Текст книги "Эксперимент (СИ)"

Автор книги: Лада Максимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Содержание

Cover Page

Содержание

Эксперимент

Эксперимент

Люся_Люся

Эксперимент

20-21 июня 2089 год.

Лабораторию заливал яркий солнечный свет высоких куполообразных ламп. В обширной комнате сплошь заставленной аппаратурой и громоздкого вида оборудованием так, что любой входящий неуверенно останавливался, пытаясь найти место, куда можно ступить, чтобы ничего не задеть, глухо жужжало что-то. Оставшееся место занимали высокие вьющиеся металлические полки, заполненные тяжелыми книжными томами и пробирками с бесцветной жидкостью. В углу, скрытый за всем этим ютился небольшой стол, заваленный бумагами. Там, склонившись над подшитой толстой папкой, сидел, ссутулившись, крупный седеющий человек. Это был мужчина лет пятидесяти с умными пронзительно-синими глазами в окаймлении сеточки морщин. Спешным, косым почерком он разрезал бумагу трудно различимыми словами на латыни.

В дверь тихо постучали. Увлеченный письмом мужчина, спешно и неловко кивнул головой. Дверь приоткрылась. На пороге стоял высокий мужчина на вид чуть младше сидящего за столом. Его плотная фигура с насмешливо блестящими глазами цвета старого виски, закрывала собой почти целиком выход в длинный, сумрачный коридор.

– Все сидишь? – спросил вошедший и хмыкнул, уверенно переступая через разложенные на полу длинные трубчатые устройства. Он оглянулся на дверь, вплывшую обратно в пазы, устроенные в стенах. – Хорошо тебе тут студенты обустроили, а то так бы и сидел, со скрипящими петлями и отсталой голосовой программкой.

Пишущий неопределенно кивнул, не отрываясь от бумаги.

– Ты фанатик, – фыркнул вошедший. – И как консервативен. Бумага? Разве Штил с ребятами не встроили тебе нейрокомпьютеры?

Мужчина за столом раздраженно дернул рукой и нажал едва заметную кнопку на столе. Вспыхнула и разлилась тугая высокая полоса света. Разделившись на тонкие нити свет выстроился прямоугольником, образуя голубоватый экран, моментально загоревшийся и отразивший на себе множество иконок.

– Заканчивай, Лай, – снова сказал плотный мужчина, нависая над человеком, спешно листающим папку.

Профессор Лай Сапков устало выдохнул и отодвинул бумаги, среди которых пестрели цветные снимки, больше похожие на картины абстракционистов начала двадцатого века.

– Хоть каплю уважения, а? – протянул он. – Тут мне начало такого проекта принесли, а ты?

Гость громко захохотал, широкие бока его заколыхались под небрежно расстёгнутым длинным белым халатом.

– А я как всегда вовремя, – весело ответил он. – Рабочий день кончился. Идем.

Лай еще раз взглянул на светлые тонкие листы, сплошь увитые мелким компьютерным шрифтом, рассеяно нажал на помигивающую кнопку, отключая экран, разочарованно окинул комнату взглядом.

– Может потом, а? – тоскливо спросил Сапков. – Встреча может подождать.

Гость покачал головой.

– Даже не думай. Нас ждут.

Лай обречено вздохнул и встал. Дверь влилась в стену, лампы потухли.

Лай Сапков один из ведущих ученых, занимающийся самыми проблемными и загадочными частями человеческого мозга, обладатель нескольких известнейших премий, был очень рассеянным человеком. Еще со времен студенчества о нем заботился его верный друг, куда менее успешный и известный ученый из области физиологической психологии, контролируемой разумом, Карп-Александр Вивьега. Рассеяность в обычной жизни привела Лая к неожиданному, как ему казалось, разводу с любимой женой и переезду в небольшой домик. Он работал при университете, здесь же иногда оставался ночевать, когда чувствовал острое одиночество и нежелание возвращаться в не осенённые уютом стены. Руководство не раз предлагало самому Лаю удобный дом на берегу Западной Ситенки в профессорском городке. Вот уже более двадцати лет Лай работал совершенно самоотверженно на  университет, едва ли трижды уходя в отпуск за весь период работы. Благодаря его исследованиям стали возможны различные удивительные технологии, еще полвека назад считавшиеся безумной фантастикой. Так же, возможно, благодаря всемирной программе поддержки научных работников, давшей удивительные всходы.

Выходя из теплого, мягко освещенного здания университета Лай запахнул темный плащ на магнитных заклепках и вытянул руку, выхватывая из оживленного потока пустую машину такси, пока крупный Александр что-то повторял в прозрачный, изящный наушник.

Оливковая узенькая машина с прозрачным верхом притормозила возле чистенькой, аккуратной дорожки для пешеходом. Ими, правда, чаще пользовались лишенные всякой тактичности велосипедисты, сминая редких людей на края и без того узких дорожек. Лай, неловко согнувшись, пробрался на заднее сидение. Водитель мельком скользнул по отрешенному, хранящему еще следы недовольства лицу профессора, по темному старому плащу и потертому туго набитому портфелю, казавшемуся необычным пришельцем в чистом, приятно пахнущем лавандой салоне, и нажал узенькую полоску включения встроенного ПК. Женский голос ласково поздоровался и выдал привычный вопрос о дальнейшей команде.

– Салон, – безразлично сказал мужчина. Вспыхнули, разлетелись тоненькие нити-лучи, образуя объемную модель машины. Темными, загорелыми пальцами мужчина приподнял прозрачную крышу на модели, так что она стала куполообразной. – Можно.

Тихо зашипели створки над головой профессора. Прозрачный материал крыши наполнился беловатыми разводами, вспух и неожиданно мягко поднялся, образуя глубокий купол. Профессор облегченно откинулся на спинку удобного кресла и выпрямился. Блаженная улыбка коснулась уголков его губ. Над его головой простиралась в золотых искрах и оранжевых подтеках возле горизонта небо. Закат обрамляли тяжелый серые тучи, скрывающиеся на востоке. Уютно шелестела невдалеке дубовая роща. Из-за оливковой двери не было видно, но профессор знал, там, возле самого высокого и необхватного дерева, нависала голограмма некогда деревянной таблички, оставленной еще многие годы назад: "Первое семя – в разуме, второе у тебя в руках, третье подарит жизнь роще".

Дверца распахнулась, и на переднее сидение плюхнулся Карп-Александр весело напевая что-то себе под нос.

– На Южную первую, пожалуйста, – сказал он. Прозрачного наушника у него уже не было, но в кармане его изредка что-то глухо выбрасывало импульсы, от чего стрелки на приборной доске машины вскидывались и опадали на нули. Водитель тихо выматерился, в третий раз резко остановившись.

– Ответь уже, – сердито бросил Лай, отталкиваясь руками от спинки сидения водителя и снова погружая взгляд в глубокую тьму неба, не опаленную звездным сиянием.

– Нет, – хмыкнул Александр, – Это Ингрид. Там уже все собрались. Нас только ждут.

– Так скажи ей, что мы уже скоро будем, – сказал Лай, не опуская головы. Темная, открытая взору, простирающаяся в бесконечность бездна, поглощала и выплевывала разноцветные огни: уходящие и приближающиеся корабли дальнего и близкого перелета. Как ученый, Лай не был подвержен полуграмотным мыслям о бесконечности вселенной. У всего есть конец, особенно у вещей, считающихся бесконечными. На мгновение он вспомнил сияющие бирюзовые глаза жены, но тут же отбросил мысли о прошлом. Лай горько усмехнулся: да, конец есть у всего.

Александр обернулся, бросил испытывающий взгляд на друга и не поймал даже легкого покачивания головой в ответ. Погруженный в собственный меланхоличные мысли Лай был весь погружен в себя. Обычно деятельный, кипучий и полный энергии профессор Сапков совершенно расклеивался, едва выходил за границы университетских корпусов. Более устроенный в жизни и менее уверенный на научной стезе Карп-Александр, получивший немалую прибыль за несколько слитых частным компаниям проектов, в такие минуты немного терялся. Но сегодня, едва уловив настроение старого товарища, Александр перехватил бразды беседы в свои руки.

Тихо о чем-то шептало радио.

– Помнишь, – сказал Александр и сделал едва заметное движение рукой. Водитель повторил движение, и между ним и сидящими внутри людьми выросла прозрачная звуконепроницаемая стена. – Когда мы еще только поступили на кафедру, мы спорили: есть ли душа у человека?

Лай опустил безразличный взгляд на друга.

– Помню. И что?

Александр улыбнулся, от чего в углах его пышной физиономии появились складочки – смешинки.

– Ты говорил, что нет, и не может быть, а я говорил, что она есть, – Карп хмыкнул и мельком взглянул на дорогу, облитую с двух сторон огнями низеньких ламп. Словно длинная посадочная полоса тянулось скрывающееся и вновь выплывающее полотно дорожной глади.

Лай чуть нагнулся вперед, поддаваясь обаянию беседы, и научным заново вспыхнувшим интересом.

– Конечно, не может быть, – ответил профессор, возбужденно перебирая пальцами. – Все, что считалось душой есть только набор хромосом и физиологической склонностью человека к деятельности того или иного участка мозга, так же установленной ДНК.

Карп снова улыбнулся, правда, уже не столь уверенно, но все еще улыбкой превосходящего во многом собеседника человека.

– В прямой зависимости от того, что человек ест, пьет, смотрит и читает, как ни странно, – Александр покровительственно закончил фразу Лая.

– Ну конечно... – недоуменно споткнувшись, подтвердил Лай.

Темные тени скользили по уставшему лицу профессора, упрямо сжимающему губы.

– Я не проиграл, – Карп поднял ладони в жесте, опровергающем смысл его слов. – Последним словом в моей победе станет... – Александр замешкался, растягивая паузу. Лай нахмурился.

– Что же?

– Не поверишь, смерть! – выдохнул Александр, и глаза его в полумраке дороги блеснули янтарным совсем по-кошачьи. – Но...

Лай замешкался. По лицу его пробежали удивление, недоверие и ослепительное, неожиданное озарение. На столько лет отложенный спор снова выплыл в его памяти. В те дни, когда два совершенно счастливых первокурсника отчаянно спорили перед деканатским столом, вызывая яростные всполохи смеха или задумчивую тишину. При ней присутствовал тогда самый известный нейрохирург, который и повлиял на всю последующую жизнь Сапкова. В те дни, оно не казалось таким важным. Впрочем, важность этого разговора можно было оспорить и сейчас. Только предчувствие какой-то потайной мысли, мелькнувшей в глазах Александра, потянуло и увлекло Лая. Он глубоко задумался.

– Смерть... – задумчиво протянул Лай. – Ты имеешь в виду жизнь после смерти?

Александр поднял ресницы и столкнулся с испытующим, глубоким и острым взглядом Сапкова.

– Да, – кивнул он.

– Об этом нужно подумать, – под тяжестью мысли произнес Лай, все больше окунаясь в свой потайной мир удивительного разума. В глубине вспыхивая активно исполняющими свою задачу нейронами, мозг его поднимал с глубин памяти медицинские истории, свидетелем, которых он был, что слышал, историй, поведанных литературой и религией. Лай вспомнил пациентку, которой он проводил стандартную операцию по вживлению части мозжечка. Перед самой операцией она тревожно взглянула на врача и произнесла одни из самых важных слов в его жизни: "Я буду о вас помнить там. Вы главное сами не бойтесь". Физически она умерла на пятнадцать минут, а вернулась совсем иной. Этот вопрос был тщательно рассмотрен Сапковым и Вивьегой. Странно, что спор о душе не был поднят тогда. И все-таки сейчас, оказавшись один на один с самим собой, когда перед ним вновь появился призрак загадки, казалось давно решенной, Лай засомневался. Мелькнули укоризненные бирюзовые глаза в обрамлении удивительно длинных, золотых на кончиках ресниц. Мелькнули как самое горькое воспоминание и доказательство. Нет, конечно, ей просто не хватало внимания и там, кажется, был другой мужчина, но эта грусть и затаенная тоска от того, что ей предстояло самой вынести вердикт их жизни, сияли так обнаженно беспомощно и вместе с тем решительно. Лай встряхнулся, скидывая тяжесть болезненного вопроса. Меланхолия, привычно царапнула по сердцу.

– Нет, загробного мира нет, так же как и души, – скучно сказал Лай и отвернулся к липнущей к куполу сырой темноте.

– Подожди, – хмыкнул Александр. И лукавые огоньки мелькнули и скрылись в его глазах.

Комната, в которую зашли Карп и Лай, была битком набита народом. Бездонный потолок, все тот же купол, открывал глубины бархатно-черного ночного неба. Под ним протянулись, пересекая пространство над головами, ленты-гирлянды, рассыпая уютные цвета: желтый, красный, синий, зеленый. Тихо шептала едва различимая музыка. В отдалении на стеклянных подмостках, окутанные светом и дымкой сухого льда, стояли музыканты, наигрывая давно знакомую, но забытую мелодию. Рядом с возвышением, утопающем в живых цветах, кружились мирные пары. Темное платье певицы, отражало искры ночного неба, переливалось огнями. Лай замер. В каком-то старом-старом фильме 60-х годов прошлого века, точно такая же певица искала в толпе поклонников того единственного. Лай усмехнулся. Таинственный уют зала удивил и заинтриговал его, оттеснив тревожные, мрачные мысли.

Из толпы вынырнула, высоко подняв руки с зажатыми в них бокалами, женщина. Она весело улыбалась, и Лай инстинктивно подхватил улыбку, завороженный необычностью её красоты. Изящные руки её опустились, и она вручила бокалы, полные пенящейся желтоватой жидкости мужчинам. Лай скользнул взглядом по полной грациозной фигуре женщины, обрамленной черным бархатным платьем в пол.

– Ингрид, – воскликнул Карп и нагнулся чмокнуть женщину в щеку. – Ты великолепна.

Женщина засмеялась.

– Льстец, – ответила она. – Но ты тоже довольно хорош.

Лай отвернулся от шоколадных-шелковых глаз, пряча улыбку. Притворное обоюдное восхищение Александра Ингрид и наоборот не могло не вызвать насмешки. Жена Карпа была худая, высокая блондинка с капризным норовом. Она никак не походила на низенькую, грациозную в своей полноте Ингрид. Лай завидовал легкости, с которой Карп мог запросто вести беседу с самой красивой их общей знакомой. С первой встречи Ингрид очаровала Лая своей открытой улыбкой и тщательно скрытой седой прядью, придающей ей особенный шарм. Вот только рядом с ним она становилась скованной и прятала укрытые темной стеной ресниц глаза. Лай вздохнул, снова вспомнив бирюзу глаз жены. Бывшей жены.

– Здравствуй, Лай, – сказала Ингрид, протягивая тому с неуверенной улыбкой бокал.

Мужчина благодарно улыбнулся. Обаяние ночи окутало Лая спокойствием и долгожданной безмятежностью. Он глубоко вздохнул, наслаждаясь легким ароматом ночных цветов.

Они прошли сквозь несколько компаний, нарочито простодушно улыбаясь, и вышли к небольшой беседке из стеклянных дуг, увитых декоративным плющом и лилиями. Среди свежей зелени цветов терялись искры рассыпающегося света гирлянд. В беседке было приятно прохладно и сумрачно. В ней уже сидело несколько человек. Три так же элегантно, как Ингрид, одетые женщины и четверо мужчин. Лай оглянулся и тихо поздоровался, не относя приветствие к кому-то определенному. В полумраке трудно было различить смутные черты лица. Лай прищурился, разыскивая знакомых. Так и не различив, кто есть кто, он устало опустился на крайнее место и прикоснулся губами к запотевшей стенке холодного бокала.

Оркестр заиграл другую песню. Когда-то еще лет восемьдесят назад эту песню заслуженно назвали классикой жанра и с тех пор не забывали, изредка прокручивая её на радио. Тугие басы, смягчились, расслабились, позволили песне заблистать в интимной атмосфере вечера. Лай погрузился в свои мысли. Ингрид беспокойно оглядывалась на замкнутое помрачневшее лицо мужчины.

Прерванная тихая беседа продолжилась. Карп тут же втянулся, не совсем понимая основной её смысл. Вскоре Александру удалось повернуть разговор в другое русло. Лай задумчиво улыбнулся: еще одна способность, которой он отчаянно завидовал, вот так просто прийти к малознакомым или незнакомым и моментально стать своим, заслужить признание. Он не осознавал, что счастливое умение Карпа заключается только в радостной вечно дружелюбной улыбке и легкой самоиронии, как свойстве характера.

Лай лениво выхватывал из разговора куски, не запоминая и не особенно вдумываясь в них.

– ... Верю – не верю, верю– не верю, это вопрос личный каждого. Хоть сотню томов в пользу религии напиши, человек либо сам выберет, либо просто последует моде. Как говорится: Слава Богу, я атеист...

– ... но заблуждение – мать всех наук, хотя подобное граничит со слабоумием...

– ... и все же только одно может действительно решить этот вопрос: живое доказательство умершего...

– ... выход? Выход есть!..

Постепенно беседа накалялась, слова все острее и пронзительнее перелетали от одного к другому. С удивлением Лай понял, что Александр снова завел разговор о смерти и душе. Он снова усмехнулся и наклонился к скучающей Ингрид.

– Не желаете потанцевать? – спросил он мягко, надеясь, что она не откажет. Желание покинуть беседку все нарастало. Красное, возбужденное лицо Александра, гневно расшвыривающего собственным мнением, назойливо металось по всей беседке, выдавливая из насмешливых или безучастных людей ненужные пустые ответы, совершенно противоречащие их истинным рассуждениям. Истину всегда прячут. Оборачивают в тридцать три одежки, чтобы кто-нибудь не возжелал себе этой прекрасной богини.

Ингрид улыбнулась:

– С радостью.

Женщина на сцене тихо пела. Ингрид, радостно улыбаясь, кружилась в такт размеренным, нежным словам. Лай почувствовал удивительную легкость и отчуждение. Словно и не было ему пятидесяти лет, словно и не был он однажды женат на единственной, которую возможно любить, словно и не корпел он днями напролет в своей аскетичной лаборатории, повесив всю свою жизнь и удобства на тех, кто менее него был увлечен на тернистый, глубокий путь поиска истин.

Ингрид весело смеялась, так раскованно и свободно, наслаждаясь каждым движением спокойного танца. Лая восхищенно следил за огнем шоколадных глаз. Они не замечали, как на них смотрели с пониманием и радостным удивлением другие танцующие. Лай наклонился к смоляным прядям кудрей Ингрид.

– Ингрид, – окликнул он тихо.

Она подняла на него сияющие красивые глаза.

– Да?

– Расскажи о себе?

Ночь окутала их прохладой и свежестью. Они вышли из павильона и теперь стояли на балконе. Позади тихими волнами разливался шум зала, сливаясь с тишиной ночи. Огни не доносили сюда свой робкий свет. Долька луны зависла на темном небосводе.

Тонкими пальцами Ингрид поддерживала пиджак, отданный ей Лаем. На её покатых плечах он совсем не держался, так и норовя соскользнуть, открыть спину, покрытую зябкими мурашиками.

– Что тебе рассказать? – мягко спросила она, оглядываясь на застывшего мужчину.

– Все, – выдохнул он. Ночь пленила их, играла чувствами потерявшихся в ней двух людей.

– Все, – задумчиво протянула Ингрид и отвернулась. Впереди раскинулась чистая гладь озера, обрамленная далеким лесом. – Я закончила медицинский на педиатра, живу в городке, где и работаю...

Ингрид замолчала, погружаясь во тьму воспоминаний.

– Это мне известно, – сказал Лай, вставая позади женщины. – Ты замужем?

– Нет, – Ингрид печально покачала головой, голос её дрогнул, но она тут же улыбнулась.– Детей у меня нет, только собака.

Мужчина глухо засмеялся. Женщина подхватила смех.

– Так и живем, – сказал он. Так и живем... в вечном одиночестве. Подхватив легкое дыхание ночи, он наклонился и прикоснулся губами к теплой щеке Ингрид.

Они вернулись к остальным, когда спор уже давно угас и перетек в мирное русло обыденности и рутины. Карп рассказывал о самых забавных случаях в психологии, которыми его потчевал еще преподаватель в университете, жаловался на жену, выслушивал чужие жалобы.

Ингрид подозвала официанта и заказала на всех небольшой овощной пирог по старинному рецепту. Уставшие люди радостно зашумели. Лай задумчиво перебирал смоляные пряди женщины. Он ужасно устал, но чувствовал эту усталость только в напряженных, налитых, будто свинцом мышцах. Разум же оставался чист и спокоен, впервые за многие месяцы. Неожиданно к нему пришла почти безумная, азартная мысль пробудившегося охотника. Он наклонился к клюющему носом Карпу и прошептал:

– Спорим, я докажу, что души нет?

Александр встрепенулся. Пронзил мутным, но глубоким взглядом Лая.

– Как?

– Проведем эксперимент. Сам ведь говорил, что единственным разрешением этого вопроса станет смерть.

Карп вздрогнул, прищурился.

– Ты готов убить человека? – настороженно спросил он, готовый вот-вот нахмуриться и отвергнуть предложение.

– Нет, конечно, нет. Мы воспользуемся перекрестным замыканием. С помощью микро импульсов переведем нервную систему тела в режим автономии. Тело будет в состоянии близком к глубокому сну. Мозговые импульсы направим в иную сторону, из-за которых мозг посчитает, что тело погибло и выключится. Но...

– Но?..

– Здесь самое трудное: нужно не позволить мозгу отключиться, умереть.

– И как же ты это сделаешь? – хрипло спросил Александр, недоверчиво рассматривая возбужденное лицо друга.

– Необходимо будет подвергать мозг стимулирующему облучению.

– Принцип понял, – кивнул Карп. – Остальное за тобой...

Вернулись из клуба они за полночь. Лай благоразумно отвез Карпа к себе, заранее предупредив его благоверную. По сдержанному тону Светы он понял, что Карпа на утро ждет тяжелая встреча. Долго, почти умиротворенно Лай вглядывался в золотистую точку у самого горизонта, пока не уснул. А снился ему растопленный шоколад, в котором рассыпанная лежала расколотая на множество частичек бирюза. Под утро сны заплутали и потеряли осмысленность.

Проснулся Лай за минуту до будильника. Проснулся и удивленный сел, ощущая тягучую силу и напряженность в мышцах. Заглянул в полупустую бежевую гостиную, где на диване свернувшись калачиком лежал Александр. Одна нога мужчины свешивалась с дивана. Мятая штанина обнажала толстую волосатую щиколодку и край серых несвежих носков. Лай улыбнулся и отправился в прохладный душ, предупредительно переведя таймер будильника на полчаса вперед.

Лай не любил этот дом. Пустой, одинокий и комфортабельный, он больше походил на безликий номер мотеля, чем на уютный дом. В настоящем доме не должно гулять гулкое эхо, сквозняк не должен колыхать вечно чистые занавески, стены не должны сохранять девственную чистоту, не украшенные даже крохотным магнитиком. У дома должна быть душа... Лай споткнулся и засмеялся сам себе. У дома, значит, душа, а у человека её нет? И откуда только эти мысли?

Пробудилось что-то давно спящее, важное. Пробудилось смутным предчувствием, и, не желая поддаваться нелепым недомолвкам разума, Лай громко запел.

Из комнаты послышался перебивающий плеск воды крик Карпа. Он ругался. Громко и протяжно, готовый рассмеяться от грязных слов, а потом подхватил неловкое, фальшивое пение Лая.

Обмотанный полотенцем Лай выскочил из ванны.

– Тебе не к лицу, ты старик, – сказал Карп.

Лай ухмыльнулся.

Карп серьезно взглянул на друга.

– Ты не забыл о вчерашнем обещании?

Лай покачал головой.

День проходил тяжело. Лай провел несколько трудных операции, в части которых участвовали студенты, нервно кусающие губы, и еще часть перевел на автомат – завершали небольшие роботы: чудо инженерии, крохотные и проворные они добирались туда, где руке человека места не было. Лишь к концу дня, немного освободившись, Лай окинул взглядом опустевшую лабораторию и серьезно задумался. Дело, которое он предложил вчера провернуть, сегодня уже не казалось таким простым и очевидным. Неожиданно пришли мысли о трудности исполнения подобной операции, и то, что скорее всего необходимо будет обращаться к инженерам с технической просьбой. Лай схватился за голову, погружаясь все глубже в тяжелые размышления. Он все еще думал о предстоящей работе с энтузиазмом, но уже без чрезмерной увлеченности. И сама затея казалось нелепой: доказать, что есть душа? Каким образом? Пробудившийся человек или ничего не скажет или опишет типичные предсмертные видения: яркий свет и темный туннель. Все, что является признаками онемения глазных нервов. Чтобы что-нибудь доказать, нужен длительный промежуток времени. Минимум сорок восемь часов, чтобы зафиксировать отсутствие мозговой активности и еще сутки на сам эксперимент.

Домой он ушел разбитый и подавленный. Разговор с сотрудниками о подобном эксперименте ничего не дал. Трое из четверых наотрез отказались участвовать, сославшись на не гуманность затеи, а четвертый сильно сомневался, но слыл среди коллег неопытным и неловким врачом, часто ошибающимся в диагнозах. Поэтому мысль о том, чтобы предложить работать вместе, сама собой угасла.

Дома его ждала Ингрид. Стол был накрыт праздничной скатертью. Россыпью стояли аппетитные блюда. В углах комнаты благоухали белые лилии. Лай удивленно приподнял брови.

– Саша дал мне ключи, – мягко сказала женщина и улыбнулась.

Лай провожал Ингрид поздним вечером по стылым улицам. Сухие листья шелестели от ветра, скользили по холодному асфальту.

– Оставайся со мной, – глухо спросил Лай у шагающей рядом женщины. Она улыбнулась:

– Хорошо...

15 сентября 2081

Сквозь широкие плотные листы почти не пробивался свет. Тонкими лучиками он стекал из прорезей в листьях, создавая узорчатую мозаику на кафельном полу длинного коридора. Теплый воздух поднимался из небольших отверстий под цветочным потолком. Ветви колыхались, меняя узор под ногами. Маша удивленно озиралась, нервно поводя плечами.

Ингрид подбадривающе улыбалась.

– Боишься?

– Не то чтобы… сомневаюсь, – тихо ответила девушка.

Их медленные шаги глухо раздавались в пустом коридоре.

– Может, тогда вовсе не стоит этого делать? – обеспокоено спросила Ингрид.

– Нет, нет!.. что ты! Я решила, – Маша испуганно дернула плечом, остановившись возле белой простой двери.

– Тогда не сомневайся, – улыбнулась Ингрид. – Я в тебя верю.

Девушка отбросила светлую прядь и протянула руку к двери.

Зашуршали дверные пазы, дверь откатилась, пропуская девушку в обширное светлое помещение. Оно было уютно бежевого цвета, по стенам тянулся едва заметный рифлёный рисунок, не различимый в дневном свете, бьющем в прозрачную крышу, едва затянутую зеленью и просторные окна от потолка до пола. Часть пола в комнате была покрыта остро пахнущей свежестью живой травой, она, казалось, росла прямо из пола. Рядом со стенами стояло множество цветочных горшков, будто зелени снаружи не хватало. Из стены вырывалась тонкая струйка воды и, протянувшись по полу, скрывалась в одной стен. В комнате стояло несколько деревянных кресел-качалок и небольшой стол с несколькими кнопками нейрокомпьютеров. В одном из кресел, задумчиво улыбаясь, сидела худенькая женщина, казалось, сотканная из света и зелени. Она подняла голову на звук открывшейся двери.

На пороге стояла высокая русая девушка в сером свитере с глухим воротником и желтой сумкой через плечо.

Женщина приветливо указала рукой на стоящее рядом кресло. Маша робко пересекла комнату и опустилась на качнувшееся кресло.

– Маша, кажется? – спросила женщина, внимательно присматриваясь к девушке. Та кивнула. – Я Ксения. Итак… вы знаете куда пришли и зачем?

– Конечно, – Маша прерывисто вздохнула. Она сидела, выпрямившись, сохраняя неудобную позу на удобном кресле.

Ксения вытянулась и коснулась одной из кнопок на столе. Аккуратно вытянулась ниша из стола. На ней стояли две дымящиеся чашки. Женщина гостеприимно указала ладонью на чашки.

– Не желаете?

Маша мотнула головой.

– Так почему вы решились на такой шаг? Только самые смелые решаются на такое. Смелые и безразличные, – женщина наблюдала за опустевшим лицом девушки, покачиваясь на кресле. – Вы, простите, не выглядите таковой. Почему вы пришли? Зачем?

Маша неловко качнулась на кресле.

– Я бы хотела быть полезной, – сказала она. – Ингрид сказала, что здесь я могу быть нужной.

– Конечно, вы здесь будете нужны. Расскажите, что вас привело сюда?

Маша потянулась к сумке и вытащила небольшой планшет.

– Вот здесь все мои документы, – она протянула тонкий экран Ксении. Та приняла его, задумчиво посмотрела на темный пластик, качнулась в кресле и снова посмотрела на девушку.

– Тогда отправляйтесь пока домой, мы позже вам перезвоним.

Маша напряженно ухватилась за подлокотники.

– Вы меня не принимаете?

– Мы никому не отказываем.

– А вы не можете меня отправить сразу куда нужно?

Ксения грустно улыбнулась.

– Вас ждет Ингрид?

Девушка кивнула

– Тогда она вас проводит, – Ксения кивнула головой в знак прощания. Маша неловко поднялась и вышла из комнаты.

4-5 октября 2081

Маша долго и томительно смотрела в окно. Она ждала мягкого шороха открывающейся за спиной двери, но комната хранила молчание. За невидимым стеклом простирался лес. Дремучая чаща тянула свои темно-изумрудные ладони к сероватому с синими подтеками небу. Еловые лапы протягивались сквозь высокий проволочный забор.

Маша надавила на окно, и оно поддалось под её холодной ладонью вперед, приоткрываясь. Еловые иглы укололи тонкие бледные, будто сахарные пальцы девушки. Маша улыбнулась.

Далеко впереди солнце зажгло вершины елей. Оно опускалось все ниже, отдавая кровь серым надвигающимся тучам и пламя густо сросшимся стволам и ветвям. Где-то далеко ухнула лесная птица. Шорохи леса проникали в уютную комнату сквозь отверстия в стекле.

Позади зашелестели пазы двери. Маша испуганно отдернула руку, и стекло тут же стянулось.

Ингрид медленно вошла в комнату. Её смоляные пряди были туго стянуты на затылке узлом. Она выглядела побледневшей и усталой, но приветливо улыбалась обернувшейся девушке.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

Маша слабо улыбнулась:

– Впору мне спрашивать. – она посмотрела в окно и снова на вошедшую Ингрид. – Как я могу себя чувствовать после того, как мне отрезали кусок печени?

Ингрид устало опустилась в большое плюшевое кресло. Искусственный огонь в камине мерцал бликами на белом лице. Голубоватые веки Ингрид прикрыли шоколадные глаза.

– Ты подписала договор, – сказала она.

Маша хмыкнула.

– Я и не жалуюсь, просто легче было усыпить меня и вырезать все сразу, чем по кускам резать.

Голова Ингрид склонилась к плечу. Женщина тяжело вздохнула.

– Сегодня мы оперировали девочку. Стандартное обезболивающее не усваивалось ею. К концу операции все обезболивающие перестали работать. Она чувствовала каждое...

Маша обхватила себя руками.

– От меня никакой пользы, – она отвернулась к окну, закусив дрожащую губу.

– Ты помогла бы нам больше, если работала с детьми. У нас полно доноров, а педагогов не так много.

Маша усмехнулась.

– Не думала, что жизнетворцам нужны учителя.

– Все так думают. Но нам не нужны учителя, нам нужны педагоги. Пришли результаты тестов. Ты отлично подходишь.

Маша хрипло рассмеялась:

– Когда я успела пройти тесты?

Ингрид тихо хмыкнула. Она расстегнула белый халат и вытащила из внутреннего кармана прозрачный цилиндрик, нажала на его основание. Выметнулись тонкие лучи, собрались в прямоугольный голубоватый экран. Женщина несколько раз провела ладонью по его краям. Он вспыхнул и тут же погас. Ингрид поднялась с кресла, протянула цилиндрик девушке.