Текст книги "Создай меня (ЛП)"
Автор книги: Л. п. Ловелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Глава 10
Шесть месяцев спустя
Лучшая защита для любой женщины – это бесстрашие. /Элизабет Стентон/
Я стою, вытянув руки по швам. Игорь, один из новых наемников, медленно перемещается за моей спиной. Я чувствую его: каждый вдох, каждое движение. Как-то раз Николай сказал мне, что любой навык можно превратить в условный рефлекс, но я не до конца понимала смысл этих слов, пока не испытала на себе. В течение нескольких месяцев меня лишали любых человеческих прикосновений, кроме тех, что приносят боль. Николай называет это выработкой рефлекса убийства: прикосновение любого человека теперь ассоциируется у меня только с болью. Единственное исключения – это Алекс, но его невинных ласк недостаточно, чтобы компенсировать ежедневные многочасовые истязания. Мой рассудок больше мне не принадлежит. Меня словно запрограммировали.
Игорь переступает с ноги на ногу, и я напрягаюсь, но сохраняю неподвижность. Мне известно, что сейчас будет, и каждая моя мышца готова и жаждет отреагировать, но в задание это не входит. Игорь касается моей руки, и тело словно пронзает электрический разряд. Срабатывают уже сформированные инстинкты: я валю его на спину и цепляюсь пальцами в кадык. Убей! Убей! Убей! Ногти впиваются в его кожу, раздирая ее до крови. Мне хочется разорвать ему горло. Игорь хрипит и пытается ударить меня, но я, обхватив его голову руками, с силой ударяю ее о бетонный пол. Убей! Убей! Убей! Эти слова барабанным боем звучат в моей голове. Я не могу им воспротивиться.
От ударов о жесткий бетон череп Игоря раскалывается, я слышу треск костей, по уныло-серому полу растекается кровавая лужа. В конце концов, чьи-то руки пытаются оттащить меня, но на их прикосновения отвечает все тот же рефлекс: Убей! Убей! Убей! Я рычу и сопротивляюсь до тех пор, пока меня, наконец, не отпускают. Тяжело дыша, я сажусь на корточки и, обернувшись, вижу Сашу и Джеймса. Выражение лица Джеймса невозмутимое, а вот Саша бросает на меня понимающий и даже сочувствующий взгляд. Он знает, каково это, потому что сам проходит через подобное. Разница лишь в том, что у Саши нет даже возможности подготовиться к нападению.
– Голубка.
Я поворачиваюсь к стоящему слева Николаю. В последнее время он сюда зачастил, наблюдает за тренировками, потом обязательно разговаривает со мной. Гордость в его глазах всегда помогала мне справляться с болью и трудностями. Его гордость за меня давала веру в то, что все это не зря. Я стала сильной, и он это видит.
– Я очень горжусь тобой, – он улыбается и делает шаг по направлению ко мне.
Подпустив его на пару шагов, я отступаю и умоляюще прошу:
– Не надо, – потому что не хочу причинить ему боль, а ручаться за себя не могу.
Николай останавливается и, выставив перед собой ладони, говорит с печальной улыбкой:
– Голубка, всегда приходится чем-то жертвовать.
Я смотрю в противоположный конец комнаты и встречаю взгляд Алекса – выражение его лица серьезное, напряженное. В его глазах давно уже не видно былого легкомысленного веселья, жесткие тренировки сломили и его, но все же для меня он находит слабое подобие улыбки.
– Ты должна стать лучшей. А это всего лишь часть процесса, – уверяет меня Николай.
Стать лучшей… Сейчас это понятие кажется лишенным смысла, но я понимаю. Это моя цель.
Николай дает мне команду «вольно», и я ухожу, чувствуя направленные мне в спину взгляды всех присутствующих. Я превратилась в цирковой аттракцион и теперь больше похожа не на человека, а на животное. Дикое, бездушное животное. Вот что происходит, если человека лишают основополагающих моральных принципов и программируют на то, чтобы стать бессердечным, бесчувственным монстром.
***
Вернувшись в общежитие, я сажусь на пол и прислоняюсь спиной к кровати. Теперь нас здесь четверо. Санни сломался на первых же тренировках по выработке условных рефлексов на прикосновения, и его увезли. Куда – не знаю.
Входит Саша и, мельком взглянув на меня, берет полотенце и уходит в душевую. Раньше мы были очень близки, но, естественно, это не могло продолжаться вечно. Дружба – это одна из форм зависимости, а зависимость – это слабость. Теперь мы с ним просто два человека, которые понимают, что переживает каждый, но слишком измучены собственной болью, чтобы помочь друг другу.
В дверях Саша расходится с Алексом. Он входит, садится рядом и обнимает меня одной рукой. Меня довели до того, что я не могу выносить человеческих прикосновений, но с ним все по-другому. Это ведь Алекс. Мой Алекс. Его прикосновение никогда не вызовет во мне страха, и я никогда не смогу причинить ему вред. Я опускаю голову на его плечо и чувствую, как мои волосы колышутся от его теплого дыхания.
– Смотреть на это становится все труднее, – бормочет Алекс.
Я тоже ненавижу смотреть, как через подобное проходит он сам, хотя для него это обычная реакция – любые конфликты он решает, размахивая кулаками.
Слегка запрокинув голову, я смотрю на него.
– Это вынужденная необходимость, – знаю, он со мной не согласен и не разделяет моей беззаветной преданности Николаю. Алекс – сын одного из боевиков «Братвы», и судьба его была предопределена с рождения. Здесь он с десяти лет и не знает другой жизни. Он не знает, что значит чувствовать себя слабым и беспомощным. Ему никогда не понять, за что я так благодарна Николаю. Да, здесь тяжело. Но если бы было легко, то лучшим становился бы каждый, а «Элита» – она только для избранных.
– Хотелось бы, чтобы было по-другому, – Алекс поглаживает кончиками пальцев мою щеку и смотрит на губы. Это неизменная частица тепла в моем мире, подчиненном холодному расчету. Единственные мгновения, когда разум мой пребывает в безмятежном покое. Алекс – мое убежище, моя безопасная гавань.
Обхватив руками за талию, он перетягивает меня к себе на колени и прижимает к своему сильному телу. Его ладони ложатся на мои щеки, и я прижимаюсь лбом к его лбу. Его выдох становится моим вдохом – мы дышим одним воздухом.
– Я люблю тебя, мелкая, – шепчет Алекс, и я закрываю глаза, пытаясь справиться с накатившими на меня эмоциями. Я тоже люблю его, но произнести это вслух означает признать реальность происходящего. Меня разрывает внутренняя борьба. Одна моя половина твердит, что любовь – это слабость. Другая велит цепляться за Алекса каждой частицей своей души. Непрошенная слеза катится по моей щеке, и Алекс ловит ее губами. – Не плачь.
Мне не хочется ни думать, ни говорить, поэтому я просто целую его и, закрыв глаза, нахожу утешение в сладкой ласке его губ. На мгновение весь мир замирает. Алекс – мой островок покоя в окружающем хаосе. Глоток свежего воздуха в облаке ядовитого дыма. Без него я не смогла бы здесь выжить. Выживают сильные, а моя сила – это он.
***
– Бой до первой крови, – объявляет Джеймс и жестом указывает на нас с Алексом. Я выхожу из строя на открытое пространство, именуемое рингом. Алекс становится напротив и ухмыляется. Я делаю шаг влево, Алекс поступает так же, сохраняя дистанцию между нами. В руке моей зажат нож, пальцы крепко сомкнуты на рукоятке. Я жду, что Алекс начнет первым. Так и происходит. Наблюдая за его боями и не один раз лично сражаясь с ним, я поняла, он искусный, но излишне импульсивный боец. Когда противник значительно превосходит тебя в весе, главное – это терпение. Одной силой ничего не добьешься. Алекс начинает нападение, а я пригибаюсь – никогда не смотрю в глаза противнику – и целюсь клинком в его бедро. Он блокирует этот удар и метит мне в руку. Я делаю кувырок, захожу ему за спину и наношу удар локтем в поясницу. Алекс издает хрюкающий смешок. Высокомерный ублюдок. Он получает от меня удар по ногам и тяжело падает на пол. В мгновение ока я запрыгиваю на него и приставляю нож к горлу. Он прикусывает нижнюю губу, пытаясь скрыть улыбку. Кровь. Они хотят крови. Я провожу лезвием по шее Алекса, слегка царапая кожу. Едва показывается тонкая полоска крови, я отталкиваю его от себя.
– Хорошо, – говорит мне Джеймс и поворачивается к Алексу. – Самоуверенный, невнимательный, несобранный. Разочаровываешь.
Алекс поднимается на ноги и, не говоря ни слова, возвращается в строй. Мне неловко, потому что, по правде говоря, в поединках со мной Алекс всегда сдерживается: позволяет пробивать свою защиту, атакует хаотично, бездумно. По большей части, он просто отдает мне победу. И когда я завершаю бой, то, со своей стороны, стараюсь причинить ему как можно меньше боли. Не знаю почему. Саша, как и Алекс, мне небезразличен, но наши с ним поединки похожи на кровавую баню. Он безжалостен ко мне, и я беспощадна к нему. После наших схваток я еще пару дней зализываю раны.
Пока мы наблюдаем за боем Саши и Адама, рядом со мной встает Николай. Последние два дня он постоянно здесь.
– С этим мальчиком ты не проявила себя в полную силу, – говорит он, при этом неотрывно смотрит на Сашу.
– Зачем причинять вред сверх необходимости? – спрашиваю я, поворачиваясь к нему. – Он твоя собственность. Не хочу портить то, что принадлежит тебе, – добавляю я с ухмылкой, и Николай издает низкий смешок.
– Его можешь ломать, сколько хочешь, голубка. Он расходный материал. Как и все они. Кроме тебя… и Саши.
От этих его слов к горлу подступает тошнота, но я стараюсь сделать так, чтобы по моему лицу он этого не понял. Николай кладет руку на мое плечо, и я вздрагиваю, а в голове оживают голоса: Убей! Убей! Убей! Словно пелена опускается на глаза, лишая способности видеть.
– Возьми себя в руки. Дыши. Иметь такой рефлекс – это огромное преимущество перед врагом, но ты не должна выдавать себя. Да, ты убийца, но должна быть похожа на цветок олеандра – на вид нежный и прекрасный, а на деле смертоносный. Я дал тебе мощное оружие, голубка, но ты должна уметь контролировать его и не выставлять напоказ. Ты должна управлять этим рефлексом и высвобождать его только в момент необходимости, – он убирает руку, и ко мне снова возвращается способность дышать. – Судя по всему, этот тренинг дает хороший результат. Хотя… на прикосновения этого мальчишки ты так не реагируешь. Это любопытный факт, – Николай кивком указывает на Алекса, и в моей голове срабатывает сигнал тревоги. Он не должен узнать про нас с Алексом. Ему это не понравится. – Как же так? Ведь если ко мне прикасаются только чтобы причинить боль, то я должен причинить боль в ответ, – уголки его губ растягиваются в улыбке, и он, не говоря больше ни слова, достает из кармана «Чупа-Чупс» и кладет его в рот.
Он знает.
Глава 11
Возможно, одинокие, нежеланные, отверженные могли бы вырасти и дарить любовь так же щедро, как и все остальные. /Ванесса Диффенбо/
Я просыпаюсь и в течение нескольких секунд пытаюсь понять, что происходит. Когда глаза привыкают к темноте, я различаю человека, стоящего возле кровати и целящегося в меня из пистолета. Я реагирую мгновенно и не раздумывая – сказываются годы тренировок. Ударом по запястью отвожу пистолет в сторону от себя, после чего разворачиваюсь и бью противника в живот. Он закашливается и сгибается пополам. Я встаю рядом и, не дав ему разогнуться, прижимаю к затылку его же пистолет. И в этот момент получаю удар в грудь. Тело сначала сводит судорогой, а потом оно немеет. Электрошокер.
Двое мужчин выволакивают меня из комнаты. Я пытаюсь позвать Алекса, но голос словно исчез. Такое ощущение, что тело вышло из строя, будто его отрезали от головы.
Меня тащат по коридору, потом вниз по лестнице, затем бросают на холодный пол. С моих губ срывается стон, и я тру ладонью то место на груди, где на майке краснеют два липких кровавых пятна от штырей электрошокера.
Слышны громкие голоса, хлопает дверь, а потом я чувствую нежное прикосновение чьих-то пальцев к моему подбородку.
– Голубка моя, очнись.
Издав тихий стон, я как-то умудряюсь подняться на ноги и буквально застываю при виде прикованного к противоположной стене человека.
Алекс.
Его обнаженная грудь вся изрезана и покрыта кровью. Рельефные мышцы лоснятся от пота и крови. Темные волосы слиплись, несколько непослушных прядей свисают перед лицом.
– Алекс, – выдыхаю я, и он с трудом приподнимает голову. Глаза мои наполняются слезами, и я, пытаясь их сдержать, прикусываю изнутри щеку. – Что это? – шепчу я, не в силах заставить себя взглянуть на Николая, потому что на самом деле знаю ответ. Именно поэтому я скрывала от него свои чувства к Алексу.
Николай обходит меня со спины, встает рядом с Алексом и, взяв за подбородок, поворачивает ко мне его лицо, избитое до состояния кровавого месива.
– Ты испытываешь какую-то привязанность к этому мальчику, да?
– Я… – я заставляю себя посмотреть на Николая. – Пожалуйста … – мой голос срывается. – Он… мой друг, – непрошенная слеза скатывается по моей щеке, и я даже не пытаюсь ее сдержать.
Николай подбегает ко мне.
– Ш-ш-ш, моя голубка, – он смахивает слезу и обхватывает мое лицо ладонями. – Я помогу тебе.
Он собирается помочь Алексу?
– Видишь ли, эта… любовь… совершенно губительная слабость.
– Нет, – я качаю головой.
Николай вынимает из кобуры пистолет, вкладывает мне в руку и сжимает мои онемевшие пальцы вокруг рукоятки.
– Я стараюсь для тебя, голубка, – он отходит в сторону, и я смотрю на пистолет. Рука дрожит, а сердце колотится так сильно, что от его стука вибрируют барабанные перепонки – симфония страха и разбитого сердца. Я знаю, что будет дальше. Конечно, знаю. И надо было быть такой глупой, чтобы понадеяться на что-то хорошее для себя!
– Пожалуйста! – умоляю я, поднимая глаза на Николая.
Выражение его лица смягчается, и он, вытянув руку, убирает прядь волос с моих глаз.
– Голубка моя. Стань той, кем должна стать, – он поглаживает подушечкой большого пальца мою щеку, и я закрываю глаза. Слезы ручьями текут по щекам.
– Всади пулю ему в голову или застрелись сама, – голос Николая вдруг становится резким. – Ты не можешь жить, имея такую слабость. Избавься от нее любым способом, – губы Николая легко касаются моей щеки.
Я поднимаю взгляд и смотрю поверх своей вытянутой руки на противоположную стену и умоляющим голосом прошу:
– Пожалуйста, не заставляй меня делать это, – слезы застилают глаза, и я понимаю, что выгляжу слабой. Но мне все равно.
Взгляд Николая полон отвращения.
– Посмотри, во что он тебя превратил. Сделай выбор.
Я с трудом могу дышать, бетонные стены давят на меня. Николай убирает руку от моего лица и делает шаг назад. Мой дрожащий палец опускается на курок пистолета, и я, тяжело сглотнув, поднимаю глаза на прикованного к стене Алекса. Глядя в родные глаза, полные такой боли, такой тоски, понимаю – я люблю его, и в этом нет никаких сомнений. Для меня он – самое святое, моя спасительная гавань. Алекс – это островок добра в океане зла, луч красоты среди черного уродства. Убить его означает убить в себе то немногое хорошее, что еще осталось. Встретившись с ним взглядом, я крепче сжимаю пистолет. В его глазах смирение, но они умоляют меня не о помиловании – в них просьба выстрелить в него.
– Давай, мелкая. Стреляй в меня.
О, Боже. Сердце мое разбивается на тысячу осколков.
– Я люблю тебя, – рвущиеся из горла всхлипы не дают мне дышать, грудь разрывается от боли, а лицо залито слезами.
– Пристрели его, Уна! – рычит Николай.
Хрипло вскрикнув, я вскидываю руку с пистолетом и целюсь Алексу между глаз.
– Прости меня, – тихо всхлипываю я и нажимаю на курок.
Глядя мне в глаза, Алекс встречает пулю, она пробивает его череп, оставляя во лбу круглое отверстие. Его тело обвисает на прикованных к стене руках. Единственный звук, который я сейчас слышу, – это стук капель крови по бетонному полу. Бесконечные секунды я стою и тупо смотрю на безжизненное тело Алекса. Сердце мое рыдает, надрываясь от крика. Оно сгорает, превращаясь в пепел. Я замыкаюсь в себе. Моя душа изломана и болит так сильно, что вряд ли я смогу эту боль пережить. Да и не хочу.
Легкие сжимаются, сердце обливается кровью. Я слышу грохот. Это пистолет, выпавший из моих онемевших пальцев, ударяется о бетонный пол. Я скорблю. Скорблю о мальчике, которого убила. Скорблю о девочке, которой была когда-то. Она бы ни за что так не поступила. Только что я собственноручно убила лучшего на свете человека – единственного, кроме Николая, кому была небезразлична. И именно Николай вложил пистолет в мою руку. Именно Николай заставил меня сделать это. Алекс так любил меня, что умолял выстрелить в него, а не в себя. И я сделала это, проявив себя настоящим чудовищем.
– Уна, голубка, – я поднимаю глаза на Николая, и в тот момент, когда встречаюсь с ним взглядом, внутри меня что-то обрывается. Боли больше нет. Вокруг меня мертвая тишина. И меня самой тоже нет. Я больше ничего не чувствую. В моем мозгу словно щелкнул невидимый выключатель, и все, что еще оставалось во мне человеческого, погасло, словно перегоревшая лампочка. Я впадаю в оцепенение, и оно дарит какое-то умиротворение и легкость. С готовностью и радостью я падаю в объятия холодной отрешенности, с наслаждением погружаясь во тьму. В конце концов, монстры и должны жить во тьме.
Глава 12
Мир ломает каждого, но многие после этого становятся крепче в местах переломов. /Эрнест Хемингуэй/
Я улыбаюсь. Вот она, моя голубка. Само совершенство. Невероятно сильная, она всегда была такой. Как я и предполагал, она смогла перешагнуть через собственную слабость. Она убила этого парня.
Я присутствую при этом моменте, когда свет покидает ее глаза. И в ту же секунду в ней гаснут все те эмоции, что делают нас, людей, такими слабыми. Ее широко открытые глаза фиалкового цвета смотрят на меня.
Я убираю прядь светлых волос с ее лица и заправляю ей за ухо.
– Ты само совершенство. Я очень тобой горжусь.
Она медленно моргает.
– У меня никогда не было дочери. Теперь ты мне как дочь.
Я вижу, как она вздрагивает.
Ее манера вести бой – это чистая поэзия. Ее манера убивать – это танец искусной балерины на большой сцене. Она все делает с великолепной изысканностью. Идеальное оружие, несущее смерть тем, кто недооценит ее или окажется не по ту сторону баррикад.
– Отныне ты будешь носить мою фамилию. Теперь ты Уна Иванова, моя дочь, – я наклоняюсь и целую ее в лоб. Она напрягается, но не совершает никаких движений. – И одно твое имя, голубка, будет внушать страх. Его будут бояться произнести вслух.
Да. Невинная, прекрасная, несущая смерть. В ней будет сочетаться то, чего мужчины в равной степени жаждут получить и боятся.
Мой цветок олеандра.
Поцелуй смерти.
Конец
