Текст книги "Нострадамус в мелочах (СИ)"

Автор книги: Лара Альм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Альм Лара
Нострадамус в мелочах

Мы живем, точно в сне неразгаданном,

На одной из удобных планет...

Много есть, чего вовсе не надо нам,

А того, что нам хочется, нет...

/ Игорь Северянин /

Еще в детстве я понял: со мной что-то не так. Происходит со мной что-то. Сказал – вылетела из меня фраза, как пулеметная очередь из автомата известного оружейника, а потом... Ох, и вспоминать не хочется.

Не хочется, а надо... Надо, братец, надо...

Чтобы самому разораться...

Хотя бы попытаться...

А началось всё с обычного гриппа. Наверняка, грипп был не совсем обычный, раз в моей голове всё переместилось, и я стал... тем, кем стал.

Болел я долго и тяжело. Температура зашкаливала, я метался по постели и бредил. Успокаивала ледяная ладонь матери на моем "шкварчящем" лбу. Удивляюсь, как материнская ладонь не опалилась от моего горячущего, как включенный утюг, лба.

В основном я находился в бессознательном состоянии. Приходил в себя ненадолго и лишь для того, чтобы меня вывернуло наизнанку. У мамы всегда наготове был таз. Короткое возвращение в реальность происходило каждый раз после кошмара, увиденного во сне.

А снилось мне... Вы не поверите: Ледовое побоище на Чудском озере. Наши – ижоры, новгородцы и владимировцы под руководством всем известного Александра Невского – бесстрашно сражались с неприятелем – немецкими рыцарями Ливонского ордена. Наши, конечно, победили, но драка вышла страшной. О чем нам рассказала наша историчка, а учился я в то время в четвертом классе. Причем рассказывала она новый материал перед самой моей болезнью. Слушал я внимательно, шалить и отвлекаться уже не было сил – болезнь подступала, но пока дала о себе знать внезапно налетевшей вялостью. Вечером я свалился с гриппом. Но в голове засело Ледовое побоище на Чудском озере, случившееся в далекие-предалекие годы – аж 5 апреля (по старому стилю, по юлианскому календарю) 1242 года. Но я так отчетливо все видел, будто был участником, причем не простым, а правой рукой Самого. Мне казалось – начальником Генерального штаба. Уверен, никаких начштабов в ту пору не было, но мне так привиделось.

Бились мы не на жизнь, на смерть бились. От напряжения и усталости я на миг возвращался в настоящее время, освобождал и без того пустой желудок и возвращался к своим. Возвращался не сразу, сначала шел какими-то закоулками, больше похожими на узкие улочки в Средней Азии. Жара была страшной, у меня горели голые ступни...

Странный выбрал маршрут – через Среднюю Азию... Называется: двинул "кратчайшим" путем...

И вот в один из дней легендарного побоища, когда неприятель был почти повержен, а я устало опустился на почему-то горячий лед, откуда ни возьмись появляется... нет, не русалка-морж – закаленная девушка с рыбьим хвостом, а сгорбленная старуха. Очень напоминающая бабу Ягу из сказок. Прет на меня танком, при этом зло щурится и указательный палец на меня наставляет, как будто собирается меня им проткнуть, как штыком. А ручищи у старухи грязные. В саже, наверное, испачканы. А ногтищи длинные-предлинные и острые-преострые. И заворачиваются, как у хищной птицы. Не скажу, что сильно перепонтовался, но порядком струхнул. Сердце в груди так и зашлось. В общем, подошла ко мне сгорбленная старуха, ноготь свой к моей груди приткнула, совсем не больно, даже щекотно, и говорит скрипучим, как старое дерево, голосом:

– Ай, да мОлодец, ай да везунчик! А того ты не знаешь, мОлодец, что надо отрабатывать свое спасение!

Поскребла ногтем по голой груди (не знаю, куда рыцарские доспехи делись), а после принялась перед моей физиономией ужасным пальцем качать, как маятником. Я невольно стал следить за пальцем, чтобы в случае чего... избежать одноглазия. Так мы и "общались", молча. Разница в том, что я пребывал в ступоре, а старуха совершала маятниковые действия: грязным указательным пальцем туда-сюда водила.

Покачала-покачала, затем у нее опять звук прорезался, причем звук этот, как у испорченного телевизора – хрипит и варьирует по тональности:

– Ты, мОлодец, заруби на своем курносом носу: что тебе дано, дано не зря. Правильно им распорядись!

И опять поскребла ногтем по моей голой груди, я закашлялся. Кашлял долго, натужно, чуть голова не разломилась на части, как выпавший из рук арбуз. Со мной такое было. Прошедшим летом. Я не про голову, про арбуз, естественно.

Я вспомнил лето. Каникулы. Беззаботное время.

В мгновение ока перенесся из тринадцатого века в наше время, в лето. Катаюсь я, значит, на качелях, мне весело. Весело и беззаботно. И легко. Так легко мне никогда не было. Я раскачиваюсь сильнее и сильнее, делаю целый оборот – "солнышко" делаю, застывая на пару секунд в верхней точке. В голову приходят мысли о космосе. Я хочу стать космонавтом. Это желание приходило ко мне лет в пять, но быстро ушло. Потом захотелось стать комбайнером. По телевизору постоянно рассказывали об успехах наших хлеборобов, их награждали медалями и орденами. Герои...

Мои мечты о будущем чередовались чаще времен года. Пока я находился в поиске. Времени было навалом – всего-то одиннадцать лет...

Когда я очнулся, мама тотчас сунула мне под нос таз. Я взглянул на нее с непониманием и сразу переключился на окно. За окном снег валил стеной, ни зги не видно. Я принял снег за тополиный пух – лето ведь, но быстро опомнился. Я вспомнил все: что на улице февраль, что в школе идет без меня третья четверть, сама длинная по продолжительности, что я достаточно долго не посещаю занятия по причине тяжелой болезни. И старуху тоже вспомнил. Причем так отчетливо она встала перед глазами, что я содрогнулся. А мама спросила жалостливым голосом:

– Тебе плохо, сынок?

И положила ладонь мне на голову. Ладонь не показалась мне ледяной.

– Пить хочется, – прохрипел я почти так же, как старуха из моего бреда.

Мама протянула мне стакан воды, я осушил его залпом. Соловело посмотрел на маму, лег и уснул. Без всяких сновидений, в том числе и кошмарных. Важное уточнение.

Последнее, что я услышал, были слова моей матери:

– Теперь он пойдет на поправку...

О старухе я пытался забыть. Не скрою, она иногда, редко, посещала меня во сне. И всегда в периоды легких заболеваний. Встречи происходили у нас в квартире, точнее – в моей комнате. Старуха – баба Яга – присаживалась на край моей кровати и принималась глубоко вздыхать. Сидит и вздыхает. Спрашивается, зачем пришла? Другого места не нашла для дыхательной гимнастики? Или заявилась выразить свое недовольство? Чем недовольна?..

Точно недовольна, раз вздыхает. При этом я отчетливо слышал, как сильно клокочет что-то у нее внутри во время вздоха-выдоха.

Перекрещенные пальцы противная старушенция держала на коленях, от меня подальше. И то слава Богу. Но пальцами поигрывала, как будто пугала. В мою сторону старушенция почти не смотрела. Не сказав ни слова, уходила... в шкаф. Откроет дверцу, скрипнет, зайдет в шкаф и дверцу за собой прикроет. Опять скрипнет.

После пробуждения я каждый раз изучал то место на кровати, где моя гостья присаживалась. Никаких отметин. Вообще, ни следа. И простыня оставалась кипельно-белой. Я считал, что после этой грязнули обязаны остаться следы ее пребывания. Никаких.

Вспомнить страшно, каких невероятных усилий мне стоила проверка шкафа. Я долго себя уговаривал, настраивал, подбадривал, после чего... звал маму и просил отыскать в недрах шкафа мои... брюки, к примеру, или свитер. Все равно, лишь бы мама влезла в шкаф. Сам я наблюдал на расстоянии четырех метров, дальше некуда – длина моей комнаты. Выйти и оставить мать одну я не мог. Но не знал, смогу ли прийти ей на помощь.

При виде старухи я всегда цепенею.

Я забывал, что старуха приходит к мне во сне, чаще в болезненном бреду. Мне казалось, что наши встречи происходят наяву.

Мама находила в шкафу только мои вещи, мною затребованные. Никакой непрошенной сгорбленной гостьи там не было...

После гриппа я, на радость родителям и на свою в том числе – болеть мне ужасно надоело, даже в школу захотелось, – не получил никакого осложнения, хотя, в ту пору основная часть грипповавших переходила к следующей стадии – сваливались с воспалением легких. Об этом маме сообщил участковый педиатр, участливая молодая женщина, часто навещавшая меня во время болезни. Она запретила нам являться в поликлинику, когда я пошел на выздоровление, чтобы мой «организм с ослабленным иммунитетом» не подхватил еще какую-нибудь заразу и не пошел по второму кругу.

Благодаря врачихе, а главное – заботам моей мамы, я выздоровел окончательно и, наконец, пошел в школу, где мои одноклассники приняли меня с распростертыми объятиями, даже недруги. Оказывается, моя болезнь обросла нелепыми слухами: мне скоро каюк, потому как болезнь неизлечимая, неведанная болезнь, в связи с чем методов лечения пока нет, как и необходимых медикаментов. Половина класса тоже переболела гриппом, но в более легкой форме. Все ребята давно оправились и забыли. С нетерпением и опаской ждали меня. Один болтун пустил слух, что у меня вырастут уши и нос. Меня осматривали, щупали уши, нос, после чего набрасывались с кулаками на болтуна. Тот рыготал и отмахивался: уж, и повеселиться нельзя! Что за люди – юмора не понимают!..

Впервые ЭТО со мной случилось первого апреля. В тот же год, в год, когда я переболел гриппом.

На улице ярко светило весеннее солнце, птички чирикали, зеленая свежая травка ковром устилала влажную землю. Портил впечатление сильный ветер. Порывы ветра срывали шляпы с голов прохожих, болтали полы длинных, модных в то время, пальто с широченными плечами, отчего люди казались несуразными из-за меленьких голов, несоразмерных плечам. Модницы носили шляпы " а ля мужские", приходилось играть в догонялки – бегать за своими головными уборами, позаимствованными весенним ветром-шалуном.

Первого апреля мы пошли в школу, весенние каникулы закончились. Чему мы, школьники, были совсем не рады, раздосадованы мы были. Тем более, всю каникулярную неделю лил дождь, а сегодня, первого апреля, солнце вспомнило о своей миссии по прогреванию земли и по важной роли в улучшении настроения граждан, и выкатилось из-за горизонта. Учится совершенно не хотелось. Хотелось гонять мяч или болтаться по улицам без дела, шутить, смеяться, балагурить – выпендриваться перед девчонками.

Мы договорились быстро выучить уроки и встретиться на школьном дворе.

Сначала я спешил домой, чтобы расправиться с уроками и бежать на школьный двор, но мой шаг постепенно замедлялся. Погода не располагала к спешке. Надо любоваться, вдыхать свежий приятный воздух, млеть и глупо улыбаться без всякой причины. Причина была – весна!

У меня болел живот от смеха. Наржались мы в школе по-черному. Все-таки, первое апреля, день смеха. Каждый изощрялся, как мог. Конечно, победили не "белые спины", а любовные записочки от ложного отправителя к правильному адресату. Девчонки всё понимали, не обижались и писали ответные "признания". А там поди, разберись – правда это или нет, всего лишь шутка по поводу дня смеха. В каждой шутке есть... сами знаете что.

Я тоже получил признание в любви от одной одноклассницы, которая, скорее всего, ни сном, ни духом. Когда я разворачивал записку, то заметил излишнее внимание другой одноклассники, из-под руки которой записка, что скорее всего, и вышла. Ей я и ответил. Причем от своего имени – изобразил из себя величайшего детектива – мол, без труда ее раскусил.

И признаюсь – мое послание было чистой правдой. В смысле, в ту пору я был в нее влюблен. Но очень смеялся, когда она читала записку. Прям, падал на парту. А потом сделал лицо "а ля влюбленный Пьеро". Не забыл бровки домиком сложить. Исстрадался весь от любви. Мой смех девочку раздосадовал, хотя, она старательно не подавала вида. Но "Пьеро" ее успокоил, она принялась закусывать губы – "страдать". Я "вырывал из груди сердце" и бросал в ее сторону. Она ловила, поигрывала, как жонглер мячиком, после чего возвращала мне.

И согласилась прийти на школьный двор...

Я шел и мечтал. И радовался такому приятному во всех отношениях дню: то, чего не положено делать в остальные триста шестьдесят четыре дня, допустимо совершать первого апреля.

А тут еще несется из всех проезжающих автомобилей "один раз в год сады цветут, весну любви один раз ждут..." Это Анна Герман. Или: "...а мне все кажется, а мне все кажется, что вдруг ты скажешь первое апреля". Это Валерий Ободзинский. Откуда я знаю этих исполнителей? Моя мама их обожает, постоянно слушает. Ей по "наследству" перешла любовь к ним от ее матери, моей бабушки.

Один раз в год... А мне все кажется, а мне все кажется...

С ума сойдешь, честное слово...

Заранее знал бы, от чего можно сойти с ума, не обращал бы внимания на безобидные песнопения...

Еще издали заметил тетку. И как ее не заметишь, если она разбрасывает встречный поток прохожих на две половины. Почему-то тетке хотелось иди по встречной полосе, как будто она перепутала нашу страну с Великобританией или Австралией, где "не все, как у людей", как любит говорить моя мать. У них все шиворот-навыворот. Или у нас, по их мнению. Одним словом, тетка завладела моим вниманием, отвлекла от мечты.

Чтобы не попасть "под раздачу", я сошел с "дистанции".

Еще минуту назад все мысли были заняты объектом моей любви, теперь я наблюдал за незнакомой теткой с неподвижным отрешенным лицом. Тетка явно пребывала в другом месте.

Я не знаю, почему ее окликнул. Причем так громко, что тетка, ничего не слышащая и никого не видящая – это я понял сразу, вдруг затормозила и повернула голову в мою сторону. Сначала смотрела на меня, как на пустое место, затем взгляд стал более осмысленным. Когда я осознал – меня видят и слышат, произнес проникновенным голосом:

– Не волнуйтесь, все будет хорошо... с вашей дочерью.

Фраза вырвалась из меня неожиданно, я сам не ожидал. Думал, сейчас она меня хрястнет своей тяжелой сумищей и будет права. Не хрястнула. Только изменила равнодушие на восхищение: смотрела на меня, как на произведение искусства в музее. Но недоверие, пусть чуть-чуть, тоже просматривалось. Я боялся наводящих вопросов. Потому что не знал ответов. Не было у меня их. И дочь я ее не знал. Как и ее саму. Никогда не встречал.

Мы стояли друг против друга. Поток людей нас обтекал. Никто не высказывал неудовольствия, интереса мы тоже не вызывали.

Я не мог уйти. И не потому что ноги приросли к земле или искал слова для извинений, я чувствовал, что не до конца исполнил свою миссию. И снова пришло озарение.

– У вашей дочери родится сын. Здоровый хороший мальчик. Все будет хорошо.

И тут тетку прорвало. Она рассказала, что ее дочь три дня находится в роддоме, врачи что только не предпринимают, младенец не желает появляться на свет. А кесарево сечение делать нельзя, потому что совсем недавно родила первенца, девочку. Прошло чуть больше года. Ей говорили врачи повременить, а она – рожу и все! Хочу второго ребенка!..

Многие слова я слышал впервые, многое не понимал. Но был уверен, что молодая женщина благополучно разрешится от бремени.

Со стороны казалось странным, что взрослая женщина и малолетний пацан разговаривают о вещах, которые одиннадцатилетнему ребенку недоступны.

Но никого наш диалог не удивлял. Мне показалось, что мы с этой женщиной находимся вне этого мира, что нас никто не видит. Мы с ней в параллельном миру.

Женщина повеселела. Ничего не уточнила, только спросила, как меня зовут – хочет внука в мою честь назвать.

– Даже не знаю, – промямлил я, растеряв свою уверенность.

– Не тушуйся, – подбодрила меня тетка.

– Валериан, – наконец, признался я. Не Валерий, Валерка, как называли меня родные и друзья, а по форме – Валериан, как написано в свидетельстве о рождении. Так родители пожелали меня назвать. Но очень редко ко мне так обращаются. Только перед тем, как должна грянуть буря. И я об этом знаю – сейчас грянет. Тем более, есть за что.

– Значит, будет у меня внук Валериан. Будь здоров, мальчик Валериан. Храни тебя Бог...

Я пошел своей дорогой, тетка – своей. Теперь она заняла "положенную полосу", – пришла в себя. Чему я был несказанно рад. Оставалось надеяться, что мои слова не будут пустыми...

Мне захотелось убедиться, что у меня открылся "третий глаз", что я, после тяжелой болезни и посещения старухи, говорившей загадками, стал прорицателем.

Теперь я не мечтал, я выискивал жертву.

Мое внимание привлек пожилой мужчина. Наверное, ему было лет пятьдесят. Но мне-то – одиннадцать: потому и пожилой!

Дядька размахивал портфелем и пялился на улыбающихся женщин.

– Дядя, – твердо произнес я, миновав его: увы, запоздал с обращением.

Дядька резко развернулся и охнул, при этом схватился за поясницу.

– Чего тебе, мальчик? – страдальческим голосом спросил он.

– Уже ничего. Хотел вас предупредить, чтобы берегли спину. Могут возникнуть проблемы.

Дядька со словами "он еще и издевается" огрел меня по спине своим увесистым портфелем. И поделом – держи свои предсказания при себе.

Я не обиделся.

– 1 : 1, – сообщил я страдальцу с искренней улыбкой и поспешил улизнуть, чтобы счет не изменился в его пользу.

Действительно, я был счастлив, несмотря на ощутимый удар по спине: значит, в случае с дочкой растерянной тетки я тоже окажусь прав...

И в этом я убедился спустя два месяца.

Ровно через два месяца, первого июня, я встретил мою знакомую тетку. Она катила перед собой коляску с внуком, которого назвали в мою честь Валерианом, меня в этом уверяли. Рядом семенила крохотная девчушка.

Тетка прошла мимо, не узнала меня. И не надо. Свое дело я сделал – предсказал ближайшее будущее и успокоил мать роженицы. Мне лавры не нужны...

Неожиданная встреча случилась позже. А до начала летних каникул долго тянулась четвертая четверть, во время которой я стал звездой школы.

Пришлось размениваться по мелочам.

Я угадывал оценки одноклассников, за что мне ни раз хотели набить морду – можно подумать, в плохих оценках была моя вина. Морду не били – у меня нашлось много защитников.

Я легко находил ответы на вопросы: будет ли контрольная по математике, спросит ли литераторша стихотворение, а то "я плохо выучил" и так далее, по мелочи. Были и личные вопросы интимного характера: ответит ли мне взаимностью Клава Петрова или не надо тратить на нее время, а сразу переходить к Тане Белкиной, которая давно строит глазки.

Ответы не всегда приходились по вкусу, но никто не дискутировал.

Я очень изменился. Стал посматривать на учеников нашей школы свысока, включая старшеклассников, которые тоже обращались ко мне за советом.

Вполне вероятно, со стороны походил на старого мальчика – успевшего за короткий срок много повидать и устать от жизни.

Я заскучал. Ничего сверхвыдающегося не происходило...

Не знаю, о чем думает достаточно взрослый человек, который двадцать пять лет ходит на одну и ту же работу и занимается одним и тем же делом, лично мне кажется, что ежедневные однообразные занятия укорачивают жизнь. Никогда не поверю, что человек счастлив. Если нет разнообразия, то нет и счастья. Можно разбавить однообразие отпуском, можно разбавить культмассовыми мероприятиями на протяжении трудового года, но всё это – и отпуск и мероприятия – быстро затмит наевшая оскомину работа. Уволиться и попытать счастья в другом месте? А он ничего другого делать не умеет. И учиться уже поздно. Или лень.

– Учиться никогда не поздно, – скажет любой, неленивый.

Согласен. Не уверен, соглашусь ли с этим лет через сорок, когда мне будет за пятьдесят... Глубокий старик, о-хо-хох...

К чему я завел эту детскую философию? А к тому, что я не чувствовал себя счастливым. Хотя и был известной фигурой в школе. Нет, масштабы меня не давили. Хотелось чего-нибудь более значимого, чем глупые ответы на мелкобуржуазные вопросы...

Однажды я привычно двигался в сторону своего дома. Иду я по улице, без интереса смотрю на мир – отчаялся искать себе жертву, и вдруг... обалдел от увиденного. И разве не обалдеешь от такого.

Ветреная выдалась в тот год весна. Это для заметки.

Мне навстречу идет мужчина. При костюме, при галстуке. Все при нем, в общем. Представительный такой. Опять же модный портфель под "крокодила", только цвет невзрачный – серо-буро-малиновый. Идет себе идет, в ус не дует, внимания не привлекает. Ветер заигрывает с его чубом, подбрасывает галстук и бросает в лицо. Вызов своего рода.

Но мужчину так просто не проймешь. Тогда ветер усиливается и срывает с него скальп. От меня до мужика метра два, не больше. Я охнул и едва не сел на пятую точку. И что вы думаете произошло с пострадавшим? Рухнул наземь без признаков жизни? Не тут-то было. Подхватил свой оторванный скальп и прихлопнул к голове.

– Дядя, – начал было я, но дядя приложил указательный палец к губам и как ни в чем ни бывало пошел своей дорогой, но шаг прибавил.

Я проводил его ошарашенно-глупейшим взглядом и прошептал:

– Ничего не понимаю.

– А тут и понимать нечего, – вклинилась в мой миниатюрный монолог бойкая девица, шедшая под ручку с бабулей.

– Всё молодится и молодится, – вставила свое слово бабуля, по всей видимости имея в виду мужчину.

– Нашлепка из волос у него на голове, нашлепка! – повысила голос девушка. – Сосед это наш, – пояснила она, тут же понизив голос, вышло доверительно, как будто открывала мне тайну века. – Лысый он, понимаешь. И считает, что лысина его старит.

– Все за девками молодыми волочится, – прошамкала бабуся.

– А ты испугался? – заботливо поинтересовалась девушка.

– Я? Н...нет, – неуверенно пробормотал я, медленно приходя в себя. И с чего я решил, что у мужика ветер сорвал скальп.

– Людка, надо парнишке воды дать, – приказала бабуся девушке, как оказалось, Людке. – Ишь, белый, как стена.

Людка достала из сумки бутылку с водой и протянула мне со словами:

– Попей, полегчает.

Я приложился к бутылке. Незаметно осушил всю воду. Мне полегчало. Облизал губы и осмысленно посмотрел на девушку.

– Вам не надо выходить за него замуж, – вырвалось у меня. Естественно, молодящийся джентльмен не входил в круг моего интереса, говорил о совершенно другом мужчине.

Людка застыла с открытым ртом, а ее сообразительная бабуся меня поддержала:

– А я тебе что толкую! – И стукнула ее, любя, по лбу худым кулачком. – Не пара он тебе, не пара!

– Он меня любит, – привела весомый довод Людмила, не отводя от меня хмурого взгляда.

– А вы? – обнаглел я.

– Я... его... полюблю позже. Придет любовь... Обязательно... Я так думаю...

– Если до той поры он вас... – Я не договорил. Перед глазами запрыгали красные пузыри, очень похожие на обычные мыльные. Кровавые мыльные пузыри.

– Ты хочешь сказать...? – Людка тоже не договорила. Мы, два чужих человека, даже не успевших толком познакомиться, друг друга понимали с полуслова.

– Он представит... всё, как самоубийство... В ванне... Ваш избранник болезненно ревнив, – сумбурно выразился я.

Девушка ловила каждое мое слово. Надо признать, держалась молодцом.

Я удивлялся на себя: откуда у меня брались такие "взрослые" слова? Как будто говорил не я, а кто-то внутри меня, более мудрый... Подсказчик.

– Да, он очень ревнив, – кивнула Людка. С виду осталась безразличной, неизвестно, что происходило у нее внутри. Однако, девица с завидной выдержкой. За карточным столом ей цены бы не было.

– Ревнив, – повторил я убедительнее прежнего, словно со мной кто-то спорил, а я пытался отстоять свое мнение.

– Именно его болезненная ревность меня останавливает дать согласие на брак...

– Как же, останавливает, – всплеснула руками бабуся.

– Ба, да погоди ты! – взвилась внучка. – Ты слышала, что сказал этот мальчик?! Мне грозит серьезная опасность...

– Я и без мальчика тебе об этом говорила!

– Говорила. Но я не могла подумать, что... – Людка не решилась озвучить будущее, мною предсказанное, но не досказанное. – И что же мне делать? – задалась она вопросом. Не в пустоту, не к бабушке обратилась, а ко мне. Почему-то сразу прониклась ко мне доверием. Наверное, я производил впечатление ясновидящего, хоть и был "от горшка два вершка".

Вот почему мне сразу верят люди?! Что во мне такого? Чем подкупаю их?

Хм, ясновидящий...

Может быть, все дело во взгляде?

Я никогда не видел своего отражения в зеркале во время своих предсказаний. Интересно бы посмотреть...

– Так что же мне делать? – повторила Людмила. – Просто так я от Игната не отделаюсь.

– Тебе надо уехать, – нашла ответ бабуся. Видимо, внучка слышала эти слова много раз, потому тотчас скривилась.

– А вы знаете человека по имени... Ва...

– Ваня? – спросила Людка.

– Василий? – уточнила бабушка.

– Валерий? – принялась перечислять Людка.

Бабушка призадумалась – закончились мужские имена с первым слогом "ва".

– Варфоломей? – показала свое преимущество внучка.

– Это не имя, это фамилия, – задумчиво протянул я. Пораскинув мозгами и посоветовавшись с подсказчиком, повторил попытку, – вы знаете человека по... фамилии, – уточнил я с нажимом, – Васнецов?

– Художник, – подхватилась бабка. – Я знаю! Он "Трех богатырей" нарисовал!

– Картина называется "Богатыри", – поправила ее внучка и не успокоилась на этом, – и не нарисовал, а написал. Васнецов множество известных полотен написал. И "Девочка с персиками", и "Аленушка", и "Опять двойка"... По последней картине мы в школе часто писали сочинения. Честно говоря, у меня не очень получалось. Краткость – сестра таланта. "Лить воду" не имею. Но мы отвлеклись. Ты о каком Васнецове говорил, мальчик?

– Вам лучше знать, – передернул я худыми плечиками, обтянутыми форменным пиджачком.

– У меня нет знакомых с фамилией Васнецов... Так мне кажется... Хотя, постой-ка... Был один. Он с нами до восьмого класса учился, потом в художественное училище поступил. Он очень хорошо рисовал, потому его прозвали Васнецовым. На самом деле, его фамилия... Господи, как же его фамилия?! Ба, ты должна помнить! Он часто ко мне приходил, еще конфеты приносил. Всегда был вежлив, совсем непохож на других одноклассников.

Мне показалось, что девушка лукавит. Причина лукавства мне пока не ясна.

– Я не помню, – дерзко высказалась бабуся, что тоже мне показалось подозрительным.

– Ну, как же не помнишь! Ты была хорошо знакома с его матерью, вместе нас из школы забирали в начальных классах... Нам было по дороге... А недавно ты мне рассказывала, что случайно столкнулась с ней на улице. Вспомнила?

– Не помню я, – уперлась без видимой причины бабка.

– Ба-буш-ка, – недобро протянула внучка. – Ты явно что-то скрываешь, давай, выкладывай.

– Курочкин его фамилия. А зовут Валентин, – буркнула бабуля. Недолго выкаблучивалась.

– Значит, я не ошибся, – вставил я. – Валентин Курочкин. Все-таки имя начинается на слог "Ва".

– Не нужен он нам, – отмахнулась бабка. – Я всегда тебе говорила – не нашего он поля ягода! А ты? Он мне нравится! – покривляла бабка внучку. – Господь пожалел, отвел его от тебя.

– Да чем он так плох?! Хороший воспитанный мальчик, живописью увлекался, подавал большие надежды.

– Что это за профессия – художник?! – скривилась бабка. – Разве это профессия для мужика?!

– Глупости ты говоришь, бабушка, причем сама это отлично понимаешь.

– Я многое что пониманию... И кое-что знаю.

– Ты прям секретный физик, – фыркнула внучка.

– И ничего не секретный. Скрывать не собираюсь, что твой Васнецов разлюбезный схлопотал срок! Поняла? Сидел он! Два года си-дел. За какие-то махинации... Мошенничество, пусть и не в больших размерах, но все же.

– Откуда ты знаешь? Мать его рассказывала?

– Она сказала, что сына приговорили к двум годам колонии-поселения. Слово в слово тебе повторяю. Отсюда я сделала вывод, что не сильно нажульничал. Но мать утверждает, что сын невиновен, что его оклеветали. Так я ей и поверила. Что еще родная мать может сказать про сына?!

– Всякое бывает, – сдержанно прокомментировала Людмила, косо поглядывая на меня – хотела услышать мое мнение.

– От тюрьмы и от сумы не зарекайся, с каждым может произойти, а с творческими людьми и подавно. Они не от мира сего. И доверчивы, как малые дети, – словоохотливо высказался я. Не знаю, успокоил ли я девушку, но она повеселела.

– А почему ты заговорил о Валентине Курочкине? – вернула девушка разговор в нужное русло.

– Он ваша судьба. Он ваш спаситель.

– Звучит как-то высокопарно, – промямлила Людка с явным недоверием к моим словам.

– Вы мне не верите? Ваше право.

– Мой нынешний жених два метра ростом, косая сажень в плечах, а Валентин... ему не чета... Как же он сможет меня защитить? Увезет и спрячет? Но я не хочу покидать свой город. У меня здесь бабушка. У нее, кроме меня, никого нет... Да, Валя мне нравился, даже очень... Но когда это было... И он ушел из школы и забыл меня. В то время его семья перебралась на другой край города... Если бы он хотел меня увидеть, он бы...

Я знал, что ответить Людмиле: в любовных делах была замешала ее бабушка, которая в данный момент напряженно поглядывала на меня. Я не собирался их ссорить, не хотел ворошить прошлое. Что было, то прошло, надо будущее корректировать. Свое мнение я высказал. Людка меня услышала. Следующий ход за ней. И за неизвестным мне Валентином Курочкиным...

Я встретился со своей знакомой через много лет. И сразу ее узнал, несмотря на то, что она сильно располнела. Рядом с ней шествовал высокий красавец богатырского телосложения. Грешным делом, я подумал, что этот мужчина – тот самый ревнивец, с которым связаны кровавые картины. Следовательно, я ошибся со своими предсказаниями: Людка жива, здорова и вполне счастлива.

Оказалось, что ее муж – Валентин Курочкин. И она Курочкина уже двенадцать лет. Рядом с ними приплясывали маленькие "курочки", целых четыре, а пятый ждал своего появления на свет.

– Спасибо тебе, – поблагодарила меня Людмила.

– Как вы меня узнали? – спросил я.

– По глазам, – ответила она. – У тебя необыкновенный взгляд, пронзающий не хуже кинжала с длинным лезвием. Даже неуютно становится. Но сбежать не хочется. Ты смотришь на человека и как будто удаляешь злокачественную опухоль. Сначала боль и непонимание, потом мгновенное облегчение и уверенность.

Люда не ограничилась короткой болтовней "посредине улицы", как она выразилась, схватила меня за руку и затащила в свой уютный дом. Все время называла меня крестным отцом их семьи и благодарила, благодарила. Требовала обращаться к ней на "ты" и называть Людкой, по-домашнему.

От Людки я и узнал, как получила продолжение их подростковая история любви...

В тот же день, в день нашей случайной встречи первого апреля, за которую надо благодарить ее соседа с "нашлепкой" на голове, Людмила отправилась на поиски Валентина Курочкина. Благодаря бывшим одноклассникам, быстро вышла на его след. Валентин освободился раньше срока по амнистии, и уехал в другой город, чтобы начать новую жизнь с чистого листа.