Текст книги "Настенька"

Автор книги: Кузьма Чорный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

V

– А дальше было вот что, – начал снова рассказывать отец, садясь вместе с Сержем за стол (Серж не мог дождаться, когда они лягут спать, и настоял, чтобы отец продолжил свою историю за ужином), – бандиты нас продержали в лесу до ночи. Мне было так страшно и так мрачно на душе, словно стопудовый камень давил мне на грудь и железом сжимало горло. И звёзды над головой видел я, будто в тумане. Необычайно сильно пахла листва на деревьях, и от этого мне было ещё тяжелее. Я этот запах ощущал, как нечто такое, с чем очень скоро распрощаюсь навсегда. Сильнее, чем когда-либо в своей жизни, я в это мгновение чувствовал, какое счастье жить на свете.

– Не обращай ни на что внимания, будь смелее, – сказал мне Закревский.

– Какого чёрта мы эту подводу за собой тащим, – сказал один бандит. – Далеко слыхать, как колёса тарахтят.

– А куда ты её денешь? – ответил второй. – На дороге бросишь? Днём увидят и сразу догадаются.

Бандиты от нас не таились, говорили всё в открытую, – они были уверены в себе.

Когда совсем стемнело, бандиты повели нас дальше. Долго вели лесной дорогой и привели на какой-то лесной хутор. Нас втолкнули в погреб.

Усатый бандит сказал, повернувшись к Закревскому:

– Мы вас всех выпустим, только напиши акты, что на этих хуторах хлеба нет и взять нечего. А потом ты привезёшь мне уездного комиссара.

– Ты его тут убить хочешь?

– А это уже моё дело.

– Ну, а если вместо комиссара я приведу сюда красноармейцев?

– А я отпущу пока только тебя одного. А их (он показал на меня и возницу), а их тогда, когда ты привезёшь комиссара.

Закревский молча стал оглядываться вокруг: никакой надежды выбраться отсюда не было.

– Отпусти его, – сказал Закревский, показывая на меня. – Пусть он приведёт комиссара.

– А я хочу, чтобы ты! – взревел бандит.

– А я с тобой и говорить не хочу, – ответил Закревский.

Бандиты вышли и закрыли нас в погребе.

– Ты на меня не обижайся, – сказал мне Закревский, – за то, что я сказал, мол, ты комиссара приведёшь. Я знаю, ты этого не сделаешь. Но я хотел, чтобы они тебя отпустили. Лучше уж мне, пожилому человеку, погибнуть, чем тебе, молодому. Я пожил уже немного на свете, а ты, можно сказать, ещё и жизни не видел. Да и какая жизнь была у тебя, батрачонка?.. Теперь только и жить тебе, когда пришла советская власть. Ты теперь человеком будешь.

Вдруг мы услышали, что возница плачет.

– Ничего, браток, – стал утешать его Закревский. – Нас же ещё не расстреливают, ещё всякое может случиться. А тебя они и не тронут, ты же только возница.

Смелый тон Закревского и его выдержка подбодрили возницу. Он успокоился, стал то и дело заглядывать в щель в двери.

Так прошло, наверное, часа два. Бандитов не было слышно. Возница вновь поглядел в щель.

– День близится, – вздохнул возница, – на дворе светает. – Тут он повысил голос: – Они идут… Какая-то девушка с ними…

Мы по очереди заглянули в щель и увидели, что перед бандитами стоит девушка и что-то тихо говорит им. Видно было, как она куда-то показывает рукой.

– Где, где ты видела? – громко переспросило несколько бандитов.

– За садом, у гумна, – ответила девушка.

– А сколько их?

– Больше пятидесяти.

И тут произошло то, чего мы никак не ожидали: бандиты рванулись с места и сразу исчезли. Не успели мы ни о чём подумать, как услышали, что по двери стучат чем-то тяжёлым. Мы не знали, что происходит. Потом девушка просунула нам под дверь топор и сказала:

– Я не могу замок сбить, ломайте дверь.

Возница схватил топор и раз пять так стукнул по двери, что вместо неё осталась лишь груда досок.

– Бегите за мной, – сказала девушка.

Она вывела нас на лесную дорогу.

– Кто ты такая? – спросил у неё Закревский.

– Я тут служу батрачкой. Я не спала и заметила, как вас привели. Я подкралась к погребу и подслушала, о чём они говорили. Я всё поняла и сказала бандитам, что за гумном появилось около полусотни красноармейцев. Я всё это выдумала, чтобы спасти вас.

Возница глядел на девушку, и на его лице всё время блуждала радостная улыбка. Он стал совсем как дитя: срывал с кустов листья и нюхал, трогал рукой верхушки молодых сосенок…

– Бандиты будут вас ловить, – сказала девушка.

Возница вновь испугался.

– А это что? – сказал весёлым голосом Закревский, чтобы подбодрить возницу, и достал из-под пиджака револьвер, который бандиты не успели забрать.

Тут Закревский стал шарить по карманам и заволновался.

– В этой суматохе потерял где-то патроны. Теперь вся надежда на те, что остались в револьвере.

Девушка показала нам, в какой стороне ближайшая деревня. Мы с Закревским пошли в том направлении лесом, девушка с возницей шли в пятистах шагах за нами.

Нам надо было пересечь дорогу, а там, через небольшой лесок, мы вышли бы уже на открытую, людную местность. Но как раз тут мы наткнулись на двух бандитов. Мы их узнали, ведь это они вчера подошли к нашему возу. Видимо, бандиты разбрелись теперь по всему лесу в поисках нас: наверное, они уже знали, что девушка их обманула. Этих двоих мы увидели по ту сторону дороги, они выглядывали из-за дерева. Надо было пробиваться силой. Как я жалел, что у меня нет моей винтовки. Бандиты нас ещё не заметили. Закревский закрыл меня своей спиной и велел бежать следом за ним. Мне стало так стыдно перед ним, ведь он, старший, закрывает меня, младшего, и я стал просить, чтобы он дал мне свой револьвер, а сам шёл за мной.

– Слушай, что я тебе скажу, – сердито скомандовал он громким шёпотом. – Марш за мной, и чтобы я от тебя больше ни слова не слышал. Кричи вместе со мной «ура».

Я почувствовал себя тогда так, будто мне всего лет пять. Скажу тебе, незавидное это дело, когда кто-то тебя спасает, а ты не можешь даже и помочь ему, не говоря уж о том, чтобы самому себя спасти. Мы закричали и побежали прямо на бандитов: я бежал, прячась за спину Закревского. Закревский, закричав, выстрелил из револьвера. От неожиданности те двое перепугались и заметались. Наверное, они и не разглядели нас толком: один из них выстрелил в нашу сторону, и они бросились бежать. Я увидел, как Закревский вдруг стал припадать на одну ногу, но в такой суматохе сразу не догадался, что произошло. Мы перебежали через дорогу, и Закревский ещё раз выстрелил вдогонку тем двоим. Они скрылись в лесу. Очень быстро прошли мы придорожный лесок и вышли в поле. И тут Закревский застонал. Как-то сразу он обмяк, и я увидел, что у него из ноги, повыше колена, сочится кровь.

– Ранил, гад, меня, – сказал Закревский и опёрся на моё плечо. Я взял из его рук револьвер.

– Пустой, – сказал Закревский, – нечем больше стрелять. – И ещё громче застонал. Я поддерживал его под руку, и так мы добрались до деревни. Оттуда на подводе мы приехали в местечко, и Закревский тогда больше месяца пролежал в больнице. Поправившись, он стал работать на прежнем месте. Нога его после ранения хоть и не болела, но он хромал, не очень сильно, но все же заметно. Так у него и осталось навсегда. С той поры мы с ним стали близкими людьми. Он мне был как родной отец. Помогал всегда и заботился. Потом я поехал учиться, а его перевели работать в другое место. Мы писали друг другу письма, а летом я приезжал к нему в гости. У него был сын, мой одногодок, мы с ним подружились. Однажды Закревский сообщил мне страшную весть: его сын, совсем ещё молодой человек, умер, оставив сиротой маленькую девочку и вдовой жену. Сын его работал в деревне учителем. Прошло ещё какое-то время, и как-то так случилось, что мы не встречались. Последние годы мы не знали ничего друг о друге. А недавно я встретил его здесь на улице. Мы так обрадовались друг другу, что обнялись прямо посреди улицы, не обращая внимания, что на нас оглядываются люди. Он переехал жить в этот город. Он дал мне свой адрес, а я ему наш. И почему-то он ко мне не заходит, может, он болен, он уже совсем старый. Завтра выходной день, завтра я пойду к нему.

– И я пойду с тобой, – сказал Серж.

– Хорошо, и тебя возьму.

Серж уже любил этого старого человека: мысленно он представлял его образ – героя и необыкновенно интересного человека, которого можно только любить и уважать.

– Пошла бы и я с вами, но мне надо проведать того человека, которого Серж обидел. Ну, а к Закревскому пойду в другой раз, если он к нам сам вскоре не придёт. Мне тоже очень хочется его повидать.

– А что стало с той девушкой, которая спасла вас от бандитов? – спросил Серж.

– Я тогда… – начала было мать Сержа, но Серж перебил её:

– При чём тут ты? Не мешай рассказывать.

Мать улыбнулась, а отец сказал:

– А та девушка с возницей добралась до деревни позже нас, они не могли перейти занятую бандитами дорогу. Под вечер туда приехали красноармейцы, которым я обо всём рассказал.

– Тот возница, – сказала мать, – как только пришёл домой, стал горевать, что в лесу остался его конь. А через несколько дней красноармейцы привели ему его коня.

– При чём тут ты! – закричал Серж. – Папа, а что стало потом с той девушкой?

– О, она осталась знакомой мне на всю жизнь.

– А сейчас она где?

– Ты её очень хорошо знаешь. Только она теперь уже не такая молодая, ведь с той поры прошло десятка два лет.

– Откуда я её знаю? – даже подпрыгнул на своём стуле Серж. – Где она?

– А вот она. Это твоя мама.

Серж откинулся на спинку стула и разинул рот от удивления, не сводя глаз со своей матери.

VI

Настенька Закревская в последнее время начала уже скучать без своей мамы. Особенно это чувствовалось вечером, когда, приготовив уроки, она стелила себе постель на диване. В это время дед её уже спал, и она была одна. Постелив постель, перед тем как лечь, она высчитывала, сколько ещё осталось до марта месяца, когда мама насовсем приедет из Москвы. Оставалось ещё много времени, и Настенька не выдерживала: она быстренько присаживалась к столу и писала маме письмо. Так было почти ежедневно. Каждое письмо было коротким. Когда набиралось письма три, Настенька складывала их в один конверт и посылала в Москву. А потом гасила свет и, возбуждённая, припадала лицом к оконной раме. Было ещё не поздно. По переулку проходили люди, иногда проезжала машина. Настенька любила, когда вечером дул ветер. Тогда, лёжа в постели, хорошо было слушать, как шумит голый клён у окна, и казалось, что это какая-то бесконечная песня или длинный-предлинный рассказ. И вправду, словно кто-то что-то рассказывает, интересное, важное и необходимое. А ещё этот шум напоминает длинную дорогу, вдоль которой стоят сёла и города и всюду живут люди. Проходят поезда, и пыхтят паровозы, дымят в небо заводы, зеленеют луга, колышется ржаное поле, в соснах слышен шёпот ветра, в речке блестит под солнцем вода. А как пахнут мокрой травой просторы речных берегов! А какое солнце всходит ясным утром! А какой огненный закат бывает в безоблачный день! И как хорошо, что после осени наступает зима, а после зимы весна, а потом лето и снова осень. Сколько всего есть на свете, и как хорошо быть среди всего этого. И как хорошо, что в этом мире дедушка жил так, что может теперь о многом рассказать своей внучке, Настеньке. И как хорошо то, что будет впереди! Осенью приятно ждать первого снега, а зимой – первой травы. И как радостно увидеть первый жёлтый листок на дереве. А самые красивые листья бывают осенью на осинах. Необыкновенный цвет! Шум ветра за окном превращается в тихую музыку, расплывается в нечто неопределённое, Настенька уже дремлет в своей постели, и наконец приходит сон, крепкий, сладкий и здоровый.

Ночь пролетает, как одно мгновение. Настенька просыпается уже утром. Десять минут она лежит, перебирая в памяти, что она будет делать в этот день, а потом встаёт и быстро одевается. К этому времени уже готов завтрак, и дед хлопочет в кухоньке и весело подаёт оттуда голос:

– Расшевеливайся, расшевеливайся, малышка, в школу пора.

А Настенька обычно возьмёт да и преподнесёт деду сюрприз. Одевается она тихо, чтобы дед не слышал, а едва он крикнет из кухни, чтобы она «расшевеливалась», Настенька в то же мгновение появляется на пороге кухни, готовая, одетая.

– Я уже расшевелилась, – хохочет она и бежит умываться.

– Ах ты, стрекоза, – смеётся дед и подхватит, и подержит свою Настеньку с минуту на руках.

– Ты, наверное, будешь носить меня на руках и когда я стану большой? – говорит Настенька.

– О, если бы я дожил до тех дней, когда ты будешь большой… – отвечает дед. – Ну, стрекоза, садись завтракать… А что мы сегодня будем варить на обед?

А когда заболел дед, всё пошло по-другому. Настенька вставала часа за два до школы. Ещё было темно, когда она зажигала свет, накладывала в печь дрова, перебирала крупу или горох, чтобы, придя из школы, сразу поставить на примус вариться обед. Накормив деда и напоив его чаем, она бежала в школу, а придя домой, готовила обед, ходила на рынок, приносила в кухню дрова. Хорошо, что дедушкина болезнь надолго не затянулась. На десятый день он начал вставать и ходить от кровати к столу, а потом сидел, а потом сам стал греть чай и топить печь. С каждым днём ему становилось всё лучше.

Во время дедушкиной болезни Настенька была так занята, что ей некогда было не только писать маме письма, но даже скучать по ней. В работе дни пролетали быстро, и Настенька не написала маме ни одного письма. Мама в Москве встревожилась и постаралась взять до самой весны отпуск, чтобы заниматься своей наукой дома и чтобы лишь в самом конце поехать на экзамены. Она и дала телеграмму Настеньке, что на днях приедет. Это случилось уже тогда, когда дед начинал делать всё сам и даже вышел разок пройтись по переулку, – без этой прогулки ему словно чего-то не хватало, настолько он привык к ней.

Накануне выпал первый снег, но его было совсем мало, повсюду из-под него виднелась мёрзлая земля. День был пасмурный, тихий. Настенька проснулась рано, и ей уже не хотелось спать. Было ещё, наверное, больше часа до рассвета, а она уже выспалась. Она поднялась, чтобы зажечь свет, и увидела, что на кухне горит лампочка. Дед там чем-то занимался.

– Я уже расшевеливаюсь! – крикнула Настенька.

– Спи, ещё рано, – ответил дед. – Зачем тебе так рано вставать, стрекоза?

– А ты почему так рано встал?

– Мне, старику, не спится. Я выспался.

– Ты думаешь, я не знаю, почему ты там рано встал? Я хитрая, я всё знаю. Я же вижу, как ты что-то переставляешь в кухне. Ты наводишь там порядок, чтобы всё было так, как тогда, когда мама отсюда уехала. Ты хочешь, чтобы мама застала тут прежний порядок.

– Верно. Так и надо, чтобы мама не сказала, что мы неряхи.

Настенька вдруг соскочила с постели и бросилась в кухню.

– А где тут беспорядок? – закричала она. – Ну скажи, где что не так, как нужно?

– Я ж про тебя ничего не говорю, стрекоза ты моя дорогая!

– Ой, девочки, он мне ничего не говорит, а сам пошёл на кухню поглядеть, что после меня прибрать нужно.

Настенька схватила деда за жилетку и потянула из кухни в комнату. Дедушка делал вид, что упирается, а Настенька притворялась, что не замечает этого, и тянула его.

– Чтобы ты мне больше в кухню не ходил! – пищала Настенька. – Ты ещё не совсем поправился, почему ты не лежишь?

– Ой, устал я, – просился дед. – Дай отдышаться.

Настенька отпустила его. Он сел на диван и на самом деле стал шумно отдуваться.

– Плохо, чёрт побери, когда к старости прибавляются ещё и хвори, – говорил он, медленно произнося слова.

Но вот наконец Настенька увидела, что дед отдышался и взялся за табак, чтобы закурить трубку.

– Ой, и хитрый ты! – сказала Настенька.

– Почему это я хитрый? – спросил дедушка.

– Я знаю, отчего тебе не спалось сегодня. Ты не можешь дождаться, когда мы пойдём на вокзал встречать маму.

– Ой, девочки! – запищал дед, передразнивая Настеньку.

– Ты меня передразниваешь, потому что я угадала и тебе уже нечего больше сказать.

Это была правда, и дед молча закурил трубку. Ему на самом деле с полуночи не спалось, и он, как малое дитя, ждал, чтобы скорей пришло утро, когда он с Настенькой пойдёт на вокзал встречать дорогого и родного человека. Вчера пришла телеграмма, что Настенькина мама приедет сегодня. Ещё только начало светать, а московский поезд приходил после полудня. Пососав чуток трубку, дед сказал таким тоном, чтобы Настенька не заметила, что она угадала, отчего ему не спалось:

– А нам же ещё надо что-то приготовить к маминому приезду.

– Ой! – крикнула Настенька.

– Девочки! – пискнул дед.

– Ой, девочки, – захохотала Настенька. – А мама очень любит гороховый суп, давай сегодня сварим.

– Ну, давай.

Настенька одним махом проскочила всю комнату и вытащила из шкафа мешочек с горохом. Вдвоём они перебирали горох, потом пили чай, потом снова перебирали горох. Так медленно у них шла работа потому, что они не столько перебирали горох, сколько поддразнивали друг друга, дурачились, словно деду тоже было лет двенадцать.

– Ой, – не выдержала наконец Настенька.

– Девочки! – запищал дед.

– Хоть бы скорее этот поезд с мамой приходил, – сказала Настенька и запустила в деда горошиной.

– Ага, – согласился дед и грустно кивнул головой.

И вот настал день. Рассвело, дед погасил свет и посмотрел в окно.

– О, снегу подбросило за ночь, – сказал он, – придётся тебе, Настенька, доставать лыжи.

Дед надел праздничный костюм и долго подкручивал перед зеркалом свои седые усы. Настенька тоже надела нарядное платье и тогда лишь заметила, что они так и не успели перебрать горох.

– Что же будет с нашим супом? – уныло пробормотал дед.

– Ой, как тоскливо ждать, нечем заняться, скорей бы уж поезд приходил.

– Давай докончим перебирать горох и пойдём на улицу, – сказал дед.

И они снова принялись за горох, но тут забарабанили в дверь и в сенях раздались детские голоса:

– Настенька, открой!

– Ой, девочки! – радостно воскликнула Настенька и, рассыпав по полу горох, бросилась открывать дверь. Вошли три девочки – Рая, Фаня и Надя.

– Скорее, скорее сюда, стрекозы вы мои, – радостно встрепенулся дед.

VII

Это были те самые девочки, о которых рассказывалось в начале повести. Это их тогда защищал Настин дедушка от Сержа Милевского. Ещё до того случая они раз или два были дома у своей школьной подруги Настеньки. А после того как Настин дедушка заступился за них на улице, они ещё больше к ней привязались. И когда учительница сказала навестить Настеньку и узнать, как она живёт с больным дедом, Рая, Фаня и Надя стали часто приходить к своей подруге.

Рая выглядела самой взрослой из троих. У неё были две совсем ещё маленькие сестрички, одна из них слабенькая, довольно часто болела. Раиной маме хватало работы и забот, и Рая во всём ей помогала. Рая уже умела сварить любой суп, умела вкусно поджарить мясо и приготовить всё, что нужно. Она очень хорошо вышивала и неплохо шила. Неизвестно, кто у кого перенял, – то ли Рая от Настеньки, то ли Настенька от Раи, но и Рая тоже имела привычку иногда запищать: «Ой, девочки!» В последнее время Рая гордилась тем, что сама себе перешила платье. На лице у неё было несколько веснушек, а волосы, гладко причёсанные, заколоты гребешком. Она была очень похожа на Настеньку – и голосом, и фигурой, и всем своим видом, и своей самостоятельностью.

Фаня не была похожа на Раю и Настеньку. Прежде всего, она была на год моложе их и меньше ростом. Волосы у неё на голове густо кудрявились, говорила она неторопливо, словно пела. И уж никак от неё нельзя было услышать неожиданного восклицания «Ой, девочки!». Прежде чем сказать слово, она подумает и потом пропоёт уже то, что хочет сказать.

А Надя была большой хохотушкой. Она очень любила смеяться. Вдруг скажет:

– Я пила воду и облилась.

И захохочет. А то поскользнётся на льду и упадёт, а известно, что когда упадёшь, то в первое мгновение не больно. Заболит чуть позже, если сильно ударился. В таких случаях Надя сперва захохочет, а потом уже заплачет.

Вот эти три девочки и вошли теперь в Настину квартиру.

Рая наступила ногой на рассыпанный горох и чуть не упала.

– Ой, девочки! – воскликнула она.

А Надя известно, что сделала после этого, – она сразу захохотала. Зато Фаня подумала и не спеша пропела:

– Надо этот горох собрать, а то тут можно упасть.

– Ой, девочки, давайте собирать горох! – воскликнула Рая, и они вчетвером наклонились к полу.

– Как хорошо, что вы пришли, – сказала Настенька, – а то мне тоскливо было ждать поезд.

– Какой поезд? – спросила Надя.

– Моя мама приезжает. И знаете что? Она уже раньше писала, что купила патефон. Значит, сегодня его привезёт.

– А какие пластинки? – пропела Фаня.

– «А какие пластинки-и-и», – передразнила её Рая. – Откуда же Настя может знать?

– Вот если бы «Лезгинка» была, – засмеялась Надя.

– Ой, девочки! – крикнула Рая. – Станцуем «Лезгинку».

– А музыка? – спокойно спросила Настенька.

– А мы сами себе подпоём.

– Так вы быстро устанете, – сказал дедушка.

Но кто его послушается, когда речь зашла о «Лезгинке». Девочки начали танцевать. Дедушка глядел на них, и добрая улыбка озаряла его лицо. Всё на свете было прекрасно. Он поправился, Настенька здоровая, весёлая и учится хорошо, а скоро будет здесь дорогой человек – Настина мама. Дед стал хлопать в ладоши и в такт музыке приговаривать:

– Гоп-гоп, Настенька, гоп-гоп, Наденька.

Отворилась дверь, и в комнату вошёл отец Сержа, а за ним Серж. Они стучали в дверь, но за танцами их не услышали, и они открыли сами.

– Ой, девочки! – пропищали одновременно Настя и Рая.

Танец сразу прекратился, и девочки во все глаза уставились на Сержа. Наступило молчание. Но тут радостно и взволнованно подал голос дедушка:

– Наконец-то я тебя дождался. Почему ты до сих пор не приходил? А я ждал, ждал…

Дед и отец Сержа обнялись и расцеловались. Слёзы радости стояли в глазах деда.

– Я рассказал своему Сергею про то давнишнее происшествие с бандитами и про вас, – говорил отец Сержа. – И он так полюбил вас и даже плакал, так просил, чтобы я взял его с собой к вам… Сергей, иди сюда, надо же вам познакомиться.

Серж и старый Закревский ступили навстречу друг другу. До этой минуты они ещё не видели один другого. Закревский был поглощён встречей с отцом Сержа, а Серж исподлобья смотрел на знакомых ему девочек и в душе проклинал тот час, когда он сюда пришёл. Теперь глаза Сержа встретились с глазами старого Закревского. И – какой ужас! Вместо человека, которого он уже любил после рассказов отца, Серж увидел перед собой ненавистного ему старика, которому он так много причинил зла. Оба они, и Закревский и Серж, растерялись. Серж весь покраснел и потупился, а у Закревского задрожали губы и покраснели глаза, но он сразу же овладел собой и, чтобы не допустить каких бы то ни было неприятностей, сказал:

– Ну, вот и хорошо, что мы познакомились.

– Никогда с ним такого не бывало, чтобы он робел и опускал глаза, – сказал о своём сыне отец Сержа. – Это, видимо, после того, что он услышал о вас из моего рассказа… Ну хорошо, Серж, иди поиграй с девочками.

– А мы тут посидим и поговорим, – сказал Закревский. – А знаешь, кто к нам сегодня приезжает?..

И он рассказал, кого они ждут.

– Очень хорошо, – сказал отец Сержа. – Я давно её не видел и рад буду встрече. Мы же виделись давно, ещё тогда, когда трудно жилось. Как я рад, что мы все будем жить в одном городе… Серж, иди играй с девочками, чего ты словно окаменел.

Но в том-то и была беда, что Серж не мог с открытой душой подойти к девочкам и посмотреть им смело, по-товарищески, по-дружески в глаза. Но все же эта досада была ничто по сравнению с тем, что творилось в его душе с той минуты, когда он увидел, к кому он с отцом пришёл и кого так крепко обидел. Старик казался ему сейчас могущественным великаном, перед которым он, со своими высокомерными капризами, ничего не стоит. Он чувствовал себя так, что самым лучшим для него теперь было бы провалиться сквозь землю.

– Настенька, – сказал дед, – я один пойду на вокзал, а вы тут сидите и ждите. Три минуты ходьбы до вокзала и три минуты назад. А поезд вот-вот должен прийти.

Закревский надел пальто и быстро вышел. Отец Сержа остался один с детьми. Настенька заволновалась, она то и дело поглядывала в окно. Это ж не шуточки! Сейчас здесь будет её мама, которую она уже столько времени не видела. Девочки окружили Настеньку и защебетали, Серж зашептал отцу на ухо: «Пойдем домой», – но отец и слушать об этом не хотел. Как же он может пойти домой, если сейчас он увидит близкого ему человека, – Настину маму, с семьёй которой, когда ещё жив был Настин отец, он так дружил. Много лет они не виделись, и он радостно ждал этой встречи. И Сержа он тоже никуда отсюда не отпустит, он похвалится близким людям, какой уже у него сын. В ожидании прошло минут двадцать. И вот во дворе послышались голоса, и Настенька через окно увидела, как её мама и дедушка вошли в подъезд. А их догоняла какая-то женщина, которая следом за ними вошла в коридор. Настенька соскочила со стула, на котором стояла на коленях, чтобы лучше было глядеть в окно, и подбежала к двери. Со всего размаху она стукнула руками в дверь и распахнула её. Мама, взволнованная, едва впихнув в дверь чемодан, бросилась к своей Настеньке.

– Мама! – крикнула Настенька и повисла на маминой шее.

Рая, Фаня и Надя замерли у стола, и на их лицах появилась чистая, будто восход солнца в тихий весенний день, счастливая улыбка.

Но дверь в коридор какое-то время оставалась открытой, и было слышно, как незнакомая женщина спрашивала у дедушки:

– Здесь живёт старый человек с внучкой, который заболел из-за того, что упал в воду?

– Здесь, это я, – слышала Настенька голос своего дедушки. – А почему вы спрашиваете?

– Вас столкнул в воду маленький хулиган, это мой сын, я пришла попросить у вас прощения.

– Э-э, да что там, я уже поправился, – смутился дедушка.

– И вашей внучке этот мой хулиган…

Женщина не договорила, замолчала, лицо её покраснело, а потом сразу побелело. Закревский тоже смотрел на неё, не в силах от удивления вымолвить и слова. Он что-то пробормотал себе под нос и быстро вошёл в квартиру, оставив дверь открытой. Женщина не смела войти и стояла в коридоре. Закревский поставил на пол патефон, который он нёс от вокзала, и повернулся к двери, стараясь говорить спокойно:

– Ну, заходи же… (Концы его губ дрогнули.) А здесь и Сергей твой, и… Ну, заходи же, сколько лет я тебя не видел… (Лицо его засветилось радостью.) Ты же как дочка мне… Ну, чего там… А помнишь, как ты спасла нас от бандитов?..

Женщина тихо плакала, Настин дедушка погладил её по голове и поцеловал в лоб. Серж стоял, словно окаменев. Отец Сержа вскочил со стула так быстро, будто стул горел огнём. Он стоял, опустив руки, и не знал, куда деваться…

– Так вот кого ты так обидел… – повернулся отец к Сержу и замолк, а потом тихо сказал: – Это я его обидел, это я во всём виноват…

Напряжение первой минуты спало. Настенька стояла, обнявшись с мамой, и казалось, их ни за что не оторвёшь друг от друга.

– А мама… Ой, девочки, идите сюда! – крикнула Настенька. – Мама, это мои подруги.

– О, у них большая дружба, – сказал дедушка. – Такая у них дружба, что только радоваться можно.

– Здравствуйте, девочки, – сказала мама. – Хотя я вас и первый раз вижу, но уже люблю вас за то, что вы дружите с моей Настенькой.

– О, Настенька молодчина, – сказал дедушка. – Она и учится, и веселится, и читает, и играет, и такая самостоятельная, и такая хозяйка была, когда… (Он не хотел говорить: «когда я болел», но подумал и сказал: «Когда нужно было».)

– Ну теперь я уже здесь хозяйка, – сказала Настина мама, – прошу вас всех за стол. Хорошо, что вы не забывали их, – говорила она, обращаясь к отцу и матери Сержа. – И вам, девочки, спасибо за дружбу с Настенькой. Дружба – великое дело. Без дружбы человеку трудно жить; слышите, девочки? Дружба совершает чудеса. И в несчастье, и в радости человеку не обойтись без дружбы. Берегите, дети, дружбу, это самое дорогое, что есть у человека. Пронесите через всю жизнь свою дружбу. И знайте, – особенно крепкой бывает та дружба, что завязывается в детстве и в молодости.

Серж внезапно зарыдал и кинулся к двери. Дети бросились к окну и увидели, как он быстро побежал по переулку. Мать Сержа обвела глазами всех, и во взгляде её было столько боли за своё дитя.

– Что это за мальчик? – сказала Настина мама. – Я и не заметила его сразу.

– Это… это… мой. Я потом расскажу, – тихо произнесла мать Сержа.

– Он сейчас побежит домой, – сказал Настин дедушка. – Это и хорошо, пусть побудет наедине с самим собою, успокоится.

– Он больше таким не будет, – произнёс отец Сержа громко и решительно, и тон его голоса настроил всех на более весёлый лад.

Все сидели за столом, на который Настина мама ставила одно за другим всяческие угощения. Мама Сержа принялась помогать ей. Надя выскочила из-за стола и начала перебирать патефонные пластинки.

– «Лезгинка»! – закричала она вдруг.

– Ой, девочки! – крикнула Рая.

А Настенька совсем потеряла свою прежнюю солидность. Ей хотелось ласкаться и быть возле мамы. И когда мама подходила к столу, Настенька льнула к ней. Наконец мама села возле своей Настеньки. Через полчаса, после первого стакана чая, между взрослыми завязалась живая и весёлая беседа. А дети завели патефон и стали танцевать осетинскую «Лезгинку». Дед не выдержал. Он вышел из-за стола, смотрел на детей, в такт музыке хлопал в ладоши и приговаривал:

– Гоп-гоп, Настенька. Гоп-гоп, Раечка. Гоп-гоп, Фанечка. Гоп-гоп, Наденька.

И с лица его не сходила улыбка радости.

1940 г.