Текст книги "Бисер Мирозданий (СИ)"

Автор книги: Лариса Львова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

   Как долговечно была эта бредовая реальность – лазарет, раненые, запахи дезинфекции и табака? Есть ли оно сейчас?

   На каком витке жизни люди поняли, что настоящее Мироздание не удовлетворяет их потребностей и не соответствует представлениям о правильном мире? И всё началось с бунта, к примеру, подростка...

   Иван вздрогнул. Да нет же! Не следует подгонять факты под зыбкое предположение. Поручик Лутков – незнакомец, чей фантомный образ вместе с его болью витал и, возможно, витает в пространстве. Иногда является людям, как являлись на небе перед катаклизмами картины жизни давно минувшего. Тётушка, помнится, о них рассказывала. А всё остальное – просто совпадения. Жутковатые в своей точности, правдоподобные, но совпадения. И поступать с ними нужно, как с совпадениями.

   И почему бы им не быть случаем галлюциноза? Коллективный галлюциноз также описан у учебниках. Его лечения не существует, разве что рекомендуется покой, когда миру хорошо...

   – Иван Иваныч, вас батюшка зовут! – Длинный нос слуги просунулся в дверь.

   В голосе – паника. Не случился ли с кем удар?.. Помнится, отец Димитрий неприятно поразил полнокровием и одышкой.

   Иван бросился на зов.

   Батюшка и отец Димитрий в кругу домашней челяди стояли у главного крыльца, задрав головы.

   Только сейчас Иван понял, что свет, которым закатное солнце поливало мир, был темнее крови. А она хлестала на землю из раненых тел, меж которыми сновали сёстры милосердия. Гигантские фигуры были так же живы, как и люди, смотрящие на них с земли; на лицах выступал пот; глаза источали слёзы; рты готовы были порваться от безмолвных криков.

   Небеса задрожали, и над полем боя взметнулся столб огня в дымном опахале. Когда плотная завеса немного рассеялась, раненые лежали уже неподвижно, а сёстры милосердия прикрывали их навсегда застывшими телами.

   И эти горестные крики... Они донеслись не с неба, они раздались рядом с Иваном. Люди поняли суть этого чуда: оно несло плохие предзнаменования.

   Мираж побледнел и рассеялся.

   Иван, помня рассказ тётушки, крикнул отцу:

   – Сейчас начнётся буря, настоящее светопреставление!

   Иван Иванович-старший криком распорядился насчёт окон и дверей. В тяжёлом, странно давившем на уши воздухе его голос прозвучал глухо, как из-под земли.

   Иван взялся пройти с проверкой до конюшен и оранжереи, отправить в село нарочного. Заряжённый грядущим штормом, он носился по хозяйству, не чуя ног. Когда наконец добрался до оранжереи и захлопнул за собой дверь, вдруг наступила ночь, а рамы задрожали и взвыли.

   Это порывы ветра ринулись на Мироздание.

   «Эх, пожалели замазки на рамы. Теперь повылетят», – с горечью подумал Иван.

   – Не повылетят. Здесь будет самое безопасное место, точно знаю, – ответил девичий голос из угла.

   «Как же незнакомка узнала мои мысли?» – удивился Иван, и тут же получил ответ.

   – Я слышала, что сюда барчук придёт, тот, что на доктора учится в губернии. А младший из города не вернётся.

   – Точно, Лёня в гимназии, готовится к экзаменам, – пробормотал Иван и наконец догадался спросить:

   – А как тебя зовут? Откуда ты?

   – Вон оттуда, – ответила девочка, черты лица которой никак не хотели складываться в определённый образ, и указала на тёмную из-за бури раму за её спиной.

   – Я что-то не вижу ничего, кроме стекла, – сказал Иван, подозревая, что девчушка всего лишь водила его за нос.

   – Ну и не видь, мне-то что, – сказала она. – Я вижу, и ладно. А ещё у меня письма есть для тебя.

   – Чьи письма? – спросил, холодея, Иван.

   – Сестры милосердия, – важно сообщила девочка. – Она в моём доме квартировала, вот и оставила для передачи. Дом-то разбомбили, а письма остались.

   – А как всё же тебя зовут, вестница? – как можно дружелюбнее спросил Иван. – И про сестру милосердия рассказала бы всё, что знаешь. Интересно ведь, от кого ты принесла мне письма.

   Завывание ветра в рамах; глухие хлопки сорванных ветвей, которые падали на крышу оранжереи; неверный, мутноватый свет сквозь тучи да ещё подросток, похожий на сказочного упырька, – всё это заставляло будущего эскулапа испытывать странное чувство, будто он подсматривал чьи-то воспоминания. Где-то когда-то это уже было: тьма и звуки разрушения. И подросток – голенастая девочка, чьего лица не разглядеть в полумраке.

   – Елизавета Матусова, – чинно заявила девочка. – А про сестру милосердия ничего не знаю. Она и квартировала-то один день.

   – И чья ж ты дочь? – механически спросил Иван, чувствуя, будто ноги потеряли почву.

   Это признак нервного расстройства. А ему нельзя нервничать – нужна помощь батюшке, силы для трудного семестра в университете.

   А ещё до боли жаль, что пришла из какого-то чуждого Мироздания не сестра, а её тёзка.

   – Писарева. Батюшка в полку служил. Погиб вместе с штабом, – ответила чужая Елизавета.

   – А ты как уцелела?

   – Кто тебе сказал, что уцелела? – возмутилась Елизавета. – Я вместе со всеми... Так возьмёшь письма-то?

   В эту минуту Иван осознал, что принять эти письма нельзя: они от незнакомой сестры милосердия, и принесла их неживая Елизавета, видимо, спутав его с кем-то другим в бесконечных витках великого множества миров. И умерший мечтатель Лутков был таким же незнакомцем, а вовсе не женихом тётушки и не возможным родственником. Если будет сломана грань между реальностями, разными Мирозданиями, это приведёт к тому, что они будут представлять собой всё равно что смесь дешёвых, продаваемых на вес бусинок разного цвета. И распределить их по разным мешочкам – великий труд, который, возможно, никогда не будет закончен. Тут будут нужны матушкино терпение и трудолюбие, возведённые в трёхзначную степень, а также великое желание привнести в жизнь пользу и порядок.

   – Значит, не возьмёшь письма, – грустно сказала Елизавета. – Зря они были написаны. Зря не сгорели...

   Силуэт девочки, светлый на фоне тьмы, задрожал и стал таять.

   – Нет! – взревел Иван и бросился к раме.

   Тёмное стекло словно подалось ему навстречу.

   Иван протянул руки, хотя и не видел, что за мир находится по ту сторону.

   Рама с почти человеческим стоном лопнула, и Ивана отшвырнула лавина гравийно-песчаной смеси, камней, сорванной листвы. Он в одно мгновение стал мокрым. Одежда обвисла от тяжести воды и мусора.

   А где ж Елизавета?

   Иван тщетно вглядывался в темень разбитой оранжереи. Вот тебе и безопасное место.

   Буря неожиданно стихла.

   Её следы не могли уничтожить целый месяц. Общая беда хоть как-то сплотила людей. Только Иван ходил смурый и недовольный: он так и не отыскал среди людей, оставшихся без крова и хлынувших в усадьбу за помощью, писареву дочь Елизавету. Он не успел объяснить ей, почему не может взять письма.

   Но как жить-то, примерять на себя один будничный день за другим, когда его сестра Лиза канула в другом Мироздании. Может, она рвётся назад, в их уютную жизнь, которая основана на том, что всем должно быть хорошо? Рвётся, а он ничего сделать не может.

   А может, он во всём ошибся, и бусинки, чудом отсортированные по цвету, стремятся перемешаться? Это его жизнь – чьё-то Наваждение, а реальность войны и есть настоящее Мироздание? Его Лиза отважно бросилась узнавать правду. А он не смог...