Текст книги "Ребенок в мире Эроса"

Автор книги: Л. Жаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Страсть к детям и получаемое при этом удовольствие, как правило, не вызывают тяжелого внутреннего конфликта, хотя необходимость маскировать свой интерес осознается очень рано, особенно при вмешательстве взрослых. В определенном смысле носители таких качеств считают их вполне естественными, а возникающие при этом социально-психологические конфликты относят за счет морально– религиозных запретов, суть которых не вполне понятна ребенку и подростку в препубертате.

Что же именно привлекает взрослого в ребенке, причем не зависимо от пола последнего? Первый фактор уже упоминался и рассматривался – это размер тела, его «малость» по сравнению с телом взрослого, вызывающая гормональный всплеск (прогестерон), побуждающий т. н. «сюсюкающее настроение», как у женщины при виде младенца или плюшевой игрушки. Кстати, игра с куклами в детстве довольно часто упоминается в воспоминаниях мужчин – педофилов. Маленькое и беззащитное тело вызывает у части мужчин (любящих «бэби» по Л. Н. Толстому) аналогичное чувство, эротический компонент которого неявен, но может внезапно проявиться. В сочетании со» взрывом» уровня тестостерона это может отчасти объяснить случаи изнасилования грудных детей под влиянием алкоголя или стрессовой ситуации.

Во-вторых, эротический компонент детского тела связан с его особой границей, соразмерностью, самодостаточностью, гармоничностью не требующих особых украшений и знаков. Оно прекрасно и обнаженное, и одетое, ибо как проницательно заметил П. Флоренский: «Прекрасное тело одеждами не скрывается, но раскрывается, и притом прекраснее, ибо раскрывается в своей целомудренной стыдливости. Напротив, тело бесстыдно обнаженное – закрыто познанию, ибо потеряло игру своей стыдливости, а она– то и есть таинственная глубь жизни и свет из глубины»38. Последнее замечание явно относится к телу взрослого, а у ребенка раннего возраста преобладает половая любознательность, порождающая феномен детских ролевых сексуальных игр.

Этот важнейший этап телесного само– и взаимопознания, манифестирующий главное отличие полов – наличие или отсутствие фаллоса и закрепляющийся в виде комплекса кастрации, который считается еще со времен З. Фрейда ведущим в детерминантах полового поведения. Одежда, скрывающая этот факт, становится социальным символом мужественности и женственности. Как заметил Ж. Бодрийяр, ссылаясь на З. Фрейда, объектом фетиша у мужчины становится последний предмет женского туалета, более всего приближающий к открытию отсутствия пениса у женщин39.

Тем не менее, детская одежда иногда приобретет значение сверхсимвола, становясь фетишем, выполняя роль того предела, который непреодолим без нарушения общественных табу и норм этикета. Такое же значение могут иметь и отдельные части детского тела, чему есть не мало свидетельств, например, в эротических пассажах Г. Иванова: «Сердце перестает биться. Легкие отказываются дышать. Белоснежный чулочек снят с ножки Психеи. Пока медленно, медленно обнажались колено, щиколотки, нежная детская пятка – пролетали годы. Вечность прошла, пока показывались пальчики… И вот – исполнилось все. Больше нечего ждать, не о чем мечтать, не для чего жить. Ничего больше нет. Только голые ножки ангельчика, прижатые к окостеневшим губам, и единственный свидетель – Бог»40

Есть данные, что особые эротизирующее воздействие оказывает феномен своеобразного трансвестицизма, когда мальчик одет как девочка, а девочка как мальчик. Эта символическая андрогиния видимо играет роль ключевого раздражителя, манифистируя бисексуальность, как препубертатного детства, так и соответствующую направленность влечения у взрослых.

Особую озабоченность родителей вызывает не сам факт влечения взрослого к телу ребенка, а то, что ребенок может испытывать не менее интенсивное ответное влечение делающего его не «жертвой» в духе виктимологии, а активным партнером в рамках уже рассмотренной биосоциальной парадигмы. Хотя эротические отношения между взрослыми и ребенком принципиально неодинаковы и неравнозначны для них, но то, что ребенок может быть несознаваемым их инициатором достаточно подтверждено многочисленными «case report» в западной литературе. В этом отношении просматривается существенная разница в реакциях мальчиков и девочек.

Нужно отметить, что современные данные о масштабах распространения Эдипова комплекса достаточно противоречивы и говорят в пользу его неуниверсальности. Напротив, все больше накапливается свидетельств распространенности, начиная с раннего возраста, самоудовлетворения, как своеобразного «открытия» тела у ребенка. Элементарные сексуальные реакции отмечены уже у плода, а у новорожденных девочек зафиксированы физиологические признаки полового возбуждения. Один из теоретиков американского феминизма, Люс Иригарэй, подчеркнула принципиальную разницу в женском и мужском аутоэротизме, берущую начало в детстве. «Чтобы прикоснуться к себе, мужчина нуждается в инструменте– руке, женском теле, языке… Женщина «касается себя» все время, … поскольку ее гениталии– это две губы в постоянном соприкосновении»41. Женская сексуальность множественна и принципиально не замкнута. «Маленькие девочки и их «невоспитанные» тела, закованные в самих себя, не тронутые и хранящиеся под запрещающим оком всевидящего зеркала. Фригидизированные. Но какие страсти кипят под этой оболочкой. Какие усилия– и нет им конца – прилагает полиция сексуального контроля, чтобы воспрепятствовать выплеску этих страстей»42. Один из устойчивых мотивов в женских описаниях эпизодов раннего детства– страх быть пойманной на месте «телесного преступления» и стыд за собственную «слабость» и податливость. «Спрятанность» половых органов девочки, их незаметность (за редкими исключениями) как «дар» природы послужила основой для закрепления в ряде культур (особенно африканских) клитородэктомии. Эта операция призвана не только защищать будущую женщину от избыточной сексуальности и обеспечивать ей плодовитость, но и гарантировать эстетический вид половых органов девочки, гладких как ладонь43. Такая «дискриминация» имеет выражение гендерный аспект, ибо обеспечивает «укрытость» и недоступность для взгляда половых органов девочки, что резко усиливает диапазон возможной визуализации и в определенном смысле слова ведет к их фетишизации. В свое время, как уже упоминалось, П.П. Блонский, анализируя процесс развития детской сексуальности, подчеркивал, что максимальная эротизация девочки происходит, когда она оказывается в активной роли, т. е. предлагающей себя для рассматривания. Преодоление запрета демонстрации тела и табу на внешний вид гениталий, достигаемые в сновидениях, видимо служит способом снятия давления мощных социально– психологических механизмов, исходящих, прежде всего, от матери и ближайшего окружения.

Изложение позволяет сформулировать важный аспект детской сексуальности. Он связан со специфическим функционированием половых органов в актах самоудовлетворения, взаимоисследования и символических демонстрации в снах, фантазиях и воображении… Это «действующее» тело уже несет в себе четкие признаки гендерной определенности и половой символики.

В аспекте нашей темы важно проследить эволюцию образа тела девочки у В.Набокова. Суть эволюции в словесной невыразимости телесных черт девочки и женщины, в постоянной угрозе сбиться на пошлость и банальность. Обратимся к набоковским характеристикам эстетики тела девочки. Образ «нимфетки», составляющий подлинное литературно– художественное открытие писателя, прослеживается уже в ряде его произведений доамериканского периода («Подлинная жизнь Себастьяна Найта»,» Дар», «Камера– обскура», «Волшебник») Высшее достижение его таланта в разработке этой темы: «Лолита», «Ада или радости страсти», «Под знаком незаконнорожденных». Набоковские эпитеты и метафоры, описывающие телесные совершенства девочки, принципиально не завершены, многозначны, трансгрессивны. Как отметил М.Д. Шраер, не удается до конца понять, каков же сексуальный мир Набокова – «райский, адский или адско-райский»44. Если еще учесть и постоянный подтекст потусторонности, взаимодополнительность пространства и времени, знания и воображения, столь характерные для Набокова– то, понятно, что писатель видел то, что хотел увидеть. Тело для В.Набокова-то что можно увидеть только с помощью волшебного фонаря искусства, то, что выходит за рамки повседневности и обыденности. Говоря словами писателя, «прозрачная, чистая, юная, запретная, волшебная красота девочек» – это вечная загадка сочетания детскости и женственности, которая в свою очередь сопряжена с мальчишеством. Слова одного из героев: «мой средний возраст всю жизнь составлял тринадцать лет» многое объясняют в набоковской эстетике тела. В этом возрасте начинается постижение тела, которого следует стыдиться, и высокой, бесплотной души. Гораздо позже приходит осознание того, что воплотилось в строках еще одного гения русской эмиграции Иосифа Бродского: «…прекрасная как девочка, душа, ты так же велика, как хороша…»45.

Теперь обратимся к телесным признакам мальчика, эротический контекст которых несет иную смысловую нагрузку. В исследовании И. Кона, посвященному мужскому телу как эротическому объекту, подчеркивается, что эта иконография родилась только в конце 70-х годов XX века и связана преимущественно с историей однополой любви46. Вместе с тем, телесный канон фигуры мальчика как объекта любви был хорошо известен в античном мире. Ганс Лихт отмечал, что греки, прежде всего, выделяли красоту глаз мальчика, румяность щек, золото волос, как и другие телесные достоинства47. В живописи это отразилось в мифологических сюжетах, принадлежащих кисти Д. Караваджо и А. Иванова, в скульптуре – Донателло. Особое место в телесном облике мальчика занимает фаллос как символ маскулинности. Один из современных юнгианских теоретиков Ю. Моник отмечает, что «физический фаллос становится религиозным и психологическим символом, так как принимает собственное решение, не зависимое от эго своего владельца, когда и с кем он хочет иметь дело»48. Открытие этого явления на определенной стадии развития мальчика, когда часть тела не подчиняется его воле и живет самостоятельной жизнью, являясь подлинным событием. В известном скандальном романе Альберто Моравиа «Я и Он», построенном на постоянном споре мужчины со своим фаллосом, последний говорит: «А я и есть бог единственный действительно существующий в этом и ином мире»49. В этом факте современный феминизм видит корень проблемы взаимодействия мужского и женского пола в гендерной их определенности.

В отечественной эротической прозе можно указать на блестящий пассаж К. Бальмонта, в котором содержится описание такого открытия: ««Поля, – сказал Васенька дрожащим голосом. – Чего у вас, у женщин, там?» И он показал своей ручонкой на то место ее тела, которое обожгло его мысль любопытством… Помирая со смеху, Полина припала головой к его подушке, потом снова приподняла ее и, отдернув его одеяльце, сказала: «А у тебя что там?» И, тронув его детский стебелек, смеющаяся и сияющая, она зажгла в детской душе огонь, который горит в мире с первого мгновения мира и горел в нем, когда мира еще не было.

Любовь лежала на полу, одна, и глядела блестящими глазами.

Одно мгновение нас делает другим, и тот, кто стал другим, часто не подозревает, что он уже навеки стал другой»50.

Страх перед красотой и привлекательностью тела мальчика и юноши буквально пронизывает христианскую и особенно православную догматику. Об этом писали все великие Отцы Церкви и основатели монашества, начиная с Антония и Макария. В уставе преподобного Нила Сорского прямо указанно: «удаляйся так же от сожительства с юными, женовидными и красивыми лицами и от взоров их удерживайся; ибо это есть сеть дьявола на иноков»51. Очевидно, это одно из самых острых противоречий в рамках рассматриваемой темы– с одной стороны прекрасный греческий мальчик – «живой идол аполлонического взгляда» (К. Палья), а с другой юный инок, под рясой которого прячется красота, сводящая с ума святых подвижников.

В уже упомянутых работах западных исследователей проблем детской сексуальности обосновывается понятие «сексуальной свободы ребенка», которая рассматривается в 3-х главных аспектах. Во-первых, это право на доступ к собственному телу в актах самоисследования и мастурбации, вплоть до составления личной «карты эрогенных зон», где ребенок достигает максимальной степени самоудовлетворения. Родители и воспитатели не должны ему препятствовать в этом, а тем более наказывать, ибо это как раз и является одним из факторов, формирующих негативное отношения к телу и сексуальности со всеми вытекающими последствиями, особенно у женщин в форме фригидности. Во– вторых, это право ребенка на сексуальные игры со сверстниками или старшими и младшими по возрасту.

Феноменология детских сексуальных игр обширна и заслуживает отдельно20 исследования, ввиду их особой важности для становления личности в интимных отношениях, что нередко носит характер сексуального импринтинга. Особенно часто это прослеживается, судя по анкетированию, в парных отношениях между друзьями и подругами, включая братьев, сестер и других родственников. Инцест этого рода не всегда становится достоянием гласности, но как полагают исследователи, он не менее распространен, чем родительско-детский вариант. В любом случае, детская сексуальная игра («в доктора», «в больницу» и. т. д.) незаменимый способ обретения навыков в сфере интимного общения и «проигрывания» будущих ситуаций во взрослой жизни. Их ритуализированность, ролевой характер, сложность и иногда вычурность сценарного компонента оставляют, как правило, заметный след в эмоциональной памяти, формируя уже упоминавшийся набор «любовных карт», которыми человек потом играет всю жизнь. Насильственное вторжение взрослых в эти детские забавы, сопровождающееся часто физическим наказанием и нагнетанием ужаса по поводу этого факта не только не дает желаемого эффекта, но, в сущности, стимулирует интерес ребенка по модели «запретного плода». Особенно пагубно, если ребенка начинают считать «больным», «извращенцем» или даже потенциальным маньяком, ищут «лекарств» от этой напасти и т. п. В биографиях реальных маньяков и насильников такие ситуации нередки, на что обращают внимание психиатры и психотерапевты.

Наконец, третий аспект сексуальных прав ребенка вызывающий наиболее яростные дискуссии– право на сексуальные отношения со взрослыми (не родителями). Эта позиция основана на постулате об отсутствии «естественных» ограничителей для реализации сексуального влечения ребенка в том числе и к взрослому. Ребенок в этом случае не «жертва» соблазнителя и потенциального насильника, а активный деятель, выступающий сам в роли очень эффективного соблазнителя. Этот момент нередко отмечают в воспоминаниях мужчины с бисексуальной направленностью. Они в детстве часто хотели быть соблазненными, активно искали «учителя» и охотно шли на контакт, если, разумеется, он не был явно криминального характера. Аналогичные мотивы можно встретить и в женских воспоминаниях, особенно с началом менструации, когда девочка начинает ощущать себя женщиной и активно самоутверждается в новой роли. Хорошо известно, что девочек– подростков чаще привлекают не сверстники с их грубоватой полудетской неуемной сексуальностью, а зрелые мужчины, которые в состоянии провести «мастер– класс». Этот момент, как правило, не вызывает внутреннего конфликта в отличие от инцестуозных отношений с собственным отцом, которые воспринимаются часто как насилие и обман.

Сложность «ткани» отношений в том числе эротических между взрослым и ребенком отмечается всеми исследователями. Особенно это очевидно при обсуждении проблем «правильных» и «неправильных» прикосновений к ребенку. Тактильный контакт, нежное прикосновение, телесные ласки являются абсолютно необходимым и ничем не заменимым элементом воспитания нормального ребенка, что имеет глубокие эволюционно– биологические корни. Без этого невозможно установить человеческие отношения с ребенком, на этом зиждется психология привязанности как элемента любви. В то же время, нежные прикосновения даже внегенитальных областей могут вызвать у ребенка эротическое возбуждение, и он начнет активно воспроизводить ситуацию получения удовольствия. Все это происходит, прежде всего, в семье, где собственно и формируется первичное понимание пределов свободы ребенка в отношении своего тела и его функции, а так же тел и душ родных и близких. Очевидно, что это типичная пограничная ситуация, где «шаг в сторону» может полярно поменять суть отношений. В этой связи следует ещё раз обратиться к проблеме инцеста, которая имеет массу измерений, вызывает жгучий интерес у публики и ожесточенные споры у специалистов. Инцест сопровождает человечество на протяжении всей истории. В библейской версии творения женщины этот вариант в сущности уже заложен, то же самое относится и ко всем известным мифологическим системам. Первый парадокс инцеста состоит в том, что он был запрещен практически во всех культурах и сообществах (К.Леви – Стросс считал запрет на инцест самой культурой), а с другой стороны, он универсален и табу нарушалось повсеместно. Ллойд Демоз выделяет два типа инцеста– явная сексуальная активность между членами семьи помимо супругов и поощрение родителей сексуальным домогательством к их детям со стороны других людей52. В последнем случае имеет место либо обычная торговля телом ребенка, либо удовлетворение собственных тайных инцестуозных желаний. В современном западном обществе примерно 40–45 % женщин и 30 % мужчин вспоминает об инцестуозных эпизодах в детстве, причем в половине случаев у девочек и около четверти случаев у мальчиков– это прямой инцест. Ллойд Демоз полагает, что реальные цифры еще выше– порядка 60 % у девочек 45 % у мальчиков. Среди персонажей инцеста у девочек по убывающей идут– дяди, отцы, братья и отчимы; у мальчиков– матери, отцы, братья, дяди. В других регионах мира– Латинской Америке, Ближнем Востоке, Индии, Японии этот уровень по видимому еще выше, хотя достоверной статистики мало… Весьма популярны мастурбация маленьких детей матерями для их успокоения; далее подключаются отцы и другие родственники в результате чего семейный промискуитет служит основанием для детских браков в Индии, браков сим пуа в Китае, особых отношений сына с матерью в Японии и т. п. В арабском мире сексуальные отношения внутри семьи достаточно типичны, о них вспоминают многие взрослые женщины.

Еще со времен фрейдовского «ужаса инцеста» стало очевидно, что этот феномен один из самых парадоксальных – он неодолимо влечет и в то же время отталкивает. Латинский термин «in– cestus» означает нечистый, хотя в литературе немало описаний восторгов дочери по поводу инцестуозной связи с отцом. Как писала в «Дневниках» Анаис Нин: «Я призывала к себе отца, советчика, вождя, защитника, друга, возлюбленного, но я упустила нечто: это должен быть Бог. Но Бог живой, а не абстракция, воплотившийся Бог, сильный, с жадными крепкими руками и небесполый»53. В других воспоминаниях фигурирует непрерывный многолетний ужас перед насильником– отцом.

В теоретическом осмыслении инцеста на высоком уровне абстракции главенствующую роль играют категории тождества и различия. Как подчеркивает Э. Пара «Различие молодой/ старый представляет столь же непреодолимым и ощутимым, как и различие мужское / женское»54. Инцест стирает различия полов и поколений выражая нарциссическую природу педофильного фантазма. Это относится и к отцовским и к братским инцестам, в то время как материнский инцест по-видимому имеет особую структуру. Это относится прежде всего к отношениям мать– дочь, ибо, как полагает Ж. Курню «инцест мать-дочь есть слово лишенное всякого смысла»55.

Как инцест, так и педофилия в целом вызывали всегда пристрастное отношение общества к этом феноменам, облеченное в рамки законов и моральных суждений. Это было характерно в основном для западной цивилизации в классическую эпоху в то время как многие традиционные общества относились к этим явлениям крайне либерально. Социополитический уклон современной научной литературы по сексуальному поведению взрослых с детьми и подростками, основанным на виктимологической парадигме уже подвергался обоснованной критике. Ж. Бодрийяр вообще не считает феномен педофилии событием, зависящем от социального и политического процессов считая это не – событием, которое усиленно политизируют56. Видимо, это судьба многих феноменов телесного бытия человека, имеющих глубокие биоэволюционные и антропологические корни, которые прорастают в виде «побегов», вызывающих политические страсти.

Основания для этого, конечно, есть и прежде всего в том, что, во-первых, растет уровень сексуального насилия в отношении детей и подростков, что заведомо криминализирует весь феномен, а, во– вторых столь же бурно растет коммерциализация явления. Обеспокоенность общества, прежде всего западного, масштабами детской проституции, порнографии и актами сексуального насилия, в том числе и в семьях, понятна. Отсюда следует весьма радикальные выводы о необходимости искоренения самого явления как такового, о тотальном скрининге всех взрослых, работающих с детьми, а заодно и всех родителей. При выявлении склонности к таким мыслям и действиям, даже при отсутствии реальных поступков, предлагается изоляция таких лиц, лишение родительских прав, принудительная кастрация и т. п. Наказывать предлагается даже фантазирование на эти темы, не говоря уже о создании художественных произведений, визуальных изображений, а тех кто не приемлет такой «охоты на ведьм» объявляют адвокатами сексуальных «дьяволов». В качестве примера можно сослаться на публикации о ситуации в современной Америке: «Сексуальные рабы дядюшки Рони» Р. Стерлинга, «Педофилия и нравственное благочестие» К. Кэмпиона; «Прайм– тайм» П. Сотоса, «Последние великие эстетические табу» Г. Бараката57

Разгул сатанизма в сочетании с эстетикой неофашизма, некрофильными и садомазохистскими тенденциями буквально пронизывает многие материалы о сексуальном использовании детей в жизни и искусстве.

Сверхозабоченность этими проблемами под флагом заботы о нравственном здоровье подрастающего поколения заставляет вспомнить З. Фрейда с его тезисом о том, что отклонения, которые мы громогласно порицаем мы в тайне страстно желаем. К тому же как известно, самые обширное в мире собрание порнографических материалов имеют библиотека Ватикана и ФБР, призванное бороться с этим явлением. В уже упомянутой книге Джудит Левин делается вывод в котором немало смысла, вопреки поднятой в Америке вакханалии по поводу отношения общества к детской сексуальности и роли взрослых в этом феномене: «Секс не опасен для детей. Это средство к самопознанию, любви, излечению, творчеству, приключениям и к сознанию того, что ты жив. Существует много способов, благодаря которым даже маленькие дети могут узнать, что такое секс. Создать мир, в котором все дети будут безопасно узнавать об этом, мир, в котором нужны и желания каждого ребенка – к образованию, взаимодействию, значимости и удовольствию– могли бы быть легко достигнуты– это наше моральное обязательство перед следующим поколением»58.

Сказанное, бесспорно, относится и к российскому обществу, специфику отношения которого к этим проблемам мы пытаемся выявить.