Текст книги "Арвеарт. Верона и Лээст. Том I"

Автор книги: Лааль Джандосова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Завершив разговор с Креагером, Лээст связался с Маклохланом и обратился с просьбой прислать к нему Виргарта Марвенсена. Виргарт, поднявшись в «проректорский», узнал о своём поручении и кинулся собираться – в лихорадочном состоянии, а Лээст в первую очередь наведался в банк за финансами, причём, финансами собственными – в необходимом количестве, следом, вернувшись в Коаскиерс, заглянул на кухню к шеф-повару, оставил распоряжения и сел за письмо к Вероне – более чем спонтанное и совсем не официальное. Затем, всё с тем же Маклохланом, он вывел из грота «Ястреб», поднялся над крышей Замка, приземлился во внутреннем дворике и там, поджидая Марвенсена, посвятил своего приятеля в известную ситуацию. Когда Виргарт возник – с вещами, готовый к дальнему странствию, Эртебран передал ему деньги в алюминиевом чемоданчике, где находились также документы для Гиварда Таерда, вручил письмо для Вероны и произнёс, расчувствовавшись: «Я на тебя надеюсь! Это крайне важная миссия!» Тут появился шеф-повар с двумя большими корзинами – провиантом для отбывающего. Дорверы простились с Виргартом крепкими рукопожатиями и вернулись обратно в Замок. Шеф-повар прошёл на кухню, Маклохлан – в обсерваторию, а Эртебран – в «проректорский», откуда связался с родителями и сказал, что приедет вечером – «отметить одно событие».

* * *

Неделю спустя, в Иртаре, свежим июньским утром с помощником Гиварда Таерда связался начальник охраны при Центре медитерации и взволнованно сообщил ему:

– У нас здесь студент из Коаскиерса! Альтернативщик Марвенсен! Появился с норвежским паспортом и вретгреенской регистрацией!

Помощник воскликнул:

– Вот как?! Неужели просит убежища?! Или это – конец конфронтации?!

– Не думаю, что убежища. Просит встречи с экдором Таердом. У него на руках направление от руководства Коаскиерса.

– Пропускайте! – велел помощник. – И пока никому не рассказывайте!

Таерд, узнав о случившемся, догадался, с чем это связано и сразу распорядился: «Кофе к столу, пожалуйста! Лучший из всех имеющихся! И вызовите начальника финансового департамента!»

Верона в эти минуты сидела в саду, в беседке, и читала письмо от матери, где постскриптумом было сказано: «Из школы пришлось уволиться. Я заявила директору, что надо хотя бы изредка исследовать карту мира (после его изречения на лекции „Наша Политика“, что Катар – столица Омана, а Арабские Эмираты по размеру больше, чем Мексика)».

Примерно без четверти десять Ардевир получил от Гиварда прямое распоряжение:

– «Подготовь-ка мне файл на Блэкуотер, включая все курсовые, все её рефераты и результаты тестов, а также рекомендации. Появлюсь у вас ровно в полдень. (Понимаешь, с чем это связано?)»

Гренар стёр сообщение, активировал все динамики и объявил по школе: «Верона, ко мне! Немедленно!» – мало что понимая, кроме того, что теряет её – теряет в текущей действительности, и теперь уже окончательно.

Как только она примчалась – возбуждённая и запыхавшаяся, Ардевир, не сдержавшись, потребовал:

– Как ты связалась с Коаскиерсом?! Хотелось бы полюбопытствовать! Давай объясняй, пожалуйста!

– Через экдора Таерда! Экдор, меня что, зачислили?! У вас уже есть информация?!

После тяжелой паузы Ардевир произнёс: «По всей видимости, – и, закурив, продолжил: – Будем готовить файл. Результаты тестов и прочее. Таерд скоро появится. И давай, если ты не против, обойдемся без фотографии».

– Почему?! – удивилась Верона.

– Потому что официально ты ещё ученица школы, а это дает мне право накладывать ограничение на распространение имиджей вверенных мне учащихся. Мера предосторожности. Это – параграф пятнадцатый в медитеральном Кодексе…

В полдень и три минуты Гивард и Виргарт Марвенсен подъехали к Гоэр-Дверу, быстро прошли аллеей к центральному входу в здание и на дверях узрели яркое объявление:

11-го июня

ПРОЩАЛЬНАЯ ФЕЕРИЯ

В программе:

группа «ПЕЧЁНКА»

знаменитое трио «КИН-САУ»

и звезда нашей сцены ВЕРОНА

с заключительным выступлением

– Ну вот, – констатировал Таерд, – теперь ты знаешь на будущее, что рэана Блэкуотер солирует. Прекрасное меццо-сопрано. Данные исключительные…

Следом, уже в вестибюле, он, как спонсор коллекции, кивнул на стену с картинами: «Ты обратил внимание? Копии Бекривара».

– Конечно! – воскликнул Виргарт. – Весь «Ордегоннский цикл»! Ученики, наверное?!

– Да, – улыбнулся Гивард. – Картины из фонда раскольников.

Так, в разговорах о живописи, они поднялись на лифте до уровня администрации и сразу же оказалась у искомой двери в «директорский». «Смотри-ка! – подумал Виргарт при виде мужчины в джемпере, – никаких сюртуков и галстуков! Директор у них продвинутый. Джинсы, короткая стрижка. Тоггерсвултец, по всей вероятности…» Затем его мысль застопорилась. Из кресла для посетителей встала красивая девушка. Не просто красивая девушка, а красивая ошеломляюще, излучающая – ощутимо – удивительное сияние – завораживающее, пьянящее, отнимающее дыхание. «Чертовщина! – подумал Марвенсен, ощущая пульсацию крови, резкий вакуум где-то в желудке и вибрацию в мышечных тканях. – Чертовщина! Конец! Проклятье! Ей нечего делать в Коаскиерсе!»

– Экдор Ардевир, Верона, – произнёс в это время Таерд, – позвольте мне с честью представить студента шестого курса коаскиеровской Академии ардора Виргарта Марвенсена!

Марвенсен поклонился, Верона присела в книксене, а Гренар кивнул и нахмурился, заподозрив в эффектном Марвенсене нового неприятеля – в битве уже проигранной, но формально ещё продолжавшейся. Сам Виргарт, взяв себя в руки, уже сделал первые выводы – в принципе безошибочные: «Гордая и независимая, но подвержена чувству эмпатии. Таерд к ней расположен едва ли не по-отечески, а этот спортсмен-директор влюблён в неё до безумия. А она сейчас ждёт единственного – написал ли ей Лээст что-нибудь. Да, написал, разумеется. Это всё начинает закручиваться в самую худшую сторону…»

Через час, после всех разговоров и отбора бумаг для Коаскиерса, Гивард решил: «Достаточно! Уже перебор, по-моему!» – и выдал идею проветриться и пообедать где-нибудь:

– Давайте-ка в «Старом Замке»! Виргарт, тебе там понравится! Верона, оденься наряднее! Отметим твоё зачисление! Через двадцать минут – на выходе!

Верона, подумав: «„Замок“?! Это – тот самый „Замок“, куда мы ходили с Джоном, когда он нам всё здесь показывал?!» – просто кивнула молча, а Гивард взглянул на Марвенсена:

– Можешь пройтись по школе. Посмотри на лаборатории. Потом поделишься мнением. Квердов у нас не водится, но стараемся соответствовать.

Когда Виргарт с Вероной вышли, Таерд прошёл к подоконнику, приоткрыл боковую форточку, достал из кармана трубку и коробочку с Dunhill Nightcap и сказал, обращаясь к Гренару:

– Тебе нелегко отпускать её, но мы своё дело сделали. Держать её здесь, в Иртаре, это значит лишать её права… права выбора, права на будущее. На счастье в конечном счёте. На то, что она заслуживает.

* * *

Виргарт, в кабинке лифта, шепнул Вероне: «Секундочку… – извлёк из кармана сумки конверт с серебристым вензелем и пояснил: – От проректора. Оно – неофициальное». Затем, уже в холле с колоннами, не дождавшись особой реакции, он перешёл на английский:

– Ваш директор сильно расстроился…

– Конечно, – сказала Верона, – но это не обсуждается.

На этом они расстались. Проводив её долгим взглядом, шестикурсник вздохнул – с тем чувством, что встреча Вероны с Лээстом – дело уже предрешённое, и добром это всё не закончится, а затем, с интересной мыслью, что облик её – прекрасный, её жесты, её интонации, манера откидывать волосы и даже походка – резкая – не женская, а мальчишеская, знакомы ему откуда-то, – заключил для себя неожиданно: «Я её где-то видел. Я уже с этим сталкивался…»

Поднявшись в гостиную комнату в общежитии старшеклассников, Верона, дрожа от волнения, присела на край дивана и вскрыла конверт с печатью – именной, с драгоценными буквами: «Л» и «Э» в серебристом сиянии. Письмо экдора проректора, написанное чернилами и слегка неразборчивым почерком, с наклоном в левую сторону, начиналось с его обращения: «Здравствуй, моя драгоценная…»

«Здравствуй, моя драгоценная!

Я сказал «моя…» – ты заметила? Прости за такую вольность, но с учётом тех обстоятельств, что мы с тобой чем-то связаны и в чём-то являемся близкими… может быть – очень близкими, если верить в тесты по Эйверу (и принимать во внимание твой необычный опыт общения с «подсознанием»), в отношениях между нами не должно быть особых формальностей. И я, между прочим, собственник, как ты уже догадываешься. А теперь настройся на чтение. Я просто хочу, Верона, чтобы ты уже до приезда, слушай меня внимательно, составила представление: обо мне, моей жизни в целом и тех моих интересах, которые, в общем смысле, отражают меня как личность не сколько в научном плане, сколько в обыкновенном. Я не скажу в «житейском», поскольку так получилось, что жизнь моя всецело отдана Академии и моим научным исследованиям, и всё, что в ней есть «житейского», это пара бутылок пива вечером в воскресенье. Но это, как ты понимаешь, не является самым существенным. Существенным будет следующее – что нам, говоря о будущем, предстоит провести бок о бок, глядя в глаза друг другу, бог знает сколько времени, и чем проще и доверительнее будут наши с тобой отношения, тем легче и плодотворнее нам будет работать вместе. «Плодотворнее» – странное слово. А как тут сказать? Не знаю. «Тем легче и полноценнее»? Я напрочь лишён таланта сочинять толковые письма, адресованные не коллегам из Реевардского центра, а прекрасным и юным девушкам. Сделай вид, что не видишь этого.

Я сказал только что «прекрасной»? Я знаю это заранее, но пытаюсь тебя представить – и ничего не выходит, только вижу глаза и волосы. Глаза у тебя янтарные, а волосы – ближе к чёрному. Было бы интересно взглянуть на твои фотографии. Перешли, пожалуйста, с Виргартом две-три или сколько получится. И, кстати, до Гоэр-Двера дошёл наш глобальный привет? Я имею в виду издание «Тысяча лет Коаскиерсу». Там есть мой недавний портрет. Я на нём с бородой, как у Гразда. (Гразд – персонаж из «Уртрарцев» – комедии Ливара Нерсгода. Этот Гразд отличился тем, что встал в оппозицию к обществу и не брился лет десять, наверное). Но теперь я побреюсь, конечно же, чтобы ты обо мне не подумала, что я – ретроград и всё прочее. (В чём-то я ретроград, разумеется, но не в вопросах внешности… точнее, её оформления). И, продолжая тему, в театре я не был долго – лет пять или шесть, наверное. Времени не хватает. Его с каждым годом всё меньше. Всё меньше и меньше, Верона, словно оно исчерпывается в особого рода прогрессии. Я достиг того самого возраста, когда делаешь первые выводы – и не самые утешительные. Я вдруг решил почему-то, что вся моя жизнь бессмысленна. Просто устал, по всей видимости. Сперва я работал как проклятый, потому что сделал работу единственной самоцелью, после этого – в силу привычки, затем – потому что понял, что должен оставить что-то – не детей, так хотя бы имя; затем, осознав бессмысленность, едва не послал всё к чёрту. Буквально в апреле месяце у меня появилось желание податься в глухое место и жить там в полной безвестности, а теперь ты мне написала и знаешь, что я почувствовал? Что всё теперь переменится. Что всё начинается заново…»

На этом Верона, не выдержав, прижалась к письму губами и, представив глаза проректора – прекрасные, тёмно-синие – согласно обрывкам из мусора, разобранного у Гренара, прошептала: «Monsieur, croyez-moi, tout est pour le mieux dans le meilleur des mondes possibles…»11
  Мсьё, поверьте, всё к лучшему в этом лучшем из всех миров (фр.)


[Закрыть] – исполняясь такими чувствами, что не знала в себе до этого.

* * *

В «Старом Замке» всё было по-старому: канделябры, столы – огромные, с внушительными столешницами, каменной кладки стены со старинной работы факелами, укреплёнными в бронзовых конусах, кресла с высокими спинками и пара каминов – пылающих. Дорверы, явно голодные, заказали бифштексы, пиво, запечённый картофель с груздями и салаты из свежей зелени, а Верона, храня традицию, выбрала сок – гранатовый, запечённую утку с яблоками, апельсиновое мороженое и какао с кофейными трюфелями. Разговор, что возник в процессе, за высокими пенными кружками, касался в первую очередь эртебрановской монографии, затем – разработок Центра в области биохимии, и затем, неожиданным образом, с подачи Гиварда Таерда, перешёл на ардора Рейверта – младшего брата Гренара. Рейверт, согласно Таерду, отличался большими талантами, но не стал поступать в Академию, а, будучи тоггерсвултцем, по окончании школы полностью сконцентрировался на спортивного рода деятельности. В двадцатилетнем возрасте он достиг чемпионского звания, держал его очень долго, потом оказался замешанным в какие-то махинации, был исключён из сборной, пару лет проживал в провинции, звонил иногда родителям, но вот уже больше года известий не приходило, были предприняты поиски, но они, увы, оказались абсолютно безрезультатными.

Виргарт, специализировавшийся в атретивной медитерации – науке, не признаваемой иртарскими медитералами, сказал, что способен выяснить место его нахождения, но на расчёт модели уйдёт не менее месяца. Гренар разволновался. Гивард спросил:

– А карты? Гадальные, саматургические. У нас они есть в запаснике. Может быть, стоит попробовать, для экономии времени? Мы сами ими не пользуемся, но у вас, в Арвеарте, я знаю, к ним иногда прибегают в самых критических случаях.

– Те, кто умеет пользоваться, – объективно ответил Марвенсен. – Нам их однажды показывали, как раз на саматургии, но просто для иллюстрации.

Таерд взглянул на Верону:

– Карты идут с инструкциями…

Виргарт сказал:

– Не стоит. Напрасная трата времени.

Гивард сказал:

– Я настаиваю. Стоит хотя бы попробовать.

– Да, – согласилась Верона. – Если карты идут с инструкциями, то не вижу смысла отказываться.

Обед, при таких обстоятельствах, завершился стремительным образом и группа переместилась в Центр медитерации. Директор провёл арверов на один из подземных уровней, где хранились, с предосторожностями, в вакуумных ячейках, разного рода предметы, вывезенные раскольниками: рукописи на свитках, гербарии с описаниями, коллекции минералов, морские и звёздные карты, сложного вида приборы и прочие древние ценности. При виде таких раритетов Верона, смеясь, заметила: «Да, хорошо упрятали! Никто о них и не догадывается!» – на что Таерд извлёк колоду и большой манускрипт с описаниями и передал ей в руки, успев сообщить до этого:

– Ладно, получишь пропуск! И вручаю тебе эти карты в качестве вознаграждения за все твои достижения в сфере образования!

Гренар кивнул на ячейку с ярко светящимся камешком – прозрачном, в два дюйма диаметром:

– Это – хрусталь? Риззгиррский?

Виргарт кивнул:

– Он самый. Подделка тут исключается.

– Простите, – вмешалась Верона, – «Риззгирр» – название местности?

– Нет, – пояснил шестикурсник. – Планеты в созвездии Лебедя. Сможешь узнать подробно у Джошуа Брен Маклохлана. Он преподаёт в Коаскиерсе атретивную медитерацию…

* * *

На обратном пути, в машине, Верона листала инструкцию, а Гренар и Виргарт беседовали – на тему астромоделей и того, как они рассчитываются. В карты директор не верил, поскольку саматургия, в его собственном понимании, относилась к оккультным знаниям, сопряжённым с духовными сферами, не терпевшими посягательства. Верона, напротив, думала, что формулы – дело привычное и, по сути своей, примитивное, а гадания с предсказаниями – нечто необыкновенное. В результате с каждой страницей её интерес усиливался – и в целом к саматургии, и к загадочным картам – в частности. Виргарт нет-нет да поглядывал, как она читает инструкцию – беглым взглядом, почти не задерживаясь на схемах и описаниях. «Неужели запоминает?!» – вопрошал он себя с недоверием, поскольку в его сознании всё никак не укладывалось, что девушка – столь прекрасная, со столь ослепительной внешностью, на деле не просто девушка, а медитерал, чей уровень почти совпадал с эртебрановским.

В школе Гренар провёл их в «директорский» и оттуда – в смежную комнату, где были диван и кресла, стойка с плитой и раковиной, холодильник, буфет с посудой и стол у окна – обеденный. Пока Виргарт с Вероной осматривались, Ардевир приготовил кофе, достал шоколад из шкафчика, французский коньяк, бокалы и вскоре беседа продолжилась. Верона, невольно прислушиваясь, успела выяснить следующее – что главным специалистом в атретивной медитерации в Арвеарте считается Джошуа – альтернативщик из Дублина, а главным специалистом по предмету саматургии является Грегори Акройд – альтернативщик из Йоркшира.

После крепкого кофе с конфетами она вновь обратилась к инструкциям и минут через семь примерно попросила снимок пропавшего. Гренар прошёл к компьютеру, распечатал ей фотографию и отдал со словами: «Последняя… Последняя из имеющихся». Рейверт, как оказалось, был очень похож на брата, но с той характерной разницей, что глаза его были серыми, а не синими, как у Гренара, а короткие волосы – вьющимися. Верона перекрестилась и приступила к гаданию, положив фотографию в центр и задействовав всю колоду – все сорок четыре карты трёхсотлетней как минимум давности. В комнате вдруг повеяло резко сгустившимся холодом, на что Виргарт подумал сразу: «Способности колоссальнейшие», – а Гренар, зябко поёжившись, перебрался к камину – газовому, засиявшему ровным пламенем.

Разложив на столе колоду, Верона сосредоточенно, с замкнутым выражением, стала считывать информацию, отчего напряжение в воздухе в несколько крат усилилось. Так протекла минута. За ней – вторая и третья. «Мне придётся сказать проректору…» – решил на четвёртой Марвенсен.

– Экдор, – начала Верона, поднимая глаза на Гренара, что так и дрожал у камина в лихорадочном ожидании, – ваш брат сейчас жив. Это – главное. Последних четыре года он был занят преступной деятельностью. Скорее всего – контрабандной. Часто бывал в разъездах. В каких – вы уже догадываетесь. Там он однажды попался, больше года провёл в заключении, но месяц назад примерно человек с огромным влиянием снял с него обвинения и взял к себе на работу в качестве приближённого. Работает он ответственно и тот, кто ему его покровительствует, крайне за это признателен. Последние карты свидетельствуют о текущем благополучии и о том, что картина в будущем изменится только к лучшему.

Когда Верона закончила, с минуту длилось молчание, прерванное не Гренаром, а скептической фразой Марвенсена:

– Поразительные подробности. Вот уж точно не думал, что от простого расклада можно узнать так много. Даже при всем желании…

– Дело совсем не в раскладе. Дело в моих способностях. Карты – всего лишь символы, но, благодаря фотографии, они помогают созданию того особого поля, которое и содержит все основные сведения. И если вы мне не верите, то спросите экдора директора. Он подтвердит информацию. Я могу утверждать со всей точностью, что экдор Ардевир заикается, что у него под лопаткой след ножевого ранения, что пьёт он только по пятницам, предпочитает водку, рисует в абстрактном стиле, любит красивую девушку мексиканского происхождения и обладает харизмой такого сильного уровня, что не способен оставить равнодушной любую женщину.

Виргарт, храня свой скепсис, повернулся в сторону Гренара. Тот выглядел изумлённым – застывшим от потрясения, но при взгляде альтернативщика вытащил деквиантер, пробормотал: «Всё правильно», – и перешёл на кухню – для разговора с родителями.

– Ладно, это понятно, – произнёс задумчиво Марвенсен. – Мне интересно другое. Не было бы фотографии, чем бы тогда ты воспользовалась?

– Чем-нибудь да воспользовалась бы. Фотография, надо думать, недавнее изобретение.

– Да, – согласился Виргарт, после чего помедлил и спросил уже в новой тональности – интригующей, а не задумчивой: – А ты ведь не в курсе, наверное, что наши медитералы способны летать астрально и что этому тоже учат на уроках мистера Акройда?

– Даже так?! – поразилась Верона.

– Представь! – подтвердил шестикурсник. – Астрал – это нечто особенное! Ты оказываешься в пространстве, но только не телом, а мысленно! Ну то есть как раз не мысленно, а тонким физическим телом. То есть энергетическим, а твоё основное тело остаётся лежать на месте, и связь с ним почти прерывается, а ты, находясь в астрале, можешь перемещаться силой мысли куда угодно, но просто надо представить достаточно чётким образом объект или место какое-нибудь. И раньше, до фотографии, нельзя было переместиться к какому-то человеку, которого ты не видела, а теперь такое возможно, и, как говорит наш Акройд, – даже оккультная сфера находится в полной зависимости от технического развития!

– А как вы сюда попали? Не астральным путём, надо думать?

– Нет! – засмеялся Марвенсен. – Обычным путём – на Ястребе!

– То есть? – спросила Верона.

– Это такая лодка. Управляется мысленным образом.

– А вы мне её покажете?!

– Давай, – согласился Виргарт. – Можем даже слетать куда-нибудь.

– А какой у вас балл по Эйверу?

– Шестьсот девяносто четыре. Не такой, как у вас с проректором, но для полётов достаточный. И я вылетаю завтра, так что если ты будешь писать ему, не затягивай с этим, пожалуйста. Я планирую вылет на восемь. Восемь тридцать – самое крайнее…

* * *

Завершив разговор с родителями, директор отвёл визитёра в блок с гостевыми комнатами, чтобы тот отдохнул с дороги, а затем вернулся к Вероне, что сидела на подоконнике, закурил и допил свой Courvoisier. Первые две минуты прошли натянутым образом. Наконец Ардевир не выдержал – напряжения и молчания. «Послушай, – сказал он глухо, – я поступил неправильно, не открыв тебе этой истины… правды об Арвеарте. А теперь уже слишком поздно. Теперь ты не остановишься». Верона сначала встала, забрала со стола колоду и манускрипт с описаниями, засунула всё это в сумочку и повернулась к директору:

– Какой непосредственно правды?

Ардевир затушил окурок и ответил: «Той, моя милая, что бесправие по-арвеартски – это хуже, гораздо хуже, равноправия по-иртарски», – после чего шагнул к ней и прижал к себе – резким объятием, что длилось не очень долго – за полной несостоятельностью. Верона, вырвавшись с силой, кинулась прочь из комнаты, с одной-единственной мыслью: «Мне нельзя поддаваться жалости, иначе он этим воспользуется и плакал тогда Коаскиерс…»

Добравшись до общежития, она поменяла платье на дежурные клёши со свитером, взяла сигареты из тумбочки, сборник Аполлинера и объёмный Volume Двенадцатый и направилась в сад – в беседку, пустовавшую в дни экзаменов. В беседке, усевшись на пол и стараясь не думать о Гренаре, как в целом о той ситуации, что была им самим спровоцирована, она продолжила чтение, возвращаясь к письму проректора.

«…А теперь ты мне написала, и знаешь, что я почувствовал? Что всё теперь переменится. Что всё начинается заново…

Знаешь, о чём я жалею? Что всё это долгое время – бесконечно долгое время – я не знал, что ты существуешь, и не мог оказаться рядом, и не мог помочь тебе как-нибудь. Ведь ты сама понимаешь – никакие картины в мире, никакие плоские образы, вплоть до «трёхмерных проекций», не заменят живого общения. Человеческого общения. Физического общения. «Общение» – тоже словечко – так себе, как «плодотворный». Здесь подходит другое слово, но моя голова, Верона, забита одними лишь терминами научного происхождения. Прости мне убогую лексику… (я обещаю исправиться). Не «общение», а сопричастность, желание – страшное, сильное – быть нужным, незаменимым… как с этой твоей коленкой… прости, что я привязался, но мысль о том, что картина (на ту отдалённую пору) оказалась одним-единственным… проще сказать – «объектом», к которому ты обратилась с этой возникшей проблемой, ранит меня очень сильно, как факт твоего одиночества и как факт твоего унижения. Я говорю «унижения», потому что мне страшно представить, что ты, например, испытала после седьмого класса – после всех этих сданных тестов, когда тебе не позволили сразу идти в Академию, а заставили быть с одноклассниками, мотивируя «равноправием». Ты знаешь, что это – кощунство?! Будь моя воля на это, я бы сейчас приехал и сказал бы «экдору министру» – не знаю чего там конкретно – медицины, образования или ещё чего-то, что я бесконечно счастлив, что он оказался болваном, поскольку в противном случае Верона Блэкуотер Авейро никогда бы не обратилась с просьбой о зачислении в арвеартскую Академию. И ещё я хочу, чтоб ты знала – я был бесконечно счастлив услышать твои признания – и по части «борьбы с Экореном», и по части всего остального. Не в силу самодовольства, а в силу того, что тем самым ты дала мне почувствовать – сразу – что я живу не напрасно. Или это – одно и то же? (Одним словом, договорился…)

Напиши мне прямо сегодня и передай с фотографиями – напиши мне, как вы живете – ты и мама… рэана Авейро. Напиши обо всём подробно. Для меня это крайне важно. И укажи свой адрес. Укажи его обязательно. Когда я говорю «подробно», я имею в виду детали самого разного плана – что ты читала в детстве, в какие играла игры, чем ты себя занимала. Это, как ты понимаешь, не из праздного любопытства, а оттого, что наш случай в принципе уникален. Ты и я… мы с тобой – единственные из живущих медитералов, кто выходит на этот уровень, если судить «по Эйверу». После нас идёт Лиргерт Свардагерн. Он – однокурсник Виргарта. У него – восемьсот тринадцать, и сразу за ним – Томас Девидсон. У него – восемьсот одиннадцать и он – твой ровесник, кстати, а за ним идёт Джош Маклохлан (атретивная медитерация). У него – восемьсот четыре, а потом ещё сто девятнадцать, у которых шестьсот и выше, включая нашего Виргарта, ректора Академии и нескольких преподавателей. А в среднем у всех оставшихся – «четыре сотни с копейками». Мы собираем данные примерно такого рода по всем поступающим школьникам. При желании ознакомишься. И, кроме этих деталей, напиши мне о ярких случаях (вроде того, с коленкой) и не стесняйся, пожалуйста. Ты понимаешь, о чём я? Боль с обидами нас формируют гораздо больше, чем радости.

На этом я закругляюсь. Только ещё добавлю – я полностью сконцентрировался на преподавательской деятельности. После «Квантового излучения…» я ушёл из лаборатории (во время «апрельского кризиса»). Передал последние опыты экдору Тибару Ларвену. Он очень толковый парень – как раз из «ста девятнадцати». Числюсь у них номинально. В Иртаре, по всей вероятности, об этом ещё не знают. У меня до последнего времени были ещё сомнения, что я сделал правильный выбор, но сегодня они отпали. Всему своё время. Правильно?

И, кстати, забыл поздравить! Идея великолепная! Где ты взяла Элона?! И где ты взяла Дривара?! Мы его почитаем. И в театр мы тоже сходим. Наш театр тебе понравится.

До встречи… думаю, скорой. И будь осторожна, пожалуйста. Что-то меня встревожило. Знаешь, такое чувство, что кто-то будет противиться твоему отъезду в Коаскиерс и хорошим это не кончится. Если будет такая возможность, обратись к своему «подсознанию»…

И ещё одна просьба – последняя: не забудь передать фотографии».

Отложив послание в сторону, Верона, с мыслью о Гренаре, прошептала: «Я справлюсь как-нибудь. Вам не стоит так беспокоиться», – и раскрыла свой Volume Двенадцатый на разделе «Корреспонденция»:

«Экдор Эртебран, Вы знаете, я просто не в состоянии передать Вам, что я испытываю…»

Ардевир в это самое время находился в своём кабинете и просматривал видеозапись, на которой Верона с «Кин-Сау» выступала на школьном вечере по-поводу «Дня независимости». Мысли его – растекавшиеся, тяжелели с каждым мгновением. В какой-то момент, терзаясь, он поставил запись на паузу, расстегнул на штанах ширинку и разрядил эмоции – те, что скопились за день и терзали его сознание самым мучительным образом. Следом, не успокоившись, он обратился к водке – выпил несколько стопочек, абсолютно ничем не закусывая, закачал на компьютер программу эротического содержания и, разобравшись с инструкциями, заполнил пустую базу фрагментами видеозаписи. Активировав «Моделирование», он замер от напряжения. Через пару секунд примерно виртуальный образ Вероны, явившись в виде проекции, нежно сказал: «Приказывайте. Я постараюсь выполнить любые ваши желания». Гренар схватился за рюмочку, опрокинул в себя содержимое и спросил: «Какие желания?!» Образ расцвёл улыбкой – более чем обольстительной, и томно ответил: «Любые. Вы же знаете, как я люблю вас. Приказывайте, пожалуйста…»

– Сними с себя эту блузку…

«Верона» взялась за пуговички. Гренар, дрожа от волнения, облизал пересохшие губы и прошептал: «Создатели…» Секунду спустя – к его ужасу – эфемерный образ растаял, а дисплей отразил сообщение:

«Экдор Ардевир, сожалеем, но вы не можете пользоваться данного рода программами на компьютерах, зарегистрированных в Министерстве образования. Смените компьютер, пожалуйста. Программа деактивирована».

Гренар какое-то время смотрел в пустое пространство, затем достал сигареты, обнаружил, что пачка пустая, рассмеялся – застывшим смехом, и сказал, не то что трезвея, но уже выходя из транса:

– Поздравьте меня, дорверы! Так я ещё не обламывался!

* * *

Одиннадцатого июня, за десять минут до полуночи, Вирго – голодный, уставший, летевший без остановок и сэкономивший этим часов восемнадцать-двадцать, посадил свою синюю шлюпку перед главным входом в Коаскиерс. Пройдя через холл – центральный, он поспешил к тому сектору, где жили преподаватели, и вскоре, чуть запыхавшийся, предстал пред глазами проректора. Секунду-другую-третью Лээст смотрел на вошедшего, пока тот выполнял приветствие, и, как только Марвенсен выпрямился, спросил:

– Всё прошло успешно?! Ей выдали открепление?!

Виргарт уверил проректора: «Да, экдор Эртебран! Конечно же! – и следом, при виде проекции с эллипсами и окружностями знакомой ему специфики, не смог удержать восклицания: – Ничего себе! Это ж!.. Простите, это вы на себя рассчитываете?!»

Эртебран, обернувшись к схемам, пояснил с очевидным смущением:

– Да, на себя, разумеется. Я её только начал. Ни разу не брался до этого. Уйдёт недели четыре, если брать по всем показателям.

– Если брать по всем показателям, – возразил деликатно Марвенсен, – то уйдёт не четыре недели, а не меньше шести, мне кажется.

Как показало время, Марвенсен не ошибся. Эртебран рассмеялся нервно, пытаясь скрыть напряжение, деактивировал карту и попросил:

– Рассказывай! Обо всем в мельчайших подробностях!

Дорверы устроились в креслах – перед большим камином, с разлитым в стаканы виски, доставленным из Иртара сувениром от Гиварда Таерда. Марвенсен, отмечая, что Лээст сменил свой облик – сбрил и усы, и бороду, и стал в результате выглядеть гораздо моложе обычного, с тревогой подумал: «Зря он так. С бородой он смотрелся солиднее. Теперь – тридцать пять от силы. Ну тридцать восемь – максимум…» Сам Лээст, словно почувствовав направление мыслей Марвенсена, потёр подбородок пальцами и с улыбкой сказал: