Текст книги "Всего лишь чаевые (ЛП)"

Автор книги: Л. Дж. Шен

Соавторы: Хелена Хантинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Реджи с самого начала не обращала внимания на мое очевидное богатство. Разве что медленно поаплодировала моим роскошным апартаментам, когда мы вошли, и подогнула от удовольствия пальчики ног, когда ступила на теплый пол моей ванной.

Женщины всегда либо притворяются недоступными, либо набрасываются на меня – смотря, от какой тактики ждут успеха. А Реджи… Она просто существует. Искренняя, естественная и чуть-чуть взбалмошная. С ней получаешь то, что ты видишь. У нее нет скрытых целей или фантазий о дорогих подарках.

Когда мы с ней встретились, она не пыталась ни впечатлить меня, ни флиртовать, ни как-либо соблазнить. Все время, пока я сидел в ресторане, она смотрела на меня с ужасом – из-за моих двух свиданий подряд. И я сразу понял, что эта девушка всегда будет искренней и честной со мной. Будет все делать открыто.

Другие женщины спрашивали, где я себя вижу через пять лет.

Реджи едва удосужилась спросить разрешения сесть мне на лицо.

Ее искренняя, мятежная жилка взывает во мне к чему-то первобытному, плотскому.

Проделав банальный, утомительный путь мальчика из высшего общества – через частные школы к Оксфордскому университету, после которого последовало быстрое знакомство с волками с Уолл-Стрит и оплачиваемая интернатура в крупнейшей бухгалтерской фирме Лондона, – я с юных лет понял одно: никогда не жди ничего неожиданного.

Двадцать четыре часа назад я полагал, что в ближайшие несколько лет найду себе милую, скромную, правильную жену, которая носит платья не выше колена.

Что у нас с нею будет двое или трое детей.

Что возможно мы заведем выдрессированную собачонку модной породы, но только если попросят дети.

Что эти самые дети пойдут по нашим стопам, и ничего экстраординарного и неожиданного никогда не случится.

А потом появилась Реджи и перевернула мой мир.

Я не знаю, хочет ли Реджи детей.

Или вообще выходить замуж.

Еще я подозреваю, что она любит кошек, а не собак.

Она никогда не даст мне расслабиться.

Она будет привязывать меня к мебели, объезжать мое лицо, задавать каверзные вопросы по истории, пока мы слушаем «The Cure».

И… я хочу всего этого.

Или, как минимум, не не хочу.

Реджи шевелится в моих объятьях, и я тяжело сглатываю, когда до меня вдруг доходит.

Предсказательница была не такой уж и чокнутой.

Черт.

Глава 5

Реджи

Меня будит приятное покалывание. Всюду. Между ног и даже в кончиках пальцев. Застонав, я несколько раз моргаю в мягком утреннем свете. Хочу опустить руки из неудобной позиции над головой… но не могу.

Замечаю сразу несколько вещей одновременно. Во-первых, я не могу пошевелить руками, потому что они галстуком привязаны к спинке кровати… что объясняет покалывание в пальцах. А покалывание между ног – это результат умелого языка Горация и агрессивного куннилингуса, которым он сейчас занят.

– Что ты делаешь? – выдыхаю я, шире раздвигая колени.

Он укладывает руку на мои бедра, прижимая их крепче к матрасу, и, на мгновение оторвавшись от меня, издает полурычание-полустон:

– Ем на завтрак тебя.

– Это я уже поняла, – шепчу, задыхаясь. – Почему я привязана к кровати?

Отвечая на сей раз, он не перестает трахать меня языком, поэтому что бы он ни сказал, это было неразборчиво произнесено прямо в мое счастливое естество.

Я прекращаю бороться с галстуком, откидываюсь назад и принимаюсь наслаждаться статусом первого блюда дня. Вот только каждый раз подводя меня к грани оргазма, Го замедляется, не давая мне взлететь в небеса.

– Просто позволь мне кончить, – умоляю я.

– Скажи «да», – бормочет он, терзая мой клитор.

Я не представляю, зачем ему это надо, но соглашаюсь, потому что оргазм уже очень близко, и я хочу достичь его.

– Да? – Слово звучит, скорей, как вопрос, но оно – тот ответ, которого он ожидает.

Он триумфально рычит, а я закатываю глаза, и они остаются в таком положении, потому что он просто невозможно приятно засасывает мой клитор, и я кончаю, выкрикнув его имя. Так громко, что меня слышат, наверное, все в радиусе десяти километров.

Не успеваю я отойти от оргазма, как Гораций устраивается между моих трепещущих бедер и вторгается внутрь.

Удерживая свой вес на одной руке, он усмехается, глядя на меня сверху вниз.

– Ты.

Толчок.

– Ответила.

Еще толчок.

– Да.

И еще.

– Ты велел сказать «да», как будто я начну задавать вопросы за пару секунд до оргазма. – Я обвиваю ноги вокруг его талии.

– Неважно. Ты все равно ответила «да». – Его голос звучит чрезвычайно довольно.

И я – потому что я очень добрая – позволяю ему насладиться ложным вкусом победы.

После пятого раунда секса я остаюсь привязанной к кровати, а Гораций тем временем, поглядывая на меня, надевает костюм. Не могу определиться, жутковато это или горячо – или жутко горячо. Несмотря ни на что, выглядит он дьявольски сексуально, и я искренне надеюсь, что он не чокнутый на всю голову, и я не стану жертвой маньяка.

– Ты не сможешь продержать меня привязанной целый день, – говорю я.

Го хмурится. Я не знаю, как истолковать выражение у него на лице, поэтому объясняю:

– Сегодня Рождество, и днем мне нужно работать. В праздники обычно дают хорошие чаевые. – Во всяком случае, так сказала Элоди. – И рано или поздно я захочу в туалет.

– Верно. Разумеется, дорогая.

Гораций садится на край кровати и одним пальцем ведет по моей руке от локтя к запястью, отчего по моей спине проносится дрожь. Затем быстро развязывает галстук, освобождая меня.

– Во сколько ты закончишь работать?

Я сгибаю и разгибаю пальцы, которые немного покалывает из-за притока крови.

– Скорей всего, в пять.

– Думаю, тебе следует уволиться.

Он поднимает воротничок рубашки и надевает галстук.

– Я не могу.

– Можешь. – Без помощи зеркала он затягивает винздорский узел, что впечатляет меня почти так же сильно, как и его вчерашнее исчезновение из кафе. – Теперь, когда мы помолвлены…

– Воу. – Я так резко сажусь, что кружится голова. – Помолвлены?

– Ты ответила «да», – напоминает он мне.

– Го, ты серьезно? Я была на грани оргазма. Ты мог хоть анальный секс попросить, и я тоже сказала бы «да».

– Ты не против анального секса?

– Против. В смысле, конкретно сейчас. А так нет. Но дело не в этом, а в том, что все знают: сказанному во время оргазма верить нельзя.

Он мрачнеет.

– Почему ты не хочешь выйти за меня замуж?

– Я не не хочу. Просто мне кажется, что ты немного спешишь, понимаешь? Я, конечно, офигенно делаю минет, и моя вагина туже, чем сжатый кулак, но ты не думаешь, что одной ночи и пять раундов секса, в общем-то, недостаточно для того, чтобы объявить себя половинками, несмотря на всю нашу любовь к истории и «The Cure»?

– Помолвка может быть долгой.

Он либо очень напористый, что восхищает, либо не совсем в своем уме. Я, конечно, польщена предложением выйти замуж, но все-таки перед тем, как отдаться ему до конца своих дней, было бы неплохо убедиться, что он не псих.

Я похлопываю его по руке и нежно улыбаюсь. Надеюсь, тот факт, что я голая, поможет сгладить удар.

– Ты сказал, что пробудешь в Париже еще две недели, верно?

– Да.

– Давай сделаем вот что: поживем две недели вместе и посмотрим, что будет. У нас появится шанс узнать друг друга чуть лучше. И мы сможем каждый день предаваться дикому сексу – если честно, это лучший подарок на Рождество, о котором только можно мечтать.

Несколько долгих секунд он обдумывает мое предложение, перебирая мои пальцы.

– Что ж, звучит разумно.

– Отлично, – радостно восклицаю я. – Хочешь взглянуть на мою квартиру перед тем, как мы решим, у кого проведем следующие две недели?

Гораций приподнимает бровь.

– У твоей кровати есть спинка?

– У меня не кровать, а диван.

– Вечером я заберу тебя из кафе, и мы съездим к тебе и возьмем все, что тебе нужно.

– Договорились.

– Мне очень хотелось бы провести с тобой в постели весь день, но биржу сейчас лихорадит, и мне нужно ликвидировать кое-какие хедж-фонды и отговорить клиентов от глупостей. – Он целует меня в кончик носа. – Я вбил свой номер в твой телефон, так что не стесняйся присылать мне в любое время голые селфи.

– Как ты угадал мой пароль?

– Один-один-один-один – это самый распространенный пароль во вселенной. – Ущипнув меня за сосок, он надевает пиджак. – Увидимся вечером, любовь моя. – И он, подмигнув мне, выходит из спальни.

Через минуту внизу захлопывается дверь. Я еще немного лежу в его огромной кровати, рассматривая хрустальную люстру, висящую на потолке. Таким будет мой ежеутренний вид на протяжении следующих двух недель. Я на девяносто девять целых и девять десятых процентов уверена, что мы с Го ненормальные.

В конце концов я встаю и отправляюсь на поиски своей одежды. В какой-то момент Гораций, очевидно, забросил ее в стиральную машину, потому что я нахожу свои вещи чистыми на ручке дивана в гостиной. Беру в руки толстовку и хмурюсь. Похоже, он стирал в горячем режиме, поскольку теперь она больше подойдет пятилетке, чем мне, но выбор одежды у меня невелик, так что я одеваюсь.

Потом решаю, что лучше всего будет провести разведку – или, другими словами, пошпионить. Я заглядываю в ящики его комода и поражаюсь тому, как аккуратно у Го все разложено. Наверняка, он заметит, что я там покопалась. Перехожу к его гардеробу, наполненному костюмами, костюмами и еще раз костюмами. Еще замечаю две пары джинсов, две рубашки-поло и две пары кроссовок.

Я перехожу от комнаты к комнате, открывая шкафы в поисках… сама не знаю чего. Коробки с обрезками ногтей? Отрезанных пальцев? Банки с вырванными зубами его предыдущих сексуальных завоеваний, которых он жестоко убил? Тайной комнаты с плетками? Его жилище роскошное, поразительно чистое и вдобавок абсолютно… нормальное.

В углу гостиной стоит невысокая искусственная елка, украшенная белыми гирляндами, красными бантами и золотыми шарами, но других праздничных украшений нет.

Рассматриваю его коллекцию винтажных пластинок. У него есть все альбомы «The Cure» и даже все синглы.

Когда у меня урчит в животе, я решаю перестать стараться убедить себя, что Гораций не псих, и отправляюсь искать еду.

На террасе меня ожидают накрытый серебряной крышкой поднос и кофейник. А также записка от Горация с просьбой хорошенько поесть, потому что вечером у него на меня далеко идущие планы.

На кованых железных перилах террасы сидит белка. Грызет орех и с подозрением поглядывает на меня.

Я опускаюсь в одно из кресел, откидываюсь назад так, что его передние ножки отрываются от пола, и поднимаю лицо, позволяя солнцу греть его, а холодному воздуху раздувать мои волосы.

– Надеюсь, мы дали тебе чуть-чуть поспать ночью, – бормочу я, обращаясь к белке.

– Когда начались крики, я отключил свой слуховой аппарат.

Я чуть не опрокидываюсь в кресле.

– Какого черта?

Смотрю на белку – та выронила орех и прыгнула через перила на балкон соседней квартиры.

Увидев на нем старика, читающего газету с сигаретой в руке, я испытываю облегчение и смущение одновременно. Облегчение от понимания, что белки все-таки не разговаривают, и я не сошла с ума, а смущение – от того, что я, оказывается, кричала действительно громко.

В свою защиту могу сказать, что я давненько не услаждала так свою плоть. Плюс Гораций на удивление умелый любовник.

– Рад, что вы живы и здоровы. Если быть откровенным, то я немного переживал. Мне нравится Гораций, но он немного чудаковат, и я опасался худшего. Только не говорите об этом ему. Он чувствительный парень, и мне бы не хотелось обидеть его.

Старик опускает газету, и я вижу его седые тонкие волосы и глаза за стеклами очков.

Глаза синего цвета с золотыми крапинками. Пока я вглядываюсь в них, с моего лица сходит вся краска. Он выглядит так, будто я использовала фильтр из снэпчата, которое превращает тебя в мужчину и одновременно старит лицо.

– Отец?

Глава 6

Гораций

Главное помнить, что ее не убили.

Есть абсолютно логичное объяснение, почему Реджи не явилась сегодня на смену и в данный момент не берет трубку.

Уверен, потом мы будем смеяться, вспоминая все это.

Возможно, она опустошает мою кредитку, совершая, как в фильме «Красотка», покупки в дорогих бутиках, откуда раньше ее выгоняли.

Возможно, она помогает другу в беде.

Возможно, она ушла в прачечную, потому что на нее постоянно писают собаки.

Возможно, она звонит по телефону семье и сообщает о своей… внезапной типа-помолвке.

Возможно, из-за сей новости кого-то из ее родственников хватил удар.

Господи, это не самое лучшее начало отношений.

С телефоном, прижатым к уху, я бегом возвращаюсь домой. Потихоньку теряю рассудок из-за того, что не говорил с ней весь день, и начинаю составлять в уме список людей, которых могу расспросить о ней.

Австралийка.

Грубый французский шеф-повар, который выглядит как ожившее дело о сексуальном домогательстве на работе.

И все.

Добираюсь до дома за рекордно короткое время и, перепрыгивая через ступеньки, поднимаюсь по лестнице. Я не в том состоянии, чтобы ждать – в том числе лифт. Мое сердце чуть не выпрыгивает из груди, и я снова мысленно влепляю себе пощечину и даю по яйцам за то, что так быстро к ней привязался.

Я распахиваю дверь в свою квартиру – она не заперта, замечаю я со смесью ужаса и облегчения – и резко останавливаюсь на месте.

На террасе сидят двое. Гостиная плавно переходит в широкий балкон, и стеклянная дверь открыта, поэтому их нельзя не заметить.

Реджи сидит на деревянном полу, подвернув под себя ноги, и не моргая смотрит на моего соседа Пьера Карона – того, что с болезнью Паркинсона, и которому я помогаю по выходным. Точней, леплю вазы, пока он выкрикивает указания. Сидя в кресле, он держится за свою трость трясущимися руками, перевязанными слоями бинта, и я задаюсь вопросом, не упал ли он снова.

Я не издаю ни звука.

Стою очень тихо.

Все это получается непроизвольно. Я просто зачарован тем, как они разговаривают друг с другом, так тихо, но со стороны все равно видно, что в воздухе вокруг них звенит что-то очень важное. Кажется, что если вытянуть между ними руку, то воздух порежет ее своим напряжением и теплом.

– Я до сих пор не могу в это поверить, – шепчет Реджи, стирая одинокую слезинку с лица. Она сидит очень прямо, ее голос охрип, и я чувствую за нее невероятную гордость, хоть и не понимаю, что происходит. Почему они разговаривают так интимно и близко, словно всего остального мира не существует? – Каковы были шансы… Что мы встретимся именно так и сейчас? Словно все… я не знаю. Словно все это сон.

– Я хотел написать тебе. Как-то связаться с тобой. Много раз, – очень серьезно говорит Пьер, потирая подбородок. – Я мечтал о встрече с тобой. Представлял, как ты приезжаешь на лето в Париж, и мы болтаем с тобой до рассвета. Я так люблю тебя и твою мать, Реджина. Люблю до сих пор. Но именно потому я и молчал, даже когда подозревал, что смогу снова воссоединиться с тобой.

– Если бы ты любил меня, то не уехал бы.

– Если бы я остался, то на вас с матерью легло бы пожизненное клеймо стыда и позора. Я сел бы в тюрьму – абсолютно заслуженно, разумеется, – а ты бы осталась без денег и прослыла дочерью ублюдка, который обманул сотни людей. Я уехал, потому что не хотел запятнать твое имя. И ваши жизни. Так было правильно: твоя мама встретила нового близкого человека – порядочного врача, – а ты выросла самой красивой женщиной, которую я когда-либо встречал.

– Но почему ты потом не связался с нами? Или хотя бы со мной. – Реджи хмурится, и я впервые слышу в ее голосе горечь. Но ее можно понять.

Пьер – это ее отец.

Пьер – это Дрог Лапенус.

Пьер – это мужчина, который бросил ее и ее мать.

Он опускает голову, которая дрожит, как и все его тело.

– Я написал тебе письмо. Могу показать. В ту неделю, когда я его написал, у меня диагностировали болезнь Паркинсона. Мое состояние уже было плохим, и врачи сказали, что оно начнет еще сильней ухудшаться. И не ошиблись. Я еле функционирую. Я купил конверт, купил марки, но когда дошло до того, чтобы отправить письмо, я просто не смог этого сделать. Я не смог просто вывалить все это на тебя. Мою болезнь. Мои проблемы. Мое ухудшающееся здоровье. Как удобно было бы для меня – человека, у которого нет никого в этом мире – обратиться к дочери, когда я обнаружил, что больше не могу функционировать, как нормальный человек. Но я не хотел, чтобы ты испытывала вину, волновалась или расстраивалась. Я не хотел делать свою проблему твоей. Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя обязанной навестить меня или, что еще хуже, заботиться обо мне. И не хотел, чтобы ты жалела меня. Уж лучше остаться у тебя в памяти здоровым подонком, нежели умирающим стариком, который даже номер телефона может набрать только с седьмой попытки. Я не связался с тобой ради тебя, Реджина. Честное слово.

Логика странная, но в словах Пьера есть свой смысл. И я страшно рад, что Реджи жива и не пришла на работу лишь потому, что заговорилась с отцом, а не была похищена, изнасилована, расчленена и сброшена в Средиземное море.

Реджи качает головой, а Пьер замечает вдруг боковым зрением мой силуэт и поворачивается ко мне.

– Реджи, – кое-как произношу я. На Пьера мне сейчас наплевать. Меня волнует только ее эмоциональное состояние. Она резко вскидывает голову и, встретившись со мной взглядом, грустно улыбается.

– Предсказательница забыла добавить к своему пророчеству это, – тихо произносит она.

Я качаю головой.

– Подать на нее в суд? – спрашиваю и понимаю, что подам, если это сделает Реджи счастливой.

Она хрипло смеется.

– Нет, не надо.

– Тебе грустно? Или ты рада? – спрашиваю я.

– Есть понемногу и того, и другого. – Она снова прикусывает губу.

Я переключаю внимание на Пьера.

– Так это…

– О. – Он встает и, перенеся большую часть веса на трость, лихорадочно трясет головой. – Как ты посмел, Гораций.

– Посмел что? – Я непонимающе моргаю.

– Ты притронулся к моей дочери. Я слышал, что ты творил всю ночь. Так что готовься к смерти.

Эпилог

Гораций

Два года спустя

– Здесь пахнет жареным сыром.

Режди принюхивается и, нахмурившись, крутит головой, когда мы выходим из поезда Лондон-Париж. На самом деле, никаким жареным сыром не пахнет, но я слишком хорошо знаю свою невесту, чтобы спорить с ней, когда дело доходит до ее воспоминаний о французской столице. Все впечатления от Парижа превратились для нее в размытое пятно, полное драмы.

– Может, будешь дышать через рот? – Я крепко беру ее за руку, и мы идем к такси.

– Ты просто помешан на орале, – весело замечает Реджи. – Ты уверен, что девяносто девять процентов проблем Западного мира можно решить при помощи моего рта.

– Потому что оно так и есть. – Я похлопываю себя по паху, когда мы садимся в такси. Потом называю водителю адрес заведения, где сейчас находится Пьер. Мы стараемся часто его навещать, за что он очень нам благодарен.

Когда такси вливается в поток машин, Реджи мертвой хваткой сжимает мою руку.

– А что, если он не захочет, чтобы его увидели мои родные? – спрашивает она.

Это Реджи решила сыграть свадьбу в Париже – чтобы на нее смог прийти и отец. Она думает, что остальные члены ее семьи присоединятся к нам завтра, а церемония пройдет в выходные. Идея подождать со свадьбой два года, пока она учится в Лондоне на медсестру, принадлежит тоже ей, поэтому помолвка у нас вышла долгой, и мы успели узнать друг о друге решительно все. Хорошо хоть, что все это время мы смогли жить вместе и привязывать друг друга к каждому предмету мебели в моей найтсбриджской квартире.

– Все будет нормально. – Я успокаивающе поглаживаю ее руку.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что увидеть, как ты выходишь замуж, для него важнее, чем то, что подумают о нем люди, – отвечаю я без заминки. Да, я прожил по соседству с Пьером лишь год, но узнал его за это время в целом неплохо. Мы много времени провели вместе.

Я продолжаю развеивать ее тревоги, пока Реджи не перестает волноваться о том, каким получится предстоящий уикенд.

Когда такси высаживает нас у дома престарелых, я снова беру свою невесту за руку и крепко сжимаю.

– Пообещаешь мне кое-что?

– Хорошо, но я оставляю за собой право убить тебя, если ты передумал.

Я озадачено смотрю на нее. Зачем мне передумывать, если мы занимаемся сексом по шесть раз в неделю? Я ни в коей мере не имею в виду, что секс для нас самое главное, но сколько вообще может выдержать мужчина?

– Не убивай меня, – говорю я.

– Что? – смеется она. – Почему я…

– Сюрприз!

Люди выпрыгивают из-за диванов и другой мебели в фойе. Над нашими головами висит огромный плакат со словами:

ОНА ОТВЕТИЛА «ДА»! (ДВА ГОДА НАЗАД, НО КТО СЧИТАЕТ?)

Здесь мама Реджи, ее отчим, сестра и моя сестра Юджи. Пьер, австралийка Элоди, мои коллеги и друзья из колледжа, друзья Реджи из университета и еще много людей. Все пришли и широко улыбаются, радуясь нашей любви.

Нашей очень неожиданной любви.

Реджи смеется и плачет одновременно. Прикрыв рот рукой, она бежит к своей маме, и та ловит ее в объятия, а ее отчим гладит ее по спине. Вскоре к ним присоединяется Пьер и обнимает всех троих своими слабыми руками.

Потом к ним присоединяется Юджи.

Потом Элоди.

Потом сестра Реджи, Стелла.

Потом я.

Вскоре мы превращаемся в один комок счастья на большом фестивале объятий.

Когда мы, наконец, отпускаем друг друга, Реджи поворачивается ко мне, и я понимаю, что поступил правильно, когда попросил ее выйти за меня меньше, чем через двадцать четыре часа после знакомства.

– Спасибо, что исполнил все мои самые большие мечты, пусть иногда и не подозревая об этом.

Я знаю, что она не имеет в виду мои деньги или положение в обществе. Речь о встрече с ее отцом. Я улыбаюсь, мягко целую ее сладкий ротик и шепчу:

– Спасибо, что приняла меня, и за то, что была послана предсказательницей, чтобы подарить мне мое счастливое завершение.

– Ты сейчас думаешь об интимном массаже, – бормочет она, приподнимая бровь.

И я со смехом произношу то самое слово, которое через два дня повторю перед четырьмя сотнями гостей:

– Да.