Текст книги "Хвост судьбы"

Автор книги: Лана Мациевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Дар Аллаха

Великий султан Сабир-ад-дин[3]3
  Имя Сабир в переводе с арабского означает «Терпеливый». Такого султана в династии Айюбидов, основанной в 1171 г. Салах-ад-дином и правившей на Ближнем Востоке в XII–XIII в., не существовало.


[Закрыть] из могущественной династии Айюбидов, Повелитель народов, Владыка Сущего, Благословенный Избранник Небес, скучал… Последние атаки крестоносцев уже давно были отбиты его могучими и непобедимыми воинами, потух огонь азарта охотничьих забав, а соблазнительные прелести самых прекрасных юных жён его гарема уже не так волновали кровь, как прежде. Напрасно искал султан новых утех в многочисленных пирах – они не приносили былой радости. Краски жизни потускнели, и придворные буквально сбились с ног, не зная, чем ещё угодить своему владыке.

В один из дней чёрной хандры Сабир-ад-дин призвал пред свои очи Наимудрейшего, Умеющего Читать по Звёздам.

– Скажи, что на свете самое стремительное? – спросил султан, равнодушно перебирая крупные яхонты в небольшой шкатулке из слоновой кости.

– Твоя стрела, о мой государь. Ничто не может укрыться от её разящего удара! – пав ниц, ответствовал Наимудрейший.

– А кто на свете самый выносливый? – один яхонт выскользнул из рук Сабир-ад-дина и, сверкая, покатился по мраморному полу.

– Твой любимый белый верблюд, о Владыка Вселенной. Это благородное животное способно питаться поистине одним воздухом.

– Ну а кто поражает своей грацией и красотой, являя собой совершенство?

– Да не прогневается на нижайшего из смертных Светоч, Затмевающий Своим Сиянием Солнце! Тебе достаточно посетить твой гарем, и там ты найдёшь ответ на свой вопрос.

– Но кто же любит меня самой преданной и бескорыстной любовью? – ещё один драгоценный камень откатился в сторону и сверкнул у самой туфли Наимудрейшего.

– В этом у меня нет сомнений. Лишь материнское сердце способно на такую любовь. Мой ответ: твоя мать – несравненная Факрийя[4]4
  Факрийя – Пользующаяся почетом (араб.)


[Закрыть].

– Твои ответы действительно мудры, о мой Звездочёт. Поэтому ответь мне на последний вопрос. Есть ли на свете существо, соединяющее в себе быстроту моей стрелы, выносливость моего верблюда, красоту и грацию жён моего гарема и преданную любовь моей матери?

– Благословенный государь, имя которого прежде всех слов лепечут младенцы в колыбели! Это был бы поистине дар Аллаха. Но, кажется, я знаю, о ком идёт речь. Мудрые бедуины, обитатели пустыни, выделяют среди нечистого собачьего племени одних, называя их салюки. Этих необычных собак они почитают священными. Позволь мне, недостойному, доставить одного щенка к тебе во дворец.

В очах Сабир-ад-дина сверкнула искра интереса. Он коротко кивнул, резко поднялся и, бросив целую горсть яхонтов себе под ноги, гордо удалился, приказав Наимудрейшему сей же час собираться в путь.

Очень скоро салюки по имени Джада[5]5
  Джада – Дар, подарок (араб.)


[Закрыть] стала любимицей Сабир-ад-дина, который вновь почувствовал вкус к жизни. Прекрасному грациозному животному было позволено решительно всё. Джада росла в личных покоях султана, ела с его стола, спала у него в ногах на атласных подушках. Он не соглашался разлучаться с ней ни на мгновенье. Наконец собака повзрослела настолько, что Сабир-ад-дин решил впервые испытать её на охоте. Стремительность салюки поразила всех придворных: в воздухе ещё был слышен свист пущенной стрелы, а собака уже пропала из глаз, и даже самый быстрый чистокровный скакун не смог её догнать.

Однако восторженные возгласы вскоре сменились напряжённым недоуменным молчанием. Время шло, а собака не возвращалась. Придворных охватила паника: они слишком хорошо знали, каков бывает гнев их государя. Мрачный и грозный, он призвал на помощь свою личную гвардию.

– О верные мамлюки! Найдите мою салюки!

Мамлюки тут же бросились исполнять отчаянный приказ Сабир-ад-дина. Целый день они тщетно пытались найти беглянку.

Наконец, с великим трудом, собака была поймана и возвращена во дворец. Султан успокоился. Но отныне любая охота превратилась для его личной гвардии в настоящую пытку: священными обязанностями мамлюков стали поимка и водворение в покои государя стремительно убегающей Джады.

Кроме того, по совету Наимудрейшего было решено доставлять её на место охоты… верхом на верблюде. Наимудрейший говорил, что так поступают с салюки и сами бедуины[6]6
  Исторический факт.


[Закрыть].

– Выносливость этих собак не знает границ, но зачем же растрачивать столь драгоценный дар попусту? Тем более Джада росла не в суровой пустыне, а в роскоши и неге дворцовых покоев. Ей не следует напрягаться напрасно, – справедливо рассуждал он.

Придворных терзали смутные сомнения, что дело здесь не только в сохранении выносливости «дражайшей» салюки. Просто Наимудрейший втайне опасается, что любимица государя ненароком может сбежать ещё до начала охоты. Во всяком случае, мамлюки особенно горячо восхваляли заботу о священных собаках мудрых бедуинов. По их мнению, Джаду можно было бы и вовсе не спускать с верблюда – исключительно ради демонстрации её необычайной выносливости!

Но, несмотря ни на какие недоразумения, присутствие собаки явно благотворно сказывалось на настроении великого султана. Его горячая натура вновь жаждала вкусить все радости жизни. И сладчайшим плодом в этом «райском саду наслаждений» была его любимая жена, юная красавица Исар[7]7
  Исар – обворожительная, пленяющая (араб.)


[Закрыть].

Войдя в опочивальню Сабир-ад-дина, Исар принесла с собой лёгкий, едва уловимый флер тонких благовоний. Двигаясь плавно и грациозно в сладострастном возбуждающем танце, она стала медленно приближаться к роскошному ложу своего господина и повелителя. В мечтах Сабир-ад-дин уже устремился навстречу неземному блаженству… Как вдруг…

Из шёлковых складок послышалось угрожающее рычание. Всё произошло в считанные мгновенья. Пружинистый прыжок, душераздирающий крик – и прямо в очи султана глянули миндалевидные влажные глаза… нет, не Исар, убегающей вон в изорванных окровавленных одеяниях, а Джады. Эти глаза словно говорили: «Как ты мог, хозяин, променять меня на эту? Я защитила тебя. Отныне мы всегда будем только вдвоём! Я никого к тебе не подпущу!» В ожидании ласки и награды собака подсунула свою узкую голову под руку Владыки Вселенной.

Чаша терпения султана переполнилась, а в гневе он был поистине страшен! Рыча, словно раненый лев, он приказал немедленно привести Наимудрейшего.

Пав ниц перед государем, звездочёт выслушал свой приговор.

– Благодаря тебе, в моём дворце поселился воистину ангел ада Малик! Мамлюки сбились с ног, разыскивая после каждой охоты это порождение шайтана, ускользающее, словно песок пустыни между пальцами. Мой самый выносливый верблюд устал возить на себе это дитя тьмы. Из-за этого демона в собачьем обличье я не смог вкусить прелестей моей луноокой Исар. Ты заслуживаешь самой жестокой казни. И немедленно!

– О султан правосудный, вольный карать и миловать по усмотрению своему! Хоть и нет мне, недостойнейшему, оправдания, но дозволь перед смертью донести до твоих ушей, слышащих глас небесный, только одно. Я говорил о стремительности салюки, сравнимой лишь с полётом твоей стрелы. Я говорил о её выносливости, столь же необыкновенной, сколь достойная изумления выносливость твоего любимого белого верблюда. Я говорил о красоте и грации этой собаки, и ты сам, о владыка, не станешь отрицать, что лишь тонконогая газель может тягаться с нею гибкостью стана. Но самое главное не в быстроте, выносливости и красоте салюки. Я говорил, что лишь твоя мать способна любить тебя искренне и бескорыстно. Твоя мать и твоя собака! Посмотри вокруг, о повелитель! Твои жёны мечтают лишь о том, чтобы отравить друг друга и посадить на твой престол непременно собственного сына. Твои придворные плетут интриги, чтобы любой ценой урвать для себя кусок пожирнее. Твой народ… Но когда ты спускался столь низко с тех заоблачных высот, на которых пребывает твой дух! А сердце твоей собаки предано тебе беззаветно, будь ты султан или последний нищий. И это поистине дар Аллаха!

Словно в подтверждение слов Наимудрейшего, Джада, неслышно ступая, подошла к Сабир-ад-дину и нежно лизнула тёплым шершавым языком его руку.

Наимудрейший был помилован. Видно, он и впрямь умел читать по звёздам.

Хвост судьбы

Отъезд на дачу старый пёс всегда предчувствовал заранее. В квартире менялась атмосфера. Хозяева становились более раздражёнными и нервными, часто ссорились между собой из-за всяких пустяков. Например, стоит ли отвезти старый матрас на дачу и все равно выбросить его там через год-другой или никуда его не везти, а выбросить здесь и сразу. За свои десять лет (весьма солидный возраст для собаки) Друня достаточно насмотрелся подобных сцен. Каждый год повторялось одно и то же. Пёс, конечно, тоже нервничал: во-первых, перемена места – штука сама по себе волнующая, а во-вторых, не забыли бы хозяева с этим матрасом любимый Друнин коврик, который он грыз перед сном, ещё будучи щенком. Без коврика не жизнь: у стариков свои причуды и привычки.

Друня очень гордился необычным именем. Вообще-то, на самом деле его звали банально и до оскомины скучно – Дружок. Но, как гласила семейная легенда, однажды, ещё в нежном щенячьем детстве, за какую-то несущественную провинность вроде очередной лужицы на полу его мягко пожурили: «Друня, эх, Друня-Дуня ты этакий!». С тех пор «Дружок» был напрочь забыт, и на свет появился непонятный экзотический «Друня». Надо сказать, что порода у Друни тоже была экзотической. Сам он считал себя доберманом, но в этом почему-то все, мягко говоря, сомневались. «Да, да, конечно, доберман, – говорили вокруг. – Почему угли висят, так в Европе собакам уши уже давно не обрезают. Хвост непонятно какой болтается, так его некачественно купировали, и он снова отрос. А уж что на спине курчавый, так это хозяева собаку зимой на балконе держат». Эта тирада вызывала всеобщий смех, обидный и неприятный. Ох уж эта курчавость на спине! Как Друня ни вылизывал себя все десять лет своей жизни, ничего не помогало. Ну ладно, угли и хвост это ещё можно пережить. Но когда твоим хозяевам говорят: «Что ж это у вас бигуди на бока не хватило, только спину и завили?» и при этом ещё и смеются, это уж слишком! И в довершение всех бед никто, ну никто не называл Друню доберманом, придумывая всякие несуществующие породы: например, «трансильванская гончая» или «гессенская борзая». Звучит красиво, но аляповато и явно ненатурально. Короче, Друня чувствовал, что над ним издеваются и что он не понят, и болезненно это переживал. Но в душе знал: в нём течёт кровь доберманов. И дружбу водил по-настоящему только с представителями этой породы. И невесту себе нашёл, медалистку, победительницу многих собачьих выставок. Она было ответила Друне взаимностью, но хозяева почему-то воспротивились браку. Великая любовь была разрушена из-за сословных предрассудков. С тех пор Друня так и не вступил в брак, храня верность своей невесте-доберманше, а вовсе не потому, что его хозяева не давали ему свободы, не желая неприятностей от владельцев породистых невест, как пытались представить проблему злобные завистники и клеветники. Опять сплошное издевательство!

Так Друня и жил вот уже десять лет, затаив глубоко в душе свои обиды и, в общем-то, привыкнув к ним. Справедливости ради надо сказать, что хозяева Друню любили, даже баловали. Ему не запрещалось валяться на диване, вкусной еды он получал вдоволь, никто не отказывался почесать ему пузо, когда так хотелось хозяйской ласки и тепла. Друня был доброй собакой. Он даже к кошкам относился вполне терпимо, только персов не выносил: уж слишком они важные, чванливые, пушистые и… породистые.

Осень, зиму и весну хозяева Друни проводили в городской квартире со всеми удобствами. Зато летом выезжали на дачу. Обычно они просили каких-нибудь знакомых перевезти вещи или заказывали такси. Но нынешний переезд был особенный: их должен был отвезти на своей заслуженной «четвёрке» человек, личность которого весьма интересовала Друню. Звали его Сергеем. Он был сокурсником Младшей хозяйки – Ольги, но в последнее время их отношения приобрели несколько иной характер, чем просто дружба. Друня чувствовал, что и Сергей, и Ольга испытывают друг к другу примерно то же чувство, какое сам Друня испытывал к доберманше, – другими словами, то была любовь. Однако молодые люди вот уже почти год никак не решались признаться в своих чувствах. Правда, Сергей часто бывал в доме Ольги, обязательно приносил Друне что-нибудь вкусненькое (хороший человек, именно такой муж и нужен Младшей хозяйке!) и вот предложил помочь с переездом – у него ведь есть собственный автомобиль. Старшая хозяйка и Хозяин с восторгом приняли предложение Сергея. В назначенный день Друне отвели место на заднем сиденье между Старшей хозяйкой и Хозяином, Ольга села впереди рядом с водителем, и они все вместе покатили вон из Москвы в предвкушении предстоящего отдыха.

Несмотря на солнечный день и радость от долгожданной поездки, Друню не покидало чувство тревоги. Вот сейчас приедут и Сергей надолго распрощается с ними: ведь, хотя в институте каникулы, Сергей работает и явно не сможет бывать у них на даче так же часто, как на городской квартире. И дело совсем не в том, что Друня долго не получит вкусных сюрпризов. Нет! Его тревога была продиктована исключительно заботой о благополучии Младшей хозяйки. Пёс не мог допустить, чтобы она повторила его собственную судьбу, разлучившую Друню с любимой.

Всю дорогу до дачи он напряжённо думал, как помочь. Но чем может помочь собака в решении сложных проблем человеческих взаимоотношений? Друня всё понимал, всё чувствовал, выбор Ольги всецело одобрял, но дельного совета дать не мог. Кто виноват, что люди настолько примитивны, что каждое понятие должны облекать в слова? Выучить смысл этих слов не составляет труда, однако воспроизвести их для собаки не представляется возможным. При этом тонкий язык жестов, помахиваний хвостом, подвываний и поскуливаний им, людям, совершенно недоступен. От напряжённых раздумий Друня так разволновался, что, к явному неудовольствию Старшей хозяйки и Хозяина, не мог даже сидеть в машине спокойно. Но до самой дачи Друня так ничего и не придумал.

Когда разгрузили вещи и с помощью Сергея занесли в дом распаковывать (кстати, вопрос со старым матрасом был решён по совету Сергея не в пользу матраса), Друня отправился в сад – проверить, всё ли там в порядке со времени его отъезда. А главное, он смутно припоминал, что ещё осенью зарыл за сараем замечательную сахарную косточку, да так и не откопал. Значит, кость должна быть где-нибудь здесь. Кроме того, физические нагрузки хорошо отвлекали от грустных мыслей: приближалось время отъезда Сергея. Кость упорно не желала находиться. Да ещё какая-то наглая садовая лягушка прискакала к сараю, уселась неподалеку и уставилась на Друню, чуть прищурив свои огромные и немного грустные глаза. «Ну, с лягушками я разберусь после, – решил Друня, – сейчас нет настроения. Пойду провожу Сергея. Наверняка он уже собирается уезжать». Оставив свои археологические изыскания, чтобы не открыть ненароком местонахождения клада всяким лягушкам, Друня поспешил к дому и обнаружил, что Сергей направился к машине, а Ольга пошла его проводить. Друня вновь опрометью побежал в сад.

…Они молча стояли у калитки и разговаривали о каких-то пустяках. Сергей даже не решался взять Ольгу за руку. Вот сейчас он уедет, вот сейчас… Решение созрело мгновенно и было необыкновенно просто в своей гениальности. Ольга стояла спиной к Друне и не могла его видеть. Друня взял разбег прямо от крыльца и, разогнавшись, со всей силой врезался в свою хозяйку. От неожиданности и мощного удара Ольга не устояла на ногах и оказалась прямо в объятиях Сергея, который, стараясь удержать девушку, поскользнулся на узкой дорожке и, увлекая Ольгу за собой, упал в заросли сирени и жасмина, росшие вдоль забора. Друня сам не ожидал такого эффекта. Он хотел просто подтолкнуть молодых людей друг к другу, ведь он чувствовал, что именно этого в глубине души им обоим и хочется. «Всё, теперь меня точно выгонят из дома», – подумал Друня. Однако, прислушавшись, он почувствовал настоящее блаженство.

– Милая, ты не ушиблась?

– Дорогой, у тебя царапина на лбу. её нужно срочно помазать йодом.

– Нет, значит, я правда тебе небезразличен?

– У тебя порвалась футболка. Разреши мне зашить.

– Ты не ответила.

– А сам догадаться не можешь? Пошли в дом, папа и мама, наверное, уже меня потеряли.

Кое-как поднявшись на ноги и отряхнув листья и ветки, молодые люди прошли мимо Друни, даже не заметив его. При этом они крепко держались за руки! В доме поднялась суета, раздались ахи-охи, Сергей бегал куда-то звонить. Но самое главное, в тот вечер он впервые никуда не уехал. А о Друне даже никто и не вспомнил, его вообще едва не забыли покормить. И это после утомительного и полного волнений переезда! Вот она, чёрная человеческая неблагодарность! Ведь, если бы не он, катил бы сейчас Сергей по дороге в Москву, а Ольга предавалась бы меланхолии и даже самой себе не созналась бы, что грустит только лишь потому, что Сергей уехал. Правда, все были так заняты, что забыли на столе полбатона колбасы… Но это уже совсем другая история.

В этот же вечер Сергей сделал Ольге предложение, которое она с восторгом приняла. Чуть ли не до самого утра никто не ложился спать, все целовались, поздравляли друг друга, строили радужные планы на будущее. А пока шли разговоры о предстоящей свадьбе, старый пёс думал: «Странные звери эти люди. Их надо в прямом смысле слова толкнуть к счастью. Получается, я – перст судьбы. Хотя, какой я перст (тьфу, почти „перс“ получается). Нет, я – хвост судьбы! Эх, где ты, моя сахарная косточка?»

Коттедж «У погибшего альпиниста»

Посёлок Успенское был расположен в удивительно красивом месте – на высоком холме недалеко от Клязьминского водохранилища. Относительная близость к Москве и одновременно провинциальный покой и уют в своё время привлекли в эти места профессора кафедры стилистики русского языка МГУ Владимира Ильича Нарышкина. Он оставил столичную квартиру сыну (с женой Владимир Ильич давно был в разводе), купил в Успенском полуразвалившийся дом у самого подножия холма, перестроил его по своему вкусу в добротный современный коттедж и переселился сюда насовсем вместе с огромным сенбернаром Ингуром. Наконец-то псу с габаритами упитанного телёнка были предоставлены загородный простор и свобода от пусть и четырёхкомнатной, но все равно типовой московской квартиры на пятом этаже!

Профессор обладал внешностью, которую принято называть благообразной: высокий лоб, благородный овал лица, окладистая густая борода – своим обликом Нарышкин неуловимо напоминал писателя Ивана Сергеевича Тургенева и среди коренного населения Успенского вскоре заслужил прозвище Барин. Ингур же действительно отличался богатырскими размерами: на одной из международных выставок он был признан самым крупным сенбернаром Москвы. При этом, по словам хозяина, был «добрейшей души человеком», чему местные жители верить решительно отказывались и на всякий случай сторонились здоровенного пса, рассказывая друг другу различные ужасные байки о «кровожадном чудовище», появившемся в окрестностях. Нарышкина эти глупости трогали мало. Он вел спокойный уединённый образ жизни и без особой надобности в тесный контакт с аборигенами не вступал.

А вот Ингур, наоборот, вступал. Но исключительно с собачьими аборигенами. Несмотря на все усилия хозяина свести его проделки к минимуму, пёс периодически сбегал с участка и отправлялся улучшать породу. В самое короткое время успенские дворняжки приобрели могучую стать и характерную бело-рыжую окраску, став грозой посягающих на их территорию пришлых собак с расположенной неподалеку туристической базы.

…Трагедия произошла прошлой зимой. Пропал муж продавщицы сельпо Людмилы Васильевны Сёминой. В самые трескучие морозы конца января её Коляна (когда-то его уважительно величали Николаем Матвеевичем) безуспешно искали по домам дружков-собутыльников. По Успенскому поползли зловещие слухи, что «жуткая собака Барина сожрала Коляна и даже косточек не оставила», пока наконец обмороженное тело бедолаги не было найдено в глубоком сугробе действительно в двух шагах от коттеджа профессора. Как это ни покажется странным, но именно последнее обстоятельство способствовало затуханию ненужных слухов. «Ещё один „альпинист“ преставился», – сочувственно вздыхали подруги Людмилы Васильевны, мужья которых также не отличались трезвым образом жизни.

«Альпинистами» на местном диалекте называли запойных алкоголиков. Всё дело в том, что сельпо, где можно было разжиться заветной бутылкой, находилось на самой вершине холма, и подъём к нему был настолько крут, что и трезвому человеку без должной физической подготовки приходилось по пути пару раз останавливаться, чтобы перевести дух. Осенняя слякоть, зимний гололёд, весенняя распутица и летний зной становились настоящими преградами при восхождении на успенский «Эверест». Нетвёрдо стоявшие на ногах, «альпинисты» часто оказывались не в состоянии даже доползти до цели и скатывались к подножию холма, буквально к калитке нарышкинского коттеджа, где их и подбирали трезвые родственники, осыпая первостатейной руганью. Если же зимой, особенно в сильный мороз, незадачливого «альпиниста» находили не сразу, то шанс его получить обморожение, а то и заснуть вечным сном становился очень высоким. К сожалению, Колян был уже не первым в сём печальном списке…

Приближался Новый год, а за ним целая череда зимних праздников. В преддверии длительных каникул люди бегали по магазинам в поисках подарков, сметали с прилавков продукты для новогоднего стола, да и вообще пребывали в приподнятом и взволнованном настроении. «Как с цепи сорвались!» – неодобрительно думал Ингур, свысока поглядывая на всю эту суету, которая не обошла стороной и коттедж Нарышкина: профессор ожидал приезда «на свежий воздух» своего сына с женой и двумя детьми и, следовательно, тоже активно готовился к встрече Нового года. Правда, продуктами он решил запастись не в успенском сельпо, а в столичном «Седьмом континенте». В назначенный день Ингур был оставлен за старшего и Владимир Ильич, напевая про себя весёлую песенку, уехал в город. Предновогодние хлопоты он любил с детства и втайне от всех домашних до сих пор, словно маленький мальчик, каждую волшебную ночь ожидал хоть какого-нибудь чуда.

Как только за хозяином закрылись ворота, Ингур, не теряя драгоценного времени, со всей прытью, на какую было способно его могучее тело, бросился к заветному подкопу в самом дальнем углу сада, скрытом буйно разросшимися кустами бузины, ныне почти полностью засыпанными снегом. Этот путь к свободе хозяин ещё не успел разведать и безжалостно ликвидировать, как все предыдущие. Нужно скорее использовать данный судьбой шанс! Тем более что у Ингура уже давно было назначено свидание с одной очень миленькой дворняжечкой, с которой они регулярно переговаривались через высокий забор, мечтая об ожидающем их счастье.

Именно сегодня Ингур собирался рассказать любимой о своей самой заветной мечте. Далекие предки его носили гордое звание собак-спасателей – отыскивали в горах потерявшихся людей, откапывали в глубоких сугробах жертв лавин. Люди жизнью своей были обязаны собакам! А что за судьба досталась потомку столь славного рода? Бегать по двору и пугать деревенских хулиганов? Вот если бы удалось хоть раз в жизни кого-нибудь спасти! А то откапывать ему доводилось лишь лазы под забором.

С такими мыслями Ингур выбрался на свободу, отряхнулся, громогласно и призывно гавкнул, чтобы дворняжечка, издали услышав этот боевой клич, ожидала прибытия своего рыцаря, и бодрой рысью стал огибать родной участок. Вдруг какой-то еле уловимый звук, идущий из недр высокого сугроба (зима в этом году выдалась снежной, Владимир Ильич регулярно расчищал дорогу перед воротами, сугроб вырос чуть ли не вровень с забором), заставил пса остановиться и прислушаться. Звук повторился, только ещё тише: лишь чуткое ухо собаки и могло воспринять этот даже не стон, а вздох – вздох, просящий о помощи. Не раздумывая ни минуты, Ингур стал сильными лапами быстро-быстро разгребать снег.

…Впоследствии Людмила Васильевна Сёмина не уставала вновь и вновь рассказывать всем желающим, что она пережила в самый канун Нового года. Когда спустились густые зимние сумерки и продавщица уже собиралась закрывать магазин, ей было видение. «Гигантская бело-рыжая собака возникла будто ниоткуда, а в страшной пасти она, как пушинку, несла Петюню, деверя моего непутёвого, алкоголика проклятого, который как раз Коляна-то моего и спаивал вечно. Вот теперь и сам допился до чёртиков, то есть до гигантских собак с другой планеты!» Сёмина, видимо от пережитого стресса, забыла, что «гигантских собак» видел вовсе не Петюня, а как раз она сама. «Что же было дальше?» – затаив дыхание, спрашивали благодарные слушатели продавщицы, ожидая развязки кровавой драмы. «А ничего не было! Собака положила Петюню на порог и исчезла во мраке. Петюня был весь в снегу, холодный. Пришлось его, алкаша, самогоном отпаивать.

Так этот гад и не простудился даже! И как оказался у меня в магазине, и про собаку эту вообще ничего не помнит. А знаете, пёс-то был очень похож на собаку нашего Барина, только во много раз больше и страшнее!»

…Ингур, сидя на вершине холма, смотрел на далёкие звезды и рассказывал небольшой серенькой дворняжечке, доверчиво прижавшейся к его тёплому мохнатому боку, о том, как сегодня сбылась его самая заветная мечта. Он, как заправская собака-спасатель, нашёл в глубоком сугробе замерзающего человека, откопал его и потащил к людям. Вокруг возвышались одни безликие заборы, не было ни души, и лишь вдалеке призывно светились окна магазина, куда хозяин ходил исключительно за хлебом, что, по его словам, «очень вкусный, не крошится и вообще не чета московскому». Тащить в гору бесчувственного человека собаке, даже такой сильной, как Ингур, было очень тяжело. К тому же от этого человека невыносимо пахло чем-то мерзким, отвратительным! Но долг спасателя не позволил бросить неприятную ношу, а велел довести дело до конца. С трудом дотащив спасённого до магазина и сдав его с лап на руки продавщице, Ингур почувствовал, что может наконец бежать на свидание (тут он наклонил свою лобастую голову и нежно коснулся носом уха серенькой дворняжечки, которая отныне должна гордиться своим возлюбленным и щенков воспитать благородными и бесстрашными, как папа.

…Вернувшись поздним вечером из Москвы, Владимир Ильич загнал машину в гараж и позвал Ингура в дом разбирать сумки – в этом деле пёс всегда принимал живейшее участие. Хозяин радовался наступающим праздникам и предстоящему приезду родных. Он даже сообщил Ингуру по секрету, что, дожив до седин, до сих пор верит в чудо. «И очень мудро, нашёл чего стесняться!» – подумал Ингур. С ним-то настоящее чудо уже произошло. Даже два чуда! Во-первых, неожиданно сбылась его самая заветная мечта – он спас жизнь человеку! Во-вторых, благодаря тому, что Ингур успел вовремя вернуться домой со свидания, хозяин в очередной раз не заметил лаза под кустами бузины. А значит, есть шанс не только снова увидеться со своей возлюбленной, но и, кто знает, спасти кого-нибудь ещё. Ведь год-то только начинается!