Текст книги "Бывшая Москва"

Автор книги: Лара Вагнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 3

Добежали до конца платформы, свернули в узкий боковой коридор. Преследовал их кто– нибудь или просто бег отдавался гулким эхом? Трудно было бы ответить. Вынырнули из коридора, снова куда-то свернули. Маша уже перестала ориентироваться, тем более что в окрестности этой станции попала впервые. Казалось, они бегут по кругу и вот-вот снова вернутся на платформу. Но ее спаситель, похоже, чувствовал себя здесь, как рыба в воде. Старое выражение, сохранившееся с тех давних пор, когда в реках вокруг Города водилась рыба…

Маша едва успевала перебирать ногами, чтобы успеть за незнакомцем. Всхлипывала на бегу, свободной рукой размазывала слезы, которые, не останавливаясь, текли по щекам. Иногда незнакомец просто тащил ее словно по льду, по уцелевшим на полу гладким плитам.

Свернули в другой коридор, на этот раз широкий, помчались к лестнице, по которой вереница людей спускалась вниз. Здесь была предусмотрена лестница только для спуска, подниматься по ней запрещалось, об этом сообщала строгая надпись на картонке, приклеенной к стене.

Сильные пальцы крепко стиснули Машину руку. Расталкивая спускавшихся вниз, нарушая все правила, наплевав на все предписания и возможность нарваться на подземный патруль, который время от времени обходил метро, они бежали в полутьме. Сзади оставались возмущенные крики тех, кто едва успевал спастись от падения, вовремя уцепившись за перила.

Выскочили на поверхность. Им удалось незаметно проскользнуть мимо стражника, который наблюдал за порядком на входе в метро. Пригнувшись, чтобы их не было видно за пластиковым барьером, выбрались на улицу. Теперь можно было уже не торопиться: странники, даже если они их преследовали, находились далеко внизу. Впрочем, и сил бежать все равно не осталось, во всяком случае, у Маши.

Завернули за обшарпанную пятиэтажку. Возле кирпичного забора валялись куски арматуры, подгнившие доски. Тут же лежал обломок бетонного столба, на который опустилась Маша.

Незнакомец присел рядом на какой-то ящик, снял кепку и вытер ладонью вспотевшее лицо. Совсем молодой, хотя явно постарше Маши. Темно-русые волосы, карие глаза с длинными прямыми ресницами, упрямый подбородок… Маше вдруг пришло в голову: ее спаситель чем-то похож на Сергея. Хотя, наверно, теперь все молодые худощавые мужчины будут напоминать брата, который только что был рядом и внезапно исчез.

И вот тут у нее по-настоящему хлынули слезы. Она громко всхлипывала и что-то бессвязно бормотала.

– Не реви! – сказал парень. – А то еще патруль услышит, если вдруг забредет сюда.

– У меня убили брата, и я должна помалкивать? Ой, а что я скажу родителям?! Они же его пять лет из тюрьмы ждали! За что, он никому ничего плохого не сделал… Я думала, теперь все у нас будет хорошо, – причитала Маша.

Он тронул ее за плечо.

– Ну, не плачь, не изменишь теперь ничего.

– А может, он остался жив? Ты меня так быстро утащил оттуда. Я должна была остаться! Не убили бы они меня…

– Нет, странники действуют наверняка. Да и поезд как раз по нему проехал. В любом случае семье сообщат. У него ведь было с собой удостоверение личности?

– Конечно. Мы сегодня забрали его из тюрьмы, ему там только-только документы выдали.

– Тебя как зовут?

– Маша.

– Ян.

– Первый раз слышу такое имя.

– Полное имя Емельян, но меня никто так не называет. По-моему, просто Ян – лучше. Я в этом секторе живу. А ты где?

– В девятом секторе.

– Ого, престижный райончик. Редко там появляюсь.

– Да какой престижный, обычный. Все как везде, одна серость и грязь вокруг. Маша всхлипнула, вспомнила, как целую неделю наводили идеальный порядок в квартире перед возвращением Сергея, и снова зарыдала.

– Давай я тебя домой провожу, – предложил Ян.

– Боюсь туда идти. Что я вечером скажу родителям?

– Ты ни в чем ведь не виновата. Что ты могла сделать?

– Знаю, но от этого не легче.

– Ну, пошли тогда ко мне, здесь близко.

Хотя Маша пребывала в ступоре, тем не менее, возмутилась.

– К неизвестному мужчине? Знаешь, как за это женщин осуждают? Комитет по защите нравственности все время борется со всякими уродливыми антиморальными явлениями.

– А как комитет по нравственности догадается, что ты была у меня в гостях?

– Не знаю… может, соседи сообщат.

– Они сейчас на работе. Да и плевать всем, кто к кому и зачем приходит. Пошли, хоть успокоишься. Не трону я тебя, не бойся.

– А я и не боюсь.

Его дом был в десяти минутах ходьбы. Такая же обшарпанная пятиэтажка, что и та, возле которой они недавно нашли приют.

Поднялись на четвертый этаж, и Ян повернул ключ в двери.

Тесная прихожая, две комнаты, мебели совсем немного.

– Эта комната матери, а та, что поменьше – моя. Проходи, плащ снимай, на диван садись. Сейчас чайник вскипячу.

Грязно-бежевые стены, щелястый деревянный пол… На противоположной от дивана стене в комнате Яна висела фотография странного пожилого человека с взъерошенными волосами и высунутым языком.

– Кто это?

– Так, один старинный ученый.

– Я уж думала, неужели какой-нибудь родственник…

– У меня родственников, кроме матери, нет. Он перехватил взгляд, который она бросила на заставленную книжками полку.

– Ты умеешь читать?

– Я училась в школе, – обиженно сообщила Маша.

– Не обижайся, в твоем поколении хватает неграмотных.

– Почему это «в твоем поколении»? Ты ведь ненамного старше… Сколько тебе?

– Двадцать два. Но мне повезло, учителя хорошие были.

– У меня тоже, в общем, неплохие. Мы даже геометрию начали проходить.

– Да, на самом деле круто.

– Что в этом смешного?

– Ничего, – Ян загасил улыбку. – Хочешь взять что-нибудь почитать?

– Нет!!!

– Чего ты дрожишь? Они все из разрешенного списка.

– Все равно не надо. Брата из-за книг и посадили. Нет-нет, спасибо.

– Ладно.

Они просидели в комнате Яна долго. Пили чай с солеными сухариками, рассказывали друг другу о своей работе (Ян уже несколько лет работал в цеху, где собирали паровые автомобили для среднего и мелкого начальства), иногда просто молчали, перебирая что-то в памяти. Было, в общем, нормально, уютно и спокойно, и временами Маша словно забывала, почему она здесь оказалась.

Когда небо за окном затянулось вечерними тучами, стало понятно: Маше давно пора домой, где придется объяснять родителям, что произошло сегодня в метро. Она пыталась отогнать от себя эту кошмарную мысль, но с каждой минутой получалось все хуже и хуже. Ян уловил ее беспокойство.

– Если так уж боишься домой идти, оставайся тут. Мать ничего не скажет. А завтра что-нибудь придумаем.

Он поставил на стул чашку и случайно, а может и не случайно задел Машину руку.

– Нет, пойду я.

Маша встала с дивана, накинула плащ, который висел на спинке стула. Ян все-таки предложит проводить или останется?

Глава 4

Конвейер двигался с пронзительным скрипом, от которого закладывало уши. Время от времени ленту заедало, и тогда подходил ремонтник. Громко чертыхаясь, орудовал своими незатейливыми инструментами. Если ремонт затягивался, наступал самый приятный момент в течение всего рабочего дня, вернее, рабочих суток.

Вот и сейчас работницы расположились в углу цеха на груде старых картонных коробок и устроили перерыв. Можно было заморить червячка прихваченными из дома сухарями, поболтать с приятельницами, просто отдохнуть. В основном здесь были молодые девушки, но попадались и уже взрослые женщины – вечно усталые, с увядшими лицами и единственной мечтой избавиться от преследовавшего их столько лет шума конвейера. Маша закрыла глаза и задремала. Поскорее бы закончилась смена!.. Хотя идти домой тоже не особенно хотелось: за последнее время обстановка в осиротевшей семье стала невыносимой.

Нет, скандалов и криков, как у некоторых соседей, не было. Наоборот, стояла бесконечная тишина. Когда Маша в день гибели Сергея вошла в квартиру, родители уже все знали. Им на редкость оперативно сообщили о происшествии в метро: несчастный случай. Тело, по которому проехался поезд, семье не выдали. Кремация состоялась в одном из санитарных пунктов, согласно принятым нормам и правилам. Ножевая рана даже не упоминалась – когда в деле были замешаны странники, молчание считалось нормой, приходилось смириться. Следы насилия просто не фиксировались. Скворцовым выписали справку о смерти члена семьи и оставили эту самую семью в покое. Никаких разбирательств и последствий.

Если раньше молчала только мать, то теперь замолчал и отец. Прошло уже десять дней, а он все так же молча уходил на работу и вечером появлялся в квартире без единого слова.

Мать перестала наводить порядок в комнатах и высказывать Маше замечания насчет не убранной обуви или оставленной на столе тарелки. Равнодушно смотрела сквозь дочь на покрытые бледно-желтыми обоями стены, потертую мебель, унылый городской пейзаж за окном. Перестала расчесывать свои густые каштановые волосы и «держать спину», ходила теперь, сутулясь.

Маша предпочла бы длинные нотации и придирки. Она специально «забывала» убирать на место свои вещи. Или хваталась за уборку, подметала полы, протирала окна, готовила еду на жестяной печке, стараясь производить как можно больше шума. Однако все было бесполезно. На нее просто не обращали внимания. Сколько еще так будет продолжаться? Думать об этом не хотелось. Маша встряхнула головой, отгоняя от себя дремоту и мрачные мысли.

Конвейер ожил, перерыв закончился, и снова поползли нескончаемые пластиковые заготовки, которые надо было вынимать из картонных форм, слегка сглаживать грубые дефекты на поверхности напильником и снова опускать на ленту. Сегодня это были глубокие миски неопределенно-бурого цвета, обычного для изделий из переработанного пластика. Иногда на поверхности проступали следы не до конца растворившейся крышечки, фрагмент детской игрушки… В Городе постоянно не хватало обычных бытовых вещей. В отличие от Скворцовых, у которых сохранились изрядные запасы от старших поколений семьи, многие использовали картонную посуду и стремились разжиться хотя бы пластиковой. Поэтому время от времени важные государственные заказы на канцелярские принадлежности, секции для перегородок, пластиковую плитку и тому подобное чередовались с такими вот простыми заказами.

Несколько ламп, кое-как освещавших середину цеха, одновременно моргнули и потухли, конвейер, по-особенному противно скрипнув, снова остановился. Наступила почти полная темнота, потому что свет из узких окон был совсем слабым.

– Что случилось? – спросила Маша у проходившего мимо ремонтника.

– Похоже, генератор сдох, – ответил он.

– Девочки, может нас отпустят? – предположила ближайшая Машина соседка.

– Как же, дожидайся, – откликнулась невидимая в темноте девушка с другой стороны конвейера.

Они стояли и ждали, не решаясь что-либо предпринять, пока не послышался зычныйголос начальника цеха:

– Сегодня генератор вряд ли починят. Можете расходиться по домам. Только не передавите друг друга в дверях. Смену всем закрою с вычетом трех часов. Доложу начальству, пусть сами решают, нужно потом отрабатывать или так сойдет.

– Все-таки Платонов нормальный мужик, – обрадовалась еще одна работница, которая стояла неподалеку от Маши, – не стал вредничать. А эти три часа, может, как-нибудь спишут или забудут.

Все потихоньку разобрали свою верхнюю одежду и сумки (по счастью, вещи складывали у той стены, где были окна, поэтому ничего не потерялось), начали подтягиваться к выходу, стараясь не толкаться, ведь многим уже довелось на себе испытать, каково оказаться в потерявшей разум толпе. Маша тоже выбралась из цеха, миновала пост на проходной и оказалась на улице.

Ее догнала рыжая Наташка, с которой Маша, можно сказать, дружила:

– Ты куда теперь? Давай прошвырнемся на склад? Вдруг что-то приличное завезли по цеховым карточкам?

– Нет, я домой… До послезавтра.

– Ну, удачи.

Маша нырнула в метро. Вообще-то она планировала идти домой попозже, а неожиданно появившиеся свободные часы провести в своем любимом парке. Разумеется, парк – это слишком пафосно сказано. Просто огороженная старинным каменным забором территория с аллеями, по краям которых там и сям торчали стволы засохших деревьев. Деревья шустрые граждане почему-то не успели распилить на дрова, хотя охраны не было. На первый взгляд, картина нарисовывалась безрадостная. Но все равно Маше нравилось сидеть в одиночестве на ветхой скамейке, наблюдать за тем, как на дне глубокой ямы с зацементированными стенками ветер перекатывает обрывки бумаги, мелкие веточки и прочий мусор. Там, где кончался асфальт, едва заметно пробивалась трава – зеленовато-сизая, вялая, но все-таки живая.

Дома было еще безрадостнее, тем более у матери был сегодня выходной, а лишние три часа терпеть ее угрюмое молчание не хотелось.

Поднявшись на поверхность из метро, Маша прошагала два квартала, приблизилась к воротам в парк, уже поставила ногу на потрескавшуюся каменную ступеньку и остановилась. Нет, все-таки лучше сейчас пойти домой. В парк можно заглянуть и завтра, ведь завтра – совершенно свободный день после отработанной смены.

Она открыла дверь своим ключом. Мать не вышла встретить, так уже сложилось. Маша повесила на вешалку плащ, сняла сапоги, развязала платок. Теперь не помешало бы как следует отмыться от вечной цеховой пыли. Хоть бы вода в кране была… Пользоваться проточной водой гораздо приятнее, чем водой из бака, в котором быстро успевала скопиться ржавчина.

Вошла в ванную и от ужаса замерла. Мать сидела на табуретке, наклонившись к бортику ванны, погрузив обе руки в красную воду.

– Что ты делаешь?!

Бросилась к матери, попыталась приподнять ее, но та будто закоченела и срослась с ванной.

– Очнись, пожалуйста, очнись…

Глава 5

Маша рывком вытащила руки матери из воды, потом обхватила ее за ребра и резко поставила на ноги. Мать всей тяжестью навалилась на Машу. Неизвестно, откуда у той взялись силы, но она все-таки смогла вывести мать из ванной, почти волоком дотащить до комнаты. Там обе не удержались на ногах и повалились на пол. Маша прислонила мать спиной к дивану, приподняла ее руки. Кровь из перерезанных запястий текла все медленнее, и мать, кажется, постепенно приходила в себя. Уже сама удерживала руки на весу. Маша метнулась к шкафчику, где еще со времен работы матери в больнице хранилась коробка с бинтами, ватой и кое-какими лекарствами. Нашла то, что нужно, вернулась, присела на пол, начала бинтовать порезы. Все это делала инстинктивно, не отдавая себе отчета. Мать даже помогла завязать бинт на левой руке.

Только тут, когда стало ясно, что все обошлось, Маша заплакала. А потом заметила: мать тоже плачет, тихо-тихо… Они просидели на полу, обнявшись, перепачканные кровью, еще, наверное, долго. Во всяком случае, так их застал отец, когда вернулся с работы. Он моментально понял, что произошло.

– Надя, как ты могла?

Она виновато опустила голову.

– Хотела бросить нас с Машкой? Вот так вот бросить, и конец?

Он легко приподнял их обеих, усадил на диван.

– Девочки мои… Все наладится, все пройдет…

*****

Маша проснулась среди ночи, выглянула из своей комнаты. В кухне горела лампа. Отец сидел за столом и курил.

– Как мама? – спросила Маша.

– Спит. Первый раз за последнее время крепко спит.

Он загасил папиросу в блюдце.

– Иди сюда.

Посадил Машу на колени, как маленькую.

– Думаю о том, что было бы, не вернись ты пораньше…

– А ты не думай, – серьезно посоветовала Маша. – Думать вообще вредно. За нас всегда есть кому думать, это еще в школе объясняли.

– Машуля, какая же ты глупенькая. Как я тебя упустил? Прости… Все некогда было, никакого просвета. Даже говорить нет сил иногда, так устаю. Считал, ты еще малышка. И потом, мне казалось: раз Сергея тогда забрали, может, не стоит тебе что-то лишнее знать? Так проще жить.

Он качал ее на коленях, словно она в самом деле была маленькой девочкой.

– Не вешай нос, принцесса.

– Как ты меня назвал?

– Принцесса. Это значит – красивая и счастливая. А ты обязательно будешь счастливой, дочка. Хотя бы ты. Веришь мне?

– Конечно, верю!

– Ладно, спать пора. Кое у кого завтра выходной, а мне с утра на работу. Мама справку возьмет дня на три, ей знакомая врач поставит простуду или грипп, чтобы не было лишних вопросов. Все обойдется.

*****

Когда Маша поздним утром открыла глаза, сразу почувствовала: в квартире что-то изменилось. И правда, до нее доносилась тихая песня. Не на шутку удивленная Маша вылезла из постели. В ванной мать что-то напевала, без слов, слышна была одна мелодия. Мать протирала опустевшую ванну мочалкой.

– Ты зачем? Я бы сама убрала.

– Вот еще, уже почти закончила. Видишь, повязки сверху пакетами замотала, инфекция не попадет. Столько воды пропало… Жалко.

– Ничего, новую наберем. Ты бы легла лучше.

– Нет, со мной хорошо все. Не хочу лежать. Теперь уже не лягу точно.

Маша удивилась еще больше. Конечно, мать выглядела не лучшим образом, бледная и изможденная, но все-таки гораздо лучше, чем в последнее время. Какое-то совсем другое выражение лица, и взгляд другой.

– Сейчас завтрак приготовлю, потом займусь уборкой. Антон по дороге должен к моей бывшей коллеге зайти, чтобы справку взять. Она не откажет. Так что несколько дней будет в запасе. Ранки быстро затянутся, а на работе я потом длинные перчатки буду надевать. Никто ничего не заметит.

После завтрака мать почти насильно выставила Машу на улицу.

– Иди погуляй, целый день сидишь в четырех стенах, то в цеху своем, то в квартире. Воздух сейчас нормальный, с утра ветер выл, значит, всякой гадости поменьше стало.

Маша медлила, ей казалось, что хоть мать и переменилась так неожиданно, это может оказаться притворством, а дальше, оставшись одна…

– Не бойся! Я вчерашнее уже никогда не повторю. Вчера, когда ты мне руки перевязывала, поняла, что жизнь не закончилась. У меня есть ты и Антон. Почему-то раньше об этом забывала. Заглянула за край и… нет, не стоит туда спешить.

Она осторожно погладила Машу по щеке.

– Если вдруг на меня опять накатит, просто напомни этот день, ладно? А сейчас иди, отдыхай и не беспокойся ни о чем.

Возле подъезда Маша сразу заметила знакомую фигуру на дворовой скамейке. Ян со скучающим видом рассматривал окна противоположного дома. Заметив Машу, улыбнулся и сказал так, будто они расстались только накануне и договорились встретиться сегодня:

– Привет. А я уже полчаса тут торчу.

– Как ты узнал, где я живу?

– Я ведь тебя провожал тогда, забыла?

– Да, точно.

– Сходим куда-нибудь?

– Куда? Если только в парк…

– Как хочешь, мне без разницы. Раньше не мог приехать, все время на работе торчал. Вкалывали почти без перерыва.

Они немного посидели в парке на любимой Машиной скамейке. Маша совершенно неожиданно для себя рассказала Яну, что стряслось у них дома вчера.

– Да, вовремя ты вернулась. Родители, они тоже иногда не выдерживают. Но ты особенно не переживай, бывает хуже. Может, ко мне поедем?

– Ну, давай, а то прохладно что-то стало.

Из-за вновь поднявшегося ветра действительно похолодало, и Маша в своем легком плаще продрогла. Зато воздух казался относительно свежим.

Они доехали до нужной станции, быстро миновали печально памятную платформу и вышли наружу.

– Твоя семья все время жила в Околотюремном секторе? – спросила Маша.

– Нет, когда-то жили в центре, потом перебрались сюда, уже давно. Ты не думай, здесь не слишком опасно, всё в основном слухи. Не опасней, чем в других секторах. Зато как-то посвободней, хоть и тюрьма рядом. Такой вот парадокс…

– Пара… чего?

– Как бы тебе объяснить? Противоречие, вот. Это, надеюсь, понятно?

– Правильно надеешься.

– Маш, хочу тебя спросить… ты с кем-нибудь встречаешься?

– Еще чего! Зачем мне это нужно? Своих проблем хватает, – отмахнулась она.

– И тебе никто не нравится?

– Нравится, конечно! Наш Лидер нравится. Он ведь кумир всех женщин.

– Ну, ты даешь! Серьезно, что ли?

– А что тут такого? У нас в цеху почти все девушки его обожают. Он же такой мужественный. И красивый.

– Правда? Вот он, этот самый?

Они как раз проходили мимо тумбы, на которой среди прочих плакатов висел изрядно выцветший плакат с изображением Лидера. Тот благожелательно улыбался, заложив левую руку за борт синего френча, а под мышкой удерживая толстый, видимо, очень тяжелый том. Кажется, парадное издание Всеобщего Милосердного закона или что-то в этом роде. Взгляд угольно-черных глаз буквально излучал мудрость и великодушие.

– Да, а что тут удивительного?

– Он же мелкий, да еще и лысый, как коленка.

– Во-первых, абсолютно лысая голова мужчину даже украшает, это давно признано. Ты же знаешь, он утратил волосы еще в молодые годы, когда спасал граждан из зараженных районов. В школе много раз рассказывали. А во-вторых, Лидер – мощный и высокий. На всех групповых фотографиях выше всех, – оскорбленно заявила Маша.

– Просто окружение себе подбирает из карликов почти что. Я его близко видел, он на наш завод приезжал, на торжественное открытие новой линии. Зрелище так себе оказалось, не на высоте. И линия, и Лидер.

– Ты сам высокий, вот и смотришь свысока. А это несправедливо.

– Не такой уж я высокий, выше среднего роста, и все. Лидер, кстати, еще и пузатый. Ладно, не будем больше об этом красавце, а то ты меня прямо возненавидишь из-за него.

– Я не люблю, когда на него клевещут. Хорошо, закроем тему.