Текст книги "Необоримая стена"
Автор книги: Лариса Черногорец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Лариса Черногорец
Необоримая стена
Розовые, румяные ватрушки, рогалики, присыпанные сахарной пудрой, дразнились выглядывающими из под неё алыми капельками повидла. Маленькие круглые пирожные, с нахальными красными вишенками, на шапочках из взбитых сливок, аппетитно красовались на фарфоровом блюде, посреди стола, накрытого белой праздничной скатертью. Акакий Петрович сладко улыбался, наливая крепкий ароматный чай в большие фарфоровые чашки из стоящего тут же на столе пузатого самовара:
– Ты кушай, Настенька, кушай, угощайся, не тушуйся. Марьюшка в отъезде до завтра, а барышня… барышня, никак, спит?
– Спит Акакий Петрович, только что уснула – набегалась за день, умаялась, сначала ни в какую не хотела спать…
– Ну, вот и славно! Вот и славно, ты угощайся, не стесняйся. Вот посидим с тобой почаевничаем…
Слащавая улыбка хозяина и липкий, пронизывающий взгляд настораживали. Акакий Петрович приближался, мягко ступая, точно кошка, которая крадется за добычей. Настя попятилась.
– Ну, куда же ты, птичка, сядь за стол со мной, выпей чайку, или ты меня боишься?
– Ничего я не боюсь! – Настя решительно откинула косу за плечо, рванула на себя стул и, усевшись поудобнее, впилась зубами в белоснежный сахарный бочок рогалика. Акакий Петрович замер. Дрожь нетерпения пробегала по его телу.
– Ты чайку, чайку попробуй. Знатный чаек.
– А чего сами-то? – отхлебнув большой глоток из чашки, Настя вопросительно уставилась на хозяина, – сами то чего чаю не пьете?
– Так сейчас, сейчас, голубка, – хозяин уселся на стул рядом и пододвинул к себе чашку. Взгляд его маленьких, заплывших жиром глазок, стал настолько откровенным, что у Насти больше не осталось сомнений в его намерениях. Хозяйка, его жена, вернется не раньше завтрашнего утра, его дочь, за которой она ходит уже полгода, спит на втором этаже, а слуг нигде не видать. Настя отодвинула чашку и встала:
– Вы простите, Акакий Петрович, не судите строго, негоже прислуге с хозяином чаи распивать, – она решительно пошла к двери и дернула за ручку. Дверь была заперта. Акакий Петрович расхохотался:
– Ну что ты, голубка, куда торопишься, мы ведь с тобой толком и не поговорили, ну куда ты…
В один прыжок Акакий Петрович оказался возле неё. Толстыми короткими пальцами, ухватив за ворот блузы, он подтянул её к себе и, обхватив руками таллию, поволок к диванчику:
– Вот так, вот так, милая, я так давно ждал этого, ну ты же знала, признайся, ты видела, что очень, очень мне нравишься, и ты же понимала, что без рекомендаций в приличную семью тебя вряд ли бы взяли, и если я пригласил тебя сюда…
Настя не могла сосредоточиться на словах хозяина. Он придавил её всем телом к дивану его руки, казалось, были везде. Спасения не было. Неприятное горячее дыхание у её уха вызывало отвращение. Собрав все силы, она ногой оттолкнула Акакия Петровича и вскочила. Со страшным грохотом он, перевернув стулья и этажерку, упал навзничь и замер в углу. Гробовая тишина тянулась, казалось, вечность. Настя на цыпочках подошла к хозяину. Акакий Петрович лежал на спине с закрытыми глазами. Она дотронулась до его плеча:
– Акакий Петрович… Акакий Петрович! – Настя заплакала. Хозяин не подавал признаков жизни. Ужасающие мысли проносились в её голове. Она никогда не докажет, что защищалась, да и что её слова, слова сироты, против семьи Акакия Петровича. Её обязательно посадят в тюрьму, и никто, никто её уже не спасет. Она его убила! Что она скажет хозяйке, как она могла оставить сиротой свою воспитанницу!
Мозг лихорадочно просчитывал ситуацию. Ей остается только бежать. Сейчас почти двенадцать ночи. Через четыре часа придет Митька, – поваренок, который топит печи на кухне и чистит овощи. Нет сомнения, что он тут же поднимет шум и позовет полицию. Надо бежать прямо сейчас.
Дрожа, как осиновый лист Настя дотронулась до пиджака убитого. Она с детства до смерти боялась покойников. Когда умерла бабушка, она всю ночь просидела на порожке дома, потому, что боялась остаться в доме один на один с умершей. Дрожь не унималась, страх и появившееся легкое головокружение вызывали тошноту. Нащупав в кармане хозяина ключ и открыв двери, Настя кинулась наверх, в свою комнату. Рядом за стенкою мирно посапывала малышка. Если повезет, она не проснется до самого утра. Наспех собрав саквояж с вещами, она кинулась к выходу. Оставив вещи в прихожей, Настя тихонько заглянула в гостиную. Акакий Петрович по-прежнему лежал без движения на полу. У неё продолжала кружиться голова. Она нащупала ручку саквояжа и выбежала на улицу. Ночные улицы были тускло освещены редкими фонарями. Куда идти? Еще год назад она жила с бабушкой на Никитской. Бабушки теперь нет на свете. Дом ушел за долги, она в свои девятнадцать совершенно одна, пригретая семьей Акакия Петровича и назначенная ходить за его дочкой, из жалости и в память о её бабушке, некогда знаменитой оперной певице. Она бежала по городу. Головокружение усиливалось, пришлось замедлить шаг. Глаза слипались. Верно, хозяин что-то подсыпал в чашку с чаем. Шатаясь, словно пьяная, она налетела на высокого мужчину в длинном плаще и шляпе, собиравшегося свернуть за угол. Земля, словно в тысячи раз умножив силу притяжения, привлекла к себе её тело, фонарь заслепил вверху, высоко, прямо над лицом. Странная мысль пришла ей в голову: «Дождик…какой теплый дождик…»
– Эк, тебя угораздило! – Мужчина, сняв шляпу, склонился над Настей, внимательно разглядывая её лицо. – На пьяную не похожа…запаха, кажется, нет… как же ты так! Вставай, слышишь. – он потянул её за рукав. Настя не шевелилась. Она уснула мертвецким сном. Мужчина вздохнул:
– Ну не бросать же тебя здесь, горе луковое.
Он взвалил Настю на плечо и скрылся за поворотом.
* * *
Настя проснулась от щебетанья какой-то настырной птички, сидевшей на зеленеющей веточке прямо за открытым окном. Открыв глаза, она сначала не поняла, где находится. Низкий беленый потолок над головой, узкая кровать, пестрое лоскутное одеяло… она лежала под ним… в мужской рубашке! Что случилось? Внезапно память прояснилась. Она убила Акакия Петровича, он хотел взять её силой, она толкнула его, он упал и умер, потом она бежала по ночным улицам…да где она? Охнув, Настя села на кровати.
– Доброе утро, – приятный, с бархатными нотками мужской голос заставил её обернуться. – Вы, мадемуазель, проспали почти двое суток.
В кресле, позади кровати сидел молодой темноволосый мужчина с карими глазами и обаятельной улыбкой.
– И теперь по вашей милости я уже две ночи провожу в этом кресле, а оно не такое удобное, как кажется на первый взгляд.
– Кто вы? Где я?
– Позвольте представиться – мужчина поднялся во весь рост и, слегка поклонившись, протянул ей руку. – Шарль Тулье, служу в Императорском театре-цирке.
– Шарль! Вы… – она вспомнила, как прошлой зимой, еще вместе с бабушкой она впервые посетила Императорский цирк, как была очарована его атмосферой и как запал ей в сердце молодой наездник, выполнявший невероятные трюки на коне. – Вы – тот самый наездник, Шарль Тулье, который держал на своих плечах четверых жонглеров!
– Ваш покорный слуга.
– Но как?! Почему я здесь? Что вы делаете здесь? И… – она вновь оглядела себя и натянула одеяло под самый подбородок, – где моё платье?
– Столько вопросов. Позвольте, начну с последнего. Ваше платье здесь, пришлось отдать его почистить – вы упали на мостовую в тот момент, когда начался дождь. Я нашел вас и принес сюда. Пытался вас разбудить, но ничего не вышло. Пришлось дать вам отоспаться. Кстати – интересно, что могло вызвать такой продолжительный сон у столь юной особы, и куда вы так спешили ночью? Ах! Да! Не стоит отвечать вопросом на вопрос дамы. Продолжим. Вы находитесь в моей комнате – не самой богатой, но вполне сносной, не так ли? Я ответил на все ваши вопросы?
– Вы – француз, а по нашему говорите совсем без акцента. Странно видеть вас здесь, Шарль, ведь цирковые…
– Я понимаю ваше удивление, по вашему – я должен обязательно жить при цирке, но с тех пор, как в конце июня цирк был закрыт, мы, артисты, вынуждены искать себе другое место. Мои сбережения позволили мне снять эти скромные апартаменты, и вот еще, – заговорщицким тоном, подмигнув, он приблизился к ней, – Шарль Тулье – это псевдоним, – он улыбнулся, – нынче на манеже так принято. Модно, когда выступают французы, англичане и даже турки. Однако в последнее время жалуют и местные таланты. Я русский и имя у меня незатейливое и исконно русское – Аникей.
– Аникей. Аника значит? Как Аника – воин.
– Правды ради, должен сказать вам, что в былинах речь шла об Онике – воине, и не хотелось бы, чтобы меня отождествляли с легкомысленным бахвалом. Но, для близких можно и Аника. – Он вновь светло улыбнулся и присел на краешек её кровати:
– Ну, теперь моя очередь задавать вопросы. Кто вы и что с вами произошло?
Настя не успела открыть рта, – в дверь постучали. Аника встал, подошел к двери, и она с восхищением отметила его атлетическое сложение, красивую широкую спину и прекрасную осанку. Голос из-за двери проскрипел:
– Платье вот, почистили, мсье Шарль, как велели, завтрак и газета. Извольте принять.
Аника вернулся с платьем и подносом. Только теперь Настя поняла, что до смерти хочет есть. Желудок сжимался от спазмов.
– Вы так любезны, что позаботились о завтраке!
– Мадемуазель, я предполагал, что рано или поздно вы очнетесь от своего сказочного сна и захотите подкрепиться. Ешьте, мадемуазель, – Аника сел в кресло и развернул газету. На подносе перед Настей красовались те самые розовощекие, румяные ватрушки и стакан молока. Все произошедшее с ней пронеслось перед глазами в считанные мгновенья. Комок подкатил к горлу. Увидев в газете нечто, Аника встал во весь рост:
– Погодите. Здесь ваш портрет, по-моему. Ну, точно! Сейчас и я получу ответы на свои вопросы. Вот! – он замер, не веря своим глазам, – …разыскивается Егорова Анастасия, роста среднего, глаза серые, волосы русые, уложены в косу. Оная Анастасия нанесла увечья Семенову Акакию Петровичу, статскому советнику, причинив ему телесные повреждения, и ограбив на сумму сто пятьдесят тысяч рублей… – он ошарашено смотрел на Настю, та, с не меньшим потрясением смотрела ему в глаза:
– Неправда…прошу, поверьте, это неправда, он пытался взять меня силой, хозяйка, его жена уехала, он пытался силой меня взять, я не …я только оттолкнула его, я никаких денег не крала, я…
Аника встал, вытащил из шкафа небольшой коричневый саквояж:
– Это ваше?
– Да но…
– Что здесь?
– Платье, чулки…я наспех собралась и сбежала. Я думала, что убила его! Он упал и ударился, он не шевелился. Я себя убийцей считала! – она приподнялась на кровати и, обернувшись одеялом, неожиданно для самой себя рассмеялась:
– Спасибо! Господи! Он жив!
Не отводя от неё взгляда, Аника раскрыл защелку саквояжа и высыпал его содержимое. Червонцы, четвертаки и сотенные посыпались на стол:
– Позвольте, Анастасия Егорова, а это что?
Настя, прекратив смех, смотрела круглыми от удивления глазами:
– Я…я не знаю, откуда они в моём саквояже…там были вещи…
– Вот что! – голос Аники зазвучал металлом, – я сейчас выйду на четверть часа, а когда я вернусь, я не хочу застать здесь ни вас, ни ваших краденых денег! Прощайте, мадемуазель! – Хлопнув за собой дверями, он скрылся.
Настя опустилась на край кровати. Откуда такие деньги у неё в саквояже? Хозяин жив, значит, она не убийца, но теперь все считают, что она воровка! Её портрет напечатан в газете. Как могли деньги попасть к ней в саквояж? Она наскоро натянула платье и заплела волосы в косу. Саквояж зиял открытой пастью, из которой высыпались пачки купюр. Она медленно, словно боясь, что он кинется на неё, подошла и погладила его по кожаному боку. Её будто током ударило: кожа её коричневого саквояжа была совершенно гладкой, а эта была рельефной, с золочеными клепками! Это не её саквояж! Она лихорадочно соображала, как мог саквояж с хозяйскими деньгами оказаться у неё. События той ночи плохо укладывались в её голове. Хозяин подстроил свидание и хотел подпоить её, чтобы удовлетворить свою похоть. Она отбивалась – он упал, она побежала наверх и собрала саквояж, потом спустилась, поставила его на пол… вот! Поставила на пол, когда подошла посмотреть на хозяина! Потом вернулась, голова уже кружилась, и было нехорошо. Конечно! Она просто случайно взяла не свой саквояж, должно быть рядом с ним стоял еще один, ведь в темноте было не разглядеть. Надо вернуть деньги немедленно! Отнести их в участок – к хозяину она больше не пойдет ни за что! Её перестанут подозревать в краже, и она будет свободна!
Она схватила саквояж и открыла, было, дверь, чтобы выскочить прочь, но тут, мысль, поразившая её своей простотой и правдивостью, остановила её! А если ей не поверят?! Мало того, ей ведь действительно не поверят! Объявления о её розыске во всех газетах и, наверняка, на всех столбах. Она придет в участок с деньгами, а её просто упекут за решетку и полицейский, сделавший это, еще и получит вознаграждение за поимку такой опасной преступницы. Что же ей делать?! Она вспомнила лицо Аники, прочитавшего объявление о её розыске в газете, уж если он не стал слушать её объяснений, то вряд ли это будет нужно кому-то еще. Оставаться здесь больше нельзя – вдруг он позовет полицейского. Настя повязала голову платком, спрятав под ним роскошь своей русой косы, и тихонько выскользнула из комнаты, оставив саквояж с деньгами на столе.
* * *
Не привыкший к праздности, проводивший все время в бесконечных репетициях, Аника неуютно чувствовал себя, бездельничая целый день. Он намеренно не возвращался в свою комнату, чтобы не разочаровываться. Если она уйдет – он будет разочарован, но как ей не уйти, ведь он сам дал ей четверть часа на сборы и прогнал, значит обязательно уйдет. Совсем ведь девчонка, неужели и в правду лиходейка? Глазищи большие, серые, коса – как в русских сказках! Взгляд совсем детский, не может быть такая девушка преступницей. Она не выходила у него из головы. Редкая красота. Он не встречал таких, совсем еще девчонка. А если все же? Если она, вопреки его словам останется, испугается, ведь идти ей некуда – повсюду облава. Останется, но окажется, что все, о чем пишут газеты и о чем кричат объявления на столбах – все правда. Тогда разочарованию не будет предела.
Аника зашел в трактир на площади. Смеркалось. Мысли о Насте не оставляли его. Куда она пошла? И пошла ли? Халдей принес вина. Аника прислонился к стене и закрыл глаза. А ведь он поначалу не сразу разглядел, какая она красивая. Стараясь не чувствовать себя неловко, снимая мокрое грязное платье и переодевая её в свою рубаху при тусклом свете свечи, он не подозревал, что утром, глядя на её неспокойный сон, прерывающийся вскриками и бормотанием, поразится её правильным чертам лица и нежному румянцу щек. Она спала ночь, день и потом еще всю ночь – значит, ей что-то подсыпали. Она что-то бормотала во сне, как будто отбивалась от кого-то. Может, она сказала правду, может быть, действительно она пыталась защититься. Тогда откуда деньги?
Трактир понемногу наполнялся публикой. Рядом, за соседним столом сидел бородатый, щуплый мужичишка с всклокоченными волосами. Неожиданно в двери буквально ввалился холеный упитанный господин. Что-то привлекло внимание Аники, он никак не мог понять что, потом понял: голова господина была перевязана так, что из-под котелка был виден край повязки. Господин сел спиной к Анике. Расстояние было так невелико, что невольно было слышно даже негромкие фразы, которыми обменивались вошедшие.
– Доброго здоровьичка, Акакий Петрович! – Бородатый явно заискивал.
– Тише ты, тише, принес?
– Попервой вы, господин хороший доложитесь, где деньги?
– Сначала я должен увидеть, она это или нет, не думаешь же ты, что я весь капитал буду с собой вечером по трактирам таскать.
– Э! Акакий Петрович, так не годится. А может, и нет у вас никаких денег, – он достал из-под полы газету, – уж не вас ли это на днях ограбили?
– Прохвосты! Щелкоперы! Уж на весь город раззвонили! И девка эта куда-то запропастилась! Надо ж было быть такой дурой! Ухватить вместо своего саквояжа мой! И чего кобенилась, жила б сейчас как сыр в масле, даже еще лучше. Милость ей хозяйская не по душе… – словно задумавшись, он смотрел в одну точку и костерил Настю, на чем свет стоит, потом, очнувшись, схватил за ворот бородатого и зашептал:
– А ты, Лука не беспокойся, чай ты не думаешь, что все мое состояние сотней тысяч ограничивается, небось, и другие доходы имеются. Я за ценой не постою, лишь бы это была она! Давай сюда, я гляну!
Лука засопел:
– Не извольте гневаться, барин, Тимоха что-то задерживается, у него она! От самого Тобольска у него. Здесь мы разделились – больно на то, что хвост за нами было похоже, думали, шпики следят, да сговорились в этот самый час здесь встретиться. Вот нет его что-то.
– Идиоты! Её покупатель ждет, уж которую неделю, через три дня её за границу должны вывезти! Уж и документы все куплены!
Аника понимал, что девушка сказала правду. Хозяин действительно её домогался, и деньги оказались у неё случайно. Где она сейчас? Что если её схватила полиция?
Не дожидаясь конца разговора, он вышел на улицу и быстрыми шагами направился по тускло освещенной мостовой к дому. Он почти бежал с теплившейся надеждой, что она ждет его, сидя на кровати и завернувшись в одеяло. Несколько кварталов, два лестничных пролета, дверь… комната пуста. На столе в свете уличного фонаря блестят металлические заклепки на боках саквояжа. Она не взяла денег! Где она? Что с ней? Как он был несдержан, как спор на расправу! Он сел на кровать и обхватил голову руками. Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появилась Настя, сгорбленная под тяжестью здоровенного мужика, еле передвигавшего ноги.
– Помогите, прошу вас! Мне некуда больше было его привести. Помогите!
Аника ошеломленно глядел на обоих. Потом подхватил мужика под руки и усадил в кресло. Тот стонал. Аника обернулся к Насте:
– Ну, знаете, мадемуазель, с вами не заскучаешь!
– Пожалуйста, не прогоняйте! Мне некуда больше идти, меня везде ищут. Я правда, ни в чем не виновата!
– А это, он кивнул на мужика, – ваш родственник?
– Нет, я не знаю, кто это, просто…ну не могла же я его бросить на улице, он очень просил помочь!
– И вы не нашли ничего лучшего, кроме как привести его ко мне!
– Я не знала, что делать. Я бродила по улицам, не зная куда идти, потом появился он. Вырос, словно из-под земли, просил помощи. Сказал, что его преследуют, и что у него отнимаются ноги…
Мужик в кресле захрипел, руки и ноги свело судорогой. Он вытянул из-за пазухи сверток:
– Подойди! Подойди, дочка!
Настя подбежала и наклонилась к нему.
– Я проклят, это она меня наказывает, нельзя было её красть. Я уже не чувствую тела, руки, ноги, все будто каменное. Дышать тяжело. Вот! Возьми! Верни её на место! Верни, не то худо будет всем. Она чудотворная! Огромных денег стоит, – он сунул Насте в руки сверток, – ты её не крала, тебе ничего не будет, только надо вернуть её на место, слышишь, иначе будет беда.
Настя развернула сверток. В руках, струился слабым светом отраженных уличных фонарей образ божьей матери. Видно было, что ему не одно столетие. Воздев к верху руки, Богородица держала на коленях младенца и святой Николай со святой Марией Египетской дополняли рисунок иконы. Мужик дернулся и прохрипел:
– Стена! Стена необоримая! Верни… в Тобольск…
Он вытянулся, и голова его поникла. Аника стоял, не веря своим глазам. Сначала закрыли цирк, потом в его квартире девушка с явно непростой биографией. Потом краденые деньги, теперь еще какая – то невероятная икона и труп в его комнате. Это было слишком. Настя обернулась и вопросительно смотрела на него:
– Простите ради бога, я причинила вам столько беспокойства. Что же теперь делать?
Он видел тоску и мольбу в её глазах. Они сражали его наповал. Он не мог прогнать её, не мог отказать ей:
– Ложитесь спать!
– А он? – Она кивнула на мертвого, – что с ним?
– Я справлюсь!
Взвалив тело на плечо, Аника взял саквояж с деньгами и вышел из комнаты.
Не решившись раздеться, Настя легла на кровать, укрыв ноги цветастым одеялом. Сверток с образом остался лежать на столе.
* * *
Настя почти уснула, когда в предрассветной тишине послышались шаги. Аника вошел в дверь, и устало опустился на кресло. Молчание повисло стеной. Настя не решалась задавать вопросы и, не отрываясь, смотрела на его лицо, усталое, с закрытыми глазами и плотно сжатыми губами. Казалось, он засыпал. Настя любовалась его чертами лица, в нем все было так гармонично. Она тихонько встала и, подойдя к нему, прикоснулась к его плечу. Он вздрогнул:
– А… это вы…
– Простите, я только хотела предложить вам лечь на кровать. Вас не было почти всю ночь.
– Вам больше ничего не угрожает.
– Что? Но как…
– Я положил труп и саквояж на улице и вызвал околоточного. В результате деньги возвращены хозяину, а объявления о вашем розыске снимут со столбов уже утром.
– Вы! – у Насти не было слов, – вы волшебник. Как же вам удалось?!
– Жена околоточного обожает цирк и, как оказалось, моя горячая поклонница. Бедняге ничего не оставалось делать, она зашла вечером к нему, когда шел допрос, и увидела меня. Ох, и досталось бедолаге. Он готов был на все, лишь бы угодить жене и избавиться от меня. А это, – он кинул на стол пачку червонцев, – щедрая благодарность вашего хозяина за найденный капитал. Думаю, вы заслуживаете компенсацию от этого подонка. – Он вымучено улыбнулся и лег на кровать. – Простите. Я просто умираю от усталости. Кстати, можно у вас поинтересоваться, что вы собираетесь делать?
Настя опустила голову и вполголоса произнесла:
– Идти в Тобольск.
Аника сел на кровати и уставился на неё.
– Идти куда?
– В Тобольск. Вы же слышали слова того человека, – она взяла в руки сверток с образом, – её надо вернуть.
– Вы рехнулись?! Отнесите её в какой-нибудь храм, и пусть люди, которым положено этим заниматься её возвращают.
– Вы не поняли! – Она горячо возразила, – это не шутки, вы видели, что случилось с человеком, который её украл, – он умер!
– Да, но причем здесь вы!
– Он дал её мне, понимаете, мне! И я должна её вернуть на место, искупить его грех, тогда он будет прощен, я не могу отказать в последней просьбе умирающему, именно я должна её вернуть, – она развернула сверток и посмотрела на образ, – и она это знает. У меня просто нет другого выхода.
– Но как вы собираетесь это сделать? У вас ни денег, ни документов, вы даже не знаете, куда именно вам надо идти.
– У каждого свой крест. И, – она улыбнулась, – я думаю, она сама меня приведет.
– Возьмите, – он кивнул на пачку червонцев, – они вам пригодятся.
– Спасибо вам, – Настя завернула образ в полотно и направилась к выходу. Аника встал и подошел к окну. Настя тихо проговорила:
– Спасибо вам, правда, большое спасибо, но от этого человека денег я не возьму. Она откинула косу за плечо и, открыв входную дверь, обернувшись, проронила:
– Прощайте!
Аника глядел в окно. Внизу, на противоположной стороне тротуара, он увидел того самого бородатого мужичонку, который сидел с Акакием Петровичем. Он внимательно следил за домом и выходом. Из-за сапога виднелась рукоятка кинжала. Аника кинулся вслед за Настей и ухватил её за руку как раз в тот момент, когда она собиралась, было открыть дверь на улицу:
– Вы должны вернуться!
Настя испуганно замотала головой:
– Нет, прошу вас, не надо…
– Это я прошу вас, вы должны это увидеть.
Она неохотно поднялась за ним назад в комнату. Аника подвел её к окну:
– Видите того типа?
– Да, обыкновенный человек…
– Это Лука.
Аника слово в слово передал ей разговор, состоявшийся в трактире, которому он стал случайным свидетелем.
– Так значит, – Настя начинала понимать, что случилось, – значит, именно за ней они охотятся. – Она прижала сверток к груди, – они хотят продать её, вывезти из страны…
– Именно так!
– Но как он узнал, что икона здесь?
– Думаю, за мной следили от самого участка. Ведь при мертвеце иконы не было найдено, а ваш хозяин знает, что саквояж с деньгами был у вас. Они думают, что и вы, и икона у меня.
– Втянула я вас в историю…
– Да уж!
– И что же мне теперь делать?
– Ждать. Ждать, пока я не придумаю, как нам выбраться отсюда незамеченными.
– Нам?
– Ну, – Аника смущенно кашлянул, – если вы конечно не против. И потом, ну не могу же я позволить вам одной пересечь страну, с таким ценным грузом… – он осекся, – я навязываюсь…
– Я очень, очень вам благодарна! – Настя кинулась, было, ему на шею, – я даже не могла на это надеяться. – Засмущавшись своего порыва, она отошла от Аники, и стала теребить свою косу. – Я доставила вам столько хлопот.
– Признаться, мне нужна была небольшая встряска, – после закрытия цирка мне этого очень не хватало. Давайте дождемся вечера, потом я попробую что-нибудь придумать.
Аника лег на кровать. Настя свернулась клубочков в кресле.
– Вы давно в цирке?
– С детства. Мои родители были цирковыми.
– И вы с детства выступали?
– Я помню свое детство на манеже. Мы много колесили по России матушке. Мои родители были акробатами. Жилось нам тогда совсем несладко. Днем мы, все артисты, репетировали и дежурили у дверей директора в ожидании причитающихся денег. Я был совсем мальчишкой. Он не разрешал работникам цирка входить к нему, пока он сам не смилостивится и не вышлет спасительный полтинник, которому мы всегда были рады. Так ежедневно выклянчивали мы заработанные деньги. Кормились у бедного еврея, содержащего погребок напротив цирка. Он варил нам картошку и разрезал одну селедку на десять частей – ему с этого дела нужно было еще самому кормиться с огромной семьей. После представления мы отправлялись спать в большом ковре, – том самом ковре, который раскладывали на арене во время спектакля. Спали мы вместе с кучерами, билетерами, и униформистами, закутавшись в ковер, где кишмя кишели вши. Потом наш директор начал задерживать и те жалкие полтинники. Тогда мои родители во время представления влезли на штамберт и подняли крик, что если им не уплатят заработанных денег, то они не слезут со штамберта, да еще бросятся вниз головой на глазах у почетной публики. Скандал был огромный. Вмешался пристав. На следующий день полиция выслала родителей прочь за «учинение скандала в общественном месте». Я остался с дядькой – он был коверным клоуном. Мне было пятнадцать, я больше никогда их не видел. Директор держал около себя особых подхалимов – костоломов и особо подкармливал их для того, чтобы они, по его указанию, «считали ребра» «непокорным». На моих глазах кучера и конюхи избили в кровь одного билетера, который в сердцах обругал директора, требуя, чтобы он уплатил ему заработанные деньги. Работник ни от кого не мог ждать защиты от произвола хозяина цирка. Если пойдешь жаловаться к уряднику или приставу, то он же на тебя и ополчится, ибо он обеспечен бесплатными билетами в цирк, обедом, ужином и водкой от хозяина. А если блюститель порядка впал в меланхолию, то хозяин бесплатно пристраивал ему на ночь приглянувшуюся хористку. Вот так.
– А сейчас?
– Сейчас! Сейчас цирк совсем иной – ковры и запах духов, роскошь обстановки и солидная публика. Сейчас цирк – это большие деньги. Жаль только, что император сам решил их зарабатывать. Если бы он не вмешивался в дела цирка, – я бы до сих пор был на манеже… но, теперь волею судьбы Шарль Тулье, наездник и силовой акробат, может позволить себе пару месяцев отдохнуть от манежа и публики. Не так ли?
Настя, словно впав в забытье, смотрела в одну точку, явно чем-то удивленная. Аника с любопытством наблюдал за ней.
* * *
Видение, явившееся Насте, было настолько четким, как будто все происходило в этой комнате. Она вдруг превратилась в княжеские хоромы. В темном и полупустом зале отчетливо слышался голос старца Иоанна:
– Послушай меня, князь Роман, послушай. Который раз уж говорю: и тебе, и посаднику твоему Якуну необходимо употребить все меры благоразумия, добиваться мира с неприятелем, чтобы не проливать кровь. Великий Новгород сейчас как никогда достиг большого величия. Обширные владения наши простираются далеко на север и восток. Многочисленные купцы с запада и юга приезжают со своими богатыми товарами и торгуют в магазинах, в лавках и на обширном гостином дворе. С иностранными землями новгородцы никогда не имели такие торговые сношения как сейчас. Но князь Андрей никогда не простит своего поражения. Он мечтает о Задвинской земле. Он решил сокрушить Новгород. К нему присоединились его союзники: князья Смоленский, Рязанский, Муромский, Торопчане и Половчане со своими дружинами. Великая сила! Огромное войско, одних князей только семьдесят два человека. Надо во что бы то ни стало заключить мир с Суздалем!
– Мстислав! – гонец ворвался в палаты и упал перед князем на колени, – Мстислав у ворот Новгорода. Рать бесчисленна.
– Все, князь, – старец устало отвернулся, – теперь пощады не жди. Он предаст все огню и мечу, не щадя ни возраста, ни пола, ни состояния. На протяжении двух недель они оставляли за собой на расстоянии трехсот верст один пепел и трупы.
Князь Роман обернулся к посаднику:
– Вели собирать народ – все кто может держать оружие, пусть становятся на защиту Новгорода. Мы принимаем бой!
– Я велю растворить ворота храмов. Пусть молится и старый и малый. Без божьей помощи нам не одолеть Мстислава.
Два дня беспрерывно длилась ожесточенная битва, плач и церковные песнопения слились в одно. Смерть летала над головою осажденных. Старец Иоанн не спал вторые сутки, он то ободрял сражавшихся защитников родных стен, то молился беспрерывно перед иконой о спасении своей паствы.
– Иди в церковь Господа нашего Иисуса Христа, что на Ильиной улице, возьми там образ Пресвятой Богородицы, вознеси его на городские стены против неприятелей и тотчас узришь Божие спасение.
Старец Иоанн словно очнулся ото сна. Откуда этот голос? Неужто, от иконы, – старец перекрестился, – ему не послышалось, голос был ясным и четким
– Филька!
Служка вбежал в двери.
– Филька, бери отца Никодима, да бегите в Спасову церковь, принесите образ Владычицы, а я пока молебен начну. – Он еще раз устало перекрестился и начал службу. Служка метнулся вон.
Прошло немало времени, когда сам отец Никодим с плачем упал в ноги старцу:
– Не дается, батюшка, не идет она к нам! Я уж, как положено, совершил перед нею благоговейное поклонение и хотел взять ее. Но тут совершилось чудо: при всех дерзновенных усилиях, я не только не смог взять икону, но даже не мог сдвинуть ее с места.
– Ах ты горе! – Отец Иоанн перекрестился. – Что ж это я… я сам… сам…Вели собрать всех! Всех, слышишь, вели звонить во все колокола, взять святые иконы, кресты и хоругви и все туда….
