем, загоравшимся на её бледных щеках, когда она вещала о братстве и справедливости, Аристарх принял Руфину за человека тонкого, глубоко чувствующего и, главное, к нему неравнодушного. Он и представить не мог, что она одинаково внимательно относится ко всем, кто способен разделить её взгляды…
После свадьбы Аристарх попробовал разбудить в жене тот же неистовый огонь к интимной жизни, каким она горела к революции, но натолкнулся сперва на недоумение, а потом и на негодование:
– Да ты просто развратник!
Хорошо еще, хоть она согласилась рожать Константина, которого, впрочем, любила так же горячо, как Маркса и Энгельса… Это не помешало впоследствии прятать в его кроватке запрещенную литературу, а мужа с первых дней совместной жизни превратить в курьера, который возил из Швейцарии прокламации и газеты…
Однажды с целым чемоданом листовок Аристарх вынужден был сойти с поезда на первом же глухом полустанке – в вагон нагрянули жандармы. Искали они Первенцева или кого другого – неизвестно, но на всякий случай, следуя инструкциям, молодой революционер решил по пути отсидеться в одном украинском селе. Он попросился на постой в стоящий на отшибе дом. Отсюда было видно все село и в случае опасности легче удалось бы скрыться.
А в доме этом жило горе: уже два года молодой хозяин не вставал с постели: зимой он вместе с лошадью провалился в полынью, и вывернутой оглоблей ему повредило позвоночник.
Хозяйка – это и была Стеша – обрадовалась постояльцу. Уже давно подворье нуждалось в хорошей мужской руке, а те копейки, что он заплатил за жилье, оказались ей настоящим подспорьем.
Аристарх работать умел. В их большом доме в Сибири главенствовал дед, который не давал ни сыновьям, ни невесткам, ни внукам сидеть без дела. Кроме того, что он был мастером на все руки, дед помаленьку ещё и знахарствовал: вправлял вывихи, сращивал переломы и внешне неуклюжими, но чуткими, каждую косточку знающими пальцами находил больные позвонки и суставы… Кое-чему успел научиться у него внук, и однажды предложил хозяйке полечить её мужа. Авось полегчает! Терять-то нечего. Стеша согласилась, и постоялец стал делать Остапу массаж. Через две недели тот признался, что стал чувствовать пальцы на ногах…
Стеша самоотверженно ухаживала за мужем. Клятву, произнесенную перед алтарем, она чтила свято: это был её крест!
Аристарх и не заметил, как влюбился. Его приводила в сердечный трепет даже прядь, выбившаяся у Стеши из-под платка. От нежности к ней у него на глазах наворачивались слезы, ему хотелось целовать её руки, которые не знали ни минуты покоя… А однажды их взгляды встретились, и Аристарх понял, что их чувства взаимны. Ночью Стеша пришла в летнюю кухню, в которой он спал…
Что было делать двум влюбленным? В Петербурге жена Первенцева ждала ребенка, а у Стеши на руках был больной муж, которого она не могла бросить.
Неделю спустя рано утром он зашел к Остапу попрощаться. Его пациент уже мог самостоятельно садиться на постели.
– Вот, костыль тебе вырезал, пора начинать ходить! Я больше не могу оставаться, но Стеше все рассказал…
Остап молчал. Аристарх подошел к нему как мог близко и встал на колени.
– Ударь меня! Хоть рукой, хоть костылем – все стерплю, а только люблю я твою жену, и ничего с собой не могу поделать!
Рука Остапа сжалась в кулак, но так и осталась лежать на одеяле, лишь по щеке поползла одинокая мутная слеза.
Первенцев бросился из комнаты: он хотел попрощаться со Стешей, но у двери услышал, как безнадежно и страшно рыдает она, давясь и захлебываясь слезами, и побрел прочь, еле переставляя ноги, будто и ему, как Остапу, перебило хребет…
Аристарх благополучно добрался до Петербурга, где друзья уже не чаяли его увидеть. Жена приезду обрадовалась; она даже успела мимоходом потрепать его по щеке. За время отсутствия Первенцева родился сын, которому Руфина вот счастье-то! – смогла найти кормилицу, у неё самой не было молока. Но главное, товарищи раздобыли печатный станок, который собрали в подвале какого-то дома, так что жена теперь все время была занята – печатала листовки…
Перемена, произошедшая с мужем, Руфину обрадовала: больше он её не домогался, не сюсюкал о каких-то там чувствах и, как подобает настоящим мужчинам, наконец занялся делом: стал учиться сразу в двух институтах и с блеском выполнял задания партии.
Только чуткая, любящая женщина могла бы заметить, что у Аристарха будто кто-то вынул душу, но Руфина Станкевич, в замужестве Первенцева, к таким женщинам не относилась…
– Аристарх! – задремавшего было Первенцева разбудил голос жены; она переодевалась в ночную рубашку за дверцей шкафа, так и не привыкнув за четверть века супружества представать перед мужем обнаженной. Они спали на одной широкой кровати, но под разными одеялами, не касаясь друг друга – о том, чтобы спать обнявшись, не могло быть и речи! – Мне нужно с тобой поговорить… Неужели Катерина действительно дочь той Стеши, о которой ты рассказывал?!
– Действительно. Она тоже из Куреней, и фамилия у неё та же – ошибки быть не может, село не очень большое…
– Ты её любил?
– Руфа, она все равно умерла!
– Зря ты так раздражаешься, я вовсе не собираюсь закатывать тебе истерику… Неужели ты ничего не заметил?
– А что я должен заметить?
– На кого Катерина похожа?
– Не знаю. Просто в первый момент мне показалось: она так повернула голову… Я подумал, совсем как Стеша…
– Да-а… а ведь не увидеть может только слепой: она же вылитая твоя мать. В молодости!
– Но я не помню свою мать в молодости!
Руфина Марковна встала и порылась в шкафу.
– Где же этот альбом? Вот! Посмотри, кто на фотографии?
– Моя мать… Господи, да это же Катерина!
– Убедился? То-то же. У вас даже уши одинаковой формы, не спутаешь!
– Ты хочешь сказать, что…
– Боишься произнести вслух? Тогда это сделаю я: да, Катерина – твоя дочь!
– Но ведь Стеша… никогда не пыталась… я оставил ей адрес… на всякий случай!
– Значит, и людям из народа не чуждо благородство.
– А разве я сам – не из народа?
– Хочешь сказать, тебе это чувство незнакомо?
Первенцев вздрогнул и посмотрел на жену: Руфина шутила. Даже юмор у неё был твердый, как обложка "Капитала" Маркса.
– Я был женат, Стеша – замужем…
– Ради бога, Первенцев, меня вовсе не интересует, что тобой в тот момент двигало. Главное, ты поступил порядочно: не бросил жену с ребенком, не стал поддерживать связь на стороне… В двадцать лет ты ещё был такой телок!
– Что же мне теперь делать?
Руфина Марковна пожала плечами.
– Тебе решать. Думаю, Катерина тоже ничего не знает, так что лучше пока не спешить…
Чете Гапоненко москвичи выделили отдельную комнату. Казалось бы, теперь они наконец могли отдохнуть с дороги и заснуть, едва коснувшись подушки, но продолжали шепотом разговаривать – их переполняли впечатления, впрочем, каждого свои. Дмитрий о своих планах предпочел пока молчать. Он ещё не был уверен, что Катерина их поймет и оценит. А если поймет, то не проговорится ли однажды кому-нибудь. Потому он просто лежал и слушал, что говорила Катерина.
– Мить, а ты заметил, какая у Аристарха Викторовича жена старая? Он против неё как младший брат…
– Я думаю, по годам она не так уж и стара. Просто не обращает внимания на свою наружность. Есть такие женщины…
– А я-то всегда думала, что барские жены как куклы разнаряжены. При прическе, при помаде…
– Какая же Руфина барская жена? Она – большевичка. Иными словами, своему мужу товарищ.
– А я тебе кто? Не товарищ? – как и многие другие женщины, Катерина случавшееся с окружающими всегда примеряла на себя.
– Сравнила! Товарищ! Фу, гадость какая! Ты – моя любимая женщина, самая красивая… самая желанная, – он в момент загорелся от одного этого слова, но тут же себя одернул: нельзя, а ну как скинет?
– Пашка ещё не шевелится?
Он приложил руку к её животу.
– А почему Пашка? – поддразнила его Катерина. – А если – Павлина?
– Что? Девка?! Мы тогда её не выпустим! Пусть там и остается… Нет, сначала мужика.
Он попытался слегка отодвинуться, но почувствовал, что Катерина его не пускает.
– Ты чего? – спросил он хрипло. – Я ж за маленького беспокоюсь!
И услышал, как она смеется.
– Если думаешь, что там мальчишка, так ничего ему не сделается!
Катерина поднялась по привычке рано утром. Расчесала пушистые от хорошего мыла волосы, заплела косу, уложила короной. Платье надела из купленных Дмитрием, чтобы выглядеть понаряднее. То, что вчера пообещал ей Аристарх Викторович, показалось Катерине невозможным счастьем! Услышав от Дмитрия о ненормальной, как считал тот, мечте жены выучить несколько иностранных языков, он отнесся к этому неожиданно серьезно.
– Вам повезло, Катя, – сообщил он. – Как раз на этой неделе начинается набор на курсы переводчиков. Языки те, кого примут, будут выбирать по своему усмотрению. А директор этих курсов – мой хороший товарищ.
– Нельзя ли пойти туда завтра? – спросила Катерина с замиранием сердца, умоляюще глядя на мужа – только бы не стал протестовать!
– Завтра? – слегка растерялся Первенцев, но потом подумал и сказал: – Отчего же нельзя? Можно и завтра.
– Митя! – Катерина глянула на мужа – тот снисходительно улыбнулся.
– Что ж, иди, попробуй, раз я сам тебя подбил…
Он пока не знал, как в своих планах на будущее употребит познания Катерины, но уже чувствовал, что они не помешают. Сам он тоже собирался на следующий день идти с Первенцевым-младшим. Его интересовали обещанные Константином курсы шоферов… Перед тем, как заснуть, Дмитрий посоветовал жене:
– Оденься получше. Думаю, внешность на этих курсах тоже не последнее дело. Что с тобой? – удивился он, почувствовав, что Катерина дрожит.
– Мне так страшно! А вдруг они откажут? Мол, сельская, малограмотная…
– Малограмотная? Пусть учат. Власть народная, у неё всякие школы, ликбезы… А будешь так нервничать, я тебя никуда не пущу! Еще не хватало, чтоб из-за этих курсов ты Пашку не доносила!
– Я уже спокойна, Митенька! Все прошло. Я не дрожу, вот посмотри!
Он удовлетворенно кивнул, и через минуту уже спал, а Катерина ещё часа два ворочалась с боку на бок…
За утюгом Катерине пришлось сходить на кухню. Все остальные в доме ещё спали, а Нюша уже вовсю хлопотала. Нагрела ей утюг на плитке, так что гостья и себе платье погладила, и мужу новую рубашку приготовила – чать, не чухонцы какие! Походила по комнате. Кроме нее, больше никто не проснулся. Катерина опять отправилась на кухню: она решила помочь Нюше. Та не столько помощи предлагаемой обрадовалась, сколько забеспокоилась:
– Руфина Марковна заругают!
– А когда она встает?
– Раньше восьми они не встают.
– А до восьми мы вдвоем все и переделаем!
Заметив, что Нюша колеблется, сама взялась за нож – чистить картошку. Нюша заохала:
– Вы в таком платье! Я щас!
Она принесла Катерине белый кружевной фартук – такой красивый, впору в гости ходить – и заставила его повязать. Работать они принялись споро, а вот с разговором никак не получалось. То есть Катерина спрашивала, а Нюша отвечала односложно: "да" или "нет". В конце концов, молодая женщина решила, что Нюша просто молчунья и пытаться разговорить её – напрасный труд. А молчала Нюша совсем по другой причине: вдруг взболтнет что лишнее, – чужой человек, что у неё на уме? – да и потеряет такое хлебное теплое место!
Еще в начале пребывания Нюши в доме Первенцевых состоялся у неё с Руфиной Марковной серьезный разговор.
– Если будут спрашивать, не домработница ли ты, – поучала её хозяйка, – ни в коем случае не говори "да". Пусть знают – а это так и есть, – что ты наша родня. Мы не можем использовать наемный труд. Сразу поползут слухи, что я тебя эксплуатирую… Впрочем, смотри сама, я тебя не держу!
– Господь с вами! – испугалась Нюша. – Кому такое скажу – вырвите мне язык! Домработница… Придумают же! Это ли работа? Когда-никогда приготовить да бельишко постирать… Да и убирать нечего, вы же днями на работе…
Она так считала вполне искренне. Разве можно было сравнить этот домашний труд с работой в поле? А в сельском доме? Когда у Нюши был свой дом, она и на минутку присесть не могла. С малых лет корову доила. Замуж вышла – того больше, у мужниных родителей две коровы. А мама прихварывает, ей приходилось помогать. Бывало, ночью так руки закрутит – заснуть не можешь! А у Первенцевых? Дела переделай и сиди у окна, на улицу гляди. А то и носки вяжи. Правда, поначалу у Нюши не все получалось. Сервировку стола не знала, как закуски всякие чудные делать, но потом Руфина Марковна попросила знакомых, чтобы их повар с Нюшей позанимался. Теперь, когда у тех много гостей бывает, они у Первенцевых Нюшу просят, но она не возражает: хоть и трудно, а все разнообразие, да и Рудольф Бенедиктович, повар ихний, очень интересный, знающий мужчина…
– Э, да тут работа кипит! – весело воскликнул появившийся в дверях Аристарх Викторович; Нюша от неожиданности вздрогнула, а Катерина приветливо улыбнулась. Ей нравился отец Константина: подтянутый, моложавый, аккуратный, не то что его Руфина… Вот, оказывается, кто тот таинственный постоялец, о котором вскользь упомянул как-то её отец – мать никогда о нем не говорила, – что поставил его на ноги. Правда, до конца её батьке оправиться не удалось, но хоть с палочкой мог ковылять…
Аристарх Викторович плохо спал ночью. Жена ввергла его в пучину сомнений и воспоминаний, а сама спокойно похрапывала рядом.
"Стешина дочь! Моя дочь! Наша дочь!" – колоколом бухало в голове Первенцева. Он забылся лишь под утро, но тотчас вынырнул из сна, заслышав легкие шаги Катерины. Теперь он украдкой любовался ею, наблюдая, как ловко она, совсем как мать, чистит картошку…
Дмитрий заснул сразу, а среди ночи вдруг проснулся и долго не мог заснуть. Разве до сна, когда мысли, будто муравьи, грызут тебя изнутри? Верным ли было его решение бросить Азов и начинать все сначала в Москве? Судя по размаху, управлять страной взялись вовсе не безобидные кухарки… Большевики говорят, что пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, но в такой игре крупные ставки. Можно потерять и жизнь! А что выиграешь в случае победы? Власть! Ради неё можно и рискнуть…
Он вышел из спальни в отличном расположении духа и позвал:
– Катюша!
Она тотчас пришла из кухни в его любимом платье, с косой вокруг головы, такая свежая, красивая, что он не удержался, крепко прижал к себе и поцеловал, не обращая внимания на её слабые протесты: "Неудобно, а вдруг увидят!" Взял из рук жены полотенце и, напевая, пошел в ванную комнату: "Ты постой, посто-о-о-ой, краса-ви-и-ца мо-я-а…"
Аристарх Викторович удивленно выглянул из кухни и спросил у Катерины:
– Неужели это Дмитрий так поет?
– Он, – улыбнулась Катерина и подумала, что могла бы, наверное, полюбить его за один только голос…
Руфина Марковна одобрительно оглядела наряд Катерины: без претензий, ладно и к лицу. При том, что своей внешности Первенцева внимания не уделяла, она любила, чтобы другие выглядели аккуратно и достойно. Тем более если это члены её семьи, к которой она мысленно причислила и Катерину – дочь Аристарха не должна выглядеть замарашкой… Она ушла на работу в свой Наркомпрос [17]17
Народный комиссариат просвещения
[Закрыть], уже решив для себя, что, если Катерина окажется способной ученицей и успешно окончит курсы, она сама устроит её на какое-нибудь теплое местечко…
Константин повел Дмитрия знакомиться со своим начальником, чтобы договориться с ним насчет работы и жилья своему новому товарищу, а Аристарх Викторович с Катериной ещё задержались дома в ожидании машины, которая должна была прийти за ними и отвезти на курсы.
Ездить в легковых машинах Катерине прежде не доводилось, и когда Первенцев распахнул перед нею дверцу авто, она слегка растерялась. Но как ей теперь пригодились уроки Вадима Зацепина! Смутилась? Что-то неожиданное увидела? Не подавай виду. Пересиль себя, – и посмеивался: а перво-наперво закрой рот! Это были его "цирковые" советы, но Катерина вспомнила их, уверенно села в машину, незаметно поправила платье.
Первенцев заметил одобрительный взгляд на неё шофера, и ему вдруг стало тепло при мысли, что Катерина – его дочь, и что она нравится мужчинам…
Аристарх Викторович специально посадил Катерину на переднее сиденье, чтобы она могла лучше видеть Москву. Она все же недолго помнила заповедь Вадима насчет необходимости не подавать виду: восхищались бегущими мимо домами и мостами, испуганно ахала, когда автомобиль обгонял дребезжащий на рельсах трамвай, и даже вцепилась в руку шофера, когда ей показалось, что спешащий через дорогу мужчина не успеет добежать до тротуара. Она сконфузилась и тут же стала извиняться, на что шофер, сверкнув глазами, сказал:
– Я не возражал бы, чтобы такие красотки держали меня за руки хоть весь день!
Начальник курсов оказался человеком немолодым, но веселым и энергичным. Он шумно приветствовал Первенцева и шутливо сощурился на Катерину.
– Случайно, это не твоя дочь?
– Нет, – отчаянно смутился Аристарх Викторович, не поняв его ерничанья. – Это… дочь моей старой знакомой.
– Надо же, – хлопнул по плечу тот, – а как на тебя похожа!
Это была его обычная шутка, но Первенцев до конца дня на все лады проговаривал в уме его фразу.
Прием на курсы осуществлялся на удивление просто. Будущий слушатель проходил собеседование с преподавателем, с которым их и познакомил начальник.
– Наш замечательный российский полиглот профессор Исаев Борис Юрьевич. Знает восемнадцать языков.
Катерина тихонько ахнула и влюбленно посмотрела на профессора.
– Шпрехен зи дойч? [18]18
Вы говорите по-немецки? (нем.)
[Закрыть]! – с места в карьер спросил он.
– Ихь шпрехе нихт! [19]19
Я не говорю! (нем.)
[Закрыть] – дрожа, ответила Катерина.
– Парле ву франсе? [20]20
Вы говорите по-французски? (фран.).
[Закрыть]
– Нон, же нэ парль па! [21]21
Я не говорю по-французски! (фран.)
[Закрыть]
– Ду ю спик инглиш? [22]22
Вы говорите по-английски? (анг.)
[Закрыть]
– Ай донт ноу! [23]23
Я не знаю! (анг.)
[Закрыть] – она уже чуть не плакала – большему научиться у Вадима и Ольги она просто не успела, но заучила эти фразы на всякий случай: вдруг немец или англичанин встретятся ей и спросят что-нибудь на своем языке? На курсы с такими «знаниями» её наверняка не примут!
– Бьютифул! [24]24
Прекрасно! (анг.)
[Закрыть] – воскликнул профессор, посмеиваясь. – Значит, вы никакого иностранного языка не знаете?
– Я размовляю на украинской мове! – отчаянно воскликнула Катерина.
– Превосходно! У вас неплохие данные, – профессор успокаивающе погладил её по руке. – Вы, наверное, поете? У вас должен быть хороший музыкальный слух. Признаться, мне давно не попадался такой способный абитуриент… Какие языки вы бы хотели изучать?
– Все, какие знаете вы! – выпалила Катерина.
– Честно говоря, прежде я никогда не доверял хорошеньким женщинам – их желания всегда служат какой-нибудь мелочной цели, вроде: путешествовать по разным странам, флиртовать с иностранцами… Неужели вы хотите изучать языки из любви к ним? Неужели вас тоже завораживает слово? Что ж, время покажет! Завтра прошу вас к восьми часам утра на занятия.
Он пожал всем руки и ушел.
Почти в одно и то же с женой время проходил собеседование Дмитрий Гапоненко. Георгий Васильевич, которому представил его Первенцев, произвел на него впечатление человека незаурядного. Внешне спокойный и будто мягкий, он был собран и сжат, как пружина. Он говорил, добродушно улыбаясь, но глаза его внимательно рассматривали собеседника. Дмитрий понял, что с ним притворяться нельзя: раскусит в момент и почувствует недоверие. Сведи их судьба на одной тропе – это был бы достойный противник.
– А что вы умеете делать? – спросил Дмитрия нарком.
– Я не умею только водить автомобиль.
– Вполне по-одесски! – хмыкнул тот. – Когда вы приехали в Москву?
– Вчера.
– И сразу хотите получить работу?
– У меня – молодая жена.
– Набегался? Семейного уюта захотелось? – проницательно глянул Георгий Васильевич. – Жена красивая или умная?
– И то, и другое, – сухо ответил Дмитрий; он не любил разговоров о Катерине в подобном тоне.
– Повезло!.. Впрочем, это я шучу, и шутка, кажется, не слишком удачная… Прошу прощения!
Георгий Васильевич и сам не понимал, почему этот незнакомец – Костя сказал, севастопольский рыбак – вызывает в нем какое-то беспокойство; кажется, даже в его присутствии он впервые почувствовал себя неуверенно, но, как человек честный, тут же устыдился странного чувства и решил, что протеже Первенцева нужно помочь.
Возникшую паузу Константин истолковал как нежелательную – Дмитрий так надеялся получить у них работу, а Георгий Васильевич почему-то колеблется, и поспешил вмешаться:
– Товарищ Гапоненко мог бы работать у нас шофером, это его давняя мечта. Пока мы получим машины, он как раз закончит курсы!
– Понимаю, Костя, понимаю, – улыбнулся его горячности нарком, – но ведь супругам, кажется, ещё и негде жить?
– Как раз в нашем доме свободна одна комната, – заторопился Первенцев. – Правда, она совсем маленькая…
– Это ничего, – решил сказать слово и Дмитрий, – нам пока хватит, если решите, что я вам пригожусь.
Дипломаты с улыбкой переглянулись в ответ на его "пока". Мол, волнуется рыбак, не понимает, какое счастье ему привалило – жить в центре Москвы!
Они даже представить себе не могли, что Гапоненко – Черный Паша вовсе не считает это счастьем, а лишь первой ступенькой лестницы, по которой он собирается взобраться!
